Столетний мир

1. Факты. За сто лет с 1815 до 1914 г. великие державы Европы воевали друг с другом в течение лишь трех кратких периодов: шесть месяцев в 1859 г., шесть недель в 1866 г. и девять месяцев в 1870–1871 гг. Крымская война, продолжавшаяся ровно два года, имела периферийный и полуколониальный характер, с чем соглашаются и такие историки, как Клепхем, Тревельян, Тойнби и Бинкли. (Между прочим, во время этой войны в Лондоне по-прежнему имели хождение русские облигации, принадлежавшие британским владельцам.) Периодически вспыхивающие всеобщие войны и полное отсутствие всеобщих войн — таково основное различие между XIX в. и предшествовавшими столетиями. Утверждение генерал-майора Фуллера о том, что в XIX в. не было ни единого года, когда бы ни шла какая-нибудь война, представляется несерьезным. А Куинси Райт, сопоставляя количество военных лет в разных веках без учета различия между всеобщими войнами и войнами локальными, обходит, на наш взгляд, наиболее существенный вопрос.

2. Проблема. Прежде всего следует объяснить прекращение почти непрерывных торговых войн между Англией и Францией, служивших благодатной почвой для возникновения войн общеевропейских. Оно было связано с двумя причинами из области экономической политики: закатом старой колониальной империи и началом эры свободной торговли, которая перешла в эпоху международного золотого стандарта. С развитием новых форм торговли военный интерес стремительно угасал, и в то же самое время новые международные валютные и кредитные структуры, неотделимые от золотого стандарта, порождали вполне очевидную заинтересованность в сохранении мира. Интересы экономики целых государств были теперь прямо связаны с поддержанием стабильности валют и нормального функционирования мировых рынков, от которых зависели доходы и занятость. На смену традиционному экспансионизму пришла антиимпериалистическая тенденция, почти полностью преобладавшая в политике великих держав вплоть до 1880 г. (Об этом у нас идет речь в главе 18.)

Тем не менее, как нам кажется, можно говорить о более чем полувековом промежутке (1815–1880) между эпохой торговых войн, когда считалось само собой разумеющимся, что внешняя политика должна служить выгодам коммерции, и позднейшим периодом, когда забота об интересах непосредственных инвесторов и держателей заграничных облигаций рассматривалась как прямая обязанность министерств иностранных дел. Именно в эти промежуточные полвека сложилась доктрина, исключавшая всякое влияние интересов частного бизнеса на внешнюю политику, и лишь только к концу данного периода дипломаты вновь стали считать подобные притязания допустимыми — правда, с некоторыми строгими ограничениями и оговорками, отражавшими новую тенденцию в общественном мнении. Мы полагаем, что эта перемена объяснялась характером торговли, объем и успех которой в условиях XIX в. уже не зависели от прямой политики силы, и что постепенный возврат к практике влияния бизнеса на внешнюю политику был вызван тем фактом, что международная валютная и кредитная система создали новый тип деловых интересов, стоявших выше государственных границ. Но пока подобные интересы оставались лишь интересами держателей иностранных облигаций, правительства крайне неохотно предоставляли им малейшее право голоса в этих вопросах, ибо иностранные займы долго считались чисто спекулятивным предприятием в самом строгом смысле слова; гарантированным источником законных доходов служили, как правило, внутренние государственные облигации, и ни одно правительство не считало достойным себя делом поддержку своих подданных в их чрезвычайно рискованных затеях по кредитованию чужеземных правительств сомнительной репутации. Каннинг решительно отверг назойливые просьбы инвесторов, ожидавших, что британский кабинет примет близко к сердцу их заграничные убытки, и категорически отказался поставить признание латиноамериканских республик в зависимость от признания самими этими республиками своих внешних долгов. Знаменитый циркуляр Пальмерстона (1848) стал первым признаком изменения данной позиции, но перемены эти не зашли слишком далеко, ибо деловые интересы торгово-промышленного класса были столь широкими и повсеместными, что правительство едва ли могло позволить каким-либо незначительным интересам отдельных групп осложнять и запутывать ведение дел по управлению громадной империей. Новое включение заграничных коммерческих операций в сферу забот внешней политики явилось прежде всего следствием завершения этой эпохи свободной торговли и вызванного им возврата к методам XVIII в. Но поскольку торговля оказалась теперь тесно связанной с заграничными инвестициями уже не спекулятивного, а совершенно нормального типа, то внешняя политика вернулась к своим традиционным принципам, иначе говоря, вновь стала на службу торговым интересам нации. В объяснении нуждался не этот факт, а отсутствие чего-то подобного в период 1815–1880 гг.

К главе 2

Дата добавления: 2015-11-26