Парсы XVI-XVII вв.

В то время парсам жилось лучше. Они постепенно богатели и приобретали положение в обществе. Император Акбар интересовался религиями, и когда в 1573 г. он расспрашивал парсов Сурата, они пригласили ученого жреца из пантха Бхагариа, некоего Мехерджи Рана, для того, чтобы он разъяснил ему их верования. Через пять лет Мехерджи позвали ко двору Моголов на дискуссию между приверженцами разных религий, о чем один из мусульманских историков сообщает следующее: «Огнепоклонники тоже пришли из Навсари в Гуджарате и доказали Его Величеству истину учения Зороастра: они назвали огнепоклонничество великим культом и произвели на императора такое хорошее впечатление, что он разузнал у них религиозные обычаи и обряды парсов и приказал… чтобы священный огонь при дворе поддерживался днем и ночью по обычаю древних персидских царей» (Commissariat, 1938, с. 222). По своей веротерпимости, Акбар отменил подушный налог- джизйа и даровал всем свободу вероисповедания. Благодарные парсы из Навсари, принявшие участие во всеобщем ликовании, пожаловали Мехерджи Рана и его потомкам на вечные времена должность своего верховного жреца, или Великого Дастура. (До сего дня пантхом Бхагариа руководит Дастур Мехерджи Рана.)

Позднее, возможно по совету парсов, Акбар попросил шаха Аббаса Великого прислать ему ученого зороастрийца, чтобы тот помог составить персидский словарь. Поэтому Дастур Ардашир Ношираван из Кермана провел 1597 г. при дворе Акбара. Два других парсийских жреца были удостоены императором титула мулла за их познания в религии, и, подобно Дастуру Мехерджи Рана, им были пожалованы земли, о чем сохранились документы с печатями. Начиная с того времени письменные архивы парсов становятся постепенно более обширными и включают юридические документы, реестры религиозных принадлежностей и взносов, списки посвящений жрецов, соглашения между жрецами и мирянами, описи пожертвований на благотворительные нужды. Все такие документы вместе с надписями на дахмах и храмах огня собраны в XIX в. ученым парсом Баманджи Байрамджи Пателом в сочинении, написанном на языке гуджарати и названном Парси Пракаш («Парсийское сияние»), являющемся бесценным источником по истории общины.

У европейцев, торговых соперников португальцев, сохранилось также несколько сообщений о парсах XVII в. Некоторые из них уже знали гауров после посещений Исфахана. Большинство парсов в то время, как они сообщают, были, так же как и иранские зороастрийцы, «в основном земледельцами, а не торговцами и не желали отправляться за границу» (Fryer, 1915, с. 295); хотя большинство из них жило на побережье, но древнее почтение к творениям не позволяло им путешествовать по воде. «И если они когда-либо путешествуют на корабле, они не облегчаются в море или же в воду, но имеют для этой цели сосуды; если их дома горят, пожар они тушат не водой, а предпочитают засыпать огонь пылью или песком» (Streynsham, 1888, с. CCCXV). Они жили в жалких одноэтажных жилищах, маленьких и темных, таких же, как у гауров в Исфахане; дома эти содержались как оплоты веры, и иноверцы в них не допускались. Жители их были «очень трудолюбивыми и прилежными, они старались обучить своих детей труду и ремеслам. Они – первые ткачи во всей стране, и большая часть шелка и сукна в Сурате производитсяихруками» (Ovington, 1929, с. 219). Тем не менее эти люди не утратили зороастрийской склонности к развлечениям и стали большими любителями тодди [74], заменив этим возбуждающим напитком вино своей родной страны.

Когда европейцы (с разрешения Моголов) основали в Гуджарате торговые фактории, то индусы и парсы охотно нанялись к ним на работу. В 1620 г. служащий-парс английской фактории в Сурате был переводчиком между жрецом своей веры и одним любопытствующим английским священником, неким Генри Лордом, который записал то, что ему удалось узнать (Lord, 1630 с. 29 и сл.). Жрец-парс, описывая общину, сказал, что на мирянина, «отвлеченного мирскими заботами от богослужений, накладываются менее тяжелые предписания». Однако ему следует всегда опасаться, как бы не лишиться райского блаженства, и, «когда бы он ни делал что-нибудь, он должен думать о том, хорошо или плохо то, что он собирается совершить».

Обыкновенный священнослужитель, «называемый ими эрбуд», должен знать, «как молиться богу, соблюдая обряды, предписанные в книге „Зандавастав“, потому что богу больше нравятся те виды молений, которые он дал в своей книге». Священнослужители должны быть внутренне дисциплинированны, правдивы, «известны только по своей профессии и не могут интересоваться мирскими делами; лишь им приличествует учить других тому, что угодно богу. Вследствие этого бехдин[75]должен следить, чтобы он [священнослужитель] ни в чем не нуждался, и предоставить ему все, и он не будет просить лишнего». Наконец, он обязан «хранить себя чистым и неоскверненным… потому что чист бог, которому он служит, и от него ожидается то же». Что касается верховного жреца, то, «поскольку он выше остальных достоинством, он обязан быть выше других и по святости… Он никогда не имеет права прикасаться к кому-либо из чужой касты или секты… и даже к кому-либо из рядовых приверженцев своей веры, и ему следует омываться… Он должен делать все, что ему подобает, своими собственными руками… чтобы лучше сохранять чистоту… Он не может пользоваться роскошью или излишествовать, так, чтобы те большие доходы, которые он ежегодно получает, не накапливались бы в конце года, но тратились бы на благие нужды – либо на благотворительные пожертвования для бедных, либо на строительство храмов богу… Дом, в котором он постоянно живет, должен примыкать к церкви… Дастур должен знать все учения, содержащиеся в «Зандавастав»… Ему не следует бояться никого, кроме бога, и ничего, кроме греха… так, чтобы… если кто-либо согрешит, он сказал бы этому человеку о его грехе, как бы ни был велик этот человек».

Относительно обычаев парсов Г. Лорд узнал (Lord, 1630, с. 46–47), что через некоторое время после рождения родители приносят ребенка в храм, где жрец дает ему немного хома, «произнося следующую молитву: „Пусть бог очистит его от нечистоты его отца и от месячного осквернения его матери“». В возрасте около семи лет (вместо традиционных пятнадцати, несомненно, под влиянием брахманизма) жрец учит ребенка «произносить некоторые молитвы и обучает его религии». Затем над ребенком совершается полное ритуальное омовение, и жрец надевает ему священную рубашку и пояс, «который он с тех пор носит на себе, сплетенный… самим проповедником». О праздниках Лорд сообщает (Lord, 1630, с. 41–42), что есть только гахамбары, «празднуемые пять дней подряд, и каждый из них посвящен одному из шести творений». Празднование гахамбаров было уменьшено до пяти дней по образцу «пяти дней Гат» в начале исламского периода.

Джон Овингтон, посетивший парсов после Лорда, наблюдал в 1689 г., что «на их торжественных празднествах, куда собираются иногда сто или двести человек, каждый приносит с собой, по своему вкусу и достатку, яства, которые делят поровну и вкушают сообща все присутствующие» (Ovington, 1929, с. 218). Лорд далее сообщает, что «их закон допускает большую свободу в еде и питье… Когда они едят что-либо из дичи или мяса, то немного несут в агиари, т. е. в храм, в качестве приношения для умиротворения бога за то, что ради пропитания они вынуждены отнимать жизнь у его тварей» (Lord, 1630, с. 40). Здесь, несомненно, упоминается приношение огню – аташ-зохр.

Молодому немецкому аристократу де Манделсло, побившему Сурат в 1638 г., приписывается знакомство, возможно косвенное, с парсийскими учениями.Он записал, что парсы верят «только в одного бога, хранится мира», но «весьма почитают» также и «семь служителей бога», которые имеют «более низкое назначение». Помимо этих «подчиненных духов… обладающих очень высоким положением, у бога есть двадцать шесть других прислужников, каждый из которых имеет свои особые обязанности» – и автор перечисляет по именам календарные божества-язад. Парсы верят, пишет он, что эти существа обладают полной властью над тем, чем бог поручил им управлять, поэтому они беспрепятственно и поклоняются им» (Mandelslo, 1669, с. 59–60). Из свидетельств этих независимых очевидцев явствует что верования парсов и иранских зороастрийцев были в то время идентичными и традиционными.

Лорд описывает две дахмы, построенные около Сурата на земле, пожалованной Акбаром, – «круглые, довольно высоко возвышавшиеся над землей, достаточно вместительные и большие; изнутри они были вымощены камнем». Ученые парсы исследовали несколько старых башен и сумели проследить их постепенные усовершенствования, такие, как устройство с внешней стороны каменных лестниц, разделение внутренней каменной площадки специальными перегородками на три концентрических кольца. В плодородном Гуджарате трудно было найти пустынные местности для устройства башен, но парсы делали все возможное, используя удаленные от домов и дорог возвышенности.

В начале XVII в. колония парсов в Камбее исчезла, возможно в 1606 г., когда там расположился последний музаффаридский султан. Торговое процветание старого порта перешло к Сурату, и в течение последующих полутора столетий Сурат стал крупнейшим зороастрийским центром в мире. В 1774 г. голландский мореплаватель Ставоринус оценил количество парсов в Сурате в сто тысяч душ, что составляло одну пятую всего населения, и заметил, что «они умножаются числом изо дня в день и построили и населили целые кварталы в пригородах» (Stavorinus, 1798, с. 494).

У парсов были, в общем, прекрасные отношения с индусами, но веротерпимость Акбара не пережила его царствования. Его преемник вновь ввел подушный налог-джизйа, и с тех пор мусульмане «получили преимущество перед остальными благодаря своей религии» (Ovington, 1929, с. 139). Иногда это приводило к насилию. Примером насилия в отношении парсов является происшествие с одним ткачом из Броача, неким Кама-Хома, которого какой-то мусульманин обозвал кафиром («неверным»). Кама дерзко возразил ему, назвав самого обидчика кафиром. Мусульманин пожаловался на это оскорбление местному судье, который постановил, что никто из иноверцев не смеет так обращаться с поклонниками Аллаха, а потому Кама сам должен либо принять ислам, либо умереть. Кама предпочел смерть и был обезглавлен в 1702 г.

Несмотря на подобные сообщения о религиозном пыле и отваге парсов, в целом в описаниях путешественников они предстают такими же, как и иранские зороастрийцы, – добрыми, спокойными и трудолюбивыми. Рассказывается, что они жили «между собой в полном согласии, делали совместные пожертвования в пользу своих бедняков и не допускали, чтобы кто-нибудь выпрашивал подаяние у приверженцев других религий» (Niebuhr, 1792, с. 429). «Их всесторонняя доброта, проявляющаяся и в найме на работу тех нуждающихся, кто может работать, и в раздаче своевременной щедрой милостыни немощным и несчастным, не оставляет никого лишенным помощи» (Ovington, 1929, с. 218). Такое общественное попечение нуждалось в организации, и парсами, так же как и иранскими зороастрийцами, руководили их старшины или судьи, должности которых передавались обычно по наследству. Эти старшины-акабиры могли быть мирянами или же людьми жреческого происхождения, но светских профессий.

Жрецы сами непосредственно мирскими делами не занимались, как объяснил это Лорду эрбуд, но у них имелись свои объединения для управления делами веры. То же самое было в Иране. Однако жрецы сотрудничали со старшинами в наблюдении за нравственностью. Они осуществляли свою власть так: «если какой-либо парс плохо себя вел, его исключали, из общины» (Niebuhr, 1972, с. 428), то есть он отлучался от всех религиозных церемоний и лишался общинных благодеяний. Жрецы отказывались совершать для него богослужения, он не имел права войти в храм огня, а тело его после смерти не могло быть помещено на дахме. Фактически он становился отверженным, «вне касты». Случалось, что на совершивших проступки налагались и прямые наказания. Ставоринус отмечает, что «прелюбодеяние и блуд они наказывают сами и иногда даже приговаривают к смерти; но они обязаны тем не менее уведомить о каждой смертной казни мусульманское правительство. Казнят тайно: либо забивают камнями, либо топят в реке, а иногда отравляют ядом» (Stavorinus 1798, с. 496). «Такие тяжкие преступления, – добавляет он, – как мне сказали, очень редки среди них». Суровость наказания может показаться противоречащей приписываемой парсам в большинстве сообщений мягкости и доброте, но ведь зороастрийцы и Ирана и Индии, несомненно, не могли бы сохранять свою веру и образ жизни вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам если бы они не обладали твердостью характера.

Решительность парсов проявлялась и в обыденной жизни. В «Сказе о Рустаме Манеке» прославляются отвага и добродетель одного из «старшин» Сурата. Рустам Манек, богатый фактор [76]и торговец, доблестно боролся с невзгодами, которые обрушились на общину в конце XVII в., когда маратхи Декана повели против Моголов целый ряд войн, во время которых Гуджарат несколько раз подвергся опустошению. В «Сказе о Рустаме Манеке» превозносятся его благодеяния: постройка дорог и мостов, устройство общественных колодцев, уплата подушного налога-джизйа за бедняков, и за индусов, и за парсов, для того чтобы избавить их от жестокого обращения с ними сборщиков налогов.

Все возраставшее процветание выдающихся парсов приводило к тому, что они все больше общались с людьми других вероисповеданий и нанимали слуг-индусов. Их дома становились все менее надежными оплотами зороастрийской чистоты, и, видимо, в связи с этим, а может, из-за настоятельных требований их иранских единоверцев они стали учреждать менее священные местные огни. Первый из них зажгли, возможно, в Сурате, но более полные сведения дошли до нас об огне, учрежденном в соперничавшем с Суратом порту Бомбей. Последний стал британским владением в 1661 г., и Ост-Индской компании было поручено управлять им из Сурата. Компания заявила, что превратит его в «самый процветающий порт Индии», и, для того чтобы достичь этого, провозгласила в нем полную свободу вероисповеданий. В результате на остров постоянно переселялись индусы и парсы, стремившиеся избегнуть притеснений Моголов и португальцев.

В 1671 г. Хирджи Ваччха построил там Дари-Михр, а немного позже и дахму; в 1709 г. в Бомбее был освящен огонь Аташи-Адаран. Начиная с этого времени в источниках обычно различаются три типа парсийских священных учреждений: храмы Дари-Михр без постоянно горящего огня (его обычно приносили из дома жреца на время богослужений), храмы Дари-Михр со священным огнем Дадгах и, наконец, Дари-Михр с огнем Адаран. В просторечии, однако, все три могли называться гуджаратским словом агиари – «место огня».

В течение XVIII–XIX вв. все больше и больше священных огней основывалось отдельными верующими и в новых местах поселений парсов, и в старых колониях в Гуджарате. Самый старый сельский огонь – Адаран – тот, который находится в Сиганпуре, неподалеку от Сурата. Здесь родился Ловджи Нассарванджи, Вадиа («Кораблестроитель»), который в 1735 г. переселился в Бомбей и способствовал организации там больших верфей. Он разбогател и не только пожертвовал средства родному священному огню, но и учредил ежегодный праздник – гахамбар – в память своей души. Новые храмы огня парсов, подобно храмам огня иранских зороастрийцев невозможно было отличить от обычных домов на улицах, где они находились, потому что за пределами Бомбея было еще небезопасно. Так, Стрейншам Мастэр сообщает, что у парсов был храм огня в Сурате, но в 1672 г. «разъяренная толпа фанатичных мусульман разрушила и отняла его» (Streynsham, 1888, с. CCXV).

Дата добавления: 2015-12-08