Современная утопия

В эпоху критики утопизма и моды на негативные утопии весьма популярной стала идея «конца утопии», идея, которая была, в сущности, разновидностью еще более знаменитой идеи «конца века идеологий». Нашему столетию будто бы свойственно недоверие к любым идейным системам, которые обещают слишком много, не указывая точно, как и какой ценой это должно быть достигнуто.

Многие считают, что последователями утопистов стали футурологи. Однако отношение футурологии к традиции утопического мышления представляется весьма непростым. Безусловно, усиление интереса к прогностике оживило также интерес к проблеме утопии как предвосхищения и как мысленного эксперимента. В этих двух отноше­ниях утописты - во всяком случае, некоторые из них, - были предшественниками футурологов. Хотя они не располагали каким-либо научным инструментарием, им удавалось подчас получать неплохие результаты и, как можно полагать, ошибались они немногим чаще.

В некотором роде футурология обновляет утопический интерес к миру пока еще не осуществленных возможностей. Подобно утопии, она развивает социологическое воображение. Она показывает проблемы, о которых не думают в повседневности, и притом показывает их во взаимной связи и обусловленности.В некоторых случаях (лучшим примером, конечно, служат прогнозы о состоянии природной среды) она даже становится стимулом практических действий несомненного социально-реформистского характера.

Но различие между футурологией и утопизмом не может быть преодолено. Футуролога интересует то, что возникнет из существующего положения вещей, утописта - то, что бросит вызов существующему положению. Первый принимает в качестве аксиомы преемственность совершающихся процессов, второй - непохожесть двух крайних состояний. Футуролог с величайшим трудом строит догадки о будущем общества в целом или ограничивается частичным прогнозом; утопист как раз начинает с этого целого, чтобы затем строить догадки относительно процессов, которые, возможно, приведут к его возникновению. Таким образом, в каком-то смысле они представляют две противоположные ориентации. Пожалуй, сравнительно ближе всего футуролог стоит к создателю негативных утопий, который в преувеличенной форме изображал явления, наблюдаемые в настоящем. Но из прогноза не вытекает какой-либо идеал, необходимый для существования утопии; самое большее - сведения о том, что угрожает идеалу и какова вероятность его осуществления.

Таким образом, развитие футурологии - впрочем, все еще далекой от исполнения главных обещаний ее многочисленных в свое время энтузиастов - ни в коем случае не равнозначно возрождению утопизма. Можно даже сказать, что успехи прогнозирования осложняют жизнь утописту: сегодня он уже не может быть до такой степени непререкаем в своих суждениях; он должен проявлять большую гибкость, готовность принять к сведению результаты исследований и экспертиз.

И все же утопизм прочно держится в седле, хотя и подвергается в современном мире существенному пре­ображению. Нам кажется, что он как бы раздвоился. С одной стороны, мы имеем дело с «новыми утопистами», увлеченными небывалыми возможностями науки, техники и организации жизни в огромном, глобальном масштабе; с другой - с «новыми утопистами», которых общественный макромир в известной степени перестал интересовать, поскольку они занялись исследованием человеческой души и восстановлением самых простых межчеловеческих отношений. У каждой из этих тенденций были свои предтечи в истории, тем не менее обе они являются новыми и современными.

В современном мире очень распространен склад мышления, для которого современная техника представляется залогом избавления от любых забот, - точно так же, как для утопистов политики таким залогом было радикальное общественное переустройство. С точки зрения этой новой утопии нет такой области, которую нельзя было бы преобразить при помощи новых технико-организаторских средств. Новый технотронный порядок - единственный настоящий и надежный порядок.

Если это умозаключение верно, то следовало бы, конечно, пополнить нашу типологию утопий еще одной категорией. Назовем ее утопией научной организации. Против этого есть только одно возражение. Технократические обещания не предполагается осуществить со дня на день. Тут невозможен какой-либо скачок в царство совершенства. Речь идет о процессе, и к тому же достаточно долгом.

Многие критики современного общества в этой «новой утопии» видят ту самую мрачную действительность, которой следует противопоставить светлый образ иде­ального порядка. Утопическая риторика движений протеста шестидесятых годов была направлена прежде всего против технически совершенного общества, в котором из-за гипертрофии организации не осталось места для человеческой непосредственности. Антология современных материалов, служащих сохранению психического здоровья в противоборстве с великой технологической пустыней. Это второй полюс современного утопизма – утопия человеческой самореализации. Представляется, что эта новинка утопического мышления нашего времени заслуживает наибольшего внимания.

Новая утопия может быть названа дионисийской в том смысле, что упраздняет любые принципы, провозглашает триумф свободы и непосредственности, уподобляет жизнь празднику Диониса, когда рушились все барьеры и не было распоряжающихся и тех, кто выполняет распоряжения.

Воплотить в жизнь это новое сознание должно было «коммунитарное движение». Движение общин, коммун или, как иногда говорят, «интенциональных сообществ» возникло за последние четверть века немало. Хотя большинство из них оказались еще менее долговечными, чем их предше­ственницы XIX века, их исследование стоит труда. Оно открывает возможность взглянуть на утопические эксперименты собственными глазами, что не дано историкам классического утопизма, а кроме того, выявляет некоторые особенности современных утопий.

Одно из наиболее поразительных различий между сегодняшними коммунами и коммунами, которые были основаны в Америке и в других странах в XIX веке, состоит в том, что у первых, вообще говоря, нет сколько-нибудь разработанной доктрины, тогда как вторые были начинаниями в высшей степени доктринерскими. В прежних коммунах вначале всегда было слово реформатора, который довольно подробно обдумал принципы нового прекрасного мира, составил рецепт счастья, которым оставалось только воспользоваться, основывая коммуну. Среди современных коммун идеологические организации подобного рода представляют редкое исключение.

Современная утопия - это бунт против любых, а значит, и против идеологических систем. А. Явловская называет ее «перманентной» утопией, имея в виду «...постоянную готовность воображения рисовать образ лучшего мира во всех его возможных вариантах».

Таким образом, конец века утопий отнюдь не настал. Зато появились новые разновидности утопизма, которые мы попытались хотя бы предварительно охарактеризовать.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Утопизм необычайно устойчив. Во все эпохи человеческой истории можно указать на те или иные идеи, сопутствующие нашему пониманию утопии. Это вовсе не значит, что утопия есть нечто вечное или связанное с какой-то внеобщественной «природой человека». Утопизм появляется прежде всего в определенные, особые исторические моменты, а именно тогда, когда отдельные люди и целые группы общества со всей остротой осознают «неестественность» существующих отношений, а также необходимость сознательно выбирать образ жизни.

Утопия представляет собой значительно более сложное явление жизни и культуры, чем это может показаться на первый взгляд. Она не сводится к фантастическим проектам «наилучшего государственного и общественного устройства». Черты сознания, воплощенные наиболее выпукло в подобного рода планах и проектах, обнаруживаются – иногда в «стертом» виде – во многих продуктах человеческой деятельности. При этом, как свидетельствует история, утопическое сознание проявляет удивительную жизнестойкость и в итоге оказывает заметное воздействие на политическую, социальную и культурную жизнь общества. Теперь и романтики отчетливо видят, что былые надежды просветителей-рационалистов «очистить» сознание от утопии не менее наивны, чем надежды самих утопистов изгнать противоречия из общественной жизни.

Автор хотел также показать, что утопия по своим социокультурным установкам амбивалентна, а ее общественно-политическая роль противоречива и во многом определяется конкретной ситуацией. Одни и те же идеалы в различном историческом контексте вступают в «резонанс» с разнонаправленными социальными и политическими тенденциями, обретая различный смысл.

Утопическое измерение было и остается имманентным измерением человеческого сознания, и вопрос не в том, как изгнать утопию из нашей жизни, а в том, как научиться жить с утопией, не живя по утопии.

Дата добавления: 2015-12-08