Родственные души

Не всякому доверяет свои тайны природа. Есть слепые и глухие люди. Много лет подряд приезжают они в лес, дышат его целебным воздухом, пользуются его дарами, рвут лесные цветы, грибы и ягоды, с легкомысленной неблагодарностью разводят в самом сердце его костры, засоряют тенистые уголки отбросами, засаленными бумагами, склянками, бутылками и уезжают, так и не поняв таинственных шорохов листьев, крика птиц и чуть слышного дальнего топота на лесных дорогах и многое другое, чего не слышат глухие, даже не ведая о своей глухоте. Как слепые ходят они по лесу, не замечая богатства красок его, и едва различимые следы на примятой траве, и рассыпанные бисером неприметные цветочки, и багрово-красный закат, обжигающий стволы деревьев… Зато с жадностью бросаются эти люди на грибы, на ягоды, на березовый сок — на все, чем можно поживиться от леса. Много раз видела Динка поломанные кусты малины и ежевики, вырванные с корешками грибы, надрубленные стволы берез, истекающих весной свежим соком, брошенные на дороге цветы. Каждую малость замечала и любила Динка. Выбегая на цветистый луг, она снимала сандалии, чтоб не потоптать цветов и букашек; по-разному пахли для нее цветы и травы, и даже в перешептыванье листьев угадывала она разные голоса, и тревожная перекличка птиц заставляла ее сразу настораживаться, как дикого зверька в чаще.

Так и сейчас, больно переживая свою обиду на Леню, Динка стоит посреди ореховой аллеи и слушает голоса птиц, шорох мягких листьев, каким-то дальним слухом, склонив набок голову, слушает она и дорогу… Она не хочет ждать Леню, но ждет его… Может, потому, что он должен привезти письмо от мамы…

Динка ждет, но дорога молчит. А вот птицы вдруг с шумом вылетают из кустов, и в шепот листьев проникает чуть слышный чужой звук. Динка поднимает голову, настораживается. Вот чуть слышно хрустнула ветка, кто-то осторожно пробирается сквозь гущу кустов. Один?.. Нет, двое… Чужие… Чужие… Динка не поворачивает головы, но обостренный слух ее ловит тихий шепот:

— Она… Горчица…

— Спугнуть?

— Не надо… Стоит… Думает об чем-то…

Динка быстро поворачивается к кустам. На лице ее блуждает радостная, неуверенная улыбка.

— Жук… — говорит она громким шепотом. — Ухо! Иоська!

— А вот и не угадала! Иоськи с нами нет! — появляясь из кустов, говорит Жук; около его плеча ухмыляется круглая физиономия с зелеными раскосыми глазами.

— Собственной персоной, — смущаясь, говорит Ухо.

И Динка, забыв свои горести, радостно бросается к гостям. Ленивые собаки, подняв головы, вопросительно смотрят на хозяйку.

— Вот это так сторожа! — смеется Жук. — Хоть бы гавкнули!

— А зачем им гавкать на гостей! Собаки хорошо знают, кто друг, а кто враг! — защищает своих телохранителей Динка. — А ты попробуй, замахнись на меня! Ну, замахнись!

— А что будет? Ничего и не будет, — смеется Жук и легонько взмахивает веткой.

«Р-р-ры!.. — с бешеным лаем срываются с места оба пса. — Р-ры-р-ры!..» злобно ворчат они, оскалив зубастые пасти.

— Неро! Волчок! Назад, назад! — испуганно кричит Динка.

Собаки отступают назад, не сводя глаз с Жука.

— Вот это да! Вот это показала! — хохочет Ухо. — Что, Цыган, запугался?

— Пожалуй, и порвут… — усмехается Жук. — А я думал, и правда они у тебя для мебели!

— Ученые, — важно кивает головой Динка п, оглянувшись, спрашивает: — А где же Иоська?

— А где ему быть? Дома он… — покусывая травинку, спокойно отвечает Жук.

— Как — дома? Один? — пугается Динка.

— Зачем один?.. Мы его одного сроду не оставляем.

— Одного нельзя… Он у нас, как буржуй, с нянькой, — весело поясняет Ухо.

— С нянькой? — удивляется Динка.

— Ну, с хлопцем одним… Наш хлопец… Пузырь называется. Бычий Пузырь. Первый силач на всем рынке. Хочь корову, хочь коняку за передние ноги поднимает… Здоровый. Только одноглазый, как твоя Прима. Вышибли ему глаз в драке, — рассказывает Жук.

— Одноглазый? А что ж я не видела его? — вспоминая свой приход в лес, морщит лоб Динка.

Цыган и Ухо смеются.

— А он спал тогда. Он когда спит, так хоть сожги всю хату — не встанет! С ним один способ — кружку воды на морду! Как плеснешь, так он и вскочит!

— Вот так способ! — хохочет развеселившаяся Динка. — Хотела бы я его посмотреть!

— Посмотришь. Вот придешь и посмотришь! — улыбается Жук.

— Я приду с Леней, — неуверенно говорит Динка.

— Это с каким Леней? — грозно спрашивает Жук. — У нас уговор был. А ты что же, продала?..

— Тише, тише, — машет на него рукой Динка. — Леня — это мой брат. Он свой. Понятно? Вы с ним еще лучше, чем со мной, подружитесь! Он ведь был такой же, как вы. Понятно? Сирота был, на улице жил. И хозяин бил его чем попало… А потом мы с ним познакомились, и моя мама взяла его. Понятно? Он уже давно мой брат. Самый лучший человек на свете, — торопясь и волнуясь, рассказывает Динка.

Но Жук недоверчиво смотрит на нее узкими щелочками глаз.

— Ну гляди… — угрожающе цедит он сквозь знакомую Динке хищную усмешку.

— Ну да что ты. Цыган! Не знаешь ее, что ли? — вмешивается обеспокоенный товарищ Жука. — Уж если ей не верить, так кому верить!

— Он верит мне. И брату моему поверит. Вот увидит его и сразу поверит, ласково говорит Динка и, положив руку на плечо Жука, заглядывает ему в глаза. — Брось все это, ладно? Раз навсегда брось! И не грози мне! Не люблю я этого!

— Мало ли, что не любишь… — ворчит Жук, но в голосе его уже не слышно зла, и губы растягиваются в смущенную улыбку. — Вроде Иоськи она. Подлизывается, — говорит он, подмигивая товарищу. — Тот тоже, как закричишь на него, так сейчас либо руку на плечо кладет, либо за шею обнимает.

— А ты что тогда? — с интересом спрашивает Динка.

— Ну, что я? Плюну да и замолчу. Ясное дело, человек не бревно. Хорошее обхожденье каждый любит, — важно говорит Жук, и Динке делается беспричинно весело.

— Как хорошо, что вы пришли! — радуется она. — Пойдем сейчас к нам! Будем молоко пить! У меня там сестра… — Динка вдруг хватается за живот и начинает неистово хохотать. — Моя… сестра… ангел! — хохоча, еле выговаривает она.

— Гляди-ка… — изумленно раскрывает глаза Жук и вдруг, заразившись Динкиным смехом, валится на траву. — Ой, убила! Еще и сестра у ней… И все… ангелы!.. А сама… ведьма!..

— Хи-хи-хи! — подпрыгивая и хлопая себя по бокам, заливается Ухо. — Ну и Горчица! Настоящая горчица! Вот это поднесла!..

Но Динка уже не смеется. В нескольких шагах от нее стоит Леня.

— Здравствуйте, — говорит он, подходя и протягивая руку. Жуку, потом Уху.

Мальчишки, огорошенные его неожиданным появлением, не спешат.

— Это мои лесные друзья! — быстро говорит Динка.

— Ну, если твои — значит, и мои! — весело кивает Леня, пожимая руку Жука.

Ухо вытирает ладонь об штаны и с робостью протягивает ее дощечкой.

— Вот это и есть мой брат, — улыбаясь, говорит Динка, не глядя на Леню.

— Ну, пошли в хату! Пошли, пошли! — обнимая новых знакомых за плечи, торопит Леня и, обернувшись к Динке, добавляет: — Я привез письмо от мамы.

На террасе гостей встречает Мышка. Динка еще издали видит, что глаза сестры обведены красными кружками, и, забыв обо всем, бросается к ней с вопросом:

— Что с папой?

Мышка молча подает ей письмо и удивленно смотрит на незнакомых мальчишек, которых ведет Леня. На обоих чистые рубашки с открытыми отложными воротниками, залоснившиеся от долгой носки и подчищенные брюки, волосы тщательно приглажены.

«Не деревенские и не городские. Откуда Леня взял их?» — удивляется Мышка, глядя на независимую, вихляющуюся походку мальчишек. Особенно ее смущает один из них, с черной, как вороново крыло, головой и с такими же черными, недобрыми глазами. Оливково-смуглые щеки его напоминают Мышке цыган. Товарищ его тоже, по-видимому, не русский: лицо скуластое, глаза зеленые, раскосые, рот большой и легко растягивается в улыбку.

— Вот, знакомься, Мышка! Это наши гости! Ты о них ничего не знаешь, но это неважно! Они нас тоже не знают, но зато хорошо знают Динку!

«Динкины приятели, так я и думала», — ахает про себя Мышка, но на лице ее ласковая радушная улыбка.

— Ну и хорошо! — говорит она, хлопоча около стола. — А у нас сегодня пир горой! Залезайте за стол, будем пить чай!

Мальчишки, смущенно отказываясь и подтягивая штаны, залезают за стол.

— Значит, папа все-таки болен. И мама пишет, что его перевели в тюремную больницу… — держа в руке прочитанное письмо, озабоченно говорит Динка и, глядя на всех, спрашивает: — Разве есть в тюрьме больница?

— Есть такая… — глухим баском откликается Жук. — Только там не лечат, а калечат.

— А ваш отец в тюрьме? — быстро спрашивает Ухо и, смутившись, косит глазом на Леню.

Мышка делает досадливое движение бровями. Ни к чему затеяла этот разговор Динка при чужих людях. И вообще, так хотелось поговорить наедине о болезни отца, о матери, которая обещает скоро приехать. Но Мышка не успевает даже опомниться, как Леня вдруг говорит:

— Да, наш отец в тюрьме. Он политический. Вы знаете, что это значит: политический? — спрашивает он притихших мальчишек.

— А чего же нам не знать? — с усмешкой отвечает Цыган. — У нас свой такой был…

— Был да сплыл, — подпирая грязной рукой щеку, добавляет раскосый. Помер…

— Помер? — невольно включается в разговор Мышка.

Цыган щурит глаза, и недобрые огоньки их проступают еще ярче сквозь сомкнутые черные ресницы.

— Не сам помер, замучили его… — резко говорит он, болтая в стакане ложкой. — Он в «Косом капонире» сидел. Знаете, может, тюрьма такая? Там все больше военные да политических сидят… — словно нехотя говорит Цыган.

— А кто ж он такой? — почти одновременно спрашивают Лепя и Мышка.

— Вам-то он кто? — уточняет вопрос сильно заинтересовавшаяся Динка.

— А кто он нам? Не родня, конечно… Человек, и все! — пожимает плечами Цыган.

Ему, видимо, не очень хочется говорить об этом, но более говорливый и живой Ухо сразу пускается в объяснение:

— Хороший человек, стоящий… А вообще он студент. Цыган его для Иоськи нанимал, чтобы, значит, учил он Иоську. Ну, так и познакомились. И теперь у его матери живем. Он помер, а мы живем, вроде за него. Мать-то одна осталась, — вскидывая одной рукой, бойко рассказывает Ухо.

— Ну хватит, разговорился… — останавливает его Цыган.

— Нет, подожди. А как фамилия его? — взволнованно спрашивает Леня.

Мышка вопросительно смотрит на сестру, но Динка недоумевающе пожимает плечами.

«Я ничего не знаю…» — молча отвечает она на вопросительный взгляд Мышки.

— Как его фамилия? — повторяет Леня, глядя на обоих товарищей.

Но Цыган толкает под столом Ухо носком ботинка и хмурится. Раскосые глаза мальчишки шмыгают в сторону, торчащие уши озаряются изнутри розовым светом, и за одним из них ярко выступает багровый рубец.

— Фамилие… я забыл, — смущенно почесывая пальцем короткий веснушчатый нос, говорит Ухо.

Цыган поднимает голову и обводит внимательным взглядом встревоженные лица. Неожиданная, почти ласковая усмешка трогает его губы.

— Фамилия тут ни при чем, а история это длинная… Но когда хочете, мы расскажем.

— Конечно, Жук, расскажи! — просит Динка и, вдруг бросив мельком взгляд на серьезное, сосредоточенное лицо Лени, вспоминает свою обиду.

«Подумаешь, сидит как ни в чем не бывало. А про то забыл…» — с гневом думает она. Но Леня поднимает глаза и встречается с ней взглядом. Интерес к рассказу мальчишек мгновенно сменяется в этом взгляде на какое-то новое для Динки грустное и виноватое выражение. Динка, вспыхнув, отворачивается, сердце ее бьется неровными толчками и в голосе звучат натянутые, фальшивые нотки:

— Ну, что же ты, Жук? Расскажи…

— Да он же рассказывает! Не мешай, Динка! — нетерпеливо останавливает ее Мышка.

— Ну вот, значит, наняли мы того студента, пускай он хоть Конрад будет… А Иоську мы одного никуда не пускали, вот как и сейчас. Ну, значит, стали ходить на уроки все вместе. С этого у нас и дружба пошла… — медленно говорит Цыган.

— Нет, самая дружба с обыска началась, — живо перебивает его Ухо. — Вот как сидим мы один раз за столом, Конрад с Иоськой задачки решает, а нам книжки дал. И вдруг как забегит в комнату бабка Ирина, его мать, значит…

— Да нет… Мы уж раньше, в окно увидели: стоят жандармы с дворником. Конрад сразу стемнел с лица, огляделся вокруг да и хвать из-под кровати чемоданчик. «Хлопцы, говорит, это ко мне с обыском». А тут уж стучат в дверь, и мать его вбегает. «Сыночек, говорит, сыночек…» А он стоит с этим чемоданчиком ни туда ни сюда. Ну, я зыркнул в окно, а они на втором этаже жили. Гляжу, водосточная труба почти что донизу. Я — толк Ухо в бок. А он у нас ловкий, как кошка.

— Я сразу глянул в окно, а Цыган мне глазами: «Лезь, Ухо!» Ну, я поплевал на руки и полез! А потом Цыган мне и чемоданчик бросил. И сам за мной вылез и ну бежать! Ох и бегли мы! А чемодан-то хоть маленький, но тяжелый, с книгами разными. Ну, все ж не споймали нас легавые! — весело посмеиваясь, сказал Ухо.

— А Конрада вашего арестовали все-таки? — спросил Леня.

— Нет… В тот раз не взяли его. Дома был… И чемоданчик свой он у нас оставил. «Пускай, говорит, до времени побудет». Его на заводе арестовали. У него там дружки между рабочими были, ну, они, конечно, все за революцию толковали, а один возьми да выдай… — сказал Ухо. — Мы его после пришили, шкуру. Ну да что ж, когда поздно уж было, — мрачно добавил Жук.

За столом все замолчали.

— Мы Конраду передачу носили… А раз пришли — всё… Нету его, помер… тихо сказал Ухо, и его скуластое лицо сморщилось.

— Не помер, а забили… — снова резко уточнил Жук. — Ну, да за нами не пропадет! Посчитаемся… — угрюмо добавил он со своей неприятной, хищной улыбкой.

«Этот посчитается…» — отводя от него глаза, подумала Мышка и, оглядев пустой стол, всплеснула руками.

— Ой, да что же я! Обещала пир горой, а ничего не поставила. Леня! Вот хлеб, порежь скорей!

Она побежала в комнату и вынесла оттуда завернутый в лопух большой кусок сала.

— Вот же сало! Леня привез! Большущий кусок! Ешьте вволю! Берите, мальчики! — весело говорила Мышка, нарезая розовое, просвечивающее насквозь сало аппетитными кусками. — Корочка мягкая-мягкая! Кто хочет с чесноком?

У Динки потекли слюнки, но она тут же одернула себя:

«Не буду есть сало. Он привез, а я не буду. Пусть знает, что мне теперь ничто не мило…»

Когда все с аппетитом принялись за еду. Мышка удивленно посмотрела на сестру:

— А ты почему не ешь?

— Меня тошнит, — делая брезгливое выражение, сказала Динка.

— Ну вот! Еще бы не тошнило! Хоть бы ты сказал ей, Леня! Ведь она с самого утра отправляется на подножный корм и ест всё, что попадется под руку. И щавель, и какую-то кашку, и заячий лук… Ну сколько ты этого луку сегодня съела?

— Ничего я не ела… Я даже забыла, что он существует, — огрызнулась Динка и мысленно обругала сестру.

«Дура несчастная. Леня может подумать, что у меня никакого самолюбия нету… и никакой обиды. Пошла, наелась заячьего лука, запила водичкой, и все прекрасно. Но как бы не так…»

Динка бросила мельком взгляд на исчезающие куски сала.

«Съедят, всё съедят… Хоть бы припрятать себе кусочек. Я с самого утра ничего не ела, не шутка все-таки… И вообще сало — это жалкая месть… Я лучше что-нибудь другое придумаю…»

Динка небрежным движением и с равнодушным лицом потянула к себе самый большой кусок сала. Но он оказался не до конца отрезанным и за ним потянулся весь кус… Леня поспешно схватил нож и, отрезая Динкин ломтик, взглянул на нее посветлевшими глазами. Сердце у Динки упало, щеки обдало жаром, как будто к ним поднесли горящие головешки.

«Ну, — подумала Динка, глотая неразжеванное сало без всякого вкуса, — я же тебе отомщу. За все отомщу! Я бы и сейчас могла встать, подойти к перилам и посмотреть на дорогу… А потом вздохнуть и сказать: «Что это как долго не едет Хохолок?» Нет, не буду… Он сразу поймет, что я назло», — прислушиваясь к разговору за столом, мучительно соображала Динка.

— У каждого человека свое прозвище… — спокойно говорил Жук. — Вон она, он кивнул на Динку, — Жуком меня зовет… А Ухо зовет ее Горчицей, потому как она ему на базаре предложила один раз: «Пойдем, говорит, я тебе намажу хлеб горчицей…»

— Стой, стой! Я сам расскажу! — хлопая Цыгана по плечу, заторопился вдруг Ухо. — Никто небось с их не знает, с чего это дело пошло… — сияя расплывшимся в улыбке лицом и дергая себя за ухо, за которым белел продолговатый шрам, растроганно сказал он. — Никто не знает.

— Я знаю… — сказал вдруг Леня и посмотрел на Динку.

Но она даже не улыбнулась и только значительно сказала:

— А Жук зовет меня ведьмой…

— Еще бы не ведьма! — расхохотался Жук. — Как она тогда в лесу вызверилась на меня! Чистая ведьма! Несмотря, что кровь у ей текет…

— Кровь? — с ужасом переспросила Мышка.

Брови Лени дрогнули, в глазах мелькнула какая-то догадка.

— Кровь, кровь… Испугались! Ну я же говорила вам, что упала с дерева и разбила голову! — всполошилась Динка.

Жук бросил быстрый взгляд на Ухо.

— И ты еще путешествовала куда-то в лес с разбитой головой? — недоверчиво спросила Мышка.

— Ну, говори… — чуть-чуть поднимаясь, сказал Жук.

Глаза Уха, как затравленные зайцы, метнулись в разные стороны, он вынул изо рта недоеденный хлеб и придвинулся ближе к Цыгану.

— Голова, голова!.. — в испуге закричала Динка. — Надоело мне двадцать тысяч раз говорить про одну и ту же голову!

— Ох, не кричи так! Тебя же в экономии Песковского слышно! — прикрывая пальцами уши, засмеялась Мышка.

Грозу пронесло. Но гости уже вспомнили про Иоську и начали прощаться.

— Приходите еще! — ласково приглашала их Мышка.

— Придем как-нибудь… Часто-то нам нельзя. А вот вы приходите! — пригласил Леню и Динку Жук. — Вы не думайте, у нас и квартира есть, и лампу мы зажигаем!

— Да где ж это всё? — недоумевала Динка.

— А вот придешь — увидишь. Мы в этот раз не потаимся. От своих таиться нечего! — прощаясь, сказал Жук.

Когда гости ушли, Мышка задумчиво сказала:

— Жалко мальчишек… И плохие они, и хорошие — всё вместе!

— Плохое с них нужно соскребать лопатой, а хорошее само заблестит, сказал Леня.

— Все равно, какие б они ни были, это родственные мне души, — заявила Динка.

Дата добавления: 2015-11-26