Визит и раздумья

В начале 2004 года, после десяти лет молчания, меня разыскал по телефону один из активных участников в работе Народного Совета Ингушетии Султан Хамчиев и сообщил, что в Ингушетии я не забыт, что 23 февраля, в день скорби, по телевидению называли имена тех русских, кто с пониманием и сочувствием относился и относится к судьбе ингушского народа, что среди этих русских называлось и мое имя. Тут же настоятельно попросил меня написать о моем участии в работе НСИ. И тут же пригласил побывать, погостить в Ингушетии. Сообщение это, конечно же, было весьма приятным, взбодрило и, в какой-то мере, еще раз послужило толчком вот к этим раздумьям. Вернее, к письменному их оформлению. А в последних числах декабря, тоже по телефону, нашел меня в Ростове один из лидеров Народного Совета Ингушетии Якуб Куштов и настоятельно пригласил навестить его, его семью, с дружеским визитом. Всякие сомнения отпали, как только он сказал: «Съездим в Грозный».

И вот, 3-го января 2005 года я в Назрани. Мог ли я подумать, что в 5 часов утра встретить меня приедут более 10 человек! Друзья по Народному Совету. Мой долг назвать их поименно, и я это сделаю чуть позже.

Днем жена Якуба, как бы между прочим, говорит мне: «Федор Павлович, если бы Вы знали, как мне не хочется, чтобы вы ехали в Грозный». Спрашиваю: «А почему?» – «Да неспокойно, – говорит, – там. Да и что там смотреть. Центра, где Вы жили, практически нет. Не поймешь даже, где какие были улицы». И, тем не менее, вечером говорю Якубу: «Ну что, мы завтра едем в Грозный?» Отвечает: «Едем. Только надо позвонить Магомету Музаеву, чтобы он нас встретил». Меня это насторожило. Спрашиваю: «А почему он должен нас встречать?» – «Понимаете, дело в чем, – отвечает он. – Любая поездка в Грозный сопряжена с определенным риском». – «Почему?» – спрашиваю. «Да потому, – отвечает он, – что и по сей день продолжаются похищения людей. И грешат этим больше федералы». – «Хорошо, – говорю, утро вечера мудренее».

Утром говорю ему: «Якуб, мы в Грозный не едем». – «А почему?» – спрашивает он. «Да потому, – говорю, – что всякий риск должен быть хоть чем-то оправдан. А чем можно оправдать этот риск? Простым любопытством. В общем, положение в Грозном я себе представляю. Видеть же весь этот ужас особой необходимости нет. Так почему я должен рисковать твоей жизнью, а ты – моей? Провези лучше меня по Назрани, по памятным мне местам». Садимся в «Жигуленок», он включает приемник, а оттуда сообщение о том, что ночью в Грозном неизвестными лицами были похищены и увезены в неизвестном направлении шесть человек.

И тут же другое сообщение: о том, что в Петербурге тоже неизвестными лицами была спровоцирована драка, в которой велогонщику с мировым именем были нанесены ножевые ранения, от которых он скончался. Спровоцировали эту драку «лица с кавказской внешностью». «Какой прогресс, – подумал я. То были «лица кавказской национальности», теперь они стали «лицами с кавказской внешностью». Заменено слово. Суть-то остается та же. А в чем она, эта самая суть? Лично мне все это представляется следующим образом.

В связи с войной в Чечне, с проникновением отсюда терроризма, понятие «Кавказ» настолько ополитизировано, что стало забываться, что «Кавказ» – это понятие географическое, подобное понятиям: «Урал», «Западная Сибирь», «Средняя Азия» и так далее. Но почему-то никому в голову не взбрело запустить в оборот выражение: «лицо уральской национальности», или «лицо среднеазиатской внешности», а вот к Кавказу можно лепить все, что только заблагорассудится. Лично мне все это представляется не чем иным, как проявлением рецидива великодержавного шовинизма, высокомерного отношения к лицам, представляющим малочисленные (малые) народы.

И вот я в Назрани. Впечатление? А каким оно может быть, если тебя, несмотря на раннее утро, встречает солидная группа солидных товарищей, друзей по духу, по совместной работе в движении за установление Ингушской Республики. Выражая сердечную благодарность им за эту встречу, я не могу, вместе с тем, не принести свое извинение за беспокойство, причиненное им собственной персоной, и за то, что, без согласования с ними, называю их имена: это Куштов Якуб, Куштов Ахмет, Куштов Джабраил, Хамчиев Султан, Абадиев Бек, Тимурзиев Магомет-Гирей, Тимурзиев Магомет, Плиев Магомед-Рашид, Костоев Магомет, Ведзижев Дауд, Долов Хасмагомет, Гудиев Абукар, Цоков Багаудин. Собственно, встреча с ними окончательно побудила меня к оформлению этих раздумий. К этим именам я должен добавить еще несколько имен тех, кто на встрече не присутствовал. Это – Богатырев Бембулат, Костоев Беслан, Чахкиев Башир, Акиев Хасолт. Добавить с тем, что если эти мои раздумья представят какой-то интерес и будут размножены, а я не буду иметь возможности вручить каждому из названных товарищей по экземпляру с автографом, пусть вот это небольшое отступление и будет этим автографом на добрую память и с сердечной признательностью.

И, тем не менее, впечатления остались не только приятные. Некоторые из них не могу не высказать к неудовольствию ура-патриотов Республики. Подлинные патриоты, надеюсь, меня поймут. Ибо и для меня они далеко не приятны. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Фирменный поезд Москва – Назрань прибыл минута в минуту по расписанию. Выхожу из вагона – вокзал не освещен. Вокруг темень. Многих друзей узнаю по голосам. В лица иных приходится всматриваться вблизи. Невольно вспоминается военное время, полустанок на дороге Кизляр – Астрахань, где тогда довелось жить.

Впечатление это осталось и при отъезде. Отходит поезд в светлое время суток, а поэтому представилась возможность осмотреться. Об архитектуре здания ничего сказать не могу. Не компетентен. Хотя нельзя не заметить, что оно нестандартное, оригинальное, смотрится с интересом. А вот тот факт, что построенный и уже эксплуатирующийся вокзал Управление Северо-Кавказской железной дороги, если это соответствует действительности, не принимает на баланс, вызывает, мягко говоря, недоумение. Да еще то, что многие помещения вокзала сданы под различные офисы, учреждения и т.д., не связанные с обслуживанием железной дороги, заставляют думать, что здесь что-то неладно.

И еще об отъезде. Для посадки состав был подан так, что 16-й купейный вагон оказался за пределами посадочной площадки. Пассажирам пришлось добираться до него по грязи, карабкаться на грязные ступеньки, пачкать одежду, тащить на обуви грязь в вагон. А среди пассажиров были женщины с детьми. Что ни говорите, а поезд-то фирменный, представляющий Республику Ингушетия.

И вот едем на следующий день по Назрани. Вот центральная площадь, на которой неоднократно приходилось присутствовать на митингах, слушать речи первого Президента России, его сподвижников: Бурбулиса и покойной теперь Старовойтовой. Слева бывший флагман промышленности Ингушетии завод «Электроинструмент». Спрашиваю у Якуба: «Функционирует?» Отвечает: «Нет». Спрашиваю: «А что в нем теперь?» Отвечает: «Ничего. Этот забросили, построили новый. Завод малых электродвигателей». – «Но ведь и на том заводе производились, как я понимаю, малые электродвигатели. Без них ведь невозможно было выпускать электродрели. Где же логика?» – «Где логика, – отвечает Якуб, – я не знаю. Но если хотите, могу познакомить с ветеранами этого завода». Отвечаю: «Хочу».

Выезжаем к дому культуры. С ним многое связано. В нем не раз приходилось не просто присутствовать, но и выступать, полемизировать с деятелями «Нийсхо» в период создания Республики. Спрашиваю: «Функционирует?» – «Да, – отвечает Якуб. – В нем занимается национальный ансамбль, работают кружки».

За ДК завиднелось что-то вроде телевышки. Спрашиваю: «А что это за вышка там?» Отвечает: «Телевизионная вышка». – «А почему она в низине?» – спрашиваю. «А вот этого я сказать не могу», – отвечает Якуб. Я продолжаю: «Ведь везде и всюду телевышки ставятся на самой высокой ближайшей точке. Это ведь известно даже школьнику – троечнику». – «Везде, – отвечает Якуб, – но только не у нас. Знаю только, что проектировался и строился этот телецентр на средства федеральных властей». – «То есть, – продолжаю я, – тех самых властей, которые теперь упрекают республику в нерациональном использовании отпускаемых ей средств». Продолжаю допытываться: «Ну хоть передачи-то охватывают все населенные пункты Республики?» – «Точно не могу сказать, – отвечает он, – но, по-моему, нет».

«Да разве дело только в этом, – продолжает Якуб, – поедемте, я покажу Вам еще кое-что. Вот бывшая трикотажная фабрика, изделия которой пользовались довольно большим спросом. Закрыли. Уволили, пo-существу выбросили на улицу несколько сотен рабочих. А на ее территории открыли базар. Опять спросите у меня, где логика. А что я могу сказать? А вот мельзавод, на строительство которого выбросили несколько сот миллионов рублей, тогда как невдалеке от него на протяжении уже многих десятилетий функционирует мелькомбинат со всей необходимой инфраструктурой. И опять вы спросите у меня, где она, эта самая логика. Не знаю, где она».

И вот мы у ветеранов завода: Костоев Беслан Османович и Костоева Марьям Османовна. Ведет рассказ Марьям Османовна. Беслан Османович лишь краткими репликами дополняет рассказ.

В одном цехе, рассказывает она, в сборочном, проработала около 30 лет. Пришла туда девчонкой-ученицей. Проводили в никуда с должности начальника этого же, ставшего родным, сборочного цеха. При заводе получила образование. Была уважаемым человеком, известной труженицей не только на заводе, не только в районе, но и во всей республике.

При этом нужно было видеть ее лицо и слышать ее голос. В них и гордость за прожитые годы, и грусть о том, что они ушли, и боль о настоящем. Ветеран труда, как и сотни тысяч подобных ей, она оказалась совершенно ненужной ни современному обществу, ни государству. Одно утешение – семья. Дети, внуки, родственники.

Коротенько о заводе. Функционировать, со слов Марьям Османовны и Беслана Османовича, он начал в 1962 году. Выпускал электродрели различных марок, электроточила. Причем, изделия некоторых марок производились полностью на этом заводе без помощи поставщиков комплектующих. Продукция завода поставлялась в 33 страны мира. Рекламаций не было. Продукция была очень надежной. Я включаюсь в разговор и подтверждаю надежность выпускавшейся ими продукции тем, что электродрелью с двумя патронами (одно для сверла, другое для наждачного круга) пользуюсь с 1964 или 1965 года по сей день. Беслан Османович подтверждает: «Да, мы тогда выпускали такие дрели. А недавно, – продолжает он, – видел на базаре, как один покупатель искал назрановскую дрель. Базар завален немецкими, турецкими и всякими прочими, а ему вот подай назрановскую.
А где оно теперь, это производство? На заводе работало около полутора тысяч высококвалифицированных рабочих. Где они теперь … Где их квалификация… А ведь это – народное богатство».

Говорю далее Якубу: «Насколько мне известно, в Назрани создан мемориал жертвам репрессий». – «Да, – отвечает он, – и мы туда обязательно съездим, я это имею ввиду». Предварительно заехав за Ахметом Куштовым, едем к мемориалу. Прошли, посмотрели, обменялись мнениями, оставили запись, уехали. Друзьям моим хорошо: они здесь бывали неоднократно. Меня же гложет неудовлетворенность этим посещением. Наутро говорю Якубу: «Надо съездить еще раз». Опять заехав за Ахметом, едем к мемориалу. По пути спрашиваю: «Кто автор этого мемориала?» Ахмет вводит меня в курс дела: «Это – Полонкоев Мурат Мухиевич, заслуженный художник Ингушетии и Российской Федерации. Член Академии художеств Российской Федерации. Весьма разносторонний мастер изобразительного искусства: он и живописец, и портретист, он и архитектор, и скульптор. В его арсенале также работа по дереву, чеканка и так далее». Останавливаемся у турникета тут же я задаю друзьям вопрос: «А как вы считаете, можно ли те чувства, которые буквально пронизывают тебя при виде этого величия, выразить одним словом?» И сам же на него отвечаю: «ВОСТОРГ». Ахмет дополняет: «Я бы выразил это же самое чувство, только не одним словом, а двумя, тремя фразами». И он, наверное, прав. Восторг величественностью монумента. Восторг талантливостью выражения художником через произведение искусства своего замысла. Да простит меня художник за мою вольность высказать свое прочтение этого замысла.

Мне лично в этом монументе видится стремление ингушского народа из глубины веков в заоблачную высь, к звездам. И не через какие-то там тернии реальной действительности, а через самую банальную колючую проволоку, опутавшую атлетически сложенный торс народа с кандалами на ногах. Народу все же удалось в одном месте разорвать эту проволоку. Но всего лишь в одном месте. А задача состоит в том, чтобы сорвать ее с израненного тела народа. Сбросить с его ног кандалы. Что для этого нужно ныне? Прежде всего, наверное, думать. А поэтому у входа в зал я бы на русском и на ингушском языках написал: «Думай. Каждый, сюда входящий».

Опять заходим в зал и ведем уже более предметный разговор. Вот лишь два момента. В середине экспозиции, посвященной трагедии октября-ноября 1992 года, стенд с детскими фотографиями под общим заголовком: «Загубленное детство». Кем оно загублено, когда загублено, почему загубленное? В сопроводительном тексте указывается, что это дети – «депортированные» из Пригородного района в 1992 году. Почему «депортированные»? А почему не жертвы геноцида, не жертвы этнической чистки, спланированной и «успешно» проведенной северо-осетинскими националистами при прямом покровительстве московских чиновников, федеральных властей? Ведь это же общеизвестно. Известно так же, как и то, что «депортация» и «геноцид» вовсе не синонимы. Тогда как и в зале мемориала, и вообще в разговорной речи только и слышишь: депортация, депортация. Не депортация это была. Это была этническая чистка, с депортацией и репрессиями продолжающимися и сегодня. Так и нужно говоритьь и называть вещи их подлинными именами.

В конце экспозиции совершенно не привлекающие внимание посетителя некоторые документы об этом злодеянии. На уже потерявшей вид вырезке из газеты представлен Закон «О реабилитации репрессированных народов». А Закон «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации» вообще не представлен. А почему бы не отпечатать на компьютере оба эти закона и сопроводить их пояснением о том, что оба эти закона властями России, претендующей на роль государства, в котором будет царить его величество ЗАКОН, оба эти закона, принятые высшим законодательным органом страны уже около полутора десятка лет назад, так и остаются не выполненными. Были и некоторые другие пожелания. В общем же осталось впечатление, что этот величественный монумент работает с весьма малой эффективностью. А отсюда подумалось: а почему бы не сделать его одним из постоянно действующих центров патриотического воспитания молодежи? Почему бы Министерству народного образования республики не вменить в обязанность всем учителям истории, на первых порах хотя бы школ Назрани, заканчивать курс истории обязательным посещением выпускниками мемориала? При этом, как мне представляется, у учителя, сопровождающего группу учащихся, и у работника мемориала должна быть предварительная договоренность. Работник мемориала должен встретить группу буквально у турникета и отсюда начинать беседу.

Может быть, я не совсем правильно воспринял замысел автора, но воспринял именно так. Пусть не всех это посещение серьезно заденет за живое. Но наверняка оно никого не оставит совершенно равнодушным. Да и может ли оставить равнодушным любого здравомыслящего тот факт, что средневековые башни, построенные их предками, в которых они жили и которые вдохновили художника на исполнение его замысла, остались теперь далеко в горах? Даже в Джейрахское ущелье, где я не единожды гостил у друзей, теперь, оказывается, можно проехать лишь с соизволения специальных органов. Все это должна знать ингушская молодежь.

Побывал я, конечно же, и в Магасе. В любом случае не посетить столицу было нельзя. Мой друг Якуб, со свойственной его характеру особенностью, не ставит меня в известность, куда везет. Везет и везет. День был ясный. Воздух прозрачный. И когда вдали среди роскошной долины показалось что-то красивое и интересное, нетрудно было понять, что это – Магас. Проехали в конец, возвратились. Это же буквально считанные минуты. Я не архитектор, не градостроитель, а поэтому могу лишь сказать: действительно красива резиденция Президента Республики, красивые здания Правительства и Парламента, красивые жилые корпуса. И, вместе с тем, сразу же сложилось впечатление, что это очень красивая и очень дорогостоящая игрушка для ребенка из семьи, еле-еле сводящей концы с концами.

Здесь, чтобы быть поосновательнее понятым, сделаю некоторое отступление. Покидая Грозный, допустил, может быть, самую грубую в жизни ошибку, полагая, что закончен очередной жизненный этап и наступает новый, в котором из прошлого понадобится очень немногое, все, что касалось и основной, и общественной работы, сжег. В зарубежье обнаружил лишь каким-то чудом уцелевшие около десятка вырезок из газет, один документ и рукопись написанной в марте 1994 года и неопубликованной статьи «К политическому портрету первого Президента Ингушетии (первый год его правления)». А поэтому, опираясь не только на память – инструмент очень ненадежный, но и на эти документы, выскажу некоторые соображения и по части строительства столицы, и по некоторым другим, не менее важным, на мой взгляд, моментам.

И еще одно отступление. В годы войны мне, 14-15 летнему мальчишке, довелось пахать на лошадях, на быках, сеять вручную, косить вручную, молотить цепом или катком и так далее. Одним словом, пришлось пройти весь цикл сельхозработ. И уже поэтому, а может быть и потому, что всю последующую жизнь я имел и сейчас имею садово-огородный участок (не дачу – на нее никогда денег не было), на котором люблю трудиться, цена земли мне известна. И на отвод земли под строительство столицы я смотрю не с абстрактных позиций казенного землеустроителя, а с позиций практического землепользователя. И меня буквально дрожь пробирает от одной только мысли о том, что нашлись люди, додумавшиеся до того, чтобы в условиях жесточайшего малоземелья в Республике изъять из сельхозоборота такие площади сельхозугодий, которые, при добром к ним отношении, в веках кормили бы население Республики. Теперь же эти равнинные плодородные площади оказались загубленными. А нельзя ли было избежать этого? Думаю, что можно было. При одном лишь условии – если бы в Республике в этот период оказался бы рачительный хозяин, подлинный представитель своего народа. Если бы с народом посоветовались. Мне лично представляется, что если уж возникла необходимость (а необходимость эта была создана искусственно, и об этом сейчас пойдет речь) строить новую столицу, то под десяток административных зданий всегда можно было найти 5-7 гектаров земли в Назрани.

Все дело, однако, состоит в том, что идея строительства новой столицы возникла не в среде народа, даже не в среде только-только формирующегося руководства Республики. Эта бредовая идея возникла в головах лидеров соседней Республики (того же, скажем, Галазова) и через федеральное руководство навязана первому Президенту Республики Ингушетия.

И здесь, к сведению почитателей таланта Р. Аушева, считаю необходимым сделать еще одну оговорку. Решившись изложить эти свои раздумья на бумаге, полагал, насколько это будет возможно, обходить деятельность первого Президента и уж тем более не касаться его личных качеств. В действительности же это оказалось делом далеко непростым. Вообще же обходить эту тему вряд ли следует. Хотя бы потому, что рано или поздно разговор об этом выйдет наружу. Да он, по сути, уже вышел в книгах Б. Богатырева и Б. Костоева. Так что на роль первооткрывателя в этом вопросе я не претендую. Мне же эти факты нужны будут для того, чтобы выводы в конце раздумий были более убедительными.

Возвратимся, однако, в Магас.

Так вот, идея строительства новой столицы, по моему глубокому убеждению, была навязана сверху. Окончательно это произошло на Совещании руководителей республик, краев и областей Северного Кавказа в г. Нальчик, 7 декабря 1993 года. Почему я оговариваю «окончательно». Потому что буквально за полторы недели до этого совещания, 27 ноября, Р. Аушев в своем интервью заявил: «Владикавказ под наши требования не подпадает, но все остальные земли должны быть возвращены». Стало быть, совещанию оставалось лишь удовлетворить пожелания первого Президента Ингушетии. Этим, однако, «историческое» значение этого совещания далеко не исчерпывается. Примечательно оно, помимо всего прочего, тем, что проходило под председательством Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина. По итогам совещания был оформлен ПРОТОКОЛ, при первом же ознакомлении с которым становится совершенно ясно, что никакой это не протокол, а самое настоящее ПОСТАНОВЛЕНИЕ совещания. Пятый пункт этого постановления гласит:

«Совместными усилиями федерального Центра, республик, краев и областей Северного Кавказа осуществить строительство объектов социально-политического назначения и жилых зданий в новой столице Ингушской Республики. Оказать содействие и помощь руководству Ингушской Республики в разработке генерального плана строительства столицы Республики (О.И. Лобов).

Принять к сведению заявление руководителей республик, краев, и областей Северокавказского региона о готовности принять участие в строительстве столицы Ингушетии, заявление Председателя Верховного Совета Республики Северная Осетия А.Г. Галазова о строительстве силами Республики инфраструктуры народного образования в новой столице Ингушетии».

Привел полностью этот пункт «протокола» для того, чтобы высказать по нему некоторые соображения. Первое, что не может не обратить на себя внимание: что это за орган, взявший на себя решение вопроса о строительстве новой столицы? Ведь совещание в любом случае совещанием и остается. Это не конституционный орган. Это не орган власти, даже если на нем председательствует САМ Президент. В данном же случае этот неконституционный орган дает директиву правительствам России и Ингушетии развернуть строительство. А все дело, видимо, в том, что в результате расстрела Ельциным Парламента в октябре 1993 года в России устанавливается новый режим власти – ельцинско-олигархический режим, при котором все возможно.

Второе, что не может не обратить на себя внимание: совещание с удовлетворением принимает заявление обер-палача ингушского народа Галазова, у которого руки не то что по локоть, а по самые плечи в крови ингушского народа, строить инфраструктуру народного образования. До основания разрушить инфраструктуру народного образования в 16 селах Пригородного района, а потом обещать построить ее в столице. Есть ли предел цинизму этого деятеля? Первый Президент Ингушетии с удовлетворением принимает этот жест палача. Насколько мне известно, ничего из обещанного им не было сделано. И хорошо, что не было сделано. В противном случае ингушский народ оказался бы в долгу у своего палача.

В связи с этим не могу обойти примечательный, на мой взгляд, факт. В свое время к выдающемуся советскому педагогу А.С. Мака-ренко обратились с таким вот вопросом: «Совершенно очевидно, что разработанная вами система является основой коммунистического воспитания. А вот белогвардейца вы могли бы воспитать?» На что он однозначно ответил: НЕТ. И далее пояснил, что для того, чтобы воспитать белогвардейца, надо самому быть убежденным белогвардейцем. Вспомнилось мне это потому, что деятель, любезно согласившийся построить в Магасе инфраструктуру народного образования, был в свое время Министром народного образования в своей Республике. Отсюда нетрудно себе представить, в каком направлении проводилось воспитание молодежи в Республике под руководством этого деятеля от педагогики.

Следует отметить, что экс-Президент РИ Р. Аушев в свое время цинично отверг знаменитое письмо «О судьбе ингушского народа» 1972 года. Письмо подписали более 60 человек (между прочим 7 из них стали потом членами Народного Совета Ингушетии. Среди них особенно ненавистные первому Президенту Ахмет Куштов, Беслан Костоев, Магомед-Рашид Плиев и другие). Так вот, в этом письме, в частности, говорилось:

«Мы согласны на любые возможные варианты решения Ингушского вопроса, которые дадут возможность восстановить территориальную целостность и национальную государственность Ингушетии. На наш взгляд, наиболее целесообразны следующие два варианта:

1. Ингушская АССР. Для развития собственной автономии Ингушетия располагает всеми необходимыми условиями.

2. Осетино-Ингушская АССР. Этот вариант мы предлагаем в целях сохранения исторически сложившейся территориальной целостности.

Мы хотим такого решения вопроса, при котором ингушский народ снова, как в первые годы Советской власти и его самостоятельного автономного существования, получил бы, сохраняя целостность своей территории, возможность в полной мере проявить свои творческие созидательные силы, чтобы занимать подобающее ему место в братской семье советских народов».

Из приведенного материала явно напрашиваются следующие комментарии. Во-первых. Если бы первый Президент был бы серьезно озабочен судьбой собственного народа и хотя бы в малейшей мере интересовался бы его историей, он не мог бы пройти мимо этого письма. А ознакомившись с ним, он не мог бы не понять, что передовые представители ингушской интеллигенции, чтобы сохранить территориальную целостность исторической Родины, готовы были пойти даже на создание Осетино-Ингушской Автономной Республики. А это само собой подразумевало правобережную часть Владикавказа. Более того, все содержание письма говорит о том, что ингушский народ готов к совместному проживанию с осетинским народом. Вот об этом обо всем, наверное, он и должен был говорить на всех совещаниях, в том числе и в Нальчике. Но все это осталось за пределами его понимания.

Особо хотел бы обратить внимание читателя на слова: «в братской семье советских народов». Их ни в коем случае не следует воспринимать как лицемерие, как заискивание ингушской интеллигенции перед Советской властью. Ни в коем случае. Ибо это было бы по-галазовски, по-дзасоховски. Эти слова были искренними. Ибо ведь свою государственность ингушский народ, как и другие малые народы, обрел именно в первые годы Советской власти. Это исторический факт. И к нему необходимо подходить именно как к историческому факту. Некоторые авторы в связи с этим теперь пишут, говорят, кричат: Советская власть обманула ингушей, калмыков и другие народы. Мне же лично представляется, что идеи Советской власти того периода, когда народы обретали свою государственность, национальную свободу, уже вскоре были растоптаны сталинским сапогом. Советы, как органы власти, были превращены в фиговый листок, прикрывающий жесточайшую диктатуру личности, были поставлены на обслуживание этой диктатуры. И, тем не менее, идея народности, именно как идея, в Советах сохранялась. А поэтому вовсе не случайно один из сатрапов Ельцина, некий В. Шумейко однажды заявил: «Пусть у нас будет какая угодно власть, но только не Советская». Вот и разрушили советскую и установили «какую угодно».

Очень похоже, что о существовании этого письма, а тем более о его содержании, первый Президент не имел ни малейшего понятия. Ибо, когда ингушская интеллигенция писала это письмо, он играл со сверстниками в соответствующие игры. А когда волею судьбы оказался на посту Президента, авторов этого письма не подпускал к себе на пушечный выстрел. А уж вот об этом документе он тем более не имел и не имеет понятия.

В связи с передачей Владикавказа осетинам газета Ростова-на-Дону «Молот» в статье «Меньшевистская Осетия. Кто виноват?» писала: «С октября месяца осетинские партийные и профсоюзные работники празднуют именины. «В чем дело?» – недоумевая спрашивают горожане. Город Владикавказ отдан Осетии, он будет столицей Северо-Осетинской области. Мы создадим великую Осетию и так далее.

Осетинские патриоты, перерегистрировавшиеся в большевиков (точно так же, как они потом перерегистрируются из ярых ГКЧепистов в ельцинистов, – Ф.Б.), ярые меньшевики, стремятся создать
великую Осетию (а ныне это стремление проявляется с еще большим упорством, – Ф.Б.) за счет 40 тысяч русских, населенных в городе, за счет 12-тысячного населения других национальностей, за счет 80 тысяч окружающего пригородного ингушского населения (выделено мною, – Ф.Б.). Как же – автономное государство, и не будет иметь столицы. Как же не стремиться занять гегемонию (или, по словам Президента Путина В.В., не стать форпостом России на Северном Кавказе, – Ф.Б.), тем более, что в крае и в Москве можно обрабатывать кого следует с «заднего крыльца».

Так вот на что газета обращает наше внимание? Во-первых, на незаконную передачу Владикавказа Северной Осетии за счет ущемления интересов ингушского населения Пригородного района. Во-вторых, стремление определенных сил создать Великую Осетию. И, в-третьих, тогда умение, а теперь уже талант обрабатывать кого надо с заднего крыльца, и в Москве, и где угодно. Вот на какие раздумья подтолкнуло посещение Магаса. Ну, а то, что уже построено, действительно очень красиво.

При этом я прямо ощущаю, что кто-то из моих оппонентов, а может быть даже не один, обязательно съязвит в том плане, что над проектированием строительства, над изысканием площадки работали институты, а он, мол, пытается что-то доказать с позиций своего садово-огороднего участка. На что могу ответить. Речь здесь идет не о точности расчетов, произведенных институтами, не о возможности технического исполнения этих расчетов. Речь идет о сугубо практическом подходе к использованию такого богатства, каким является земля. Богатства, являющегося собственностью всего народа. И распоряжаться этим богатством вправе только народ. А сколько институтов, да еще каких институтов, в свое время работало над проектами поворота северных рек вспять. Так вот там не успели повернуть, а в Ингушетии повернули. А сколько институтов работало над проектами перекрытия пролива из Каспия в Кара-Богаз-гол. Разработали. Возвели громадную плотину. Перекрыли. А через несколько лет одумались и разрыли эту плотину. Конечно же, Магас никто сносить не будет. Он останется напоминанием потомкам о бездумном отношении к решению проблем, касающихся судьбы всего народа.

А что касается предупреждения газеты «Молот», то первым, кто высказал несогласие с ним, был не кто иной, как первый Президент Ингушетии, заявивший в одном из своих интервью: «А мы и сейчас не имеем никаких претензий к Северной Осетии», хорошо понимая, что основа для конфликта была заложена не ею, а преступным сталинским режимом. Удивительное понимание проявляет Президент. Только опять непонятно, на каком основании он употребляет местоимение МЫ.

Ни в малейшей мере даже не пытаясь хоть как-то обелить названный режим, приходится отметить, что Р. Аушев в какой-то мере перекликается с И. Сталиным. Тот, как известно, в свое время заявил: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается». У Р. Аушева выходит: «Галазовы, Бираговы приходят и уходят, а народ осетинский остается». И не следует к этому народу предъявлять какие-либо претензии. Поразмышлять над этим подталкивает изречение К. Маркса: «Всякий народ имеет именно то правительство, которое он заслуживает». При основательном размышлении над этим нередко приходится думать: а ведь прав был старик Маркс. Вот лишь два факта для размышлений. Пока два.

Летом 1992 года с М. Мамиловым, тоже работавшим тогда в Народном Совете Ингушетии, едем по одной из улиц Владикавказа. Он рассказывает: «Вот по этой улице в 1944 году нас на «Студебеккере» везли на вокзал. Я сидел у борта. В руках у меня была балалайка. Любил я пацаном играть на ней. Впереди кузова, опершись спиной на кабину, стоял красноармеец с карабином. А вдоль всей улицы – ликующие осетины. Иные, просто иронически улыбаясь, помахивают руками, другие кричат «счастливого пути», третьи сопровождают оскорбительными жестами. И по всей улице – осетинская лезгинка. Одна плясунья приблизилась вплотную к борту. Сам не знаю, как это у меня получилось: я как врезал ей балалайкой по башке. Балалайка вдребезги. В руке остался только гриф. Врезал, и сам пригнулся. Думаю, вот сейчас красноармеец врежет мне. А он, слышу, говорит: «Молодец-оголец». До сих пор не пойму, – закончил он рассказ, – почему он меня так обозвал». «Оголец – это синоним слову сорванец», – утешил я его.

Пример второй. В газете «Россия» № 19 за 1994 год можно прочитать: «Владикавказ позволил южанам совершить «марш иномарок» – массовый перевоз в Южную Осетию награбленных в Пригородном районе машин, а Галазов на заседании ВС Северной Осетии поблагодарил южан за «братскую помощь».

Так вот, издевались и выплясывали на улицах Владикавказа при выселении ингушей не Галазов, Бирагов, Хетагуров. И машины, угнанные у жителей Пригородного района и Владикавказа, по Военно-Грузинской дороге перегоняли тоже не они.

Заявление Сталина было для своего времени исторически необходимым, и оно сыграло положительную роль. Оглядываясь же на это сталинское заявление с позиций сегодняшнего дня, невольно задумываешься: а кто многотысячными толпами скандировал Гитлеру «Хайль», когда он триумфально шествовал по территории Чехословакии, Польши, Франции и т.д. Не тот ли самый немецкий народ?

Заявление Ельцина на площади в Назрани о том, что «народ всегда прав», вообще не выдерживает никакой критики. Это не что иное, как чистейшей воды демагогия. Когда ему было нужно, он разъезжал по Москве на потрепанном «Москвиче». Имея законную возможность получать медицинское обслуживание в кремлевских медицинских учреждениях, он ходил в местную поликлинику. И это его заявление из той же категории. Об Аушеве и говорить не приходится.

Думается, что о целом народе можно говорить так же, как и об отдельном индивидууме, об отдельной личности. Народу, как и отдельной личности, свойственно ошибаться. В то же время, каждый народ должен уметь признавать свои ошибки и своевременно их исправлять. Каждый народ подвижен. Он просто обречен на определенном этапе, в массе своей, идти за теми лидерами, которые выдвинулись из его же рядов. Так немецкий народ, пойдя в 1932 – 1933 годах за Гитлером, вынужден был протрезветь в 1945 году. Горьким оказалось похмелье, но урок пошел впрок.

Рано или поздно придет похмелье и к осетинскому народу, принявшему, благодаря своему руководству, роль «форпоста» России, принявшему, благодаря тому же своему руководству, дикий по своей сути лозунг о невозможности совместного проживания с ингушским народом. Просто ему нужен, образно говоря, свой 45-й год. Но сам собой он может идти очень и очень долго. Его приход надо ускорить. Известно ведь, что под лежачий камень вода не течет. Но об этом в заключении.

Дата добавления: 2015-12-08