Без вины пострадавший Диоклетиан

Святой Георгий к тому времени был очень близок мне, я мог часами рассказывать о нем, о его времени. Не последнюю роль в этом сыграла книга профессора А. И. Кирпичникова, написанная в прошлом веке. Называется она «Святой Георгий и Егорий Храбрый». Моя настольная энциклопедия: подробнее и точнее о святом Георгии не написал еще ни один исследователь. Кирпичников собрал и проанализировал едва ли не все, что известно в мире о святом Георгии. В итоге многолетней работы он пришел к однозначному выводу: «официальные» знания о подвиге святого — не более чем миф. Они далеки от реалий.

Не совпадает многое, вернее, все. Согласно «официальной» версии, погиб Георгий в 303 году во время кровавых гонений на христиан, устроенных римским императором Диоклетианом: после пыток святому воину отрубили голову. Однако на самом деле так не могло быть![101]Чтобы доказать это, мне пришлось погрузиться в литературу времен Диоклетиана.

Он прожил редкую жизнь: родился в семье раба, получившего вольную, но родился в рубашке — судьба провела его по жизни до трона императора. Еще в молодости он славился мудростью, избегал лишней крови — слово уважал не меньше, чем меч. Двадцать с лишним лет огромная Римская империя прислушивалась к его тихому, но твердому голосу. Говорить о его «неравнодушии» к христианам даже нет повода — за двадцать лет правления у него не было ни одного конфликта на религиозной почве.[102]Империя при Диоклетиане жила своей веками размеренной жизнью: подавляла, примиряла, завоевывала. К христианам, которые собой ничего опасного не представляли, он относился не лучше и не хуже, чем, например, к митраистам, халдейским астрологам или носителям других верований (их немало было в империи), — спокойно. Христиане даже занимали высокие должности при дворе. И — ничего.

Так продолжалось до 303 года, пока не начались волнения. Зачинщиками беспорядков выступили христиане, а потому в феврале 303 года в Риме вышел указ, лишавший бунтовщиков гражданских прав. Казней не было, только поражение в правах. Потом еще два указа: один — «религиозной» природы, другой — об изоляции проповедников, призывающих к восстанию.

Это была естественная реакция Рима на мятеж в подвластной ему Армении. В возбуждении мятежа подозревались христиане, и другой реакции на их действия быть не могло. (Армения, где христианство, став официальной религией, превращалось в политическую силу, вообще очень беспокоила прозорливого Диоклетиана.) Мудрым император остался и на этот раз — новым своим указом он помиловал бунтовщиков. Его добрый жест противники проигнорировали. В 304 году беспорядки уже приняли угрожающий характер: никчемные слова смолкли — заговорили топоры палачей… Но преследовали не за веру, а за «революционную деятельность» — за измену, за подстрекательство к мятежу… А в какой стране власти предержащие поступали иначе? Документы показывают, что кровавые гонения начались в Риме через год после «официальной» даты казни Георгия… Несуразица? Нет, лишь ее начало. Но одно это уже позволяло усомниться в справедливости официальной версии!

В книгах Евсевия, Лактанция и других современников Диоклетиана нет и слова о Георгии, о его мученической кончине. Среди подвергшихся гонениям (их имена упоминаются!) Георгия не было! Из сообщений очевидцев явствует, что Диоклетиан даже не слышал имени Георгия… Выходит, прав профессор Кирпичников, который поразился заметной вольности «официальных» повествований о святом.

Тогда справедлив вопрос — кто же мучил Георгия? Кто повел его на смертную казнь? Ответ известен. Он записан в древней рукописи IV–V веков, в уже упоминавшемся мною палимпсесте. Там ясно сказано: мучителем святого Георгия был персидский правитель Дадиан. Из этой, самой древней рукописи о Георгии, что сохранилась в Европе, никогда не делали тайны! Фавст Бузанд тоже указывает это имя.

Правда, он называет палача Санесаном, но такие разночтения восточных имен обычны в истории. Дадиана — и только его! — до сих пор проклинают в грузинских легендах о святом Георгии. Точно то же повторяют древние сербохорватские и болгарские предания. В Западной Европе даже латинские тексты IX века говорят о злодействах именно персидского правителя Дадиана, а вовсе не Диоклетиана.

Диоклетиан пострадал без вины, это бесспорно. В одной из европейских легенд о святом Георгии записано ошеломляющее: «Диоклетиан — царь персидский». А другая греческая находка той же эпохи сделала святого воина участником войны Диоклетиана против Персии, мало считаясь с тем, что Георгий в ту пору был совсем мальчиком, от силы лет десяти — двенадцати. В этой византийской поэме мучителем выступает римский император, но не забыт и перс, который по воле автора стал чуть ли не родственником Диоклетиана… Полный абсурд. Конечно, комментировать его можно всяко, но совершенно очевидно, что римскому императору Диоклетиану невежественные потомки приписали то, чего не было. Возвели на благородного человека напраслину. Однако только ли созвучие имен тому виной: Диоклетиан — Дадиан?..

Еще А. И. Кирпичникову бросилось в глаза, что переписчики жития святого Георгия «шли на сделку с совестью». Налицо не просто путаница, не какая-то наивная фантазия запуганного монаха, а спланированные действия, которые отличали последовательность и изощренное коварство. Против кого же нацелили стрелы «демоны с неприятными сердцами»?

Георгий у каждого народа свой

Чтобы понять это, вспомним известное — «смотри на дела их, ибо по делам узнаются лица». Начиная с конца V века (!), Западная церковь назвала список запрещенных книг: произведения о святом Георгии стояли там в первом ряду. Новоизобретенные версии (с Диоклетианом) цензуре не подвергались, а все, что им противоречило, запрещалось… Случайность? Конечно, нет.

Могли ли запреты уничтожить человеческую память? Народ придумывал новые легенды, зашифровывая правду в иносказаниях. Веками в Европе вокруг чистого образа святого Георгия шло состязание истины с вымыслом. Пострадало много светлых умов и талантов, но именно этим преследованиям мы обязаны появлению той богатой литературы о Георгии, что скопилась в библиотеках мира… Правду запрещали, а она не запрещалась, ее ломали, а она не ломалась, лишь рождала новые поэмы и сказы. Истинно верующего, как известно, не склонят ни серебро, ни золото.

Стремясь сохранить исполненную верой память о подвиге святого Георгия, а не римскую выдумку, люди бесхитростно делали воина другим человеком, по-иному произнося его имя. Где-то Георгий стал покровителем скотоводов, где-то превратился в земледельца. У одних народов — он защитник воинов, у других — драконоборец.

Различия столь заметны, что в пору и задуматься, а не разные ли то Георгии? Объяснение же здесь бесхитростное: каждый народ делал его своим святым, приближал его к своей истории, своему образу жизни и тем сохранял не только в духовном пантеоне, но и в каждодневной культуре. Вот почему столь разнятся сведения о святом Георгии у разных народов. Вот почему столь похожи и одновременно не похожи литературные произведения о нем в разных странах.

Отсюда делается понятным и другое — почему несть числа «могилам» святого Георгия!

Официальное житие утверждает, что по завещанию (!) самого Георгия (это вообще необъяснимо) мощи святого перенесли на родину его матери — в Палестину. Там, в городе Лидда, они покоятся в храме, посвященном этому великомученику. Однако эта бессмысленность со временем обрела силу закона. Потому что нет ни одного (даже косвенного) исторического документа, подтверждающего наличие храма святого Георгия в Палестине в IV веке. Более или менее достоверные свидетельства о храмах в его честь упоминают Армению, Византию, Сирию, но не Палестину.

О городе Лидде как о материнской родине Георгия нет вообще никаких исторических свидетельств, равно как и о происхождении его матери. Почему появилась Лидда? Когда?.. Эту версию, несомненно, укрепило «чудесное открытие» подземной церкви в Иерусалиме. Ей дали имя святого Георгия. Случилось это в 30-х годах XIX века. Поводом для названия послужила находка — миниатюрка со всадником, его (а не церковь) сперва условно назвали Георгием. Никто не задумался, что сюжет со всадником в изображении святого Георгия возник по прошествии тысячи лет после смерти святого… Но логика и вера, как известно, редко живут в согласии.[103]

Местом последнего упокоения великомученика называют и другие города. О мощах святого заявляет, например, армянский монастырь в Мугни. Однако обитель эта построена и освящена через тысячу двести лет после смерти Георгия — не ранее XVI века, в чем убеждают ее архитектура и известные исторические документы… Поэтому претензии армян несостоятельны уже по этой причине. Надо заметить, в Мугни вообще все необъяснимо.

Там в приделе с левой стороны есть надгробная плита, под которой, по преданию, покоилось тело великомученика. Его будто бы принес сюда из Никомидии (где, по официальной версии, Диоклетиан казнил Георгия) великий Нерсес. Однако армянский географ Вартан свидетельствовал иное: не тело, а отрубленную голову принесли сюда. Что же именно покоилось под надгробной плитой? Неизвестно.

Позже загадочную святыню армяне якобы вывезли в Тифлис, потом положили в Бочармскую обитель, а оттуда перенесли в Алавердский собор. Однако армянский Мугни продолжает оставаться местом паломничества не только христиан, но и мусульман, особенно в дни праздников святого Георгия… И слава Богу.

Еще туманнее история Ксенофонтова монастыря на берегу Средиземного моря, в нем тоже покоится прах якобы святого Георгия. Как он попал сюда, к грекам? Неизвестно. Когда? Тоже никто не скажет. Но, судя по документам и характеру архитектуры, монастырь основан в XV веке, ко временам Георгия он, как и армянский Мугни, не имеет абсолютно никакого отношения. Следовательно, достоверность его реликвий нуждается в очень серьезных доказательствах, найти которые вряд ли возможно.

О других «самозванцах» не стоит даже говорить здесь. Они на уровне крестьянских поверий: мол, в той пещере похоронен святой Георгий. Когда? Почему? Но такие легенды есть на Кавказе — в Осетии и Абхазии. Есть они в Югославии. Оставим их на совести авторов и посмотрим на Рим, на знаменитую церковь во имя святого великомученика Георгия у подножия холма Палатинского. Документы сообщают, что она «основана в исходе IV века». В ее ризнице хранится «честная глава святого великомученика Георгия Победоносца, Каппадокиянина, любимого трибуна Диоклетиана, пострадавшего при сем императоре».

Надпись красивая, убедительна. Однако сохранились свидетельства, из которых явствует, что реликвия появилась здесь лишь в середине VIII века. По свидетельству папского библиотекаря Анастасия, папа римский Захарий, грек по происхождению, последний из списка «восточных» пап (741–752 годы папства) перенес сюда сии мощи из Латеранского собора, где реликвия покоилась в небольшом ковчеге. Но была ли она там, в соборе? Сведений нет. А вопрос, думается, закономерный.

Латеранский дворец — одно из древнейших сооружений, он построен еще во времена Нерона. До 1340 года был резиденцией пап. Церковь при дворце считалась главной в Риме. Из ее бесценных реликвий всегда выделяли только головы апостолов Петра и Павла, заложенные в алтарной части и хранящиеся как особые святыни христианства. Но ни о святом Георгии, ни о его подвиге в древних хрониках Рима нет и строчки. Неизвестно, когда и откуда в Латеранском дворце в VIII веке вдруг появилась святыня, которую назвали «головой святого Георгия»…

Как видим, помимо Лидды, есть и другие серьезные претенденты на место упокоения великомученика. Правда, отсутствие исторических свидетельств и просто логики в доводах претендентов, не позволяет согласиться с их пусть громкими утверждениями… Увы, «имеющий оковы далеко не уйдет» — ложь и за тысячу лет не превратится в правду.

Начало катастрофы

Мне показалась очень важной одна любопытная деталь. Какими бы невероятными вымыслами ни украшались легенды о Георгии, его всюду называют Каппадокийским.

Настойчивость, с которой древние авторы подчеркивали именно персидское имя мучителя и каппадокийские корни святого Георгия, заставила меня обратиться к географической карте того времени. Иначе не понять событий, развернувшихся в начале IV века на стыке границ Римской империи и Персии.

В 297 году Диоклетиан разбил персов в Армении, вынудив их уступить пять провинций по ту сторону Тигра. Все складывалось крайне удачно для Рима, расширившего владения, восстановившего мир на восточных границах, чего здесь не было давно. Риторы провозглашали время Диоклетиана временем «возвращения золотого века». И он, этот золотой век, вскоре настал.

Но… не для Рима.

Никто, кроме многоопытного Диоклетиана, в той победе над персами не почувствовал беду. А беда шла неотвратимо, как вал, как ураган, от которого нет спасения: мятеж, вспыхнувший позже в Армении, был лишь ее дальним всполохом. Слухи о неведомом конном войске, замеченном у северных границ Рима и Персии, обрастали устрашающими подробностями. На устах жителей Римской империи вскоре появится конкретное имя — «гунны»![104]Диоклетиан трезво смотрел на вещи, но его угнетало собственное бессилие. Тяжело становилось и от омерзительных улыбок вчерашних друзей: вассалы не скрывали своих недобрых намерений. Первыми показали себя христиане, отличавшиеся кротостью и смирением, они заявили, что старые боги в империи бессильны… Мятеж в Армении, конечно, подавили, «предстоятелей Церкви заключили в темницы и узы», однако это уже ничего не меняло.

Нет, не публичные заявления христиан тревожили императора, слова никого не пугали. Ставило в тупик иное — появление «новых» христиан, этой пятой колонны в империи. Они отвернулись от своих иудейских богов, отошли от старых традиций. Объявили о новом Боге.

Их новую веру с прежним христианством связывало лишь название! На политическую арену выходила сила, объединявшая тайных врагов Рима. Мудрый Диоклетиан всей кожей ощущал опасность. Он предчувствовал крах старого мира и — не мог ему воспрепятствовать. Римская империя зашаталась.

Зачинателями нового христианства выступили Армянская и Албанская церкви. Они призывали к молению в храмах (а не в синагогах или катакомбах, как прежде), к отказу от обрезания мужчин, к поклонению кресту, к наложению на себя крестного знамения, к почитанию икон… Многое пришло в те годы в христианство именно с Кавказа.[105]Там, на Кавказе, получил признание Бог Небесный, которого в Европе не знали. Оттуда, с Кавказа, исходила угроза языческому Риму.

Несомненно, Диоклетиан как политик догадывался, что вызвало эти новшества: в вековую борьбу за господство между Римом и Персией вклинивалась третья сила, которая страшила своей неизвестностью. В кипчаках, в этих пришельцах с Востока, увидели себе поддержку «новые» христиане. Ради союза с ними, ради доказательства верности они приняли их духовный обряд.

Как мог ответить Рим? Древнее правило политики — «враг моего врага — мой друг» — не годилось. Враги стояли кругом — опасность грозила снаружи и изнутри. Диоклетиан желал лишь одного — спасти империю, но он понимал свою уязвимость: степняки многократно превосходили силой. Жестокая война дышала в лицо. И тогда мудрый Диоклетиан решил начать ее первым, покончив с внутренним сопротивлением. Избегавший лишней крови, он предпринял отчаянный шаг: ввел в 304 году казни приверженцев «нового» христианства. Не всех подряд, а только «новых». Это очень важная деталь, объясняющая многое.

Однако события вышли из повиновения — Рим опоздал… И тогда в «столице мира», в этом «гаранте устойчивости всего сущего на земле», заговорили о конце света. Тайное стало явным. Даже во внезапной болезни императора люди увидели волю Судьбы. Диоклетиан оставил трон, а остаток жизни закончил в своем имении, где, как говорят злые языки, преуспел в выращивании капусты.

Что же представляли собой противники Рима? Кто объединил их, кто руководил действиями, приведшими к столь неожиданной развязке?

К сожалению, и Евсевий, и другие современники тех событий пишут о них очень сдержанно. Мне удалось найти лишь глухое упоминание о восстании, которое вызвало преследование христиан. Правда, место его называлось точно — Мелитина.[106]Но я знал, что Мелитина — это не только Кавказ, и даже не только провинция Каппадокии. Мелитина — место рождения святого Георгия![107]

Снова совпадение? Опять случайность? А не слишком ли частыми становились они?… Эти «совпадения» и позволяли задуматься о поисках человека, рискнувшего противостоять Риму, — грамотного организатора, умного, имевшего доброе имя и обязательно христианина. Располагал ли он реальной властью? Нет. Но она ему не требовалась. У него были образование, ум и вера! Их хватало.

Почему именно эти три качества выделил я? Лишь образованный человек мог читать и понимать христианские тексты. Только умный способен сопоставить прочитанное с реалиями. И никто, кроме глубоко верующего, не увидел бы в этом Божье предначертание.

Сегодня мы не знаем точно, было ли тогда у верующих Евангелие. Мнения историков расходятся, скорее всего не было. Но Апокалипсис («Откровение святого Иоанна Богослова») в авторской редакции уже ходил в списках.[108]Вот первые слова из него: «Откровения Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну…» Святой Иоанн Богослов, выходит, письменно изложил весть о приходе Спасителя, которую принес в Средиземноморье Иисус Христос. В этой древнейшей книге христиан не раз говорится о всадниках. Они и дали мне ключ к разгадке.

«Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан ему был венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить».

«И вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга, и дан ему большой меч».

«Я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“, и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли…» Такими видели христиане вестников Посланца Божьего. Всадниками! С луками, шашками. Издалека ждали избавителей от римской деспотии…[109]Собственно, в их ожидании и состояла в то время идеология христианства — в надежде на скорый приход Мессии, Посланца Божьего. Текст Апокалипсиса пронизан мессианистическими настроениями и верой в близкое избавление.

Мне было очень важно понять суть религии, которая завоевывала себе место под солнцем!.. Тогда многое стало бы яснее. Я попытался поставить себя в положение того человека — глубоко верующего, имеющего пытливый ум, знающего христианскую литературу. Он слышит о появлении всадников, о которых говорил Христос, они пришли издалека, что ему предпринять?

А предпринять надо — время не ждет. Всадники уже близко, около Дербента. Молва о них всколыхнула христианские общины — предсказание Христа, вот оно — свершилось!..

Человек явно незаурядный и очень религиозный, конечно, увидит в этом особый знак, он пойдет искать божественных всадников. Они спасут христианство и христиан. Поэтому именно христиане (и никто другой!) вышли тогда на политическую арену.

Но кто же был тем первым?

Великий просветитель Армении

…Теперь от предполагаемых (гипотетических) вернемся к реальным событиям на Кавказе: Фавст Бузанд и другие историки весьма точно описали случившееся.

В стан всадников, которые захватили Дербент, пришел юный епископ Григорис. Он представился царю кипчаков и, встав перед войском, начал проповедовать Христово учение о спасении… Стоп. Прервем повествование Фавста Бузанда. В нем нарушена логика!

Неужели вот так, сразу к царю кипчаков обратился Григорис? А кто бы позволил ему, безусому чужестранцу?.. Видимо, что-то очень важное предшествовало всему этому, о чем летописец не знал… Важно было понять, как Григорис обратился к царю кипчаков, на каком наречии? Армянский и тюркский языки абсолютно разные… И проповедь на армянском перед тюрками была бы пустым звуком… Не спасало и присутствие переводчика, ибо, как известно, начало добродетели — язык!

Выходит, не о проповеди там шла речь. А о чем-то ином. Например, о важном сообщении: лишь в этом случае его бы представили царю. Возможно, Григорис произнес несколько заученных тюркских фраз. Возможно, передал послание, написанное на языке тюрков. (Именно тюрков. Этого требовали дипломатический этикет и необходимость быть правильно понятым.) Но в чем мог состоять смысл сказанного им?

Понять это мне помог сам Григорис, его биография… Он был внуком Просветителя Григория, личности легендарной в Армении — масштаб его величайшего, истинно пророческого деяния, думается, еще не осознан в полной мере ни в самой Армении, ни в мире.

Это ему, Григорию — деду Григориса, первому явилось на небе Знамение Божие в образе креста, это он позже на царской колеснице, украшенной золотом и драгоценными камнями, в сопровождении князей и пышного войска прибыл в Кесарию. Чтобы дать крест Европе! Потому что это он, Григорий Просветитель, вспомнив Апокалипсис, впервые мысленно соединил тюркский крест с вестью о Мессии… И Небо подтвердило правильность его мысли.

Григорий Просветитель родился в 257 году, он перс, потомок парфянского царя, сын Анака. Его отец, участвуя в дворцовой интриге, убил правителя Армении Хозроя. По закону полагалось уничтожить род цареубийцы. Но кормилица вырвала из рук палачей невинного младенца Григория и скрылась с ним. Долго она странствовала с ребенком на руках, скрываясь от преследователей, наконец дорога привела ее к дому Бурдара и Софии, людям богатым не только деньгами, но и состраданием. София, примерная христианка, взялась воспитывать Григория.

Судьба во всем улыбалась юноше. Его врожденное благородство восхищало, притягивало людей — проповеди Григория во славу христианства передавались из уст в уста, о них говорили в хижинах и во дворцах… Но как часто бывает, слава одного вызвала зависть у других, особенно среди правителей. Их чаша терпения переполнилась к 30 марта 287 года, тогда, видимо, вспомнили о преступлении отца Григория. Этого оказалось достаточным, чтобы отправить проповедника в ссылку. На биографию Григория легла непроницаемая завеса. Где он точно был? Неизвестно.

В житии святого о тех днях говорится лишь, что его на четырнадцать лет посадили в ров со змеями… При упоминании о змеях я невольно оживился, оно заставило вспомнить «змеиные города» из скандинавских новелл.[110]Тем более, что «змеиных» истязаний в Закавказье не устраивали ни до, ни после Григория. Оставалось предположить, что налицо устойчивое иносказание, истинный смысл которого за века забылся.

Понятие «змеиный ров» скрывало явное иносказание, связанное с тюрками. Опять кипчаки? Конечно. К ним и сослал правящий тогда в Армении царь Тиридат опасного проповедника Григория, имевшего очень большую популярность в народе… Иных решений у царя и не было. Убить Григория нельзя, это вызвало бы волнения и в без того беспокойной стране. Заключить его в темницу в самой Армении значило бы способствовать популярности проповедника, который не умолк бы и в темнице. Отправить на Запад, поближе к Риму? Но царившие там христианские настроения пошли бы во благо изгнаннику. Ссылка в Персию была вообще противопоказана: перс по крови, потомок Анака, убившего армянского царя, Григорий в Персии имел шанс превратиться в национального героя.

У царя Тиридата был один-единственный выход — тайно продать Григория в рабство или просто сослать его к кипчакам. Уж они-то точно не оказали бы почтения сыну человека, убившего царя Хозроя — первого союзника степняков на Кавказе!

Четырнадцать лет просидел Григорий в ссылке. Именно «просидел!» А как? Степняки для такого «сидения» рыли глубокие ямы, куда сажали пленников, — это было в традиции Степи (слово «тюрьма» — производное от тюркского «сидеть»). Но змей туда, конечно, не бросали. «Змеиным» тот ров позже назвали армяне, слушая вернувшегося из ссылки Григория. И, надо отдать им должное, более точного обозначения для тюркской тюрьмы не придумать.

15 июня 301 года тюрки отпустили Григория. А возвратился он в Армению Просветителем! Годы ссылки не прошли даром.

Пленника Григория степняки, конечно, не посвящали в религиозные тайны. Однако, будучи умным и наблюдательным человеком, он заметил многое из того, что Европе было неведомо. Постепенно мудрый Григорий узнал не только язык тюрков-кипчаков, но и их духовную культуру. Он увидел у степняков равносторонние кресты, ощутил божественную силу крестного знамения и всего тенгрианского обряда, который, собственно, и отличал в те годы тюркскую культуру от европейской… Небесный Бог делает кипчаков непобедимыми — вот что понял Григорий. В христианстве в то время не было даже понятия «Бог Единый», «Бог Небесный». Но оно было у тюрков. В Ветхом завете (духовной книге иудеев и христиан) говорилось лишь о многобожии.[111]

Возможно, в ссылке священномученику Григорию, Господь подарил пророческую мысль соединить спасительный крест с вестью о Мессии. Никто другой не был готов принять сей дар. Не понял бы его.

Узрев образ Бога Небесного, Григорий решил сделать Армению союзницей с тюрками против римлян и персов. Так он стал самым первым католикосом. Слово «католикос» (разумеется, без греческого окончания «-ос») — производное от древнетюркского «катыл» и означает «соединитель», «союзник», «присоединившийся». Любопытно, что такое имя для патриархов Церкви отмечено только на Кавказе, у греков его нет.

Армянский царь Тиридат, сам же сославший Григория в ссылку, торжественно принял его по возвращении, назвав «угодником Божьим». Именно Божьим! Царь Армении при всех склонил колено перед вчерашним своим узником. Тиридат первым признал Просветителя. Так армяне выразили свое отношение к его идее союза с кипчаками…

Полностью отдаю себе отчет в сказанном. Но мои слова ни на йоту не расходятся с официальным житием Григория Просветителя, с записками Фавста Бузанда и других летописцев того времени. Я лишь воссоединил легендарные предания тюрков и армян и перенес их на реальную, историческую почву, ничего не добавив и не убавив. Поэтому продолжаю.

…Чтобы осуществить задуманное, к делу привлекли внука Просветителя, названного в честь деда Григорисом: его пятнадцати лет от роду рукоположили в епископы — важным духовным лицом пошел отрок на север, на встречу с вестниками Посланца Божьего… А может быть, мальчика просто отдали на воспитание (в аталычество), что сходилось с традициями тюрков и что вполне вписывается в ход дальнейших событий.

У степняков — и только у кипчаков! — юный Григорис постиг обряды почитания Бога Небесного. У них — и только у них! — он наяву увидел спасающий крест, иконы, молитвы, услышал колокольные перезвоны, призывающие к молитве, о которых рассказывал ему дед… И самое главное — здесь он первым из христиан принял водное крещение, а потом и наложил на себя крестное знамение в знак очищения и подчинения Богу. (Около Дербента сохранилось озеро Аджи и рядом селение Гюрги.)

Большой палец правой руки он присоединил к безымянному, поднес их ко лбу, опустил на грудь, положил на левое плечо, потом на правое… Так делали тенгриане, осеняя животворящим крестом Тенгри, так стали делать христиане Армении.

Соединение большого пальца с безымянным — жест, издревле бытующий на Востоке как «знак умиротворения». Он запечатлен едва ли не в каждом изображении Будды и Тенгри. По преданию, этого знака не переносит нечистая сила — при виде его власть демонов иссякает. «Ты славный и победоносный воин, совершивший многие чудеса, познавший одно из трех лиц Бога…» — передает ту историю молитва во славу святого Георгия, которая всюду читается одинаково. В сознании европейцев святой Георгий явил собой Посредника между Богом и человеком… Он обратился к посланцам Бога Небесного!.. С него начался союз народов Кавказа со степным миром. Знаком этого союза стал тенгрианский крест, ныне известный как крест святого Георгия.

А как же легенда? О ней чуть позже…

Противоречия

Признаюсь, поначалу эпизод с крестом и зарождением новых Церквей на Кавказе у меня не вызывал удовлетворения. Смущала нечеткая хронология: в разных источниках один и тот же исторический факт порой датировался с разбросом лет в тридцать. В моей гипотезе возникала явная нестыковка событий.

Например, если принять за точку отсчета 301 год — образование Армянской церкви, выстраивается картина, в которую эпизод с подвигом Георгия-воина и обретением им креста в 302 году не вписывается. Слишком рано ему быть! Он логичен для 30-х годов IV века. Потому что первые десятилетия в Армении и в Кавказской Албании шла подготовка к принятию новой веры — идея нового Бога только обретала сторонников, входила в сознание людей. Распахивая почву язычества, люди строили храмы, низвергали старых богов; готовились священнослужители, прихожане: в один день великие дела не делаются.

Однако принятая хронология не согласуется с реальным ходом истории. Налицо противоречия. Почему? Потому что обретение Святого Креста в Армении, согласно ее же историческим документам, пришлось только на 10 ноября 326 года. Значит, крест действительно воссиял над Армянской церковью через четверть века после ее основания.

Правда, обретение креста европейцы теперь связывают с другим событием, якобы имевшим место в Палестине: «Этот Праздник совершается в память обретения Честнаго и Животворящаго Древа Креста Господня равноапостольною царицею Еленою». Однако даже если все было именно так, в любом случае на месте «чуда» нашли бы только Т-образную балку, на которой распяли Христа, но никак не равносторонний крест. Не было тогда креста!

Сопоставив многие факты, я пришел к убеждению, что пугавшие меня хронологические неурядицы до обидного банальны. Дата смерти святого Георгия — 303 год — просто придумана Римской церковью, как и многое в его житии. Она придумана редакторами, которым важно было соединить судьбу Георгия с римским императором Диоклетианом… Других объяснений здесь просто нет.

Григориса убил персидский правитель Дадиан. Только его проклинали верующие! «Забвение» этого имени в Европе сути дела не меняло — преступление уже свершилось.

Но теперь возникал иной вопрос: почему Фавст Бузанд назвал персидского правителя «повелителем многочисленных войск гуннов»? Что это, неточность перевода? Или ошибка летописца, который рассказывал со слов других?.. Кто ошибся? К сожалению, найти ответ не удалось.[112]Но факт остался фактом: Дадиан — организатор убийства епископа Григориса, его соучастник… Однако какие причины заставили персидского правителя пойти на столь жестокий шаг? Чем не угодил ему юный проповедник?

Преступлению, по-моему, способствовал… сам Григорис, его успешное миссионерство на Кавказе. Оно наверняка не осталось незамеченным в Персии. Зная о персидской родословной Григориса, Дадиан, возможно, склонял его к распространению зороастризма — религии персов. Тем самым Персия получала шанс поправить свои пошатнувшиеся дела на Кавказе… Завязывалась политическая интрига, участвовать в которой Григорис отказался. Он, как истинный духовный воин, изменить службе Богу Небесному не мог.

Но «если двое враждуют, один из них умирает», говорят на Востоке. Несговорчивого, неопытного в жизни епископа персы попросту оговорили перед кипчаками. Сделали они это без труда, потому что степняки, как дети, верили словам. Нашелся повод, который и решил судьбу юноши. Он был убит… Убит жестоко, как человек, совершивший очень тяжелое преступление. Форма убийства говорит сама за себя.

Но… и это «но» было самым трудным и самым необъяснимым. Не удавалось понять, почему убитый, тем более инородец, за спиной которого, возможно, даже стояло тяжкое преступление, оказался у кипчаков национальным героем?! Почему никто и никогда не пользовался в Великой Степи большей славой и уважением, чем святой Георгий — наш Гюрджи? Он — второй после Бога.

Оказывается, в Степи существовал древний обычай, на него обращали внимание и другие исследователи.[113]Если человек из стана врага проявлял чудеса храбрости и геройства, если его отличали благородные поступки, достойные подражания, этого человека, взяв в плен, не просто убивали, а жестоко умерщвляли со словами: «Когда ты переродишься, удостой нас чести родиться на нашей земле».

В таких случаях казнь превращалась в жертвоприношение героя. По поверьям степняков, если ритуал был соблюден с тщательностью, удовлетворенная последним пиром душа героя становилась уже не врагом, а духом-покровителем и защитником тех, кто оказал ему последние почести. Ему ставили балабал — каменный памятник.

Дадиан, персидский правитель, (возможно, и не своими руками), убил епископа Григориса, но традиции Великой Степи сделали из невинной жертвы вечного героя — Джаргана, Гюрджи… Он — «отчаянный до безрассудства» — в отличие от самих степняков, уважавших шашку, совершил свой великий подвиг словом. Он принял мучительную смерть. Иноземец умирал с именем Тенгри на устах, Которому он служил при жизни и Которому не изменил в минуту смерти.

Печать Тенгри — благочестие! — отметила героя. Осознав это, кипчаки изумились и навсегда оставили его своим духом-покровителем и защитником. По-другому поступить они просто не могли. Вот почему именно у европейских кипчаков образ святого воина особенно силен.

Такой образ не мог родиться у армян или у персов вовсе не потому, что «нет пророка в своем отечестве». Просто к этим народам подвиг героя не имел отношения, а потому они в его казни увидели лишь мученическую смерть и не более. Высший смысл ритуального жертвоприношения остался ими не понятым. В самой Армении Григориса помнят больше как внука Григория Просветителя, а где его могила, и не ведают.[114]

Память о подвиге Джаргана сохранили только Великая Степь и кипчаки, чьим покровителем он стал. Тогда становится понятным и другое: почему в божественный пантеон Армянской церкви святой Георгий (Геворг) пришел много позже (видимо, в VII–VIII веках) из Византии, когда уже забылось, кто стоял у его истока. В Армении с тех пор сосуществуют как бы два человека — чужой Геворг и свой Григорис. И никто не догадывается, что один есть отражение другого… Такое случалось в истории народов. Видимо, историкам Церкви надо самим привести свое хозяйство в некое соответствие, десятки событий противоречат друг другу.

А любая нестыковка тянет за собой другую. Если, скажем, по примеру церковных историков, отбросить Великую Степь, то непонятно, когда, где и как был рукоположен Просветитель Армении Григорий — дед Григориса? Не в синагоге же он принял крест… А когда и от кого он принял его?[115]

Кто строил и освящал первые армянские храмы? Именно храмы! Почему их ориентировали на восток, по примеру тенгрианских? Они, как у степняков, имели в основании форму креста. Почему до VII–VIII веков в них не входили верующие, а молились около храма?.. Откуда вдруг, в один день, в Армении возникла новая церковная архитектура и почему она так удивительно похожа на кипчакскую? Наконец, почему в них появились алтари, которых у христиан тоже не было?

А что делает тюркская тамга на стенах древних армянских храмов? Неужели и она ничего не подскажет историкам? В стене одного из монастырей (около часовни Вачагана III Блаженного) есть камень с изображением всадника в тюркской одежде и головном уборе (у кипчаков он назывался клобук), с седлом без стремян… Что это за такой всадник-священник? И почему он удивительно похож на тех, что высечены на скалах Алтая и Южной Сибири?.. Многое пора историкам Церкви приводить в соответствие с реальностью, которая немым укором взирает со стен самих же древнеармянских храмов и монастырей.

Но и это далеко не все… Скажем, почему на посохе главы Армянской церкви две змеи, точно, как у тенгрианских священнослужителей? Связано ли это со «змеиным рвом»? Между прочим, тенгрианские (ну, не армянские же!) посохи сохранились в гербах ряда сибирских городов, которые издревле были духовными центрами тюрков… Не правда ли, интересно? Господь мне открыл глаза… Подобные наблюдения на Кавказе делать теперь проще простого, они на виду. Начать с крестного знамения — армяне его накладывают по-тенгриански. Случайно ли реликварии (вместилища для реликвий) по сию пору сохраняют у них форму руки с жестом умиротворения? Получая благословение, армяне складывают ладони по-тенгриански, крестом. Причащая, священник рисует кисточкой на лбу прихожанина-армянина тенгрианский крест… Об очертаниях креста, принятого в Армянской церкви, даже не говорю — слишком очевидно его тенгрианское начало… Одежды армянских священников имеют тенгрианский покрой. Наскальные изображения в Сибири, донесшие до нас изображения священнослужителей-тенгриан, подтверждают и это с бесспорной очевидностью.[116]

Ни Европа, ни Ближний Восток просто не могли дать Армении того, чего у них самих тогда не было! Так где же был рукоположен Просветитель Григорий? Первый священник в христианском мире?! В Дербенте.

«Христиане пусть снова сделаются христианами»

Без преувеличения, святой Георгий был первым в мире евразийцем. Он познал духовные традиции Востока, познакомил с ними Европу. С осознанием этого факта, мне, кажется, открылся загадочный смысл очень важного указа римского императора Галерия, подписанного в 311 году, когда идея возможного союза со степняками уже обрела сторонников. Император прекращал гонение на христиан при условии: «Христиане пусть снова сделаются христианами».

Объяснить смысл его слов пытались поколения историков, но загадка оставалась.[117]Запутавшись в версиях, исследователи отмахнулись от нее. Договорились, что это «обычная римско-юридическая формула, ни к чему христиан не обязывающая и ничего в действительности не значащая»… Ой ли?

Очень даже много значащая!.. Ведь дальше в тексте указа следует: «Мы заботились также, чтобы и некоторые христиане, оставившие учение своих отцов, возвратились к благому образу мыслей, ибо их почему-то обуяла такая непритязательность, поработило такое безумие, что они не следуют древним уставам, которым прежде, может быть, следовали и отцы их, но поставляют себе законы по собственному произволу, какие кто хочет, создают их, и по различию мнений, составляют различные общества».

На слове «различные» делаю особый акцент: налицо первый раскол в христианстве. Точнее и короче, чем зафиксировал его сам император, не скажешь: жидовствующие христиане остались на прежних позициях, а «новые» стали оформлять себе обряд, заимствованный у тенгриан-тюрков.

Из указа Галерия следовало, что власть, поняв бессмысленность насилия, пыталась мирно возвратить христиан к «правилам и учреждениям», какие были у тех раньше. Как видим, опять все сходится: именно новый обряд, пришедший с Кавказа, дал повод для диоклетиановых гонений, и он же отменял их. Своим указом Галерий пытался нейтрализовать «врага внутреннего». В этом убеждают материалы Анкирских соборов (314 и 358 годы), где впервые были сформулированы правила «нового» христианства (арианства).

…Теперь все вроде бы вставало на свои места, логика и документы связывали разрозненные события в единое целое, объясняющее масштаб подвига святого Георгия.

Однако это меня как раз и не удовлетворяло. Смущало, что в работах, изданных, например, в России, нет и строчки о том, что мне уже казалось очевидным… Я не принимал правоту собственных суждений: их очевидность ставила в тупик!

Помог профессор Кирпичников, его книга. Оказывается, в 494 году I Римский собор ЗАПРЕТИЛ упоминание о деянии святого Георгия. Вот в чем причина нашего незнания и путаницы, закрученной вокруг этой светлой личности и его подвига во имя Великой Степи. О его реальной жизни знать и говорить христианам не разрешалось. «Пусть дело Георгия останется известным только Богу», — решил Собор. Римский епископ Геласий I ослушников осуждал очень жестоко.

С тех пор появились полуправда, легенды и все прочие «объяснения», их цель — подальше от истины, от Великой Степи… Поэтому-то в Армянской церкви и не «узнали» Григориса, его деяние!

Беду усугубил в X веке еще один «редактор» истории — монах Симеон Метафраст. Уже по заданию Византийской церкви он переработал все биографии канонизированных святых.[118]Что он кому добавил и что убрал, осталось великой тайной… Так в очередной раз — и опять «официально» — Георгию-воину изменили биографию. К сожалению, это была не последняя ее «редакция».

О приписках Метафраста профессор Кирпичников написал сдержанно, как о не достойном серьезного внимания: церковные легенды о мучениках всегда «реформировались» по известному шаблону — жития святых подгоняли под сюжеты Библии.

Но окончательную и самую жирную точку, даже не точку, а кляксу на церковную историю святого Георгия поставили в Риме в 1969 году: вот когда тайное превратилось в явное — Георгия ИСКЛЮЧИЛИ из официального списка святых католической Церкви…

«Куда отсюда? Куда идти?»

К счастью, сохранились апокрифы, они — как глоток чистого воздуха. Апокрифами называют литературные произведения, не признаваемые Церковью: предания, легенды, песни, стихи. Их именуют народными (у них нет автора, но их знают все). Можно запретить книги, исказить что-то на бумаге, но всех людей нельзя принудить к молчанию…

Разночтения очень точно, возможно, сам того не сознавая, выразил Константин Бальмонт, великий поэт Великой Степи. Не случайно современники его называли гением:

Святой Георгий, убив дракона,

Взглянул печально вокруг себя.

Не мог он слышать глухого стона,

Не мог быть светлым — лишь свет любя.

Он с легким сердцем, во имя Бога,

Копье наметил и поднял щит,

Но мыслей стало так много, много,

И он, сразивши, сражен, молчит.

И конь святого своим копытом

Ударил гневно о край пути,

Сюда он прибыл путем избитым.

Куда отсюда? Куда идти?

Святой Георгий, святой Георгий,

И ты изведал свой высший час!

Пред сильным змеем ты был в восторге,

Пред мертвым змием ты вдруг погас!

Слова поэта я понял, может быть, слишком «по-своему» — пока змей был жив, был жив и Георгий… Исчезнут степняки, вернее их вольный дух, — «погаснет» образ Георгия. Западная церковь уже «погасила» его, Посланника Божьего, Посредника между Богом и человеком…

Апокрифы вопреки злу сохраняли то, что, по замыслу Рима, должно было исчезнуть. Они не опровергали «официальную» версию — они не замечали ее, умело дополняя деталями, которые приобретали особый смысл. С помощью книги профессора Кирпичникова я вникал в переводы сербохорватских, болгарских, англосаксонских, славянских, латинских произведений, видел их краски, оттенки, за которыми стояла информация.

С особым вниманием перечитывал выдержки из работы восточного историка IX века Табари (он, свободный от римской цензуры, одним из первых рассказал о мусульманской версии подвига святого Георгия — Джирджиса). И происходило чудо: вековые события становились зримыми, а их участники уже не походили на бесплотных, сказочных персонажей, какими их сделала традиция.

Имя святого Георгия звучит на устах людей разных вероисповеданий. Разве это не показатель его величия! Он выше христианских апостолов! В молитвах степняки всегда обращались к нему не иначе как «пророков равностоятель», то есть равный самим пророкам.

Для Рима, мечтавшего вернуть себе господство над миром, такой Георгий представлял опасность. Отсюда иезуитское искажение его жития, шедшее веками. Вода точила камень, червяк подтачивал дерево, каждый делал свое дело, пока, наконец, великий духовный подвиг не был низведен до примитивного убийства, а Степь — в сборище кочевников.

И только у кипчаков — в их апокрифах — святой Георгий по-прежнему остался утверждающим на земле имя Тенгри. К истинным святым не прилипает ложь! «Поборником веры», «непобедимым страстотерпцем» запомнили его степняки.

Селение Джалган

В селение Джалган я попал с трудом. Место, выбранное для жилья, — самое неподходящее во всей округе: на вершине горы, дорог нет, пашен нет, с пастбищами плохо. Однако живут люди, и живут очень давно. Сюда добираться лучше на вездеходе. И не в любую погоду. Очень неудобное место, хотя рядом равнина, хорошие горные склоны, вода. Но Джалган стоит именно там — на вершине горы! И задачи у него всегда были иными, чем в других окрестных селениях. Джалган — охранник, страж святых мест. Об этом здесь знают все.

Обитатели селения живут как бы в стороне от всего остального мира. Будто другой народ с другой планеты. Кто они? Остается только гадать. На подъезде к селению я обратил внимание на старинное кладбище, здесь были памятники, почти ушедшие в землю, были и неплохо сохранившиеся. По их форме я понял, что в селении когда-то главенствовала персидская культура. Джалганцы говорят на фарси. Правда, их «фарси» не понимают ни персы, да и никто другой на свете. Самостоятельный язык? Самостоятельный народ? Возможно. В Дагестане такое не в новинку.

Когда я поинтересовался их национальностью, сказали, что азербайджанцы. И добавили: «По паспорту». Но ни по языку, ни по культуре на азербайджанцев они не походят. Селение по духу иное. Низкие глинобитные домики с плоскими крышами и с окнами, выходящими во двор, глухие каменные ограды указывали скорее на Афганистан. И люди с выразительными, очень своеобразными лицами походили на афганцев. Здесь всюду был Восток, Кавказ, но Кавказ особенный.

Время давно застыло в Джалгане: улицы принадлежали пятнадцатому или даже десятому веку. Лишь электрические столбы возвращали воображение в реальность. Селение напоминало огромную площадку, где готовились к съемке фильма…

Первой, кого мы увидели, была женщина, она откуда-то снизу несла кувшин с водой. Приезд незнакомых насторожил ее. Конечно, разговор не получился. Виной тому был не языковой барьер, а ее правильное мусульманское воспитание — она не имела права останавливаться перед чужаками.

Второй собеседник был поприветливее. Им оказался пожилой крестьянин, возвращавшийся с поля в уснувшее от летнего зноя село. Пригласил в дом, где за чаем поговорили «о том, о сем» — на Востоке не принято набрасываться с вопросами и просьбами. Нужно неторопливо побеседовать с хозяином, дать ему почувствовать в вас гостя, и, только поняв, что вы за человек, собеседник сам решит, помогать вам или нет.

Слух о нашем приезде пошел по Джалгану, беспроволочный телеграф заработал. Одному соседу потребовалось что-то срочно спросить у нашего хозяина, и он, извиняясь, отозвал его от стола, за которым мы сидели. Вернее, сидели мы не за столом, а на глинобитном полу, где прохлада камня хорошо чувствовалась и была желанной. Перед нами лежала пестрая скатерть, на которую хозяйка поставила пиалы, банку с сахаром и ломтики сыра на тарелке… Потом пришли еще какие-то люди, потом мы вышли в сад, где ветки деревьев прогибались от зрелой черешни… К нам явно присматривались.

— Есть у нас пир, — услышал я наконец долгожданное. (Пир — это святое место.)

Могила святого воина — самое почетное в Джалгане место. Оно рядом с мечетью. Когда-то над могилой возвышалась часовенка, ее отметил и Фавст Бузанд. С веками часовенка разрушалась, ее восстанавливали вновь — сейчас лишь стены остались от нее. Да старая-престарая смоковница, которую по давней традиции высаживали около святых мест.

Конечно, это совсем не та смоковница, не первая — она ее внучка-правнучка. Тоже, как и часовенка, старела, ее заменяли новой. Прошли же, слава Богу, почти тысяча семьсот лет. Неизменным оставалось лишь каменное надгробье, над которым не властны ни стихия, ни время. В узком проходе полуразрушенных стен лежал камень, будто отполированный с одного бока: за века ладони и губы паломников оставили на нем свой, очень заметный след… Вере человеческой уступают даже камни.

Когда я, стоя на коленях, коснулся надгробья святого Георгия, случилось необъяснимое. Тепло, излучаемое камнем, потекло по моим рукам, покалывая пальцы и наполняя душу радостью и счастьем. Это было ЕГО тепло. Такого блаженства я не испытывал никогда в жизни. В меня что-то вернулось, а камень под руками ожил, казалось, я прикоснулся к живому человеку. Чувствовалось даже затаенное дыхание…

В священной роще, она рядом с могилой, когда-то останавливались паломники, они собирались на молитвы — тенгриане, мусульмане и христиане приходили сюда. Здесь они отдыхали, приносили жертвы в честь святого воина, погибшего за веру. Алтарь и место разделки животных сохранились. Правда, давно не приходят сюда люди. С 1917 года.

Волны атеизма, захлестнувшие тогда Россию, прокатились и по Кавказу. Но и они не смыли могилу святого Георгия — люди тайно ухаживали за ней. Не объявляя, разумеется, и не афишируя свою заботу. А вот священная роща пострадала. Ее приказали вырубить. К счастью, у властей не хватило сил довести приказ до конца.

Правда, без разрушений не обошлось. В З0-е годы в Дербенте взорвали храм святого Георгия, он стоял на месте, где, по преданию, убили воина. Сюда, к храму, от селения Джалган еще в давние времена провели водопровод, и прихожане совершали омовение перед молитвой его водой! (Омовение перед молитвой считалось обязательным у тенгриан.) Почти тысячу семьсот лет просуществовал водопровод. В 1938 году его разрушили. Ныне на месте гибели святого Георгия — памятник Ленину…

Лишь родник в священной роще селения Джалган живет бессмертной жизнью. Сюда по традиции приходят кормящие матери, у которых пропало молоко. Священную воду пьют и те, кто страдает бесплодием.

Дата добавления: 2015-10-23