Бабушка надвое

Парк Пермского периода

— Ты знаешь, я их иногда боюсь, — сказал Серега и отставил свой стакан.

Я чуть не поперхнулся куском пирога, прожевал, проглотил и вытаращился на него.

— Кого? — с подозрением спросил я.

— Ну, этих... — Он сделал подбородком жест куда-то в сторону.

Я огляделся.

Было позднее утро. Или ранний день — кому как нравится. Кафетерий на втором этаже Центрального гастронома был полон народу, и понять, кого имел в виду Серега со своими страхами, было решительно невозможно. Две продавщицы за прилавком с профессиональной ловкостью кромсали пироги. Люди что-то покупали, чаще всего тут же это что-то ели, запивая гнусным кофе из таких же гнусных пластиковых стаканчиков. За соседним столиком стояла какая-то бабка и мелко крестила купленные булочки, очевидно собираясь после этого их съесть. Закончив изгонять бесов из булок, она перешла на чай и перекрестила стаканчик, потом — рот, потом подумала, пожевала губами и до кучи перекрестила и солонку тоже.

Я повернулся обратно.

— Кого боишься-то? — не понял я. — Людей, что ли?

— Нет.

— А! Женщин?

— Да нет же! — с досадой отмахнулся Серега. — Старух. Куда ни пойдешь, всюду они. Высматривают, подслушивают... Знаешь, иногда мне кажется, что они вовсе и не люди даже.

— А кто? Инопланетяне, что ли?

— Не знаю... Почему бы и нет?

Пару секунд я молча таращился на него, потом также молча покрутил пальцем у виска и потянулся к своему стакану. Пироги с печенкой — штука, конечно, вкусная, но без чаю в горло не проходят.

Чай между тем кончался, как у меня, так и у Кабанчика, то бишь у Сереги.

— Может, по пиву? — предложил он.

— Не сейчас, — уклончиво ответил я. — Тебе пока хватит.

Сережку все друзья зовут Кабан, а чаще ласково — Кабанчик. Он ниже меня почти на голову, светловолосый, с постоянно удивленным выражением лица, и выглядит лет на пять моложе, чем есть. На означенного зверя он нисколько не похож, и корни такого странного прозвища кроются в фамилии. А фамилия у него, естественно, Кабанов.

Последние пять месяцев Кабан работал крысоловом, или, как все это официально называлось, «дератизатором и дезинсектором». Он целыми днями носился по городу, как он выражался, «с объекта на объект», и даже ко мне забегал со своей огромной сумкой, где у него лежали респиратор, два капкана, куча всяких химикатов, ручной распылитель «Циклон» и большой арбалет-крысобой. И вот сегодня утром Серега с работы ушел...

Нет, пожалуй, не так.

Сегодня утром Серегу вышибли с работы...

Впрочем, кажется, и это — не совсем то.

Хорошо. Скажем так: сегодня утром Серега с треском уволился со своей работы, предварительно подравшись с начальником и сломав себе мизинец на правой руке. В больнице ему наложили гипс, после чего Серега долго шатался по городу, в итоге завернул ко мне и встретил в моем лице собрата по несчастью — я сегодня тоже увольнялся, причем почему-то тоже с треском и грохотом. Мирно со мной расставаться никто не хотел. Настроение было препаршивое, и мы не придумали ничего лучшего, кроме как пойти и выпить. Загипсованный палец у Сереги торчал самым глупым образом, как бы все время намекая: «Не пора ли нам поддать?» Не могли же мы проигнорировать такой настойчивый призыв!

Царила осень, последние дни умирающего бабьего лета. Сверху мягко пригревало солнце, с Камы дул холодный ветер. В куртке было жарко, без куртки — холодно. Мы брели куда-то вниз по Сибирской, потом свернули на Ленина к ЦУМу, прошли зачем-то вверх по Комсомольскому, потом полезли через парк и там на некоторое время осели на скамейке. Серега тащил свою сумку, пыхтел и ругался, я, естественно, тоже был немного не в себе... Короче, к полудню в нас уже плескалось по литру «Седого Урала» и по сто — сорокаградусной, которую мы перехватили где-то на углу. Все это привело к тому, что через полтора часа прогулки нас обоих вдруг прошибло на еду, или, как любит говорить Серега, — «вдарило на хавчик». К этому времени мы сделали круг и снова очутились возле гастронома. Куда и зашли.

Здесь-то Серегу и потянуло на размышления.

— Ну, сам рассуди, — говорил он, хрустя пирогом и роняя крошки. — Разве я не прав? Ты оглянись, оглянись на улице. Обязательно увидишь рядом старуху, а то и двух. Хоть днем, хоть ночью. Ходят, понимаешь, подслушивают, подглядывают. Звонят куда-то все время... Боюсь я их.

— Ты спятил, — констатировал я и для верности указал на Серегу пальцем. — Чокнулся. «Секретных материалов» насмотрелся.

— Можно подумать, ты не насмотрелся...

— Я не смотрю телевизор, — гордо заявил я в ответ на это. — Не имею такой привычки. Лет десять назад бросил. Из армии пришел и бросил.

— К-как бросил? — не понял тот.

— Из окошка на асфальт... Сам не смотрю и тебе смотреть не советую. А то, вон, уже на бабушек скоро кидаться будешь.

Серега заметно смутился, полез в карман за сигаретами, достал, посмотрел на них и положил обратно.

— Да я что, я — ничего, — вздохнул он. Поднял виноватый взгляд. — Ты пойми, я же, в общем, против бабушек ничего не имею. У меня у самого дома бабушка... Просто вот едешь там, бывало, куда-нибудь или идешь и видишь — одна навстречу, вторая рядом, третья обгоняет, все с авоськами, с сумками какими-то, с мою размером... Чего они в них все время тащат, в сумках-то? Пол-автобуса забито ими, и половина — будто под копирку... Давай по пиву, а?

— Да иди ты...

Некоторое время мы стояли и в молчании цедили чай. Вокруг медленно суетился народ — в Перми всегда суетятся как-то медленно. Серега таращился в засиженное мухами окно, пинал под столом свою сумку и время от времени уныло вздыхал. Продолжалось это недолго, после чего молчание стало каким-то очень уж нарочитым.

— Поганое все-таки место, этот ЦэГэ, — проговорил он наконец, вертя перед собою опустевший стакан. — Сколько я здесь крыс перетравил...

— Чего ж тогда — поганое?

— Да еще больше осталось. Здесь такие катакомбы, их, наверное, еще при царе копали.

После недавнего разговора, после этих глупых в общем-то слов я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Не то чтобы я и в самом деле занервничал, но стал коситься на бабушек немного с подозрением.

Нет в центре Перми другого такого места, куда бы старики стекались в таком количестве, как Центральный гастроном — здесь самая дешевая и вместе с тем довольно неплохая выпечка. В кафетерии извечный общепитовский совковый кавардак, бумажки, мусор, мухи, лужи пролитого чая на столах... Бабушек, конечно, в очереди и сейчас было большинство, и все они были разные, но теперь я и в самом деле ловил себя на том, что есть среди них определенный такой тип старушек. Чистенькие, в неизменных выцветших драповых пальто с пришитыми не там, где надо пуговицами, в платочках, с бледными, как будто вываренными лицами, с какими-то рыбьими глазами, они и в самом деле попадаются так часто, что внимания на них уже не обращаешь — глянешь, а потом даже не вспомнишь лица.

Если мне по пьяни в голову западет какая-нибудь мысль, то уж не вырвется, пока я ее всесторонне не обдумаю. Уж так устроена моя голова. А такая мысль, как эта, на трезвую шляпу вообще не придет, так что подумать над ней вдвойне стоило.

— А знаешь, может, ты не так уж и не прав, — поразмыслив, сказал я.

— Насчет царя? — оживился Серега.

— Нет, насчет старух. Давай рассуждать логично. Если днем по улицам шляться, вот как мы сейчас или как ты со своей сумкой, то ведь большинство людей-то на работе. А старики на пенсии. Когда им еще за покупками ходить-то, как не днем? Естественно, что их как бы больше.

— Да я не о том...

— Не перебивай! — поморщился я. — Дай закончить. Ты мне подал интересную мысль. Допустим, был бы ты пришельцем и занимался на Земле сбором информации... Как внедриться в общество людей, в самую гущу толпы и не вызвать подозрений?

— На летающей тарелке! — догадался Кабанчик и с подозрением посмотрел на свое блюдце, словно и впрямь ожидая увидеть, что оно сейчас вдруг поднимется и улетит.

— Слишком высоко.

— Со спутника, говорят, на Земле газету можно прочитать.

— Ну, все равно высоко. Как ты с вертолета изучишь, скажем, социум, обычаи, привычки?

— Может, они невидимки?

— Тогда чего ж их видно-то? — возразил я. — Нет, тарелки — это средство для доставки. Транспорт. Информацию собирает что-то другое.

— Может, они маленькие? Как тараканы, например. Малдер искал тараканов.

— Ты там, я вижу, совсем спятил в своей конторе, маньяк тараканный. Нет, даже при развитой технологии такой модуль должен быть довольно крупным и подвижным. И потом, с тараканом же ты не будешь разговаривать. Так ничего не изучишь. Но дело даже не в этом. Под человека маскироваться довольно опасно — такой «сборщик» должен выходить на улицу в любое время дня и ночи. Есть риск нарваться. На милицию, на хулиганов, девушке — на насильников. Или под машину попасть. Представляешь, загребут менты, и — сорвано прикрытие.

— Да уж, это точно. — Серега тревожно заерзал. — Я, помню, как-то вечером шел пьяный, за сигаретами полез и ключи выронил. И спичек нет. А рядом «уазик» ментовский стоял. Я им и говорю: включите фары на минутку, ключей никак не найду. Так они меня втроем так отметелили!.. Потом в протоколе написали, суки, будто я к ним прикопался, что у них, мол, фары плохо светят... Слушай, а может, это собаки?

— Кто? Менты? — не понял я.

— Ну эти... — Серега изобразил руками что-то неопределенное. — Модули инопланетные.

— Бездомных собак иногда стреляют, — наставительно сказал я. — Кошки лучше, но тоже не того... Так вот, к чему я веду. Это только в дурацких американских фильмах инопланетяне все время под секретных агентов маскируются. Попробовали бы они так сделать, мигом засветились бы. Они вообще не должны привлекать никакого внимания, эти разведчики. Остаются кто? Дети и старики. Но детей пускают не всюду, а если пускают, то с родителями, а беспризорников бывает, что отлавливают. А вот бабушки, они для этого дела вполне подходят. Нет, конечно, некоторые из них настоящие — должны же куда-то деваться стареющие женщины! Но, — тут я важно поднял палец, — часть из них (небольшая, конечно, часть) вполне может оказаться такими вот модулями-разведчиками. К примеру, разве будет кто у бабки документы требовать? Нет, если только она не выглядит как бомжиха.

— В сберкассе спрашивают. Когда они за пенсией приходят.

— Так ведь ЭТИ в сберкассу не полезут, нужна им эта пенсия! Никто на бабушек внимания не обращает, и вообще стараются не обижать. Пропускают без очереди, в трамвае место уступают. Да и водитель лучше в дерево врежется, но бабку постарается не сбить... Кстати, а ты заметил, что старух на улице гораздо больше, чем стариков?

— А женщины вообще живут дольше.

— Это не аргумент. И потом, старики во дворах сидят, козла забивают. Под них маскироваться бесполезно — ничего не разузнаешь. А тут — одних только сплетен столько! При них ведь ничего говорить не стесняются.

— Так-таки и ничего, — засомневался Серега.

— А чего? Мы вот, например, говорим.

— Ты псих, — восхищенно сказал Кабан. — Настоящий. Вот за что я тебя люблю, так это за твое чувство юмора. Как ты еще только жив с таким чувством юмора? Нарисовал картиночку! Как представлю — этакая бабка-терминатор...

— А что? Ты сам разве не об этом только что говорил?

— Я, может, пошутил, а ты всерьез.

— А ты пошутил?

— А какая разница? Кстати, — он оживился, — хочешь анекдот? Устроился робот Вертер в милицию регулировщиком. Стоит на перекрестке вместо светофора. Машины остановил, людей пропускает и повторяет: «Переходите улицу... Переходите улицу... Переходите улицу... Бабка, быстрей... Бабка, быстрей... Бабка, быстрей... Не успела... Ха! Ха! Ха!»

Анекдот пришелся так неожиданно и так в тему, что я невольно прыснул и рассмеялся.

— Давай по пиву.

— Давай.

Пиво продавалось внизу. Там, помнится, рядом еще какая-то светловолосая девушка презентировала «Гессер»; на бэдже у нее так и было написано: «Презентация». Перед ней на столике стояла дюжина бутылок, страшно дорогих, и пара кружек с логотипом пивоваренной компании. Мы скомкали салфетки, подхватили сумки, спустились на первый этаж и замерли перед уставленным бутылками длинным прилавком, путаясь в названиях и читая этикетки.

— «Седой Урал» или «Шихан»?

— Да ну их обоих — уже пили сегодня. Давай «Толстяка».

— Еще чего! Я эту пакость в рот не беру и тебе не советую... Жаль, «Губернское» скурвилось.

— Ага. Хорошее было пиво.

— Ребята, берите «Гессер», — защебетала, видя нашу нерешительность, светловолосая красавица за столиком. — Сегодня у нас презентация, пиво «Гессер», свежее, из натурального солода, очень хорошее пиво. Только сегодня каждому, купившему четыре бутылки, бесплатно в подарок — фирменная кружка и открывашка...

По мере произнесения речи глаза у девушки все больше стекленели, а слова звучали все более заученно. Серега тотчас же растаял, заулыбался и пополз на голос, но на меня, по счастью, всякие женские штучки уже давно не действуют. Я как раз углядел в левом нижнем углу белую этикетку Смиховского, ухватил Кабанчика за рукав и мягко, но решительно потянул его обратно.

— Стой, где стоишь... Э-э-э... Девушка, пожалуйста, нам «Старопрамен». Да, да, то самое. Четыре.

Серега заглядывал мне через плечо и нервничал.

— Ты чего там покупаешь? Давай «Гессера» возьмем. Я пил когда-то. Хорошее пиво.

— На кой тебе далась эта кружка? Да и денег не хватит...

— Это — тоже не дешевое.

— Оно-то как раз своих денег стоит.

— Открыть? — спросила продавщица.

— Да, спасибо... Нет, только две, эти пока не надо. Мы подхватили по бутылке, положили остальные в сумку и выбранись на улицу.

— М-м! — Серега отхлебнул и сделал круглые глаза. — Хорошее пиво!

— А то! — ухмыльнулся я. — Настоящее чешское. Его у нас по лицензии разливают.

Кабан прищурился на этикетку.

— Старо... Как? «Старопраген»?

— «Старопрамен».

— Да, такого пива можно много выпить, — признал Серега и полез за сигаретой. — Жалко только, дорогое.

— Плевать. Я скоро все равно отпускные получу.

— Ты что, с ума сошел? Ты же говоришь, что увольняешься. Какие отпускные?

— Такие. Я отпуск отгулять не успел, даже — два. Пошли поищем лавочку.

Лавочка нашлась поблизости, в парке возле оперного театра. Мы доцедили все четыре бутылки, полюбовались на солнышко сквозь стремительно редеющие кроны деревьев, после чего прошедшая мимо бабушка опять перевела наш разговор на прежние рельсы.

— Послушай, — начал Серега, — ты же умный человек, университет кончал. Как ты вообще можешь верить во всю эту чушь? В этих инопланетян, в такие вот бредовые придумки, как эта, со старухами... А?

— А я и не верю, — беззаботно отозвался я, глядя на памятник Ленину. Две бутылки пива как-то незаметно вывели невзгоды и заботы дня за скобки. — Я просто упражняю мозги. Интересно бывает порой поразмыслить о чем-то таком... необычном. А знаешь, что я сейчас подумал?

— Что?

— Что мы, наверное, не первые до этого додумались. Хармс, помнится, старух тоже недолюбливал. То они из окна у него выпадают, то он описывает целый дом, где тридцать шесть старух...

— Сорок четыре, — поправил меня Серега.

— Это чижей было сорок четыре, а старух — тридцать шесть! — сердито рявкнул я. — Не знаешь — не перебивай. Чокнутый такой рассказик, «Рыцари» называется. Чего еще... А! Есть у Хармса рассказ, так и называется — «Старуха». Там эта старуха все время к нему в комнату пролезть пыталась, потом пролезла и загнулась. Только как-то странно загнулась, будто отключилась. А он все время боялся, что она опять включится, и все хотел добить ее крокетным молотком...

— И что он с ней сделал? — Кабан с интересом подался вперед.

— Положил в чемодан и увез на вокзал, — ответил я, подумал и добавил: — А чемодан там у него украли.

— Хармс был психом, — безапелляционно заявил на это Серега.

— Хармс был гением, — поправил его я. Потом подумал и подытожил:

— Хармс был гениальным психом.

Серега сделал жест: «Не спорю», и мы обменялись рукопожатием.

— Нет, ну все равно. — Мысли Кабанчика, похоже, тоже поменяли направление. — Допустим, что ты прав: все так и есть, и по улицам под видом старушек бродят эти... роботы пришельские. Бродят, ездят в транспорте и это... собирают материал. Как бы ты их от людей отличил?

— Да леший знает, — отмахнулся я. — Никак. Не знаю как. Если инопланетяне не дураки, они должны были предусмотреть, чтоб их нельзя было отличить от людей. Не будешь же ты, в самом деле, их булавкой колоть! Да и, если уколешь и они закричат, как ты поймешь, на самом деле им больно или они только притворяются для виду?

— Ну ты и садист... А если не булавкой?

— А чем?

— Магнитом...

— Гм, — сказал я и проводил взглядом очередную старушку. — Магнитом — можно. Но и тогда, наверное, ничего не получится. Магнит так глубоко железо не почует, разве что большой, которым в порту металлолом разгружают. Вот им — да, наверное, получилось бы.

Бабулька в бежевом плаще, крутившаяся все это время неподалеку, вдруг переменила курс и решительно пошла на сближение с нашей скамейкой. Не знаю, как Сереге, а мне почему-то сделалось не по себе. Мы как-то оба враз умолкли и теперь в гробовой тишине наблюдали за ее приближением.

Старушка подошла вплотную, некоторое время глядела на нас со строгой лаской в выцветших глазах, потом заговорила:

— Бутылочки вам не нужны?

— А?! — Я аж подпрыгнул от неожиданности. Старушка отшатнулась.

— Бутылки, говорю, сдавать не будете? — уже гораздо более сварливым тоном осведомилась она.

Тут Серега не выдержал и самым неприличным образом заржал. Старушка смотрела на нас как на сумасшедших.

— Не будем, бабушка, не будем! — наконец сказал миролюбиво он, в два глотка допил остатки пива и протянул бабке пустую бутылку. — Держи.

Я, в свою очередь, проделал то же самое. Бабка сложила четыре трофея в сумку и потащилась дальше по дорожкам, заглядывая в урны и под лавки и время от времени тревожно оглядываясь на нас. Серега смотрел ей вслед, потом хлопнул себя по лбу.

— Слу-ушай! — оживился он. — А ведь они, наверное, радиоволны излучают.

— Пожалуй, — согласился я. — Должны же они как-нибудь общаться.

— А у тебя же приемник в плейере. Давай проверим!

— Ну, это вряд ли, — засомневался я. — Даже если я их и услышу, как я отличу их передачу от...

— Какая передача? При чем тут передача! Должен же он хоть какие-то помехи поймать! Доставай.

То ли пиво подействовало, то ли усталость, но спорить сил у меня уже не было. Я полез в карман, достал свой старый «Сони Вокмэн», перевел переключатель в положение «радио», сунул в уши поролоновые пуговки наушников и некоторое время вслушивался в шорохи и трески. Изредка что-то прорывалось, но это были голоса или музыка на соседних станциях.

— Ничего не слышно, — констатировал я.

— Это FM. Попробуй на средних волнах.

— А, точно. Ага. Так, так... — Я подкрутил колесико настройки. — Где тут у нас средние волны?

Шум помех я зацепил случайно и совершенно неожиданно. Я вытаращился на проходящую мимо бабушку, и, по мере того как она удалялась и стихали помехи в моей «Соньке», я чувствовал, как растут в моей душе тревога и слепое беспокойство. Вероятно, у меня так резко изменилось выражение лица, что Серега все понял без слов. Я поспешно сорвал наушники.

— Что? — Серега встрепенулся и потянулся забрать у меня плейер. — Поймал? Поймал?

— Да погоди ты...

— Дай послушать!

— Нечего там слушать, — сварливо отозвался я, отдергивая плейер и путаясь в проводах. — Одна старушка еще ничего не значит. Надо проверить...

И мы начали проверять. Мы сунули по наушнику в ухо, как делают влюбленные, и теперь, завидев очередную бредущую бабушку, пристраивались ей в хвост и с мрачным видом шли за нею по дорожке, вырывая плейер друг у дружки и лихорадочно крутя настройку приемника. Из-за коротких проводов шагать нам приходилось в ногу, мы все время сбивались и вообще со стороны, наверное, выглядели очень странно. Большинство старушек нас упорно не хотели замечать, но две-три таки заметили и сразу после этого тревожно ускоряли шаг. Что интересно, стариков нам так и не попалось, кроме одного седого опрятного дедка с тросточкой. Одетый в синюю болоньевую куртку, шляпу и с противогазной сумкой на плече, он ничего не излучал, и мы оставили его в покое. Тем не менее следующие полчаса преподнесли нам новый сюрприз — «фонила» каждая четвертая старушка. Если не каждая третья.

— Дела... — Серега озадаченно поскреб в затылке. — Это что же, получается, что каждая третья бабушка вовсе даже не бабушка, а инопланетный агент?

— Ну, так уж сразу и инопланетный, — засомневался я. — Не надо торопиться с выводами. Могут быть и другие объяснения.

— Какие, интересно знать?

— Э-э-э... Ну, я не знаю... Такое, скажем: с возрастом в костях откладывается кальций. Может быть, он экранирует прием... Потом, ведь здесь у нас вся экология ни к черту. Тяжелые металлы, там, и этот... как его...

— Стронций, — подсказал Серега.

— Ага, он самый.

Некоторое время мы сидели молча.

— Может, счетчик Гейгера достать? — неуверенно предложил Кабанчик.

— А у тебя и Гейгер есть?!

Серега с тоской посмотрел на свою сумку и покачал головой:

— Нет, только дозиметр. Но я могу раздобыть.

— Не надо.

Я сидел и крутил колесико настройки, пока мне в уши не ворвался чуть срывающийся, но от того еще более милый сердцу голос Ринго Старра:

In the Town, where I was born

Live the man, who sail to sea...[1]

Дальше я не рискнул испытывать судьбу, оставил приемник в покое и лишь сидел и наслаждался солнцем, музыкой и ускользающим осенним теплом.

«We all live in a Yellow Submarine, — пели «Битлы», — Yellow Submarine, Yellow Submarine. We...»

Внезапно накативший свист помех был так силен, что заглушил даже музыку. Чертыхнувшись, я сорвал наушники, потом поспешно сунул их обратно в уши, убавил громкость и заоглядывался. Сергей с тревогой посмотрел на меня: «Что, опять?» — потом перевел взгляд на аллею и замер.

По выщербленным плитам узенькой дорожки в нашу сторону неторопливо двигалась старушка.

Одна.

И больше никого поблизости.

Мы молча проследили, как она, постукивая тросточкой, продефилировала мимо, потом переглянулись. Шум в наушниках был слышен, даже если просто я держал их в руках. Я сделал Сереге знак молчать, мы разом поднялись и также не сговариваясь двинулись за ней.

— Что там? — шепотом спросил меня Серега.

— Кажется, и в самом деле что-то странное, — почему-то тоже шепотом ответил я, не сводя глаз со старушки. — На, сам послушай.

Радиостанцию глушило. Шла стена помех. К тому же упорядоченная: каскад и — тишина, потом опять серия помех и снова тишина...

— Как будто кто-то сообщения передает кодированными пакетами, — понимающе кивнул Серега. — Мы в армии, случалось, такое же перехватывали. Ночью делать нечего, сидишь у ящика, верньеры крутишь. Бывает, самолет какой нащупаешь... Да, это занятно. Глушит, как хорошая радиостанция. А на вид не скажешь — бабка как бабка...

— Может, у нее и впрямь рация в сумке?

— Скажешь тоже! — Серега презрительно оттопырил губу. — Такую рацию нам и вдвоем не поднять!

Сравнивать ему было с чем — служил Серега в ПВО.

Бабка между тем пересекла весь парк и потихоньку двинулась к Коммунистической.

Коммунистическая улица в Перми довольно длинная, но на своем пути претерпевает странные метаморфозы, очень похожие на те, что претерпел сам коммунизм в России, а точнее — в бывшем СССР. Свое начало она берет едва ли не от самого вокзала на Перми-второй, от всех этих железнодорожных дамб, трамвайных путей, лужайки с садом камней, полосы отчуждения и прочих примет разрушения. А начинается сразу — высотными домами общежитий с одной стороны и хмурыми пятиэтажками — с другой. Потом она становится все выше, лезет в гору и примерно у драмтеатра разворачивается в гигантскую площадь с памятником в центре, наполненную грохотом трамваев и спешащими людьми. По другой стороне этой площади параллельно проходит улица Ленина. Это, как я понимаю, должно символизировать расцвет эпохи. Далее квартала два тянутся полуразрушенные здания эпохи классицизма, старые купеческие и мещанские дома, покрашенные ныне «Тиккурилой» и увешанные вывесками и рекламными щитами. Однако где-то на участке «Сквер Уральских Добровольцев — ЦУМ» весь косметический ремонт куда-то пропадает, и дальше тянется унылая череда не «полу-», а уже вполне разрушенных старинных двухэтажек. Посредством их Коммунистическая улица едва находит силы доползти до парка возле Оперного театра, и там, у здания Пушкинской библиотеки, исчезает окончательно. Финал, вполне предсказуемый, но все равно несколько неожиданный.

Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.

Преследование не осталось ею незамеченным. Отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемет, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души — мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это все равно не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.

Здесь старый район. Жилые дома, переходы, какие-то арки. Народу на этих улочках всегда мало. Весной здесь цветут яблони и закрывают неприглядный вид, но осенью обшарпанные стены и разбитые окна сразу же бросаются в глаза. Мы пробежали мимо библиотеки, и теперь справа потянулись обвалившиеся стены и какие-то замусоренные палисадники, неумело сляпанные местными жильцами из обломков кирпича и старых арматурин. А старушка все ускоряла и ускоряла шаг, потом перешла на бег и наконец помчалась диким дерганым галопом, высоко подбрасывая ноги. Голова у нее смотрела назад.

— Слушай, уйдет! — ахнул Серега и прибавил ходу. — Стой! — крикнул он. — Эй, бабка, погоди!

— Это не бабка! — крикнул я. — Бабки так не бегают! Бабки вообще не бегают!

Все усилия старушки были тщетными: мы ее догоняли.

Честно говоря, я не представлял, что мы будем делать, когда ее догоним. Хмель гулял в голове. Если бы старушка отреагировала, как положено, навряд ли мы чего-нибудь добились. Вся погоня не заняла и пяти минут. Прибавив ходу, я забежал вперед, развернулся и растопырил руки, словно бы надеялся таким образом перекрыть ей дорогу. «Старушка» на мгновение притормозила, стоптанные каблуки громко шаркнули по асфальту. Пожевала губами, пусто глядя сквозь меня, и вдруг ударила тростью. Промазала. Ударила опять. Не было ни слов, ни криков — сразу драка. Серега подбежал сзади и закричал: «Бабка, стой! Контакт! Дружба!», — попытался ухватить «старуху» за руки, и я на мгновение отвлекся. Что-то лязгнуло, затем бабка вполне профессионально провела апперкот, и у меня потемнело в глазах. Удар у нее был не хуже, чем у Майка Тайсона.

Когда я снова смог стоять и видеть, то застал следующую картину. Кабан каким-то образом сумел загнать «старушку» в угол между двух домов и теперь охаживал ее дюралевой трубой, как оказалось — дугой от спинки кровати. Где он успел подобрать ее, не знаю. «Старушка» механически отбивалась тростью. На драку андроид явно не был рассчитан. Выражение лица у «бабки» при этом было безразличное, губы что-то шамкали. Все происходящее вызвало во мне какой-то безотчетный ужас, я заорал, метнулся к ближайшему палисаднику, вырвал из оградки железный прут и с ним наперевес бросился в атаку.

— Что же вы делаете, ироды, хулиганье проклятое! Я сейчас милицию позову!

Шумела какая-то тетка, проходившая, как оказалось, по другой стороне улицы. Однако достойно ей ответить мы не успели — Серега как раз в этот момент особенно удачно ткнул своей дубиной, рука старухи выпала из рукава плаща, с лязгом грохнулась на мостовую и поползла по направлению к тетечке-заступнице. Та осеклась, как будто подавилась, затравленно взвизгнула и, отступив к стене, сползла по ней на мостовую. Глаза ее закрылись.

Клюка у «бабушки» была простая, камышовая и легкая, как тросточка слепого, но управляла ею поистине железная рука. Дюжина ударов, попавших в цель, оказались весьма ощутимыми, но это ей не помогло. За две минуты тишины мы разнесли «старушку» вдребезги и пополам. На сей раз — без свидетелей. Мы выбили из нее все гайки, болтики и шестеренки. Внутри у андроида все искрило и дымилось, разнообразные железки так и сыпались на мостовую. Наконец мы, видно, перебили какой-то шланг — внутри у робота что-то лопнуло и на мостовую хлынула густая белая жидкость, похожая по виду на сгущенное молоко. Мутные глаза в последний раз посмотрели на нас, как будто бы запоминая, потом угасли навсегда.

— Все, капец. — Серега устало опустил трубу и сплюнул. Прислонился к стене. — Если масло вытекло — хана гидравлике... Ай!

Рука «старухи», оказавшаяся в опасной близости от Серегиной ноги, вдруг поднялась и цапнула его за щиколотку. Серега закричал, стряхнул ее и несколькими быстрыми ударами размолотил в металлолом.

— Что ж такое... — бормотал я, осторожно склоняясь над останками. Пальто «старухи» лопнуло, резиновая кожа — тоже, и сквозь прорехи там и тут проглядывали провода, опоры каркаса и тяги, отсвечивающие нержавейкой. — Что ж это было, а?

— А то сам не видишь, — криво усмехнулся Кабан. — Накаркали. Блин, я такое раньше только в кино видел... Слушай, — он посмотрел на меня, — а мы с тобой не спим, часом?

— Вроде нет...

— Тогда давай уматывать. Не ровен час увидит кто... Он отбросил прочь дурацкую трубу, потом о чем-то вспомнил, снова подобрал ее, достал платок и стал стирать отпечатки пальцев.

— Погоди, — нахмурился я, — нельзя же это так оставлять! Надо сообщить...

— Куда?

— Куда надо! — огрызнулся я. Руки мои тряслись. — Хоть куда-нибудь сообщить! Чтоб приехали и забрали... это. Это вот забрали.

— Без нас сообщат.

— Да ты хоть понимаешь, что произошло? Это же открытие!

— Открытие-закрытие... — угрюмо заявил Кабанчик. — Если нас тут милиция накроет, разбираться не станет. Как мы им все объясним, зачем мы за ней погнались, и вообще? А? Ты об этом подумал? В общем, я сматываюсь, а ты как хочешь. — Он отбросил трубу, посмотрел на меня. — Так ты идешь?

Я встал.

— Иду.

Вытирая руки и поминутно оглядываясь, мы торопливо зашагали обратно в сторону библиотеки. Ветер усилился. Серега сунул в зубы сигарету и теперь дрожащими руками пытался прикурить. Через несколько минут мы уже не были уверены, что нам все это не примерещилось.

— Как-то все это неправильно, — бормотал я. — Не могу понять... Ну, хорошо, пусть даже мы ее раскрыли. Доказать-то мы все равно бы ничего не смогли! Вот ты: разве ты вот так, ни за что ни про что ударил бы старушку?

— Она первая напала, — хмуро заявил Кабан, ожесточенно чиркая- зажигалкой. — Если бы она нас не ударила... Ой...

Серега остановился. Сигарета выпала у него изо рта.

— Вот черт...

— Ты чего... — начал было я, глянул вперед и осекся. Из-за угла вываливали старухи. По двое, по трое, все с тросточками, согбенные, одинакового роста, они в мгновение ока перегородили узенькую улицу, выстроились цепью и в полном молчании, с абсолютно равнодушным выражением на лицах двинулись нам навстречу. Действовали они не хуже ОМОНа, пожалуй, даже слаженней. Не хватало только характерных возгласов «хэй! хэй!» и грохота резиновых дубинок по щитам.

— Бежим! — завопил Серега, вскинул сумку на плечо и первым рванул назад по улице.

Я бросился за ним.

Мы пробежали два квартала, миновали останки разбитого андроида и выскочили на Комсомольский, едва не угодив с разбега под троллейбус. Одновременно оглянулись. Бабки приближались. Упавшая в обморок тетка, видимо, уже пришла в себя и смылась. Прохожие с удивлением и откровенной неприязнью покосились на двоих взъерошенных парней, а когда из переулка вывалилась целая толпа бабушек, испуганно шарахнулись в стороны. Впереди замаячили деревянные заборы «долгостроек», афишная тумба и трамвайные рельсы.

— Там двенадцатый! — Кабанчик мотнул подбородком в сторону остановки. — Бежим!

Трамвай проходил поворот. Мы наддали. «Старухи» при всей своей неутомимости заметно проигрывали нам в скорости. Мы добежали первыми, запрыгнули в вагон буквально за мгновение до того, как двери захлопнулись, и попытались отдышаться, но тут трамвай вдруг дернулся, и двери поползли назад — вожатая заметила подбежавших «старушек» и решила задержаться. Честно говоря, мы совсем не на это рассчитывали: пермский транспорт никогда и никого не ждет, а тех, с кого нечего взять, и подавно. Но, видимо, была разница, одна старушка не успела сесть или два десятка. Вагон был наполовину пуст. Под удивленными взглядами пассажиров мы пробежали вперед, вывалились в переднюю дверь и понеслись сквозь сквер, не разбирая дороги.

— Эй, вы куда? — донесся нам вслед запоздалый крик кондукторши. — Оплатите за проезд!

Через мгновение «бабки» ее смели.

— Да брось ты эту свою сумку! — крикнул я Кабанчику.

— Не могу, она на подотчете! — выдохнул тот. — У меня там документы, арбалет... химикатов — на три тысячи... полдома можно отравить... многоэтажного...

— Тогда давай одну ручку, быстро!

Мы забежали за угол, и там, возле водоразборной колонки остановились и оглянулись. Бабки как раз миновали фонтан. У нас была минута передышки.

— Это бред, — выдавил я. — Бред, бред! Шиза! Этого не может быть, потому что этого не может быть!

— Хорош орать. — Серега навалился на отполированный рычаг, подставил ладони под струю воды, плеснул в лицо и шумно зафыркал. — Надо что-то делать.

— У тебя есть идеи?

— Нет, — буркнул он. Его мокрые волосы встопорщились белесым ежиком. — Ни хрена в башку не приходит.

И мы побежали дальше.

Теперь мы уже не бежали без оглядки как раньше. У андроидов, по-видимому, был определенный предел скорости — быстрее, чем сейчас, бежать они не могли. Мы с Кабаном перешли на торопливую трусцу и теперь заботились лишь о том, чтобы расстояние между нами и «старухами» не сокращалось. Фальшивые старушки растянулись цепочкой вдоль по тротуару и теперь, постукивая тросточками, шкандыбали следом. Это было бы забавно, не будь оно настолько нелепым и страшным.

— Дебилизм! — ругался я сквозь стиснутые зубы. — Так удирать от дюжины старух...

— Такси! Такси! — Серега замахал рукой, но желтая иномарка проехала мимо, обдав нас грязью из ближайшей лужи. Кабанчик выругался.

Мы сбежали вниз по улице Попова и здесь, у остановки натолкнулись на ментовский патруль. Видимо, они уже давно за нами наблюдали (спуск к площади от моста снизу хорошо просматривается). Было их двое — мордатый краснорожий сержант и тощий рядовой с каким-то неприметным, истертым лицом. Рядом притулился к бровке тротуара белый с синими полосками «форд». В глубине салона шуршала и похрипывала рация. Мы невольно замедлили шаг: ни у меня, ни у Сереги документов не было, когда я уходил, то не додумался их взять, а Кабан перед тем, как хлопнуть дверью, вообще швырнул свое удостоверение на стол начальству. По счастью, в этот миг из-за поворота организованной толпой вдруг вывалили бабушки, и оба милиционера при виде такой картины как-то сразу потеряли к нам интерес.

Мы снова замахали, голосуя, и на этот раз нам повезло — покрашенная желтым «Волга» с шашками на дверцах повернула к тротуару, мы втиснулись в салон и захлопнули дверь. Водитель обернулся.

— Куда едем?

Мы переглянулись. Ни я, ни Кабанчик никак не могли отдышаться и сообразить, что же теперь делать.

— Давай на Кутаисскую, — скомандовал я и тотчас же, чтоб не подумали чего, полез за кошельком и вынул сотню. — Хватит?

— Хватит.

— И знаешь, что... Притормози по пути где-нибудь на задворках.

— Зачем?

— Отлить надо.

Машина тронулась. Водитель с интересом посмотрел в зеркальце заднего вида на бегущих бабушек.

— Чего это сегодня старушки разбегались, не знаете, а?

— Это у них группа здоровья, — мрачно ответил за меня Серега и демонстративно отвернулся к другому окну.

Не знаю, кто меня дернул за язык, когда я называл таксисту адрес, но ехать на работу или же домой мне показалось делом безнадежно глупым. Если «бабушка», которую мы так удачно раздолбали, успела передать всем остальным наш портрет, они наверняка уже знали, где нас поджидать. Кабанчик не стал со мной спорить, и мы благополучно добрались до места, безо всяких старух на хвосте.

На Кутаисской жил Денисыч, у которого всегда можно было пересидеть и переждать, если что. Таксиста отпустили квартала за два — а ну как «бабушки» или менты запомнили номер машины? Уже темнело, когда мы наконец добрались до нужного нам дома, взобрались без лифта на пятый этаж и долго давили на кнопку звонка. Наконец дверь открылась, и на пороге объявился Фил, хмуро оглядел нас обоих и вздохнул.

— Нажрались, — констатировал он вместо приветствия и выглянул на лестничную площадку. — А где третий?

— Какой третий? — тупо переспросил я и тоже оглянулся.

— Ну, который за вас платил.

— Нету никакого третьего. Мы сами.

— Мы сегодня с работы уволились, — многозначительно сказал Кабан, как будто это что-то объясняло.

— Понятно. Маха! — Фил обернулся. — Взгляни на этих...

— А кто там? — Машка выглянула из комнаты. — О! Привет! Вы откуда такие? Что-то случилось?

— Случилось, случилось... — Кабанчик бросил свою тяжело звякнувшую сумку в угол и прошлепал в ванную. Зашумела вода.

— Сейчас расскажем. Дверь только запри, — попросил я.

Фил сразу посерьезнел, двери запер, потом увлек жену на кухню и что-то долго ей втолковывал. Вернулся он уже с блюдцем маринованных грибов, тарелкой бутербродов и початой поллитровкой водки. Кабан как раз показался из ванной, с мокрой головой и ошалелыми глазами, и мы уселись за стол.

— Ну, выкладывайте, — скомандовал Фил, когда мы пропустили по первой и закусили.

Фил Денисыч на самом деле — никакой не Фил Денисыч. Зовут его Лешкой. Фил — это от слова «философ», а «Денисыч» — от фамилии Денисов. Но звать его Филом позволено только друзьям. Хотя справедливости ради следует заметить, что в друзьях у него ходят весьма странные личности, мы с Кабанчиком средь них — едва ли не самые нормальные.

Слово за слово мы с Серегой начали рассказывать и вскоре выложили все. Фил вместе с Махой терпеливо выслушали нас, переглянулись, после чего Маха убрала бутылку подальше, а Фил подвинул к нам тарелочку с грибами.

— Закусывайте, — потребовал он. — Совсем пить разучились.

— Фил, поверь... — начал было я, положа руку на сердце.

— Жуй, жуй, глотай, — нахмурился тот. — Сам собирал. Ни одного плебейского гриба, одни белые. Так... Ну что ж, придумано неплохо. Свистеть, как говорится — не мешки ворочать. Сами сочиняли или помогал кто?

— Фил, знаешь что: пошел ты! — мрачно бросил я, положил вилку и встал из-за стола. — Мы к тебе как к другу, а ты... Ничего мы не сочиняли! Не хочешь, не верь. Кабан! Пошли: нам здесь не доверяют.

— Ну, ладно, ладно. — Видимо, Фил увидел что-то в моих глазах и решил, что мы не шутим. — Сядь. Допустим, вы не врете, Верю. И чего прикажете теперь мне с вами делать? А?

Я лишь развел руками.

— Вы этих бабушек с собою на хвосте не привели, случайно?

— Да вроде нет...

— Жаль, жаль. А то — охота посмотреть. А ну как врете или допились до глюков? Шучу, шучу. В общем, так. — Он хлопнул себя по коленкам и встал. — Я позвоню сейчас кое-кому, а вы пока сидите тут и никуда не уходите. М-да, дела... — Он вышел в коридор и зажужжал там диском телефона. — А вы точно не врете? — крикнул он снова оттуда.

— Фил, ты же нас знаешь... — обиженно протянул Кабан. — Вот этими руками... на запчасти... хрусть, и пополам...

— М-да... — в сомнении протянул тот и тут же встрепенулся. — Алло! Алло? С кем я говорю? Мне бы Печника. Да, да — Семеныча... Семен, ты? Привет. Да, я. Тут у меня два друга сидят... Нет, не те, другие. Ага. Ты не поверишь, тут такая история... Нет, про шарфик я потом расскажу. Так, о чем бишь я... Ты посмотри, к вам сегодня сообщений о старушках не поступало? Ну, что побили или, там, ограбили... От очевидцев, от кого ж еще? Нет, от самих старушек не надо... А чего ж тогда спрашиваешь? Да. Ага. Когда-когда? Ага... Ага...

Придерживая трубку плечом, он затворил дверь в коридор и разговор превратился для нас в неразборчивое бормотание. Мы сидели на диване и тупо смотрели в телевизор. Маха нервно курила и время от времени поглядывала на дверь.

— Мальчики, — вполголоса сказала она, — вы что, в самом деле — хлопнули старушку?

— Да никого мы не хлопнули! — поморщился я. — Вернее, хлопнули, но это не старушка. Черт, Маха, мы же все рассказали. Когда я вам врал?

— Было дело, — неуверенно сказала та.

— Так то — по мелочи! А сейчас все серьезно! Черт, и на хрена мы сегодня так напились?

Серега неотрывно пялился в экран. По телевизору показывали старт Гагарина.

— А вот интересно, — вдруг сказал Кабан, — как это Гагарин догадался, что надо именно в День космонавтики лететь?

Маха посмотрела на него, потом — на меня, загасила в пепельнице сигарету, сунула руку за диван и достала бутылку.

— Налейте пока, — сказала она. — Я сейчас кофе сварю.

И ушла.

В коридоре щелкнул рычаг телефона, и на пороге комнаты нарисовался Фил. Он посмотрел на нас обоих с каким-то странным выражением в глазах, потом подсел к столу и налил себе стопку. Выпил, не закусывая, и потянулся за сигаретой.

— Значит, так, — сказал он, прикурив. — Похоже, вы не врете. Было заявление. От какой-то тетки. Милиция ездила, ничего не нашла. Сочли за ложный вызов.

— Е... — Кабанчика аж приподняло. — Так ты что, в ментовку звонил?!

— Сиди, сиди, — успокоил его Фил. — Конечно, нет. Эта контора посерьезнее будет.

— ГэБэ, что ли?

— Старые связи. — Фил загадочно усмехнулся. — Так вот, чего скажу. Светиться вам здесь нечего. Не хватало еще, чтоб эти твари о моей квартире пронюхали. Минут через пятнадцать... — он посмотрел на часы, — да, через пятнадцать минут у подъезда будет ждать машина. Я, пожалуй, двину с вами — мало ли чего...

— Леша! — ахнула Маха.

— Не мешай, — отмахнулся тот. — Сказал — поеду, значит, поеду... Не оставлять же их одних? Ну, вздрогнули.

Мы едва успели допить остатки водки, как за окном засигналили.

— О! — Фил поднял палец и задавил сигарету. — Это за нами. Одевайтесь и пошли. Сумку пока бросьте у меня.

— Погоди, я только арбалет возьму, — засуетился Серега.

— Оставь, нам лишние хлопоты ни к чему. — Денисыч нарядился в свой всегдашний длинный плащ и шляпу, сунул в наружный карман газовый пистолет и первым вышел на лестницу. — Маха! — обернулся он. — Закрой дверь, никому не открывай, пока я не стукну вот так. — Он показал как. — Поняла?

— Поняла. А если...

— Никому, я сказал.

Стемнело совсем. Мои часы показывали девять вечера. Все лампочки в подъезде были выбиты, и мы, нащупывая ступени, двинулись вниз. Я черт-те что себе только не навоображал, пока мы спускались по лестнице — и милицейского «козла», и пресловутый «воронок», и черную «Волгу», и белую, и даже грузовик. Машина же внизу на поверку оказалась самой обыкновенной «девяткой» цвета кофе с молоком, правда, с молдингами и тонированными стеклами. Мы залезли в салон (Фил — вперед, мы с Кабаном — на заднее сиденье), шофер обменялся с Филом деловым рукопожатием и, даже не представившись, врубил передачу и вдавил акселератор. Свет фар побежал по домам, машина вырулила на проспект и двинулась по направлению к центру.

— Ты хорошо их знаешь? — обратился водитель к Филу, изучая нас с Серегой в зеркальце заднего вида.

— Как себя, — ответил тот. — Нормальные ребята.

— Что ж, ладно. Можете звать меня Сергеем Ивановичем.

— Я тоже — Сергей, — зачем-то заявил Кабан.

Я назвал себя. Водитель протянул назад ладонь, которую мы с Кабаном по очереди пожали, после чего разговор продолжился.

— В армии служили? — Мы кивнули. — Хорошо. Спецназ?

— ПВО, — сказал Кабан.

— А я — в пехоте, — объявил я. Хотел еще сказать, что я механик-водитель, но передумал и промолчал.

— Вот как? — Водитель поднял бровь. — Интересно... Документики имеются?

— Дома.

— Что ж вы старушку так-то, а?

— Была бы то старушка, мы б ее не тронули, — злобно бросил я. — А это...

— Да и было бы зачем, — хмыкнул Кабан. — У ней небось всех денег-то — копеек двадцать.

— Не скажи! — усмехнулся водитель. — Находятся такие гады, промышляют. Как-никак, пять старушек — рубль... Так. Ладно. — Он заложил поворот. — Хорошо, что позвонили. А то у нас весь отдел с полудня на ушах стоит. Сан Саныч всех оперативников в патрули загнал, все машины в городе. Если это и вправду они...

— Серега, — сурово напомнил водителю Денисыч, — ты мне обещал.

— Да брось ты, Фил, ничего парням не будет, не тридцать же седьмой на дворе... Н-да. Однако же и натворили вы дел, ребята!

Мы с Кабанчиком сжались, засохли и до самого конца поездки не проронили ни слова.

Машина долго петляла какими-то улицами, пока мы наконец не оказались где-то на Лебедева, возле ДС «Молот». Здесь было совсем темно, даже фонари не горели. Шофер Сергей припарковал «девятку» возле входа в какой-то полуподвал, условно постучал четыре раза, дверь открылась и в глаза нам ударил яркий свет. Подвальчик оказался ничего себе — просторный и сухой, с евроремонтом, толстой бронедверью и решетками на окнах. У входа расположились два охранника, вооруженные и в камуфляже. Камуфляж был городской, «седой», а не зеленый. Видно было, что ребята — профессионалы, а не абы как. Нас с Кабанчиком обшарили, Фила пропустили так, лишь заставили сдать пистолет.

Внутри было людно. Взад-вперед ходили вооруженные парни, почти все — в штатском. На столе лежали три-четыре рации, настроенные на разные каналы, и вразнобой шуршали голосами. На нас глянули настороженно, но не сказали ничего и сразу провели в кабинет в конце коридора.

За столом в кабинете обнаружился почти квадратный, стриженный под ежик человек лет сорока, с задумчивым видом перебиравший бумажки.

— Вот, Сан Саныч, привез, — объявил ему шофер Серега. — Говорят, что те самые.

— А это кто? — «Сан Саныч» указал на Фила.

— Моя фамилия Денисов, — представился тот и щелкнул каблуками.

— Денисов? — Человек за столом наморщил лоб. — Денисов... Генерал-майор Денисов вам, случайно, не батюшкой доводится?

— Дедом. Но что случайно, впервые слышу.

— Ага. Ну что ж, тогда начнем. Садитесь. Меня зовут... ну, скажем, майор Холодков.

— Майор милиции? — спросил Кабан, стремительно трезвея.

— Вопросы здесь задаю я! — рявкнул квадратный майор, но тут же смягчился..— Нет, не милиции. Спецподразделение «Тэта». Но сейчас это не важно. Итак. Имя? Фамилия?

Мы назвались.

— Рассказывайте все. Быстро, четко, без лишних подробностей, с указанием времени и места.

Я вкратце изложил происшедшие сегодня события. Кабан благоразумно молчал. Парнишка за соседним столиком сидел и конспектировал.

— Ну что ж, — майор откинулся на спинку кресла, — могу вас, так сказать, поздравить. Охотнички, м-мать вашу! — снова рявкнул он и вдарил кулаком об стол. — За каким чертом вы ухлопали их головной модуль? Чего вам не сиделось? Мы за этими «старушками» следим давно, два месяца разрабатывали операцию, а теперь по вашей милости придется действовать с листа. Плейер с собой?

— Чего? — опешил я.

— Плейер, говорю, с собой?

— С собой...

— Настройки после этого не трогали?

— Ка-ажется, нет...

— Давайте сюда. — Он требовательно протянул ладонь. — Серега, возьми, унеси к связистам, пусть посмотрят. Так. Вот вам бумага, вот ручки, изложите все письменно. Потом придется пройти к экспертам, посмотреть обломки — те или не те. Так. Что еще? А, да. Домой вам, видимо, сегодня ехать не придется. Заночуете здесь, место найдем.

За окнами блеснули фары, потом еще раз и еще. Подвал наполнился шагами и негромкой суетой.

— Так, собираемся. — Майор вздохнул и встал. — Серега, как там с картами?

— Никак, — угрюмо отозвался тот. — Все архивы подняли, и — ничего. Как сквозь землю провалились.

— М-мать вашу, — выругался тот. — Ведь на конфликт идем! Впервые такое — ни карты этажей, ни плана, ничего! Черт бы их побрал вместе с этим их гастрономом!

— Так строили же при царе Горохе...

— Гастрономом? — вскинулся Кабан. — С каким гастрономом? Центральным гастрономом? Они что, разве там?

Мысленно я застонал и пнул Кабанчика под столом ногой, но было поздно: майор уже сделал стойку.

— Допустим, — сказал он. — И что?

— Я там три раза крыс травил, — объявил Кабан, — Все подвалы знаю. И этажи тоже. Нарисовать?

Майор на краткое мгновение заколебался.

— Нет времени, — сказал он наконец. — Значит, так: тогда собирайтесь, и — в машину. Сориентируемся на месте. Ребята обеспечат прикрытие.

— А остальные зачем? — спросил шофер Серега.

— Один я не поеду! — торопливо заявил Кабанчик. Майор поколебался, потом-таки махнул рукой:

— Черт с ними, может, пригодятся. Опознать, там, кого-нибудь, или еще чего... Но чтоб под ногами мне не путаться! Ясно?

— Хоть оружие дайте! — вскричал я.

— Не положено. Хотя... Серега! — обернулся он. — Выдай им шокеры. И хватит болтать, время дорого. Командуй начало.

Шофер Сергей кивнул и тотчас же исчез. Вокруг все бегали и клацали оружием. А через пару минут мы уже сидели в тесном брюхе «Газели» и неслись по темным улицам по направлению к Центральному гастроному. Ехали мы в полной тишине — ни сирен, ни мигалок, только стук дождя по крыше. Однако гибэдэдэшники нас почему-то не тормозили. Похоже, что организация, в которую нас угораздило попасть, и впрямь была серьезной. Кабанчика устроили в штабной машине, поближе к майору. Сейчас он наверняка объяснял им что к чему. Денисыч сразу нашел общий язык с сидевшим рядом с ним спецназовцем, и теперь они оживленно, со знанием дела обсуждали плюсы и минусы снайперской винтовки. Я же сидел как дурак, втиснутый меж двух плечистых парней с «Абаканами», вертел в руках пластмассовую черную коробку шокера и мысленно ругался. Угораздило же так влипнуть!

Злополучный гастроном быстро приближался.

Пасмурное небо перекрестка влипло в паутину мокрых проводов. Звезд не было. Сходящиеся вверх на полукруг большие окна гастронома глянцево смолились чернотой, асфальт светился лужицами ртутного неона. Бронзовый Ильич на постаменте спекулировал своей, тоже бронзовой, кепкой. Четырьмя блестящими питонами вытянулись трамвайные рельсы. Мигали желтыми глазками светофоры. Улица была освещена, дворы за арками ворот утопали во тьме.

Микроавтобусы остановились. Из приоткрывшихся дверей тремя потоками бесшумно хлынули пятнистые спецназовцы, разбрызгались на отдельные фигуры и растворились в пелене летящего дождя — ни шороха, ни топота, ни звона амуниции. Двое или трое остались с нами, напряженные, насупленные, с автоматами на изготовку. Я тупо пялился на красную вывеску «ЛУКОЙЛа» и молчал.

Кабанчик вывалился наружу и подошел к нашей машине. Его сильно шатало.

— Там два туннеля, — нервно сказал он, вертя в пальцах незажженную сигарету (курить ему не разрешили). — Старых-старых. Кирпичи еще дореволюционные, со штампами, «Берковъ и сыновья»... Один туннель уходит к Каме, под оперный театр, второй — куда-то под администрацию и дальше, к Разгуляю. Грязь, обломки, все обрушилось, мы на карачках едва пролезли. Крысы бегают, как заведенные, туда-сюда, туда-сюда. Мы приманки разложили, а им хоть бы хны. А чего ты хочешь? Ни один туннель не перекрыт, а там старые дома на Разгуляе, все разрушено, такой бомжатник, помойки, подвал за подвалом. Так они тебе и будут кушать... Ведь до чего дошло — мы там контактным ядом все намазали. Контактным, прикидываете? Не помогло... Бл-лин, курить охота, мочи нет.

Во тьме двора тем временем происходило какое-то шевеление. Спецназовцы рассредоточились и замерли. Из глубины штабной машины хрипло бормотнула рация. Зашипело тихо-тихо, задымился сжиженный азот. Потом послышался короткий бой кувалды, выбившей замок из разом ставшей хрупкой бронированной двери подвала, и вслед за этим — быстрый топот ног. Что-то промелькнуло в окнах первого этажа, еще раз, и еще, потом изнутри здания донесся приглушенный хлопок выстрела, и все стихло. Еще минуты через две в кирпичной арке показался квадратный силуэт нашего знакомого майора. Шерстяная маска-шапочка на нем была закатана выше бровей, в правой руке тускло отсвечивал пистолет. Лицо Сан Саныча блестело от пота и дождя.

— Эй вы, трое, — поманил он пальцем нас, — оба — ко мне. Давайте сюда. На это стоит посмотреть.

— В кого стреляли-то? — хищно осведомился Фил.

— В кого надо, в того и стреляли, — буркнул Сан Саныч. — Директор выскочил, ну, наши не сдержались.

— Убили? — ахнул я.

— Перемкнуло, — отмахнулся тот и снова сделался серьезен. — Ну, хватит болтать! Пошли. Оружие можете оставить, там не опасно.

Внизу было темно и пыльно. Стертые ступени привели нас четверых в подвал. Над головами низко нависал щербатый потолок. Слепую тьму кромсали фиолетовые лезвия десантных штурмовых фонариков, потом кто-то повернул выключатель и на стенах загорелись зарешеченные молочно-белые плафоны. Мы заморгали.

Проход был чрезвычайно узким. Вокруг громоздились ящики и бочки. Стены были крашены зеленым. Пахло крысиным дерьмом и какими-то копченостями. Чуть поодаль поперек коридора распростерлось чье-то тело, возле которого уже хлопотали два эксперта в штатском. Туда нас не пустили, но даже отсюда было видно растекшуюся по полу лужицу уже знакомой нам «сгущенки» — «директор» на поверку тоже оказался механизмом.

Приободрившийся Серега с шокером наперевес с уверенным видом прошел вперед по коридору, заглянул в два-три помещения и удовлетворенно хмыкнул. Посмотрел с вопросом на майора. Тот мотнул головой: «Там».

В соседней комнате, вдоль стен, стоймя, двумя рядами примостились длинные и узкие ящики белого пластика, отдаленно похожие на чересчур широкие гробы. Было их там что-то около двух дюжин. У трех крышки были сорваны. Я поднял взгляд и вздрогнул, натолкнувшись на неподвижное лицо девушки, которая вчера презентовала пиво. Она стояла там, вытянувшись в полный рост, все в том же черном деловом костюмчике и туфельках на высоченных каблуках, совершенно неподвижная и бездыханная. Глаза ее были закрыты, тени от ресниц лежали на щеках. Наверное, из-за своей «коробки» девица напомнила мне чересчур большую куклу в «Детском мире», не хватало только розовой ленточки и ценника. Я торопливо и не без опаски покосился на соседние два ящика, обнаружил в них двух таких же, как и эта, погруженных в ступор продавщиц других отделов в халатиках и белых шапочках, и отвернулся.

— Старух нет, в остальных ящиках то же самое, — перехватив мой взгляд, прокомментировал майор. — Два или три — пустые. — Он снял шапочку и вытер пот. — Вы еще наверху не были, кассирш не видели. У них вообще ног нет, так и сидят за кассами, как куклы на чайниках: руки по швам, глаза закрыты, улыбаются, стервы... Та еще картинка.

— Скалли, — пробормотал я себе под нос, — они уже здесь...

— Центральный гастроном, — зловещим тоном поддержал меня Денисыч. — Еды нет, воды нет. Ничего нет. Населен роботами.

Руки мои дрожали, перед глазами все плыло. Фил посмотрел на меня со значением и ободряюще кивнул: «Теперь верю».

— Опаньки, — поражение сказал Кабан. — А нас в эту комнату как раз и не пустили. Мы еще тогда ругались, ругались... А у них тут, эвон, значит, что. Вот тут они, значит, и отлеживаются по ночам...

Он протянул руку и дотронулся до ладони отключенной «продавщицы». Ладонь была красивая, изящная, с отменным маникюром.

— Ты глянь! — восхитился Кабанчик. — Как настоящая! Холодная только. Интересно, у нее только руки так хорошо сделаны, или...

— Руками ничего не трогать! — всполошился подбежавший вдруг эксперт в белом халате, надетом поверх камуфляжа. Очки его сбились набок, в руке была зажата отвертка. — Отойдите сейчас же! С ума сошли?

Но было поздно. «Продавщица» в ящике вдруг шевельнулась, синие глаза открылись и остановились на Кабанчике. Наманикюренные ногти как капкан вонзились Сереге в руку, и тот закричал. Мы отшатнулись. Майор заматерился и начал дергать из кобуры пистолет. Серега между тем рванулся, потянул девчонку за собой, и оба несколько секунд кружились возле ящиков в каком-то диком и нелепом танце. Глаза у Сереги были, что твой полтинник. Вокруг защелкали затворы, ярко-красные лучи прицелов затанцевали в пыльном воздухе. Выстрелить, однако, никто не решился.

А через миг Кабанчик вскинул свой злосчастный шокер и нажал на кнопку.

Долбанули искры. Видно, где-то между ними перемкнуло, «девчонку» и Кабанчика отбросило прочь друг от друга, и оба рухнули на бетонный пол. Серега как повалился, так и остался лежать. Деваха же еще с минуту двигалась и сучила руками и ногами. Что-то в ней дымилось, тут и там проскакивали искры. Светлые волосы рассыпались по полу. Потом она вдруг повернула голову, задержала взгляд на мне и улыбнулась.

— Здравствуйте, — приятным низким голосом проговорила она.

Это было так неожиданно, что все вздрогнули, а Денисыч даже выругался.

— Сегодня у нас презентация, — меж тем продолжила та. — Пиво «Гессер», свежее, из натурального солода... очень хорошее пиво... Только сегодня каждому, купившему четыре бутылки, бесплатно в подарок — фирменная кружка и открывашка... Только сегодня... очень хорошее пиво... очень хоро... шее... е...

Что-то щелкнуло, захрипело, и голос стих. Глаза ее закрылись, и она замерла.

Меня замутило.

Сан Саныч критически посмотрел на меня, на Фила, на Кабанчика, которого как раз в этот момент подняли с пола и теперь приводили в себя нашатырем, и махнул рукой.

— А вы говорите — старухи, — презрительно бросил он. — На улицу. Теперь все ясно. Все они здесь роботы. Шпионское гнездо, мать его...

Он полуобернулся к своим людям и махнул пистолетом:

— Зачистить все. По варианту «Ц». Коняев!

Невысокий спецназовец, охранявший подступы к поверженному «директору», встрепенулся и поднял автомат.

— Я!

— Остаешься за старшего. Все осмотреть, ничего не трогать. В туннели — по растяжке и контактный блок. «Черемуха» и МП. Найдите табличку, повесьте на входную дверь, чтоб у народа не возникло вопросов. «Ревизия», там, или «Выходной»....

— «Санитарный день» сойдет? — Один из спецназовцев поднял соответствующую табличку.

— Сойдет, — кивнул майор. — Да! И еще: возьми там, в ликероводочном пару бутылок чего-нибудь покрепче, только не из местного. И деньги там же оставь, на полке.

— Есть! А сколько оставить?

— Согласно ценнику. Потом в отчете укажешь, я скажу, чтобы их в смету вставили. Все. Пошли!

Он развернулся и шагнул вперед.

Большая толстая крыса с визгом выскочила у него из-под ног и вприпрыжку побежала вдоль по коридору. Бабахнул выстрел, кровь брызнула на стену, и крысу швырнуло на пол. Зверек дернулся и затих.

Майор выругался. Опустил пистолет.

— Черт, — проговорил он и провел ладонью по лицу. — Что за жизнь! Террористы, взрывы, а тут еще эти на мою голову...

— Я же говорил, — пробормотал Кабанчик, повисший у Фила на плече. — Их тут до чертиков. Мы их с Егором травили, травили... травили, травили...

— Дайте ему выпить, — распорядился Сан Саныч и вышел вон.

Денисыч надрызгался первым.

Домой нас отпустить не соизволили, Фил вытребовал себе один звонок, долго говорил с женой («Да, все в порядке... да... в порядке... да... ничего не случилось... да говорю же — все в порядке! Никому не открывай»), потом подсел к столу и начал разливать. Как оказалось, умница сержант прихватил из гастронома не только три бутылки «Сухарничка», но и круг сыра, каравайчик хлеба и батон копченой колбасы. Майор и еще два незнакомых спецназовца составили нам компанию. Шофер Сергей от водки отказался и теперь молчал над кружкой кофе. Двухдневная пьянка грозила перерасти в запой. Где-то в глубине души я начал задумываться: а не специально ли нас держат здесь «под градусом», чтобы нашим рассказам потом никто не поверил?

Нас сводили к экспертам, за вторую бронедверь с окошком и штурвальчиком, чтоб посмотреть остатки «бабушки», но опознать у нас ничего не получилось — все было так обуглено и оплавлено, что невозможно было утвердительно сказать, та «бабушка» или не та, или вообще никакая не бабушка. После сегодняшнего рейда в гастроном я вообще уже ни в чем не был уверен.

— Похоже, самоликвидатор сработал, — посетовал один из экспертов. — Вся начинка выгорела, аж каркас покорежило. Чем это вы ее так?

— Швеллером, — сказал Серега и икнул.

— Швеллером? — задумчиво блеснул очками тот. — Хм, похоже...

Шокер у Кабана на всякий случай отобрали.

— Два года это дело крутим, — выпив стопку, погрузился в размышления майор. — От налоговиков поступил сигнал, мол, что-то там у них не сходится, там, дебет с кредитом... Опять же раньше пара неувязочек была. Копать начали. Потом, когда раскусили, сперва не поверили. Меня на экспертизу вызывали раза три. Потом зашевелились вроде. Операцию назначили, но нам не доверили. Все комиссию эту долбаную ждали из Москвы. И дождались бы, да вы, идиоты, все планы сорвали. В общем, не было бы счастья... И как додумались? Не представляю!

— Они догадистые, — ухмыльнулся Фил, который к этому времени уже изрядно окосел. — Этот, — указал он на Кабанчика, — музыку пишет, а этот — фантастику. Знают, где искать, особенно когда напьются.

— Фантасты-педерасты, — с грубоватой нежностью выругался майор и откинулся на спинку стула. — В армию бы вас. Я б из вас там мигом человеков сделал.

— Мы служили в армии, — счел нужным вставить я. — Оба.

— Да? Ну, все равно. У меня племянник тоже всякую фантастику почитывать повадился, оболтус. А я не доглядел, — задумчиво проговорил он. — Ага. Фантастика! Лазеры-фазеры, бароны-драконы... М-мать... — Он зажевал кружок колбаски и расстегнул воротник рубашки. — А? Вот она — фантастика, перед глазами, нате, ешьте ее с кашей... Вы зачем мне, думаете, здесь нужны? Мне, черт возьми, вы как свидетели нужны. А то ведь что? Санкцию выдали, а комиссия-то только послезавтра будет. А мы — уже. Мы оповестили их, конечно, — пакуются, летят. Моих на детекторе прозвонят, да все равно не поверят — мои ребята любой детектор обманут на хрен. А вы не сможете. На безрыбье дозволяется... Эй, как тебя... Денисыч? Хороший ты человек, Денисыч. Наливай.

Помню, как мы еще что-то обсуждали, я с кем-то спорил о природе инопланетян, Фил становился все злее и пьянее, где-то раздобыл гитару и спел «Все идет по плану». Потом гитарой завладел Кабан и спел «Лед под ногами майора», чем вызвал шумное неодобрение Сан Саныча. Потом все затянула дымка, и я отключился. Не хуже робота из гастронома.

Очнулся я уже под утро. Подо мной была кушетка, на мне — какая-то шинель с лейтенантскими погонами. В окошках золотилось солнце поздней осени. Дождя не было. Часы у меня на руке показывали семь. Вокруг бегали и суетились люди — как оказалось, прибыли эксперты из Москвы. Кабан еще дрыхнул, левое запястье его было забинтовано. Столик перед нами был весь усыпан крошками и шкурками от колбасы и сыра. Бутылок, однако, не было. Я встал и, держась за стены, выбрался из комнаты.

Дата добавления: 2015-10-29