Психология и повседневная жизнь

Психологи за работой. Помимо психологии рекламы, которая воздействует на всех посредством радио и телевидения, более, чем другие отрасли прикладнойпси-хологии, на нашу жизнь влияет промышленная психология (применение психологии в сфере менеджмента). Как мы увидели, начало промышленной психологии было положено еще до войны, но что касается остальных направлений прикладной психологии, то их расцвет случился уже после Первой мировой.

Целью прогрессивизма, как в бизнесе, так и в правительстве, была эффективность, а путь к эффективности предлагала наука. Первым представителем научного менеджмента в бизнесе стал Фредерик Тейлор (1856-1915), который разрабатывал свои идеи на стыке веков и опубликовал их в 1911 г. в книге «Принципы научного менеджмента». Тейлор исследовал промышленных рабочих на предприятии и разбил их работу на механические рутинные действия, которые мог бы эффективно выполнять любой, а не только мастера. По сути дела, Тейлор превратил людей в роботов, неразумно, но эффективно повторяющих рутинные движения. Тейлор не был психологом, и недостатком его системы явилось то, что она управля-

390 Часть V. Прикладная психология в XX веке

ла работой, а не людьми и упускался из виду субъективный опыт рабочего. Тем не менее целью Тейлора была научная психология: «При научном менеджменте произвольная власть, произвольная диктатура исчезают; каждый предмет, большой и маленький, становится вопросом научного исследования для приведения его к закону». И когда эти законы будут поняты, их можно будет применить для достижения еще большей эффективности в промышленности.

Постепенно менеджеры признали, что недостаточно управлять работой; эффективность и выгоду можно повысить только в том случае, если управлять рабочими как людьми, обладающими чувствами и эмоциональной привязанностью к своему труду. После войны, вслед за явным успехом психологов при решении крупномасштабных проблем персонала, вставших перед армией, популярность промышленной психологии в американском бизнесе непрерывно росла. Возможно, самое влиятельное исследование, продемонстрировавшее полезность прикладной психологии для промышленности, — менеджмент с помощью чувств — было проведено в начале 1920-х гг. группой ученых-обществоведов под руководством психолога Элтона Мэйо на одном из заводов Western Electric Company.

Эффект Хотторна — один из самых известных психологических результатов. Он продемонстрировал важность субъективных факторов при определении промышленной эффективности рабочего. Хотя проведенные эксперименты отличались сложностью, результаты из цеха сборки радиоприемников являются главными в определении эффекта Хотторна. Для эксперимента выбрали работниц, собиравших радиоприемники. Ученые совершали манипуляции практически с каждым аспектом работы, от расписания перерывов на отдых до интенсивности освещения. Они обнаружили, что практически все, что они делали, увеличивало производительность, даже в тех случаях, когда манипуляция знаменовала собой возвращение к старому режиму работы. Исследователи пришли к выводу, что рост производительности вызывают не изменения на рабочем месте, а деятельность самих экспериментаторов. Они чувствовали, что на рабочих большое впечатление произвел тот факт, что управляющие заботятся об их благополучии, и улучшение отношений рабочих и компании вылилось в увеличение производительности. Следуя популистским идеям, уже сформулированным в рекомендациях, данных Дж. Дьюи системе образования, Мэйо (Мауо, 1933,1945) полагал, что вследствие индустриализации рабочие стали отчужденными от общества, утратили тесные узы, характерные для доиндустриального периода, когда люди были связаны воедино в островных общинах прошлого. Однако, в отличие от ностальгически настроенных популистов, Мэйо, вслед за Дьюи, видел, что аграрный мир безвозвратно утрачен, и жаждал, чтобы бизнес заполнил вакуум, создав общины рабочих, видящих смысл своей работы. Для того чтобы удовлетворить явные эмоциональные потребности рабочих, были приняты различные меры; создание «консультаций персонала» стало одной из первых и носящих явно психологический характер. Рабочие, жалующиеся на свою работу и на обращение с ними со стороны нанимателя, могли пойти к консультантам, прошедшим психологическую подготовку, и рассказать им о своих переживаниях и неудовлетворенности. На протяжении последующих десятилетий количество таких программ росло очень медленно.

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 391

Недавно результаты, полученные в Хотторне, были подвергнуты повторному анализу, следствием чего стало приводящее в замешательство открытие того факта, что эффект Хотторна оказался мифом (D. Bramel and R. Friend, 1981). He существует никаких твердых доказательств того, что рабочие в цехе радиоприемников испытали более теплые чувства к компании в результате экспериментов, и есть много оснований предполагать, что рабочие считали психологов шпионами компании. Рост производительности труда бригады по сборке приемников можно объяснить заменой в середине эксперимента раздраженной, не очень продуктивной работницы другой, полной энтузиазма и продуктивной. Радикальные критики промышленной психологии (L. J. Baritz, 1960; D. Bramel and R. Friend, 1981) утверждают, что она порождает хоть и счастливых, но все-таки роботов. Советники по персоналу Мэйо должны были «помочь людям думать, как они могут стать счастливее на своей работе»; об одном консультанте сообщалось, что он обучен «иметь дело с отношением к проблеме, а не с самой проблемой» (L. J. Baritz, 1960). Используя психологические манипуляции, менеджеры могли переключать внимание рабочих с объективных условий труда, в том числе и заработной платы, на сферу чувств и адаптацию к рабочей ситуации. Рабочие должны были выполнять рутинные действия роботов, заложенные еще Ф. Тейлором, но делать это в счастливом состоянии духа, считая неудовлетворение знаком плохой психологической приспособленности, а не свидетельством того, что на работе и впрямь что-то не так.

Когда психология была на троне. Интроспективная психология мало интересовала простых американцев. Но в 1920-х гг. психология, пришедшая в промышленность, образование, суды, доказала свою полезность. Популярность психологии у широких масс значительно возросла. Историк Фредерик Льюис Аллен (Frederick Lewis Allen, 1931, p. 165) писал: «Из всех наук психология была самой молодой и самой ненаучной, сильнее всего пленяла широкую общественность и оказывала самое разрушительное влияние на религиозную веру. Психология царила... Достаточно было всего лишь прочитать газеты, чтобы с полной уверенностью утверждать, что психология таит в себе ключ к разрешению проблем непослушания, разводов и преступности». Грейс Адаме (Grace Adams, 1934), еще одна студентка Э. Б. Титченера, оставившая психологию ради журналистики и настроенная по отношению к психологии достаточно критично, называла период с 1919 по 1929 г. «периодом души» {psyche).

Успех психологии был связан с общим триумфом сайентизма. Ф. Аллен говорил, что «в то время начать фразу словами "наука утверждает, что..." означало произнести решающий аргумент». Религия, казалось, находилась на грани распада. Либеральный теолог Гарри Эмерсон Фосдик писал: «Люди веры могут взывать к античным традициям, практической пользе и духовной желательности, но один-единственный вопрос может проколоть все эти мыльные пузыри: это научно?» (цит. по: F. Allen, 1931). Верующие реагировали на это двумя способами: такие модернисты, как Фосдик, пытались примирить науку с Библией; фундаменталисты пытались подчинить науку, особенно дарвинизм, Библии. Множество других людей, конечно, просто утратили веру. Дж. Уотсон, например, получил строгое баптистское воспитание в Гринвилле, штат Южная Каролина, и (подобно 71% пер-

392 Часть V. Прикладная психология в XX веке

вых бихевиористов [L. Т. Birnbaum, 1964]) выбрал в качестве призвания сан священника, чтобы отказаться от него только после смерти матери. В аспирантуре он пережил нервный срыв и окончательно порвал с религией.

Наука подрывала религию; сайентизм предлагал заменить ее. Молодежь 1920-х гг. была первым поколением американцев, выросшим в урбанизированных, индустриализованных общинах XX века. Отрезанные от традиционных религиозных ценностей исчезающих островных общин, они обратились к современной науке в поисках нравственных рекомендаций и правил поведения. Послевоенная психология, не занятая более бесплодной в социальном отношении интроспекцией, явно была той наукой, к которой следовало обратиться для получения руководства относительно образа жизни и достижения успеха в области бизнеса и политики.

Популярная психология одновременно достигла двух явно противоречивых результатов. Она дала людям чувство освобождения от устаревшей религиозной морали. В то же время она предоставила новые, предположительно научные методы социального контроля; эту пользу подчеркивали прогрессивисты. Как писал один популяризатор, Абрам Липски, в книге «Человек-марионетка: искусство контроля разума»: «Мы, наконец, на пути к психологическим законам контроля разума рядовых людей» (цит. по: J. С. Burnham, 1968). В конце концов, освобождающий и контролирующий эффекты психологии не были чем-то странным. Когда молодежь освободилась от старых ценностей, она избрали новые, психологические, для проведения которых в жизнь использовались психологические методики контроля.

Первой волной популярной психологии и тем, что широкая общественность считала «Новой психологией» (J. С. Burnham, 1968), стал фрейдизм, использованный для разрушения викторианской морали. Под микроскопом психоанализа традиционную мораль сочли порождающим неврозы подавлением здоровых биологических потребностей, главным образом секса. Исходя из психоаналитической доктрины, молодежь сделала вывод (ложный) о том, что первым требованием психического здоровья является ничем не сдерживаемая сексуальная жизнь. Как мудро советовал Оскар Уайльд: «Никогда не сопротивляйтесь искушениям!» (R. Graves and A. Hodge, 1940). Леди Бетти Белфор, обращаясь к конференции Британской педагогической ассоциации в 1921 г., выразила популярную точку зрения на надлежащее фрейдистское воспитание детей: она «не была уверена, что нравственные установки не отвечают за все преступления в мире». Детей, как полагали вульгарные фрейдисты, следует воспитывать с минимальным количеством ограничений, чтобы они могли расти без подавления, счастливыми и беззаботными, как жители Самоа в представлении Маргарет Мид.

Вторая волна популярной психологии в 1920-х гг. была представлена бихевиоризмом, который общественность нередко путала с фрейдизмом. Основным популяризатором бихевиоризма был сам Дж. Уотсон. Он обратился к психоанализу во время нервного срыва, и, хотя на него и произвел впечатление биологический уклон 3. Фрейда, Уотсон отзывался об аналитической психологии как «замене демонологии в науке». Уотсон утверждал, что «бессознательное» психоанализа было фикцией, которая представляет собой всего лишь тот факт, что мы не вербализи-руем всех воздействий на наше поведение. Если мы не говорим о стимулах, мы не знаем о них и поэтому называем их бессознательными, в соответствии с жаргоном

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 393

3. Фрейда, но загадочного внутреннего царства разума, откуда приходят спрятанные импульсы, просто не существует (J. Watson, 1926). По мнению Уотсона (1926а), в «психологии Фрейда слишком мало науки — настоящей науки», чтобы она была полезной, и он предложил бихевиоризм как нового претендента на общественное внимание.

Уотсон описывал бихевиоризм как «подлинный Ренессанс психологии», отказавшийся от интроспекции и заменивший ее наукой. Он тесно связывал интроспективную психологию с религией и критиковал и то и другое. Бихевиористы «отбросили концепции разума и сознания, назвав их пережитками церковной догмы Средневековья... Сознание всего лишь маскарадный костюм души» (J. В. Watson, 1926а). «Церковники держали общественность под контролем», поддерживая веру в такие ненаблюдаемые загадки, как душа; Уотсон-философ говорил, что наука — это «взрыв стены религиозной защиты» (1926b).

Уотсон критиковал и евгенику. Он писал, что пропаганда евгеники укрепила ложную веру в человеческие инстинкты; программы избирательного скрещивания «опаснее, чем большевизм». Уотсон утверждал, что низших рас не существует. Полемизируя с расистами, он утверждал, что неграм, например, просто не дали нормально развиваться. Уотсон говорил: «Человек — это просто кусок протоплазмы, которому предстоит быть сформированным» (1927Ь) и обещал, что бихевиорист «сможет превратить любого человека в социального или асоциального» (1926а).

Так как людей, по мнению Уотсона, можно формировать по заказу, он активно давал советы по воспитанию детей. Уотсон утверждал, что «семья отвечает за то, чем станет ее ребенок» (1926а). Ведение домашнего хозяйства, включая воспитание детей и сексуальные техники, должно стать профессией, которой девочек необходимо обучать. Это обучение не потерпит чепухи относительно любви к детям, объятий или потакания их младенческим требованиям. Уотсон презрительно относился как к традиционной семье, так и к новой, либеральной семейной модели. По его мнению, мать изливает на ребенка свою привязанность в результате неуместной «реакции поиска секса». Ее собственная сексуальность «голодает», поэтому она обнимает и целует своего ребенка; следовательно, сексу необходимо обучать.

Советы Уотсона о том, как надо воспитывать детей, носили откровенно бихевиористский характер:

Существует разумный способ обращения с детьми. Обращайтесь с ними так, как будто они маленькие взрослые. Одевайте их, купайте их осторожно и внимательно. Пусть ваше поведение всегда будет объективным и добрым, но твердым. Никогда не обнимайте и не целуйте их, никогда не позволяйте им сидеть у вас на коленях. Если уж необходимо, поцелуйте их один раз в лоб, когда они говорят вам «Спокойной ночи!». Пожмите им руку утром... Попробуйте это... Вы будете абсолютно пристыжены тем, с какой неприятной сентиментальностью вы обращались с ними...

Гнездовые привычки, которые являются результатом избалованности, представляют собой по-настоящему пагубное зло. Мальчики и девочки, обладающие глубоко въевшимися гнездовыми привычками, испытывают жестокую муку, когда покидают дом, чтобы заняться бизнесом,*поступить в школу или вступить в брак... Неспособность разорвать гнездовые связи представляет собой, возможно, нашу наиболее частую причину разводов и супружеских разногласий...

394 Часть V. Прикладная психология в XX веке

В заключение, почему бы вам не вспомнить, когда вы ласкаете вашего ребенка, что материнская любовь — это опасный инструмент? Инструмент, который может нанести никогда не заживающую рану, рану, которая может сделать детство несчастным, а юность — ночным кошмаром, инструмент, который может разрушить профессиональное будущее вашего взрослого сына или дочери и лишить их шансов на супружеское счастье (1928b, p. 81-87).

Книгу Уотсона «Психологическая забота о младенце и ребенке» (написанную при участии Розали Райнер Уотсон, его второй жены), из которой взяты эти советы, раскупали достаточно хорошо. Даже Карл Роджерс, основатель клиент-центриро-ванной психотерапии, а позднее лидер гуманистической психологии, пытался воспитывать своего первого ребенка «по книге Уотсона». Порой Уотсон настолько разочаровывался в способности матери воспитать счастливого ребенка — он посвятил книгу о воспитании детей первой матери, которая поступит в соответствии с ней, — что выступал за отнятие детей от родителей и воспитание их в специальных учреждениях начиная с самого раннего возраста (В. Harris and J. Morawski, 1979); это решение предлагал и Б. Ф. Скиннер в своем утопическом романе «Второй Уолден».

Уотсон писал: «Бихевиорист дал обществу... новое орудие для контроля индивида... Если общество будет настаивать на желательности той или иной линии поведения, психолог должен быть в состоянии с достаточной степенью определенности создать ситуацию или факторы, которые приведут индивида к выполнению этого задания быстрее всего и с наименьшими затратами».

Изгнанный из академии за свой роман с Розали Райнер Уотсон поступил на работу в рекламное агентство Дж. Уолтера Томпсона, занятого поиском научных принципов контроля умов мужчин и женщин. Во время своей второй работы в качестве администратора по рекламе Уотсон имел возможность продемонстрировать власть поведенческого социального контроля на примере манипуляции покупателями.

Центральным в схемах социального контроля Уотсона было использование слова как кнута для человеческих эмоций. В проповедях евангелистов слова использовали как кнут, чтобы побудить слушателей к эмоциональному переживанию обращения, которое направило бы их ко Христу. В качестве известного пуританского примера позвольте привести проповедь Джонатана Эдвардса «Грешники в руках гневного Бога», который живописал людей, подвешенных над адским пламенем как пауки на паутинке; проповедь была построена таким образом, чтобы воззвать к сердцам прихожан, а не к их интеллекту. Джон Уотсон получил свое имя в честь видного баптистского деятеля Джона Альберта Бродуса, который учил, что рассудок не является надежной основой морали, поэтому в проповеди должны использоваться страх и гнев как эмоциональная основа привычки к жизни доброго христианина, и высоко отзывался о проповедях Эдвардса. В книге «Сердце или ум» Уотсон (Watson, 1928a) заявил о необходимости формировать эмоции с помощью условных рефлексов, чтобы обеспечить эффективный социальный контроль. Он говорил, что голова не может контролировать кишечник, что делает обязательным использование методик классической выработки условных рефлексов для конструирования привычек, необходимых в современном обществе.

Советы Уотсона относительно воспитания детей тяготели к пунитивному характеру. Он говорил, что люди не используют свои таланты полностью, потому что их

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 395

недостаточно жестко к этому подталкивают: «Материал взывает к тому, чтобы кнут придал ему форму. Это мольба о получении своего рода шока или наказания... которые заставят нас предельно развить свои способности» (J. Watson, 1927b). Уотсон неоднократно говорил о маленьком Альберте Б. (Альберте Бродусе) (P. G. Creelan, 1974) как о модели правильного эмоционального обучения. В случае со взрослыми для того, чтобы, манипулируя эмоциями, получить некоторое желательное поведение, можно использовать речь, как это делали Дж. Эдварде или Дж. А. Бродус. Например, начиная кампанию по рекламе детской присыпки, Уотсон, чтобы заставить матерей волноваться о здоровье своих детей и почувствовать неуверенность в своей компетентности в вопросах соблюдения детской гигиены, использовал утверждения медицинских экспертов. Чувство беспокойства и неуверенности заставило бы матерей с большей вероятностью покупать продукт, одобренный экспертами. В то же время, хотя Уотсон, возможно, и не вкладывал такого смысла в свою информацию, его реклама заставила родителей почувствовать себя более зависимыми от экспертов, которые учили их, как воспитывать детей. Это подтверждало мнение многих ученых о том, что общество для решения своих проблем нуждается в помощи специалистов.

Поэтому неудивительно, что прогрессивисты с распростертыми объятиями встретили бихевиоризм Уотсона. Они стремились получить обещанное Уотсоном орудие социального контроля. Прогрессивисты полагали, что Уотсон правильно описал законы выработки условных рефлексов, управляющие человеческими массами. При этом им было приятно относить себя к «весьма немногочисленным» индивидам, наделенным «творческим интеллектом», которые не подпадают под действие законов условных рефлексов и в состоянии использовать их как орудие для того, чтобы освободиться от «зова стада» и вести это стадо к высшим целям. Но сам Уотсон не соглашался со схемами прогрессивистов. Он настаивал на том, что законы выработки условных рефлексов применимы ко всем, независимо от того, прибыли его предки на «Мэйфлауэре»¹ или нет, и что каждого можно обучить использовать бихевиористские техники для самоконтроля или контроля над другими людьми (L. Т. Birnbaum, 1964).

Популяризованный бихевиоризм Уотсона одни приветствовали, а другие находили неглубоким. Джозеф Джастроу (Joseph Jastrow, 1929) считал, что идеи Уотсона отражают деградацию психологии. Уорнер Файт (W. Fite, 1918), уже испытавший разочарование по поводу экспериментальной психологии, рассматривал бихевиоризм как логичный конечный продукт сайентизма и утверждал, что в «бихевиористской психологии мы видим законченную форму слепого научного догматизма». По мнению бихевиористов, «разум, в смысле внутреннего, персонального, духовного опыта, должен быть отставлен прочь, наряду с бессмертной душой и разоблаченными суевериями ненаучного прошлого... Согласно их взглядам, ваше поведение является всего лишь и исключительно тем, что могут наблюдать другие; и то, каким вы кажетесь не себе, но окружающему миру — и есть вы» (р. 802-803). Смешивая воедино влияние психоанализа и бихевиоризма, Файт предвидел создание

«Мэйфлауэр» — корабль, в начале XVII в. доставивший первых английских поселенцев на территорию будущих США. — Примеч. ред.

396 Часть V. Прикладная психология в XX веке

в конце XX в. психологического общества: «Несомненно, близится время, перед тем как мы покончим с научными предубеждениями, когда все домашние и общественные отношения станут ясными и прозрачными, благодаря присутствию экспертов-психологов. В те прекрасные дни социальные отношения не будут испорчены ложью, или неискренностью, или даже самыми добрыми преувеличениями» (р. 803).

В 1930-х гг., в период Великой депрессии, интерес к психологии по понятным причинам резко упал, но не исчез. Психология продолжала развиваться и расширять сферы своего применения, хотя и медленнее, чем в годы после Первой мировой войны. Во время новой войны произошло возрождение широкого интереса к психологии.

«Перестройка семьи»

К своему удивлению, я вдруг узнал, что совершал нечто неприличное. Газеты яростно обрушились на непристойности, якобы творившиеся на университетских танцевальных вечерах. Они писали, что танцевальные вечера продемонстрировали такой разврат и вседозволенность, которые вызвали бы отвращение Петрония, а Мессалину заставили бы склонить голову от стыда. Будто бы девушки, получившие образование в лучших школах, обезумев от алкоголя, раскачивались в обнимку с молодыми бездельниками, а затем взвинченные дикими ритмами джунглей развязные парочки, пошатываясь, брели в спортивные машины... Авторы призывали к экстренным мерам, чтобы спасти молодежь (S. J. Perelman, 1958, р. 239-240).

В 1920-е гг. молодежь начала отказываться от многих традиционных ценностей. Это не могло не беспокоить представителей старшего поколения, хотя масштабы явления нередко преувеличивали (выше протицитирован отрывок из сатирика того времени С. Перельмана, который отозвался на исполненные ужаса статьи ряда консервативных изданий). Родители пытались понять, что же произошло с их детьми, и, что было гораздо важнее, пытались узнать, что с этим делать. Очевидный кризис семьи позволил ученым, специализировавшимся в области общественных наук, в том числе и психологам, распространить сферу научного социального контроля с таких общественных явлений, как политика и бизнес, на частную жизнь.

Исследователи в области общественных наук полагали, что традиционно понимаемая и организованная семья устарела для современного мира. Семьи были экономическими ячейками, в которых отец, мать и ребенок играли ясно различимые и продуктивные роли. Но в индустриализованном мире работа вышла за пределы дома, и поэтому экономической единицей стали индивиды, а не семьи. Детям больше не следовало разрешать работать, поскольку они должны ходить в школу, приобретая ценности и привычки урбанизированного американского общества. Женщины стали трудиться вне дома, придя на фабрики и даже в бизнес. Труд мужчин также происходил вне дома, он представлял собой восьмичасовую работу, а не образ жизни. Семья более не была социально функциональной единицей. Прогрессисты вслед за Дж. Дьюи считали семью эгоистичной, поскольку родители думали только о своем ребенке, а в современном урбанизированном мире было необходимо одинаково заботиться о всех детях.

Таким образом, необходимо было переделать семью, обратившись к профессионалам из области общественных наук и возложив на них решение проблем адаптации семьи. Отныне не следовало думать о воспитании детей как о чем-то, с чем человек может справиться без посторонней помощи. Государство, с помощью спе-

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 397

циалистов по общественным наукам, должно было заняться выращиванием детей. Как писал один реформатор: «Государство представляет собой всего лишь координированный патронаж детства... принуждающий к партнерству, сотрудничеству, корпоративной жизни и общественному сознанию» (цит. по: P. Fass, 1977). Понадобились профессиональные эксперты, способные и имеющие право вмешиваться в семейную жизнь.

Поскольку традиционная роль семьи как экономической единицы более не существовала, общественным наукам пришлось создать новую семью с новой функцией: «Отличительной чертой новой семьи будет привязанность. Новая семья должна поддерживать более высокие стандарты, которые подвергнут характер более суровым испытаниям, но она будет лучше удовлетворять нужды людей» (P. Fass, 1977). С точки зрения реформаторов, функция семьи заключается в том, чтобы обеспечивать эмоциональное приспособление к современной жизни. Родители должны стать своего рода психотерапевтами, наблюдающими за развитием детей и вмешивающимися, чтобы внести коррективы. Идеи родителя-профессионала и семьи как производителя эмоционального счастья взаимно подкрепляли друг друга. Родителям потребуется, по крайней мере, обучение их новой терапевтической роли и, возможно, штат экспертов, чтобы обращаться к ним за советом и отступить, если возникнут слишком большие трудности. Прикладные психологи, естественно, найдут плодородную почву для своей профессиональной деятельности в воспитании детей, руководстве детьми и психотерапии детей.

Тем временем у молодежи сформировался новый набор ценностей и новая система социального контроля. По мере того как родители утрачивали контроль над своими детьми, молодежь обретала в лице своих сверстников новый центр жизни вне семьи. Они устанавливали собственные ценности, собственный стиль и собственные цели. Молодежь ценила самовыражение и общительность, уделяя внимание личному удовлетворению, а не объективным достижениям. Такие группы, как университетские братства и женские клубы, добивались подчинения новым правилам для личности своими собственными терапевтическими трюками. Деви-антных молодых людей заставляли участвовать в «сеансах истины», во время которых идентифицировали и анализировали их «нежелательные черты». Затем нарушителя заставляли исправиться, поскольку «групповое сознание братства является сильнейшей вещью. Тот, кто поступает неправильно, позорит не только себя, но и все братство» (P. Fass, 1977).

Таким образом, родители и молодежь не так уж далеко ушли друг от друга, несмотря на неистовство консервативных газет. И тех и других охватила модная тенденция описывать жизнь в психологических терминах и абсолютизировать психотерапию. Родители узнали, что их функция заключается в терапии, воспитании детей, хорошо приспособленных в эмоциональном отношении. Молодежная культура точно так же ценила эмоциональную приспособленность и пыталась достичь ее с помощью собственных терапевтических методов. Основные ценности XX столетия сформировались в 1920-е гг.: быть верным своей «настоящей» личности, выражать «самые глубокие» чувства, «делить» свою личность с группой.

Как раз в то время, когда семья и молодежная культура сражались за новое определение жизни, центрированной на личности, а не на достижениях, антрополог

398 Часть V. Прикладная психология в XX веке

и психолог Маргарет Мид вернулась с южных морей, принеся мудрость идиллического общества, где люди должны очень мало работать и вести мирную жизнь в гармонии и сексуальной удовлетворенности. Как и во времена Просвещения, когда философы почувствовали себя свободными от веков религиозного подавления, возникло страстное желание свободной и легкой жизни — особенно сексуальной жизни, — обнаруженной на Таити. Преданные идее инвайронментализма, философы полагали, что таитянский рай можно построить в Европе методами социальной инженерии. По мере того как интеллектуалы XX в. восставали против викторианской сексуальной морали и крайностей евгеники, они чувствовали себя стоящими на пороге «нового Просвещения», или, как сформулировал Уотсон, «социального Возрождения, подготовки к еще большим изменениям» (цит. по: D. Freeman, 1983). Поэтому книга Мид «Начало века в Самоа» (1928) взволновала их точно так же, как читателей XVIII в. будоражили рассказы первых путешественников о тихоокеанских островах. Один из рецензентов книги Мид писал: «В глубине души у каждого из нас есть окаймленный пальмами остров южных морей... таинственная атмосфера, обещающая свободу и беззаботность... Туда мы стремимся, чтобы найти любовь — свободную, легкую и приносящую удовлетворение» (цит. по: D. Freeman, 1983, р. 97).

Маргарет Мид была молодым психологом и антропологом; она училась у основоположника современной американской антропологии Франца Боаса, оппозицию которого евгенике мы уже отмечали. Боас и его последователи были убеждены, что человеческая природа представляет собой совокупность импульсов, сформированных обществом в личность. Они были согласны с Дьюи в том, что разум представляет собой социальную конструкцию, ничем не обязанную природе, но зато всем обязанную культуре. Подобным же образом, культура представляет собой всего лишь «усугубленную личность», как говорила Рут Бенедикт, еще одна студентка Боаса: личность, будучи полностью сформированной культурой, является образом культуры в историческом индивиде, а культура, слепок личности, является личностью общества. Если евгеники впадали в одну крайность, отрицая любое влияние воспитания на природу, то последователи Боаса впадали в другую, рассматривая культуру как «своего рода механический пресс, в котором большинство индивидов принимает форму».

Путешествуя по Самоа, Мид провела довольно неряшливые полевые исследования и вернулась с описанием общества, которое, казалось, подтверждало концепции последователей Дьюи и Боаса о бесконечно пластичной человеческой природе и предлагало идеальную форму счастливого общества, в котором люди испытывали «совершенное приспособление» к окружающей среде и друг другу. Мид живописала общество, незнакомое с конфликтом поколений, общество, лишенное агрессии, войн, враждебности, глубокой привязанности друг к другу родителей и детей, жен и мужей, конкуренции; общество, в котором родители стыдятся выдающихся детей и гордятся самыми отстающими, которые и задают темп для развития всех остальных. Наиболее привлекательной была идея о том, что самоанцы не видят в сексе ничего греховного и считают сексуальные отношения «прекрасной игрой, разрешенной в любых гетеро- и гомосексуальных проявлениях, с любыми вариациями в качестве художественного дополнения». Избегание самоанцами сильных

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 399

чувств и глубоких привязанностей распространялось на любовь: «Любовь между полами — это светлый и приятный танец... Самоанцы смотрят сквозь пальцы на легкие любовные приключения, но отвергают поступки выбора по страсти, и у них нет места для любого, кто постоянно предпочитает одну женщину или одного мужчину» (цит. по: D. Freeman, 1983, р. 91). По сообщениям Мид, жители Самоа считают ревность грехом и не относятся к адюльтеру слишком серьезно. Мид писала, что до вступления в брак молодежь легко и свободно практикует промискуитет, каждый юноша или девушка вступает во множество легких сексуальных флиртов без серьезных последствий. Формулируя это в научных терминах, один из комментаторов книги Мид отмечал «невинное, странно-безличное, наивное механистически-бихевиористское занятие сексом у беззаботной молодежи далекого Самоа».

Самоанцы Мид обещали разрешить спор 1920-х гг. о соотношении природы и воспитания в пользу последователей Боаса. Главную роль в строительстве нового общества Мид отводила психологам. Комментируя работы Боаса и его студентов, Бертран Рассел, который одобрял бихевиоризм Уотсона, утверждал, что «научный психолог, если ему дать свободный доступ к детям», сможет «легко манипулировать человеческой природой». Психологи и представители других общественных наук призваны стать архитекторами новой западной цивилизации, хорошо приспособленной и гармоничной, эмоционально открытой и сексуально свободной, теплой и поддерживающей, лишенной невротической погони за превосходством. Самоанцы, какими их представила Мид, резко отличались от представителей западной культуры и казались прогрессивистам эталоном Нового Человека, которого предстоит создать.

Но ни то, как консервативные газеты изображали тогдашнюю молодежь, ни то, как Мид изображала самоанцев, не соответствовало действительности. Цитировавшийся выше С. Перельман описал, что на самом деле происходило на студенческих балах: «Я провел вечер, толкаясь в шеренге одиноких кавалеров, умоляя своих знакомых из низшего класса разрешить мне познакомиться с их дамами... Если мы с приятелями хотели хлебнуть немного джина, чтобы согреться, приходилось прятаться в гардеробе и пользоваться карманной фляжкой. Обстановка была довольно скучной и уж точно не напоминала оргию» (1958, р. 239). Дерек Фримен (D. Freeman, 1983) показал, что Самоа весьма далек от сексуального рая, описанного Мид: там есть понятие девственности, изнасилования, агрессия, конкуренция и глубокие человеческие чувства.

Дата добавления: 2015-10-28