Малежику неймется.

Лилипутик.

http://ficbook.net/readfic/1746003

Автор: Save Our Souls (http://ficbook.net/authors/Save+Our+Souls)
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: м,м
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Повседневность, Songfic
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 16 страниц
Кол-во частей: 5
Статус: закончен

Описание:
На дворе девяностые, народ подпевает "Лесоповалу", Сектору Газа, Кино и Юре Шатунову.
Куда не ступишь, реальные пацаны и понятия...
И совсем нельзя, просто невозможно мальчику любить мальчика. Даже если знаешь его чуть ли не с пеленок, даже если он твой самый-самый...лилипутик. А может именно поэтому особенно нельзя, как бы не хотелось.

Публикация на других ресурсах:
Ссыль автору в обязательном порядке.

Примечания автора:
При написании рассказа ни один Малежик не пострадал. (Специальное предупреждение для защитников прав малежиков)

Эта дурацкая песня СОС накрыла не меньше чем Димку!)))

Очень надеюсь уместиться в мини, но краткость не относится к моим талантам.

Лилипутик, в общем-то, приквел к "Только их время", но читать (или не читать)можно независимо друг от друга.

Во всем виноват Малежик!

Во всем был виноват Малежик. Если бы не он, Димка так и продолжал бы слушать раздающиеся из папкиной магнитолы:
"Царь Иван воровал,
Царь Горох воровал,
А потом за ментов
Дочерей выдавал..."
А ночами томно и мечтательно гитарить для местных девок:
"Я куплю тебе дом, у пруда, в Подмосковье. И тебя приведу..."
И даже где-то на задворках мыслеобразов, представлять, что когда-нибудь он действительно купит и даже приведет...
А потом вмешался Малежик.

* * *

Они с батей возвращались с дачи.
Лето было в самом разгаре, по июльски жаркое и ласковое, оно заигрывало с людьми теплым сухим ветерком. И о школе ни думать, ни вспоминать не хотелось. Каникулы и точка!
Потому, когда Димка на въезде во двор заметил смутно знакомую фигуру, лениво бредущую из булочной, не сразу узнал одноклассника.
Из магнитолы раздавался ехидный голос Малежика:
"Лилипутик, лилигном,
Леденец большой как дом.
А у лили-лилипутика
Ручки меньше лютика..."

И Димка неожиданно для самого себя рявкнул в открытое окно "шестерки":
- Лилипутиков, здорОво!
Одноклассник, конечно же, не был ни Лилипутиковым, ни даже просто Лилипутовым. Он был Липатовым, но это дела не меняло. Это после уже Димка во всем обвинил Малежика, а в тот момент ему показалась очень забавной собственная шутка.
Липатов недоуменно обернулся на крик, но ничего не ответил, лишь провожая взглядом, приветственно махнул рукой в сторону проезжающей "шахи".
Казалось бы, мелочь какая, но Малежик оказался настырным. Он ворвался в сознание Димки хрупкой невысокой фигуркой Липатова Мишки и основательно там осел.

"Лилипучий лилипутик
Леденец лизал лиловый,
Кисло-сладкий, сладко-кислый,
В общем, очень леденцовый..."

Казалось, Липатов вообще не подрос за лето, в отличие от сильно вытянувшегося и окрепшего в огородно-трудовых боях Димки.
Тоненький, хрупкий, светленький...
Лилипутик, одним словом.
Малежик тоже так считал и не уставал напоминать об этом с экрана старенького телека, из динамиков радио и даже маминым мурлыкающим пением с кухни: "А у лили-лилипутика ручки меньше лютика..."
Сумасшествие какое-то.

Вообще, Димка любил музыку, и петь любил. Когда на пятнадцатилетие батя ему вручил гитару, счастью не было предела. Пускай это была маленькая "Ленинградка", а не какой-нибудь "Хонор", зато своя собственная. По-началу, даже от нейлона пальцы кровили, а уж когда Миха поставил металл, так и вовсе стер их в мясо. Но не успели ещё нарасти на пальцах мозоли, как местные дворы ознакомились с репертуаром новоявленного гитариста. Он мог и без музыкального образования на лету "схватить" любую мелодию и сбряцать на гитаре. И подпеть, сразу уловив мотив, для него было плевым делом. Но подпевать злополучного "Лилипутика" - это было уже чересур. А ведь Димка уже не раз себя на этом ловил и с нарастающим раздражением отгонял лилипучий образ Липатова.
Чертов Малежик!

* * *

С этим надо было что-то делать, и решительный по натуре Димка следующим же вечером отправился во двор к Липатову. Они не были закадычными друзьями, но с малолетства неплохо приятельствовали, гоняя в казаки и футбол на площадке. А поскольку в младших классах много раз бегали друг к другу приносили домашку во время болезней, то и квартиру найти по памяти не составило для Димки труда.
Дверь ему открыл сам Липатов. Стоя в проеме двери в одних шортах, он воззрился на неожиданного визитера как на чудо света.
Димка же в свою очередь уставился на почти не загоревшее нагое тело приятеля.
- Бля, Мих, тебя че, голодом морили все лето?
Замерший было в дверях Липатов отмер и буркнул в ответ:
- И тебе здорОво, Димон. Не всем же быть дылдами как ты. Чё хотел-то?
- Ну, купаться позвать, жара же. Пошли на речку, тебе вон, даже переодеваться не нужно.
- Не охота.
- Ты чё, Мих, сваришься в квартире сидеть! Погнали, не ссы, захочешь утонуть - не дам, спасу. Первую помощь окажу.
- Пфф! Пиздобол ты, Димон, - скривился Миха. - Лан, ща полотенце найду какое-нибудь и выползу.
- Ты совсем ахуел, Липатов? На улице плюс тридцать, так высохнешь! Погнали!

И они погнали. И гоняли все оставшееся лето.
Каникулы и активный, немного взбалмошный Димон сделали своё дело - ребята все чаще вместе шастали по поселку, валялись на берегу речушки и совершали прочие мальчишечьи дела.
Поначалу, Миха неохотно отвечал на Димкины попытки сдружиться и растормошить его, ему было не до гуляний и подгитарных песен на лавочках. У него оказалось какое-то гипертрофированное чувство ответственности и робости, ранее не замечаемое Димкой.
Кроме Мишки у его мамы была ещё дочка, а поскольку их отца по какой-то причине не наблюдалось уже года три-четыре, если Димка правильно помнил, то все обязанности главы семьи тащил на своих плечах этот лилипутик.
Димка даже удивлялся сам с себя, как он раньше не замечал, что Липатов давно уже не гулял со всеми, а после школы сразу сваливал домой. Он ведь даже не заметил когда их детская дружба сошла на нет, когда они перестали общаться и звать друг друга на улицу. Это получилось как-то само собой, совсем незаметно для Димона. Просто Мишка из друга стал обычным одноклассником. А ведь он никуда не делся, и виделись они каждый учебный день, но НЕ ВИДЕЛИ друг друга. Маленький тихий Липатов для Димки стал "сливаться с кустами".
Так и дальше продолжалось, если бы в Димкину башку навязчивым летне-расслабленным наваждением не влился чертов Малежик.

А у лили лилипутика
Ручки меньше лютика.

Залилипутавшийся Димон.

А потом их настигло 1 Сентября, неизбежное и безжалостное как Терминатор, про которого Димка смотрел кино.
Настигло и ударило по летне-умильному настроению букетами астр и гладиолусов, взволнованными мордочками мелюзги и сонными рылами одноклассников.

Классный час все никак не кончался, класснуха все говорила и говорила. А Миха почему-то сидел впереди с Танькой Фокиной, а не с ним, с лучшим друганом. И плевать, что он всегда там сидел, ведь это было раньше, до Малежика, когда Димка ещё не знал, что Липатов его собственный Лилипутик. А теперь знает об этом, и привычно сидящий рядом Петруха стал раздражать до чесотки в кулаках.
Димка напряженно смотрел, как за другой партой Мишка посмеивался с соседкой. Как склонялись друг к другу их головы, и тряслись от смеха тонкие Михины плечи.
Очнулся, когда подошедшая учительница положила руку ему на плечо и громко, на весь класс, заявила:
- Липатов, заканчивай веселить Фокину, а то Шкинев в тебе дыру взглядом протрет.
Димка в ужасе пытался сообразить, что ответить, как вывернуться из щекотливой ситуации, но язык прирос к небу. Ему показалось, что все поняли, почему он засмотрелся, и надо срочно что-то сказать, чтобы это не коснулось, не запачкало его хрупкого лилипутика. И успокоиться смог, лишь услышав:
- Дмитрий, раз уж ты не можешь не смотреть на Татьяну, налюбуйся на неё впрок после уроков.
Класс грянул дружным гоготом так, что смешливая хорошенькая Танька покраснела и уткнулась лицом в тетрадку. А Миха обернулся и посмотрел на Димку долгим серьезным взглядом, будто спрашивая: "Друг, что это было?"
Успокоить раздухарившихся подростков полностью у учительницы уже не получилось и, махнув рукой, она продиктовала расписание уроков на завтра и отпустила. Первым же вылетел из класса переволновавшийся Димка, перепрыгивая через пять ступеней, он скачками спустился с третьего этажа, схватил в раздевалке пакет со сменкой и рванул на улицу. И уже спустившись со школьного крыльца, услышал вдогонку:
- Димон, подожди! Да подожди ты! - за ним, запыхавшись, гнался Лилипутик. Нагнав притормозившего Димку, он легонько пихнул его в плечо кулаком.
- Слышь, Димон, без обид. Хочешь, садись завтра с Танькой, раз так нравится. Нравится, да? А я сяду назад к Петьке.
Димка с тоской смотрел на друга и молчал. Он сам не понимал, отказывался понимать, что происходит.
- Димон, ты че? Запал? Ну да, она ниче так, нормальная, Танька-то.
- Не, Мих, не хочу. Сам сиди со своей Танькой.
- А че тогда нёсся как в жопу подстреленный?
- Пошли сегодня к Петьке, ему брат подарил кассету с концертом Кино. Прикинь, круто!
- Цоя Петьке? Бля, лучше б он ему порнуху подарил. Хоть немецкий бы подучил, а то кроме "я, я, дастиш фантастиш" нихуя не знает.
Петькин креативный подход к учебе, и жизни в целом, давно уже был притчей во языцех, но парень он был неплохой и Димка им дорожил. Смех разрядил обстановку, и дальше мальчишки уже шли, как прежде, болтая обо всем на свете:
- Что там, на счет свеклы-то классная говорила? Я прослушал.
- Опять припашут через месяц.
- Ну их нахуй с их свеклой, заебали.
- Не, Галинванна сказала, в этом году что-то там платить будут. Я пойду, мне бабки нужны. Ну, бывай, Димон, я к Петьке не пойду. Сестренка болеет, мамке помочь надо. Попрусь в военторг, дома опять жрать нечего.
- Бля, че мне там делать без тебя, с долбоебом этим? Не, я тогда тож не пойду. Встречаемся через десять минут у твоего подъезда, вместе смотаем.

* * *

Лилипучию работу
В три часа начнёт в субботу,
И до пятницы до трёх
Лилипутается, ох.
Лилипутик, лилигном,
Леденец большой как дом.
А у лили лилипутика
Ручки меньше лютика.

Время полетело быстрее конфетного фантика, подхваченного порывом осеннего ветра.
- Защищайтесь, господа!
- Сударь, вы подлец! Всем известно, что это моя куча!
Мальчишки прыгали, фехтуя друг с другом длинной кормовой свеклой, держа её за ботву, оступаясь на истоптанных грядках, падая и дурачась. Грязные и промокшие, но полные веселого ребячьего задора, требующего выход любым способом.
Объявили войну, работающим неподалеку девчонкам и начали закидывать их мелкими свеклинами. Те не остались в долгу и уже в их сторону полетели те же снаряды. Завязался бой под дурашливые выкрики мальчишек:
- Артиллерия, огонь!
- Хозяйка, пули свистели над головой! А свекла у вас над головой не свистела? - ржал Петька, подражая героям "Фунтика"*

Бой был выигран. Девчонки со смехом и визгом отступали дальше в просторы свекольных полей, оставляя Димона, Миху и Петруху одних на добрую сотню метров вокруг.
Свеклу школьники уже повыдергали и теперь, разбившись на крохотные группы, разбрелись по свекольным кучам отделять ботву от корнеплодов. Кто вручную, кто ножом, а Петька как всегда выпендрился, приперся с топориком и весь день лихачил перед девками, размахивая им, будто дрова рубил, а не хрупкую мерзлую листву.
Шла вторая половина дня, и работать никому уже не хотелось. Хотелось жрать, хотелось развалиться и покурить, хотелось слушать смех лилипутика. Этого, конечно же, хотелось только Димке.
Петруха вырезал из свеклы-переростка, фигурку члена с яйцами. Черт его знает, как он умудрился своим тесаком сотворить так ловко и похоже.
- Во! - гордо продемонстрировал ребятам. - Хорош, бля!
- Ну и куда ты его собираешься вставить? - подмигнул Диман.
- Но-но, базар фильтруй, пошляк! Не путай божий дар с яичницей. Фаллическими символами даже древние восхищались. Никуда я его не вставлю, вам подарю. Че ржете, суки. Я может его вырезал как Пигмалион свою Прометею... Ну или кого он там вырезал, я не помню.
Димка с Михой уже в открытую хохотали над обидевшемся "Пигмалионом".
- У меня мож творческий порыв был, ёб, инкарнация, или как там... Сублимация! А вы ржете! Это вам, бля, никого не надо, и вдвоем заебись. А мне трахаться охота, заебался дрочить уже.
- Ну так трахайся, а не словами заумными тут выёбывайся. Кто тебе не дает-то! - всхлипывал сквозь смех Миха.
- Не дает, ёбте! - нахмурился Петька. - Я, может, стесняюсь.
Представив как шумный и неугомонный Петруха "стесняется", они зашлись в новом витке истеричного гогота.
- Бля, ну что ж за друзья такие, а? - простонал творческий членорез и сплюнул. - Ну вас, сидите тут, голубки. Не дам я вам свой... шедевр. Пойду лучше девок пугать. Рюкзак мой сторожите, придурки, в нём портвешок на вечер. С меня "топоры"**, с тебя гитара, Димон. Ко мне ещё пара кентов подтянется с закусью. И только попробуйте мне баб спугнуть, вы у меня тогда и фаллической свеклой не отделаетесь!

Отсмеявшись и убедившись, что остались одни, мальчишки дружно завалились в кучу мягкой ботвы.
Димка сунул в рот "Пегас" и, прикурив, выдохнул:
- Мих, не вздумай сбежать вечером. Всю неделю же пахали, ждали эту пятницу.
- Мне мелкую из сада забирать. И мама сегодня на сутки ушла.
- Не ссы, вместе заберем и мамке моей подкинем. Она рада будет, сам знаешь, ей только дай понянькать, да покормить кого-нибудь. Она и спать её уложит, а мы, если засидимся, у тебя заночуем, можно?
Димон пускал в небо колечки, бездумно пялясь на ленивые облака. Рядом с Мишкой даже помолчать было хорошо. Он глянул в сторону друга и замер - Миха все это время молча смотрел на него. Лежал на расстоянии вытянутой руки и смотрел, не моргая каким-то мутным нечитаемым взглядом. И молчание, вдруг показалось и не молчанием вовсе, а диалогом. Диалогом, смысл которого Димон никак не мог уловить и понять, и это его напугало. Где-то вдалеке раздавались радостные девчачьи визги и Петькины крики, а здесь, сейчас, в куче увядшей свекольной листвы, происходило что-то непонятное. Димка вопросительно протянул:
- Ми-и-их?..
- Да, Димон, сегодня заночуем у меня.
И тут же все пропало - и странная молчаливая беседа, и непонятный взгляд, а Мишка привычно улыбнулся и смахнул с лица блестящую нитку паутины и по-осеннему наглого паучка.

А вечером на лавочках, под забором давно замороженной стройки, они глушили "три топора"** и вместе завывали: "Ходит дурачок по лесу, ищет дурачок глупее себя...".***
Сидящая рядом Танька придвинулась к Димке ближе, но он даже не заметил, потому что в этот момент Мишка протянул руку и таким привычным, но все равно интимным движением, вытащил у него изо рта сигарету и сунул себе, кинув тихо:
- На пару тяг. Оставлю.
Обычные движения, как всегда в их тусе, обычные слова, как все кидают, пуская сигу по кругу и прося оставить покурить, обычная дрожь по Димкиной спине, как и всегда, стоит Мишке приблизиться, прикоснуться вот так, бережно...
И захмелевший Димка, под бульканье разливаемого портвейна, глядя Мишке в глаза, тоскливо затянул:
- Кто вспомнит, тот прости-ит.
Кто вспомнит, тот поймет...

Было тепло, то ли от прижавшегося к боку мягкого девичьего тела, то ли от не менее мягкого взгляда Михи.
- Я как всегда оди-ин,
В моё окно заглянет ночь
Последней каплей дождя,
Я уйду вслед за не-ей.
Твоих бездонных гла-аз
Я так и не смог понять.
Прости, но в этот час
Нет смысла что-то меня-я-а-ать...****

Наверное, надо было закусывать, а то пальцы стали сбиваться с перебора, и простенькое баре на "F" задребезжало. И Петруха тоже что-то задребезжал на ухо Мишке, встревожено косясь на Димку. Плевать на закуску. И на Петруху плевать. Пусть дребезжат, лишь бы Миха не уходил. Не сбежал, как долбаная Золушка домой, как он всегда и делал.
Димон пьяно и неловко отодвинул от себя прильнувшее тельце, мешавшее держать гриф, и лихо завалился с лавки, гулко брякнув гитарой. Последнее, что он помнил, это бравый рык где-то сзади: "Этому столику больше не наливать", и склонившееся к нему Михино лицо.

* * *

В похмельной голове ехидно надрывался Малежик:
"Лилипучий лилипутик
Леденец лизал лиловый.
Кисло-сладкий, сладко-кислый,
В общем очень леденцовый..."

А Димка смотрел на Михины губы и представлял, как тот лижет какой-нибудь пошлый чупа-чупс, или того хуже - его, Димкин "леденец". И "леденец" от этих грез становился почти лиловым и очень даже леденцовым.
Липатов, всю ночь провозившийся с перепившим другом, таская ему в сортир то воду, то таблетки, то сухие салфетки, забылся под утро крепким сном человека, выполнившего свой долг. Ему и во сне не могло присниться, что за мысли сейчас бродили в больной протрезвевшей голове Шкинёва.

Димке казалось, что он сходит с ума. Какая-то невероятно неебическая хрень творилась в его башке и... ну да, в яйцах тоже. И он совершенно не знал, что с этим делать, а уж спросить у кого-нибудь совета, было совершеннейше невозможно. Стыд-то какой, влюбиться в парня. Это ненормально!
Вместе стоять в очереди за молоком для Михиной сестренки, это можно, вместе чинить велик Димону, это нормально, пугать ночами дворовых кошек своим пением дуэтом, это тоже нормально.
А вот чувствовать, как начинает стучать сердце в горле, если Миха притрагивается или что-нибудь говорит, наклонившись к уху, это ненормально. Ненормально просыпаться в испачканных трусах, если приснился лучший друг.

А друг дрых преспокойно и не чувствовал, как склонилось к нему Димкино лицо, как жадно всматривались в него ненасытные глаза, как медленно, чуть вздрагивая, к его бедру прижалось горячее и твердое, отделенное от кожи лишь тонким сатином.
У Димки закружилась голова, но не так, как несколько часов назад над унитазом, а трепетно и сладко.
Закусив от напряжения губу и сжав до боли кулаки, чтобы забывшись не дернуться, не разбудить, не испугать, он медленно шевельнул бедрами, потеревшись пахом о теплое тело. Нежно, аккуратно стал двигаться, чуть теснее прижавшись. А глазами поедом ел дорогое лицо, лаская каждую ресничку, каждый волосок, только-только начавших пробиваться усиков, в истоме зависая взглядом на губах, чуть приоткрытых во сне.
И вдруг Мишка шевельнулся, судорожно вздохнул и повернулся на бок. Димку пробил холодный пот, он в ужасе откатился на край кровати, вскочил и, как был, в одних трусах, метнулся в ванную. Сердце загнанной синичкой билось о ребра грудной клетки, голова по-прежнему шла кругом, пах до боли скрутило напряжение. Димон пустил в раковину воду, стянул трусы и сжал в кулак свой изнывающий "лиловый леденец". Достаточно было вспомнить губы лилипутика и несколько раз передернуть кулаком, чтобы со стоном испачкать себе ладонь и, обмякнув, привалиться к холодной ванне.

Димка мыл руки и пытался понять, что на него нашло, ведь Мишка мог проснуться и что тогда? Чем он думал, когда позволил себе эти грязные касания к другу? Чертов пидорас, пыхтел над Мишкой как грязный извращенец!
В общем, понять все это у Димки не получилось, и он твердо себе пообещал, что к Липатову больше ни ногой!

________________________________________________________

* м/ф «Приключения поросенка Фунтика»
** "топоры", "три топора" - Портвейн 777
*** "Про дурочка" Егор Летов и гр. Гражданская оборона. Альбом "Егор и опизденевшие".
**** к словам СОС не имеет никакого отношения. Песня взята из дворового репертуара времен молодости СОС.

Лилипутику капут, Лилипутику конец...

Лилипутику капут,
Лилипутику конец,
Лили лили лижет лилипут
Леденцовый леденец.
Лилипутик, лилигном,
Леденец большой как дом.
А у лили лилипутика
Ручки меньше лютика.

Никто и не думал, что два закадычных друга разбегутся сразу после школы.
Димка сбежал, нет, не трусливо поджав хвост, а расчетливо и продуманно. Решив, что время и расстояние лечат, и он уедет в город, а поступив в институт, останется жить в общаге. А там уж видно будет, что дальше.

Не помогло. Совсем.

И никуда не делись постыдные мысли и глупая тоска.
Он больше не кусал по ночам подушку, чтобы не выть от безнадежности, не прятал в эту же подушку непрошеные злые слёзы, как весь выпускной год в школе, но и избавиться от лилипутика не смог. Не помогали ни расстояние, ни учеба, ни начавшаяся наконец половая гетеросексуальная жизнь.
Вконец отчаявшийся Димон решился на крайние меры, клин клином выбивать. Раз уж влюбился в парня, так хоть убедится наверняка в том, что пидорас.
Информации было крайне мало, и узнать что-то было сложно. Ни журнал "Здоровье", ни газета "Спид-инфо" ему в этом помочь точно не могли, приходилось собирать слухи и сплетни. Статью-то за гомосексуализм отменили, но менталитет у страны остался прежним. Конечно, Москва это не его крохотный поселок, но и тут прослыть "петухом" никто не стремился.
Варианты с банями и туалетами Димка отмёл сразу, было слишком стремно. Палиться у памятников тоже не решился, можно было нарваться на знакомых. Оставались плешки. И весной, дождавшись тепла, он решился навестить Щуку.
Вечером, одевшись попроще и незаметнее, Димка поехал в Щукинский Лес, выбранный им исключительно за дальность расположения. Ему хватило пару часов побродить по сумеречным тропкам, чтобы понять, ему тут делать нечего. Такие же "прогуливающиеся" мужички не вызывали ровным счетом никаких чувств кроме удивления. А вполне симпатичный парнишка, немногим старше самого Димона, спросивший сигаретку, а затем ненавязчиво предложивший продолжить общение в другой обстановке, остался ни с чем. Все эти чужие, ищущие разовый секс люди, ему были не нужны. А завернув в заросли погуще, чтобы отлить и наткнувшись там на яростно сосущихся и дрочащих мужиков, Димке стало неловко и брезгливо. Ещё хуже стало, когда ему жестами предложили присоединиться. Забыв, зачем его вообще занесло в эти кусты, он рванул к метро.
Глупо было надеяться, что так он сможет излечиться от тяги к Липатову, но попытаться надо было.

* * *

На каникулы Димон вернулся домой и узнал, что в мае лилипутика забрали в армию. Целых два года он его не увидит. Мишкина мама сказала, что когда узнает, куда его отправят после учебки, то даст адрес.
Димон был в смятении - поехать к Михе, чтоб увидеть его - хотелось, но пропалится же со своей влюбленной мордой, подставит друга перед сослуживцами. И не докажешь потом, что Миха нормальный пацан, а это только он, Димон, пидар. Опустят Миху, превратят его службу в ад. Нет, нельзя ехать, он не имеет права так рисковать другом.
Писать письма? А что писать-то, что зубрит матан? Что сегодня светит солнце, а вчера была гроза? Бред. Пиздец, ему даже написать нечего Михе, кроме как о своей ужасной любви.
Димка рычал от злости и бессилия, от собственной неправильности, мешающей ему жить и подставляющей под угрозу жизнь дорогого ему человека.
За неделю каникул так извелся, что даже мама с батей заметили. И как-то вечером мама, робко взяв его за руку, спросила:
- Дим, ты чего такой? Случилось чего?
- Маа-ам!
- Значит, влюбился, - мама улыбнулась. - Так веди к нам знакомиться.
- Вам не понравится.
- Тогда женись! И нам некуда будет деться, примем! - влез отец. - Или что, несчастная любовь, как в мамкиных сериалах? Твоя возлюбленная Хуинита не может подарить своё сердце, потому что ваши чувства осудят её гордые честные мексиканские предки?
Батя добродушно усмехался, даже не догадываясь, насколько он был недалек от истины.
От страшной и постыдной истины, от которой у Михи в груди все горело и ныло.
Но своими словами он невольно подал идею, как можно уберечь Миху от своего безумства. А может и самому полегчает, отвлечет.
И Димка принял решение - надо жениться.

Проблем с кандидатками не было. Он был парень видный, и в Москве телки липли, даже несмотря на его провинциальное происхождение. На телок хоть и вставало, к Димкиному облегчению, но в ЗАГС не тянуло. Совсем. Ни с кем.
Вот тут-то и подвернулась Фокина. Веселая общительная Танька выцепила его на улице по дороге в булочную, и они разговорились. Оказалось, она тоже учится в Москве, снимает с сокурсницей комнату, и домой тоже на каникулы вернулась. Димка слушал её в вполуха и тоскливо думал, что, наверное, это судьба. Совершенно не интересующая его Фокина, подходила почти по всем пунктам кроме двух. Первый пункт - она не Липатов, но с этим уже ничего не поделать, а второй пункт надо было проверять лежа.
И Димка решился.
И Танька проверку прошла, даже несмотря на явную неопытность. А пока Шкинев устало дымил сигаретой, даже умудрилась трогательно ему признаться в любви ещё со школы.
Димон молчал.
Он убивал в себе Лилипутика.

"...Лилипутику капут,
Лилипутику конец..."

* * *

Димка курил, стоя у входа в банкетный зал заводской столовой. В зале вовсю шли песни и пляски, а счастливая раскрасневшаяся новобрачная принимала поздравления, прижав к груди разноцветные ползунки с шуршащим содержимым.*
А Димон выкроил минутку подымить без суеты.
"Почему, - думалось ему, - именно осень мне покоя не дает? Почему-то другим сезонам до меня дела нет, и только осень, раз за разом вмешивается в мою жизнь. Осенью, я про Мишку понял, осенью и уехал от него в Москву, а теперь вот, свадьба. Осенью".
К вечеру заметно похолодало, и желающих курить на улице, кроме жениха и свидетеля не было.
Свидетель - Петька - дымил рядом, а поскольку на его долю выпало выпить с каждым из гостей, да ещё и из туфли Танькиной хлебать,** то освежиться на воздухе ему было не лишне.

Явно не лишне, потому что, кинув окурок в урну, он вдруг сжал Димкины плечи крепкими темными от машинной смазки пальцами, и пьяно заговорил, дыша ему в лицо:
- Не ожидал от тебя, Димон. Не ожидал. Нет, я понимаю, не моего ума это дело. И вообще, совет тебе, да любовь... Но, бля, Дим! Ладно, бабу бросить... Но ты ведь не бабу, ты ведь Мишку... Сначала сбежал в Москву эту свою, теперь вот, Танька... Мишка вернется из Армии, а ты женат. Каково ему будет, а?
- Петь, ты о чем ваще?
- Я, Дим, может и клоун для всех, но со зрением и мозгами у меня всё путем. А то, что я молчал весь год, пока ты на Миху оленьими глазами таращился, так то не от слепоты, а от того, что видел как тебя колбасило. Ты всё "Лилипутик, Лилипутик...", а сам по съебам...
- Петрух, ты пьян.
- Как фортепьян! Только пока ты, Шкинев, в Москве граниты грыз, я тут с твоим Лилипутиком оставался!
В голове у Димки все поднялось и взбаламутилось. Он, подскочив, схватил Петруху за грудки и прижал к стене.
- Что? Что ты сказал?!
- А то и сказал! Ты уехал, а он на завод устроился, ему семью кормить надо было! Ты там в своей Москве тусил, не позвонил даже ему ни разу. А я тут его в человеческий вид приводил, чтобы мать не дай-то Бог чего не заподозрила. Он же не баба какая, брошенная. Он же... Мишка! Наш... Твой Мишка! Пьян я, пойду я от греха... Таньку хоть не того... Поцелуй от меня её.

Димка стоял, как пришибленный. Петруха, вздорный-задорный-придурошный Петруха всё знал. И что же получается, что он и про Мишку сказал... Мишка что же, его Димку, тоже что ли?..
Димка застонав, схватил рукой и дернул себя за волосы. Не помогло, не перекрыло. Боль в груди была сильнее. Пути назад не было, и он принялся тушить этот пожар свадебной самогонкой.
Что было дальше он не знал, память услужливо остановилась на этом моменте и поприветствовала его, уже женатым второй день.

А гости были то ли слишком тактичны, то ли не придали значения, потому никто ему так и не рассказал, как он, на ночь глядя, еле стоя на ногах, собрал приехавших на свадьбу однокурсников и старых приятелей и орал под гитару возле стройки "Гражданку":
- А свою любовь я собственноручно
Освободил от дальнейших неизбежных огорчений.
Подманил её пряником, подманил её пряником,
Изнасиловал пьяным жестоким ботинком
И подвесил на облачке словно ребенок
Свою нелюбимую куклу... Свою нелюбимую куклу-у...***

Ну, мало ли, кто как с холостяцкой жизнью прощается. Не дрался же, по бабам не рванул и то молодец, повезло Татьяне с мужем. Не понятно было только одно, при чём тут Малежик, и в чем его Шкинёв обвиняет, да ещё и матюками кроет после каждой стопки.
Но этим тоже никого не удивить, мало ли, что с пьяну-то причудится.
А свадьба вышла знатная, и пара хорошая, единогласно решили гости, расползаясь по домам пьяные и довольные.

Новобрачные вернулись в Москву, и началась жизнь семейная, с учебой, работой и ощущением обреченности.

А потом, через пару лет, конечно же, осенью, был звонок от Петрухи.
Коротко и ясно - Липатов тогда вернулся и всё узнал. Неделю не просыхал, а потом уехал на заработки на Север. И вот вчера прислал Петьке приглашение на свадьбу.
Значит так и надо, так и должно быть.
А то, что в груди заныло, так не привыкать. Лишь бы Михе хорошо было.

"Лилипутик, лилигном,
Леденец большой как дом.
А у лили лилипутика
Ручки меньше лютика..."

_______________________________
* - свадебная традиция: гости кидают деньги в ползунки того цвета, какого пола желают молодоженам первенца. Ползунки(или колготки), соответственно розовые, красные или голубые, синие.
** - свадебная традиция: свидетель, неуглядевший, что у невесты украли туфельку, должен после выкупа из этой туфельки выпить.
*** - "Русское поле экспериментов" Е.Летов и Гр.Об.

Малежику неймется.

- Па-ап! Ну давай быстрей! Ну, опоздаем же, пап!

Снова первое сентября, снова надо идти в ту же школу. Только теперь надо вести в первый класс Максимку.
Димка боялся идти, боялся снова увидеть знакомые школьные стены и впасть в воспоминания. Прошел почти десяток лет, но шрамы ныли. И он трусливо тянул время, стоя у зеркала. Он бы и вовсе не пошел, сославшись на работу, но сынишка, такой маленький и серьезный, в темном костюме на размер больше нужного, умоляюще смотрел, поторапливая.

Все прошло гладко, даже тосковать не пришлось - просто время на ностальгию не хватило. Когда же все речи были высказаны, все песни были спеты, все гладиолусы, розы, орхидеи были почетно вручены учителям, Димка расслабился и, взяв за руку своё вертлявое сокровище, вышел из школы. И совсем не подумал, что проказница осень не могла не поиздеваться над ним. И потому, выходя из ворот школы, он оказался совершенно не готов к тому, что почти столкнулся нос к носу с Липатовым. Оба встали и замерли соляными столбами, неверяще глядя друг на друга. Удивленные супруги замерли рядом, а Танька, узнав, обрадовано кинулась обнимать Мишку.
- Димка, ты глянь кто это! Липатов, сто лет тебя не видели!
Мишкина жена была более сдержана, удивленно рассматривая незнакомую ей парочку и прижимая к себе двух ребятишек.
- Привет, привет, Танюш. Ты совсем не изменилась. А я и не знал, что вы с Димой вернулись в поселок.
- Да мы только недавно, этим летом вернулись. Купили квартиру в новостройке, чтобы рядом с предками, но не с ними. В том самом доме, у которого вы в юности песни горлопанили, - Танька задорно подмигнула.
А затем дружелюбно обернулась к Мишкиной жене.
- Липатов, знакомь.
- Это Елена, моя жена, Светланка и Ванюшка. Ленок, это мои одноклассники - Татьяна и Дима.

- Ой, ну что же мы стоим. Пойдемте, по пути поговорим. В этом году как никогда повезло с первым сентября. Такой день и удачно выпал на пятницу. А давайте, что ли посидим у нас, отметим и встречу, и первый класс? Леночка, вы не против, нет? Я очень рада!
Танюха радостно щебетала всю дорогу до Мишкиного дома.

Димка шел молча, ведя за руку сынишку и, уставившись на Миху, удивлялся, почему он уже не лилипутик? Почему он стройный, но высокий, почти с него, с Димку, ростом? Почему он, черт подери, так хорош, так... аж сердце задергалось.

Они встали у Липатовского подъезда, Лена повела детей к бабушке. Таня отвлеклась на сына. Мужчины остались один на один.
Первым опомнился Димка. Медленно, как по минному полю, подойдя к Михе, он протянул руку.
- Ну, здоров, Мих.
Миша, проигнорировав руку, шагнул ближе и обнял за плечи.
- Здорово, Дим, здорово.
И вдруг дружеское тисканье переросло во что-то большее, в судорожные тиски, в бешеное напряжение. Накал был такой, что было ясно обоим, взрыв неминуем. И он не заставил себя ждать.
Миха первым оторвал руку и, сжав кулак, двинул Димону в плечо. Тот ответил таким же ударом. Миха повторил, и завязалась потасовка. Быстрая, резкая, как электрический разряд, пробежавший между мужчинами.
- Шкинев!
- Липатов!
- Шкинев, сука!
- Липатов, бля-я! Ли-ли-па-тов!
Прекратилась стычка так же резко, как и началась.
Вышедшая из подъезда Лена, и не сразу понявшая, что происходит, Татьяна, ничего не успели сообразить и в шоке уставились на своих обнявшихся мужей, с почему-то влажными глазами.
И тихая Михина жена вдруг выдала:
- Определенно надо выпить.
Танька лишь кивнула.
- Ни хрена себе встреча закадычных. Ну что, пошли, драчуны. Дома все готово.

А потом были светские беседы, застолье и пьянка. Димка с Михой разговаривали как приличные и пили. Толкали тосты за своих жен и детей, и пили. Рассказывали где как жили и пили. Травили байки и пили. Вспоминали школьные годы и пили... и пили... и пили...
Нажрались оба в зюзю. И сквозь фильтр алкогольного дурмана уже не видели ничего и никого вокруг, кроме друг друга. Не видели и не слышали, как сдружившиеся жены друг перед другом извинялись за их состояние:
- Таня, простите, Бога ради. Он у меня вообще-то не пьющий, даже не знаю, что такое нашло на него. И драка эта днем...
- Что ты, Леночка, что ты! Я сама в растерянности. Со дня свадьбы не напивался, а тут... Кто бы мог подумать, что он так по Михе скучал.
- Надо бы мне своего домой тащить, пока на своих двоих стоит.
- Ой, Ленусь, а давай их у нас положим? Сын у свекрови, а у вас детки дома, ещё испугаются. Сейчас постелем им в большой комнате, и пусть отсыпаются. А сами со стола уберем и чайку попьем, с тортиком.

Ничего этого Димон с Михой уже не слышали. У них был свой собственный, длинный и серьезный разговор. И всю серьезность и значимость этого диалога могли понять лишь они сами.
- Чё ж ты... Чё... А-а? - вопрошал Миха.
И Димка ответил на этот сокровенный вопрос: "Почему же ты тогда не подошел ко мне? Почему не сказал, Дим?", честно ответил, без обиняков:
- Я ж, бля... Пиздец просто, Мих. Ты ж ваще! Я ж за тебя... Ух!
"Я просто был молодой и глупый. Я растерялся тогда и не смог подойти. Я за тебя волновался, времена-то какие были".
- Да я ж тебя... Ты че...
"Неужели ты не видел, как я бегал за тобой, как ждал, что ты скажешь, что я не выдумал себе всё это про нас".
- Яя-я... Ммиих...
"Я влюбился и не видел дальше своего носа. Мих, я такой придурок!"
- О... Ба-а...
"Оба придурки, Димк, оба".

* * *

Димка смотрел на спящего Миху, и в голове, как вживую, качались весы. Как у Фемиды в руках, покачиваясь и накреняясь то в одну, то в другую сторону. И ему вдруг стало невыносимо тревожно, потому что на одной стороне весов был Миха, его вновь обретенный Лилипутик, и все его терзания и надежды, а на другой стороне весов находились Татьяна и Максик. С этой чаши на него смотрела преданная спутница и маленький родимый первоклашка. Нахлынули воспоминания - как беременная Танька, стоя у зеркала, с ужасом спрашивала: "Ты же не разлюбишь меня, Дим, круглую такую?", как он в первый раз проходил испытание сменой испачканного подгузника. Как упрашивал, стоя на коленках: "Максик, верни папе ключики. Отдай, сынуль, а то папа на работу опоздает", а Макс заливисто хохотал и закрывал глаза "прячась" от Димки. Встала перед глазами и вчерашняя серьезная мордочка.
И Димка понял, что на его весах висят не чаши, а мечи.
И какая бы сторона не перевесила, она острием вонзится в сердце, в его жизнь, разрубая всё без возможности вернуть обратно.
И сейчас, глядя на Миху, такого близкого, такого долгожданного, он боялся увидеть его глаза. Боялся, что тот проснется и надо будет сделать выбор.
Миха открыл глаза и, глядя на дернувшегося Димку, спокойно попросил:
- Только не сбегай. Даже не думай, что я позволю тебе удрать, как тогда.
- Не сбегу, Мих.
- Вот и хорошо, - Миша протянул руку и, ухватив Димона за запястье, притянул ближе к себе. - Димк, я не могу бросить семью. Они ни в чем не виноваты. И их я тоже люблю.
- Я понимаю, Мих. Я своих тоже люблю.
Мишка помолчал и спросил:
- А как тогда?
Димка вдруг успокоился. Вытянув свободную руку, прижал к себе за шею Мишку, лоб ко лбу, и уверенно ответил, глядя в любимое лицо:
- Придумаем, Мих.

А из вещающего с кухни радио, благосклонно напевал вездесущий Малежик:
"Ты мне нравишься... И это мне не нравится,
А под руками клавиши поют мотив любви.
Ты мне нравишься... И это мне не нравится,
Пройдусь с тобой по краешку над пропастью молвы.

Прогулки по тонкому льду - прогулки по минному полю,
И вот на свиданье к тебе я иду, несу свою радость и боль.
На счастье или на беду ты сделала шаг мне навстречу,
И вот на свиданье к тебе я иду в холодный сентябрьский вечер..."

Конец;)

* * *

Весеннее солнышко ласково светило в окно, выгодно оттеняя вальсирующую в его лучах пыль. Из кухни доносился звон чашек и женские смешки.
- Лен, наши чё, опять бухать собрались?
- Ага. Теперь они это рыбалкой назвали.
- Так они же недавно ездили рыбачить.
- Миша говорит, то "последний лёд" был. А сейчас надо успеть на "открытую воду" до нереста, рыбнадзора боятся.
- У рыбнадзора нерест?
- У Щуки. Хотя, судя по нашим охламонам, впору подумать, это у них нерест.
- Ленусь, а может они, того, на сторону глядят? Не позвонит ли нам потом, как в анекдоте, какая-нибудь беременная форелина? Раньше хоть с Петрухой шлялись, а с этой зимы, так и вовсе вдвоём...
- Да брось, Танюх. Мой и по юности не ходок был, а сейчас-то и подавно.
- Да и мой тоже, до этого дела никогда шибко охоч не был. Бухают они там, ясен пень.
- Во-во! Да пусть выпивают, не запойные же, в будни, вон, ни глотка. Зато возвращаются довольные, спокойные. Ну не умеют они по-другому отдыхать, пусть уж как могут. Мне мой так прямо и заявил: "Мы лучше по-нашему, по-русски, трудовые стрессы снимать будем. А вы у нас женщины продвинутые, утонченные, вам можно и по Европам". И при этом ножкой так жалобно пошаркал, как только он умеет.
- А и правда, Ленок, что мы без них не сможем что ли? Вон на Новый Год как славно отдохнули. Так, собирайся, пошли в турагентство. Зря что ли нам Петькина жена на всех загранпаспорта по-бырому справила?
Дамы покидали чашки с чаем и резво слиняли из дома.

А довольный Димка набрал заветный телефонный номер.
- Ну что, как там наши, всё сидят?
- Норм. Твоя лапа - умница, быстро оценила перспективы. Моя Танька её уже куда-то утащила, так что готовь баблосы на какой-нибудь Ебипет.
Довольный смех, раздавшийся из динамика телефона, стоил любых денег, любых стратегий, любых...
- Ну что, значит в выхи на Истринское, а как спровадим, жди меня у себя с вещами.
- Я жду, Мих, ты же знаешь. И это, захвати там...
- Снасти?
- Ага, снасти...для анального лова. Как тут твоя сказала - нереститься будем!

"А у лили-лилипутика
Ручки меньше лю-ти-ка..."

Дата добавления: 2015-10-23