О диктатуре пролетариата

Понятие «диктатура пролетариата» непосредственно выводится из классического марксистского учения о классах и классовой борьбе как движущей силе развития общества и о государстве как орудии в руках господствующего в нём класса. Диктатура пролетариата, согласно классическому марксизму, это тип государства, устанавливающийся в результате пролетарской революции и служащий для проведения в жизнь классовых интересов пролетариата, в том числе, при необходимости, и насильственным путём. Здесь, казалось бы, всё просто. Была эпоха, когда существовали феодальные государства – органы классового господства, классовой диктатуры феодалов, отражавшие и проводившие в жизнь интересы этого класса. Затем их сменили государства буржуазные – органы классового господства, классовой диктатуры буржуазии. Наконец, приходит момент, когда в результате обострения классовой борьбы эксплуататорские классы оказываются свергнуты и во главе государства и общества оказывается ранее угнетённый класс – пролетариат. Согласно законам классовой борьбы он уничтожает старое государство, служившее органом диктатуры эксплуататорских классов, и взамен него создаёт новое государство - государство, которое призвано отражать и приводить в жизнь его интересы; отражать его волю и при необходимости навязывать эту волю всеми способами вплоть до насильственных. Основная задача этого государства, как и всякого другого государства – это поддержание господства правящего класса и подавление враждебных классов. В этом состоит сущность государства как органа классовой диктатуры. Поскольку политическая власть завоёвана пролетариатом, то следовательно создаваемое в результате этого завоевания государство становится государством диктатуры пролетариата. Таковы общие теоретические истоки происхождения понятия «диктатура пролетариата» в классическом марксизме.

Однако, если картину приблизить, если начать более подробно разбирать смысл и механизм государства как органа классового господства, классовой диктатуры, то выясняется вот что: Как правило в истории классовую диктатуру посредством государства осуществляет не сам класс как таковой, то есть не широкие слои его представителей, а его, так сказать, политический авангард. Возможны при этом и исключения, когда практически весь личный состав правящего класса находится в роли авангарда, непосредственно осуществляя государственную власть. Это характерно, например, для раннефеодальных государств и для феодальной раздробленности. Однако обычно всё же авангард выделяется из общей массы господствующего класса. Более того, иногда этот авангард по происхождению к господствующему классу может и не относится, что не мешает ему отражать интересы этого класса. Истории известны, например, многие императоры самых разных империй, вышедшие родом из крестьян или иных низших классов.

Авангард отличается от широких слоёв соответствующего класса лучшей оформленностью и организованностью и лучшим осознанием интересов данного класса, в том числе интересов не непосредственных, а более или менее перспективных.

Таким образом, для выявления смысла понятия «диктатура пролетариата» необходимо прояснить смысл и содержание таких категорий как классы, классовая борьба и понять соотношение между классом и его авангардом.

Классы в марксизме – это большие группы людей, занимающие определённые места в том или ином способе производства и в соответствующих ему производственных отношениях. Соответственно, классовая борьба – это борьба на основе интересов этих больших групп людей. Борьба за отстаивание этих интересов. При этом для того, чтобы борьба с полным правом могла считаться классовой (а не борьбой каких-то иных социальных групп – партий, движений, организаций, просто приверженцев разных идейных течений) необходимо, чтобы интересы, за которые она ведётся, были более или менее осознаны как более или менее непосредственные более или менее широкими представителями соответствующего класса. То есть, с точки зрения исторического материализма невозможно назвать классовой в полном смысле этого слова борьбу за такие интересы, которые 1) хоть действительно объективно и существуют, но ещё не осознаны, не поняты в качестве своих собственных более или менее широкими представителями данного класса; 2) хоть, может быть и осознаются массами, но являются слишком отдалёнными, отнюдь не непосредственными интересами, интересами не первой и не второй, а может быть десятой или двадцатой важности; интересы, которые, быть может, уже граничат с идеалами. Широкие массы, как показывает практика, не могут вести хотя бы более или менее упорную борьбу за такие интересы. Борьбу за них могут вести лишь узкие группы убеждённых активистов. Называть такую борьбу классовой борьбой значит очень сильно лукавить по отношению к историческому материализму. Такое «лукавство», правда, зачастую является оправданным с точки зрения агитации и пропаганды, но люди, считающие себя марксистами, не должны обманывать сами себя и забывать о научности.

Далее, классовую борьбу могут вести как непосредственно более или менее широкие массы данного класса (забастовки, народные ополчения и т.д.), так и авангардные представители данных широких масс, выражающие их более или менее осознанные более или менее непосредственные интересы. На практике эти две формы очень часто соединяются: массовые движения возглавляются теми или иными партиями, организациями, лидерами. Это – наилучшая форма организации классовой борьбы, которая сулит ей наибольший успех. Так произошло и в 1917 г. Партия большевиков выдвинула такие лозунги, которые нашли живой отклик в широких массах поднявшихся на борьбу классов рабочих и крестьян. Лозунги «Мир народам!», «Фабрики рабочим!», «Земля крестьянам!» отвечали самым непосредственным, глубоко осознанным интересам широких масс этих классов, что и позволило соединить мощнейшую энергию этих масс с решительностью, активностью, идейностью, грамотностью революционного авангарда и в результате уничтожить старую эксплуататорскую систему. Старое государство, выражавшее интересы эксплуататорских классов, было уничтожено; начато создание нового государства – государства, призванного выражать интересы пролетариата и беднейшего крестьянства. Формой классовой борьбы пролетариата становится, таким образом, государственная власть, принадлежащая его революционному авангарду. Но к государственной власти, как к форме классовой борьбы, применимы все те же соображения, те же критерии, что и к другим формам классовой борьбы. Государственная политика может считаться выражающей интересы того или иного класса, только в том случае, если эта политика более или менее осознаётся как более или менее необходимая более или менее широкими представителями соответствующего класса. Когда государственная власть оказывается в руках экономически господствующих, эксплуататорских классов, проблем здесь обычно не возникает. Эти классы, в силу своего общественного положения обладающие меньшим численным составом, относительно высоким уровнем образования и культуры и, как следствие, более тесной смычкой с собственным авангардом, как правило, в основной своей массе хорошо осознают свои как непосредственные, так и более отдалённые классовые интересы. Это осознание, если и отстаёт от осознания представителей их классового авангарда, то, как правило, не столь уж серьёзно. По этой причине авангард эксплуататорского класса, в руках которого непосредственно находится государственная власть, проводя свою политику, как правило, встречает её одобрение со стороны более широкой массы представителей этого класса. Бывают, конечно, исключения и какие-то частности и здесь. Так, уже Маркс в таких произведениях как «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» и «Классовая борьба во Франции» блестяще описал ситуации, когда государственная власть как бы возвышается над требованиями различных классов и в силу этого проводит относительно независимую политику от этих классовых требований.

Благодаря вышеописанным свойствам эксплуататорские классы обладают большими возможностями влияния на свой авангард и контроля над ним. В тех случаях, когда авангард отрывается от своего класса, последний, как правило, находит способы либо одёрнуть его, либо же отбросить и заменить на новый. Способы эти могут быть различными: это может быть и кровавый переворот, и импичмент, и мирное конституционное переизбрание. Всё это не раз происходило с императорами, королями и царями. Это же происходит и с президентами и премьер-министрами.

Для того чтобы иметь возможность такого контроля над своим авангардом эксплуататорские классы вырабатывают специальные органы и организации. Примерами их могут быть древнеримский сенат, феодальные съезды, торгово-промышленные палаты, ассоциации и союзы предпринимателей. Силу и реальную значимость этим органам и организациям придаёт не формальное, установленное законами их существование, а реальная экономическая и силовая власть, которая находится в распоряжении их участников. Плюс содержащаяся ими идеологическая обслуга: церковь, писатели, философы, телевидение и т.п. Если авангард вдруг «забылся» и почувствовал себя слишком уж самостоятельным – представители господствующих классов аккумулируют все эти ресурсы и тем или иным путём проводят замену этого авангарда.

Таким образом, когда мы говорим, например, о диктатуре буржуазии – то это не пустой звук. За этими словами кроется реальная сила буржуазии именно как класса с его осознанными классовыми интересами и с массой конкретных способов реализовывать эти интересы. Авангард здесь действительно, по общему правилу, является лишь слугой, лишь выразителем воли господствующего класса.

Принципиально отличается ситуация в тех случаях, когда политическая власть эксплуататорских классов свергнута, и непосредственное управление государством переходит в руки авангарда эксплуатируемого класса, в том числе пролетариата. Вероятность расхождения политики этого авангарда с требованиями его класса становится гораздо более высокой. Первейшие непосредственные интересы такого класса в самый первый период после взятия государственной власти очевидны. Они воплощаются в жизнь авангардом и при этом разделяются и осознаются широкой массой вчерашних угнетённых. Эти интересы: силовое, политическое и экономическое подавление вчерашних эксплуататоров и угнетателей, обеспечение и защита элементарнейших прав трудящихся, перераспределение собственности и изменение прочих экономических отношений в пользу последних.

Но вот с момента захвата государственной власти прошло уже определённое более или менее длительное время. Первоочередные, неотложные мероприятия, необходимость которых была всем очевидна, выполнены. Наступает время следующего этапа мероприятий революционной власти. И вот с этими мероприятиями уже возникают проблемы. Во-первых, необходимость этих мероприятий уже не столь очевидна широким массам трудящихся ввиду невысокого образовательного уровня последних, наличия у них всякого рода предрассудков, доставшихся в наследство от старого режима. Во-вторых, многие из таких мероприятий по аналогичным причинам начинают восприниматься этими широкими массами как в той или иной степени враждебные им. Это и необходимость поддержания дисциплины, выполнения тех или иных общественных и государственных обязанностей, борьба с реакционными формами общественной жизни, поддерживаемыми, однако, общественным сознанием этих широких масс. Кроме того, широкая масса пролетариев и крестьян после революции продолжает заниматься своим подчас нелёгким трудом. Их экономическое положение улучшается не так очевидно, как, например, у буржуазии после буржуазной революции. В связи с этим у многих из них в некоторой степени наступает разочарование в революции. То, что получили, оказалось не столь велико по сравнению с тем, что ожидалось.

Известно, например, что в ходе реализации лозунга «Заводы рабочим» эти самые заводы действительно перешли под контроль рабочих в лице фабрично-заводских комитетов, избранных из рабочих данных предприятий. Так вот, некоторые из этих фабзавкомов, посовещавшись, принимали решение, что завод такое-то время работать не будет, так как рабочим надо заниматься какими-то своими делами: домашними делами, огородами и т.д. Такой диктатуры пролетариата большевики допустить конечно же не могли, ибо это грозило окончательной дезорганизацией хозяйства.

Далее, по мере разрастания гражданской войны пришлось отказаться от сугубо добровольного набора в Красную Армию. Набор, в том числе и из рабочих, начался принудительный, и далеко не всегда рабочие этому были рады.

Или вот примеры из области религии. Особенно это относится к революциям в некоторых восточных странах, таких как, например, Афганистан. Пришло к власти революционное руководство, затеявшее реформы в интересах освобождения широких масс рабочих и крестьян. Это освобождение включало, конечно же, освобождение от религиозных и прочих мракобесных традиций. Однако широкие массы эксплуатируемых оказались слишком привержены этим традициям и освобождаться ни в какую не желали. Попытка их освободить, руководствуясь их же интересами, привела к тому, что они против освободителей восстали. Вот что бывает, когда «классовые интересы» самим этим классом не осознаются, а навязываются авангардом.

Итак, более или менее постепенно начинается расхождение между потребностями широкой массы пролетариев и политикой революционного сознательного идейного авангарда. Чем более отсталыми являются эти массы, тем быстрее начнётся это расхождение и тем большим оно будет. А свергнутая власть позаботилась о том, чтобы эти массы были отсталыми. Потребности дальнейшего развития только увеличивают этот разрыв. Победа революции в одной стране в империалистическом окружении неизбежно означает той или иной степени острую блокаду и прочие враждебные акции со стороны этого окружения. Чтобы эффективно противостоять этому необходима сильная армия, мощная промышленность, развитое сельское хозяйство. Притом всё это надо создать в короткий срок и практически из ничего. Для победивших угнетённых классов это означает новые лишения, затягивание поясов, перенапряжение сил. Далеко не все представители этих классов обладают столь высокой сознательностью, чтобы добровольно и безропотно принимать эти лишения. Безусловно, огромную роль, особенно на первых порах, играет революционный энтузиазм, а также агитация и пропаганда. Однако, чем дальше длится это перенапряжение (а оно, как показывает история, длится долго), тем растёт элементарная усталость – и физическая, и психологическая. Ширится фундаментальное противоречие: революция затевалась ради улучшения жизни рабочего класса, причём принципиального улучшения, а в результате потребности этой революции ведут ко всё большим жертвам со стороны того же рабочего класса. Поневоле возникают вопросы: «когда же, наконец, мы сможем в полной мере воспользоваться плодами нашей победы?» Председатель Мао говорил: «три года упорного труда – десять тысяч лет счастья». Упорный труд длится и три, и тридцать, и больше лет. А счастья всё не видно!

Делает своё дело и вражеская пропаганда, которая, умело обыгрывая всё это, начинает находить отклик в массах трудящихся. И вот, наступает такой момент, когда возникающее брожение приходится сдерживать с помощью органов государственной безопасности. Пролетарскому авангарду приходится применять к пролетариату такие меры как запрет на забастовки, уголовная ответственность за нарушения трудовой дисциплины и т.д. Становится всё труднее разобраться, кто же в действительности слуга, а кто хозяин. Понятие «диктатура пролетариата» становится всё более условным.

Какой-либо возможности реально влиять на авангард пролетариат не имеет. Вернее даже так: в тех случаях, когда пролетариат имеет такую возможность, это в итоге оборачивается против революции и заканчивается победой не пролетариата, а капиталистов. Известно, например, что польская «Солидарность» была рабочим профсоюзом. Поэтому, чтобы обеспечить развитие революции сознательный авангард как раз и отсекает реальную возможность такого влияния. Все действительно классовые – в изначальном смысле этого слова - органы и организации пролетариата, существовавшие в начальный период после победы революции, либо распускаются, либо полностью подчиняются революционному авангарду. Это происходит с фабзавкомами, с профсоюзами, с советами. Если бы этого не произошло, ни о какой победе красных в гражданской войне говорить бы не пришлось. Понятно, что во всей огромной России имелось огромное количество советов, в которых рабочие, а тем более крестьяне демократическим путём избрали бы вовсе не большевиков, а кого угодно. Верить в обратное - в то, что поддержка большевиков была чуть ли не единодушная – это чудовищная наивность и незнание ни истории, ни основ социальных наук. Могли ли большевики допустить это, не потеряв революцию? Не могли. Советы без коммунистов существовали у нас с конца 1980-х до 1993 г. Понятно, что в это время набирала силу отнюдь не революция, а контрреволюция. Поэтому попытки создания советов без коммунистов в более ранний период большевиками тут же пресекались.

Таким образом, чтобы обеспечить продолжение «диктатуры пролетариата» авангард вынужден был реальные рычаги власти пролетариата отключить. В этом заключается коренное отличие «диктатуры пролетариата» от диктатуры любого эксплуататорского класса. В отличие от последних, пролетариат по своему экономическому положению не имеет возможности в течение более или менее длительного периода перед лицом своего авангарда жёстко отстаивать именно свои интересы в точном смысле этого слова. Большевики, и в том числе Ленин, называли такие интересы цеховыми. Они предвидели и опасались возникновения такой ситуации, когда эти цеховые интересы придут в слишком большое противоречие с политикой революционного авангарда. Троцкий, например, писал: «Если бы условия сложились так, что пролетариату пришлось бы нести слишком большие жертвы…, если бы рабочий класс пришёл в течение ряда лет к выводу, что во имя поддержания своей политической диктатуры он вынужден идти на слишком большое классовое отречение, - это подсекло бы советское государство с другого конца.»[1] Опасения эти сбылись.

В тех случаях, когда данное противоречие достигает своей остроты, оно может быть разрешено тремя способами:

1) установление более или менее радикальной диктатуры более или менее революционной бюрократии, сохраняющей лево-революционную социальную перспективу. Для примера здесь, видимо, можно упомянуть сталинский режим или КНДР.

2) Установление диктатуры вчера ещё революционной бюрократии, постепенно демонтирующей революцию (СССР при Брежневе, современный Китай)

3) Победа рабочих, демократических сил (в кавычках или без кавычек – в общем-то неважно), которую тут же оборачивает в свою пользу разного рода контрреволюция (восточная Европа, особенно ярко на примере той же Польши, бывший СССР)

Естественно, на практике эти три варианта как-то между собой могут комбинироваться, особенно первый и второй.

Теоретически возможный четвёртый вариант – победа над бюрократией и установление революционного режима, о возможности которого много говорят троцкисты и анархисты - в действительности никогда не встречался, и реальность его представляется весьма маловероятной.

Помимо этого подхода – подхода с точки зрения непосредственных осознаваемых классовых интересов - есть и другой подход к проблеме. Он достаточно неплохо разработан в послереволюционных работах Ленина. Отталкивается этот подход от потребностей послереволюционного строительства во всех областях жизни общества. Столкнувшись с этими потребностями и задачами, большевики установили, что для их реализации необходим определённый уровень знаний, определённый культурный уровень, который у широких масс отсутствует. Огромное внимание Ленин в своих работах уделяет необходимости подъёма этого культурного уровня, усилению сознательности, развитию народного образования, культурной революции. Он прямо указывает, что если эта задача не будет решена в массовом порядке, поголовно, то революцию не ожидает ничего хорошего. До тех пор, пока культурный и образовательный уровень масс не поднят – смешно и говорить о способности этих масс реально управлять государством. На деле это управление осуществляет революционный авангард при помощи контролируемых им специалистов из интеллигенции и даже из свергнутых классов и групп. Вот ещё одно принципиальное отличие «диктатуры пролетариата» от диктатуры господствующих классов. Капиталисты или феодалы тоже используют для своей диктатуры различных специалистов из интеллигенции. Однако это интеллигенция буржуазная или феодальная, выращенная буржуазным или феодальным обществом, обладающая буржуазным или феодальным сознанием как изначально ей присущим, связанная с классами буржуазии или феодалов тысячами связей, зачастую общим образом жизни, общими привычками, уровнем потребления, личными связями. «Диктатура пролетариата» же вынуждена использовать эту же самую, то есть в значительной степени чуждую ей интеллигенцию. Даже самый добросовестный её представитель, родившись и сформировавшись в дореволюционной интеллигентской среде, обладает массой таких качеств, которые, даже независимо от его желания отделяют его от класса пролетариев, которому он отныне должен служить. А соответственно – осознанно или неосознанно мешают ему выполнять волю своих новых «диктаторов». Это обстоятельство также не способствует реальному содержанию понятия «диктатура пролетариата».

Из изложенного следует, что говорить о диктатуре пролетариата в России да и в любых других странах можно лишь весьма и весьма условно.

Понятие «диктатура пролетариата» было выведено классиками марксизма из общей марксистской теории классов и классовой борьбы по аналогии с диктатурой буржуазии или любого другого эксплуататорского класса. Однако практика показала, что закономерности, по которым строится диктатура эксплуататорских классов, не работают при попытке построить диктатуру классов эксплуатируемых. И причины этому – как было показано выше – не какие-то субъективные факторы, а сами сущностные отличия эксплуататорских классов от эксплуатируемых.

[1] Л.Д. Троцкий. Наши разногласия/Коммунистическая оппозиция в СССР, т. 1, М., 1990 г., с. 140

Дата добавления: 2015-07-08