Типичная славянская могила

Этот основной обряд дополнялся и усложнялся рядом других обычаев, которые мы сейчас рассмотрим.

Тело умершего выносили из дому не через двери, а через специальный пролом, сделанный для этой цели, очевидно для того, чтобы душа, пожелавшая возвратиться, не нашла обратно дорогу. Подтверждением этого обычая может служить, например, вынос тела князя Владимира в Берестове в 1015 году, а также большое количество позднейших пережитков этого обычая. 10 При выносе тела и в течение всего пути до кладбища родственники провожали умершего хвалебными речами, а также плачем женщин (жалением). Причем сопровождающие иногда исцарапывали себе лицо ногтями, наносили себе раны, остригали волосы. Эти причитания являлись уже не выражением истинного горя от потери умершего, а обрядовыми, аффектированными, ритуальными стенаниями. Любопытно, что во многих славянских странах этот обычай полностью сохранился до наших дней, а на Балканском полуострове и в России для этой цели до сих пор нанимают специальных женщин-плакальщиц, называемых покайнице, наркаче, плакальнице, жалеющие, плачки. Такие плакальщицы до недавнего времени нанимались также и в Моравии и Словакии. Этот плач и причитания женщин являются в некоторых местах настолько существенной частью погребального обряда, что без них погребение просто невозможно, хотя в то же время оно допускается без церковного обряда. Существование этого обычая в древней Руси подтверждено Киевской летописью под 945 и 969 годами, а у поморян и поляков он засвидетельствован Эббоном и Кадлубеком 11. Вместе с тем царапание лица и нанесение себе ран подтверждается древними известиями только на Руси, в Польше и в Чехии. 12

Кульминационным пунктом погребального обряда была добровольная или вынужденная смерть оставшейся жены покойника, а иногда и дружины, ему служившей. Об этом свидетельствует ряд древних известий, имеющихся у Маврикия и Льва Мудрого о южных славянах и у Титмара о поляках. Особенно важным в этом отношении является сообщение св. Бонифация, содержащееся в его послании к королю Этибальду. 13 Что касается восточных славян, то ряд арабских писателей указывают на тот же обычай и у них; о женах воинов Святослава в 971 году под Доростолом пишет Лев Диакон. 14 Но наиболее яркое, полное драматизма описание такой «добровольной» смерти жены знатного русского воина где-то на Волге оставил Ибн Фадлан. При чтении его у нас, однако, возникают некоторые сомнения: действительно ли Ибн Фадлан рассказывает здесь о славянке и о славянском обычае, поскольку его русский воин, очевидно, сам норманского происхождения. 15 Археологических подтверждений этого обычая найдено мало, и они носят неопределенный характер, так как нельзя доказать, какой смертью умерли женщины, останки которых временами находят в могиле рядом с останками мужчин.

В действительности «добровольная» смерть, разумеется, не всегда была добровольной. Обычно, особенно в знатных семьях, смерть жены являлась неизбежным следствием устойчивой традиции, согласно которой такая смерть должна была наступить. Женщину, выразила ли она добровольно свое согласие или была выбрана для этой цели, как это красочно описывает Ибн Фадлан, перед тем как вести на костер, опаивали и таким путем добивались того, что она уже не оказывала сопротивления на костре. Обычай этот, разумеется, не является чисто славянским и засвидетельствован у ряда соседних со славянскими народов: у германцев, литовцев, пруссов, фракийцев, скифов и сарматов. 16 Однако отсюда не следует делать вывод, что этот обычай был перенят именно у них. Он является старым наследием индоевропейского периода. Принесение в жертву господину наряду с женами юношей, коней и собак являлось неизбежным следствием только что описанного обычая и также засвидетельствовано у славян. 17 Интересную особенность этого обычая отметил еще Масуди: в жертву приносилась не только жена умершего мужа — когда умирал неженатый молодой человек, то в жертву приносили девушку, обеспечивая ему таким образом для загробной жизни жену, которой он не имел при жизни. 18 Этот посмертный брак являлся весьма интересным доказательством веры в загробную жизнь, и я не сомневаюсь, что в некоторых обычаях, сохранившихся до сих пор у славян при похоронах молодых людей и девушек, мы должны усматривать пережитки, связанные с этим обычаем, правда, уже значительно ослабленные. Это всегда отголоски свадебных обрядов 19.

Другой интересной особенностью древнеславянского погребального обряда является погребение в ладьях. Обычай класть тело умершего в лодку и сжигать его вместе с ней либо насыпать над несожженной ладьей могильный курган часто встречается у северных германцев и балтийских финнов. В частности, известны находки лодок в скандинавских могилах. У славян погребения в ладьях очень редки, и если встречаются, то только на востоке (засвидетельствованы они как письменными источниками, так и археологическими находками, однако последние подтверждены недостаточно), и поэтому весьма вероятно, что этот обычай перешел от указанных выше соседей, в частности, под влиянием скандинавских русов. Кроме того, он засвидетельствован на Руси только в отношении княжеского рода. 20 Первоначально ладья, несомненно, означала всего лишь судно, представленное для загробной жизни. Чем пользовался умерший на этом свете, то же должно было быть в его распоряжении и на том свете.

Также под чужеземным влиянием, но на этот раз античным, к славянам в конце языческого периода перешел обычай класть в могилу деньги на дорогу в загробный мир. Это, несомненно, античный обол, дававшийся умершим для Харона, обычай, проникший к славянам по нижнему Дунаю или с берегов Черного моря. Даже в беднейших гробницах древнего Пантикапея, как правило, имеются медные деньги.

У славян этот обычай укоренился настолько глубоко, что многочисленные следы его мы не только находим в погребениях X и XI веков, но он удерживался и много времени спустя; более того, славяне во многих местностях еще и теперь вкладывают деньги умершему в рот или в руку, не понимая первоначального значения этого обычая 21. Так поступают, например, в восточной Моравии, Словакии, на Украине, в Белоруссии, в Польше и на Балканах.

Пользуясь случаем, я хотел бы одновременно отметить, что «мертвый» по-древнеславянски — навь, и это слово одновременно означало и загробный мир вообще. Некоторые лингвисты искали в этом слове еще один отголосок упомянутого античного влияния, связывая его с греческим ναύς, латинским navis и имея в виду лодку, на которой Харон перевозил души умерших на тот свет. 22 Хотя эту связь и нельзя отрицать (в древнем чешском и польском языках мы имеем nav, náva также и в значении лодка), этот лингвистический вопрос все же следует оставлять открытым. Столь же возможно, что старославянское навь не связано с navis, но происхождение его древне-индоевропейское, так же как и готское naus и литовско-латышское navit, nave. 23

Неясно и происхождение обычая хоронить мертвых в санях или привозить умерших на санях к могиле, даже если погребение происходило летом. В русских источниках, по которым этот обычай нам только и известен, имеется несколько сообщении о том, что тела умерших князей Владимира, Бориса, Глеба, Ярослава, Михаила, Святополка (Х-ХП века), хоронились ли они зимой или летом, привозились к месту погребения на санях. 24

Более того, люди, ожидавшие своей смерти, готовили себе для погребения сани, а старое русское выражение «сидеть на санях» означало то же, что и «быть перед смертью». 25 Этот обычай еще долго удерживался в России и на Украине, а в Карпатах он бытует и до сих пор; имеются известия о подобном же обычае в Словакии, Польше и Сербии. 26 В сани всегда впрягались волы.

Поскольку же этот обычай распространен также и у финнов и среди некоторых урало-алтайских племен, возникает законный вопрос: является ли он местным, славянским, или же заимствован славянами у соседних с ними народов? По всей вероятности, обычай везти тело покойника на санях является все же местным как у славян, так и у финнов и связан с характером русской земли, а также с тем, что сани были на Руси древнейшим видом транспорта. На вопрос о том, где возник обычай класть в могилу сани, нельзя дать удовлетворительный ответ.

Весьма интересной и существенно важной подробностью древнеславянского погребального обряда является также погребальное празднество, так называемая тризна и связанный с нею пир (пиръ, страва).

С полной достоверностью тризна засвидетельствована только у восточных славян, однако известия, которыми мы располагаем в отношении остальных славян, дают право не сомневаться, что тризна была известна всем славянам. Подробного описания того, что, собственно, представляла собой тризна, нет, однако сопоставление различных дошедших до нас известий дает все же возможность восстановить истинную ее картину.

Первые страницы летописи рассказывают только о том, что племена радимичей, вятичей, северян и кривичей совершали над покойником тризну (применяют термин тризну творити) до того, как его сжигали; там же, под 945 годом, мы читаем, что княгиня Ольга справ ляла тризну над могилой Игоря, но что позднее она сама, став христианкой, повелела над ее могилой тризну не творить. Значительно больше сведений о тризне мы находим в русском источнике «Житие Константина Муромского», источнике хотя и более позднем, но содержащем много древних традиций. В нем наряду со словом «тризна» упоминается также делание бдыну (бдынъ) и битва. 27 О языческих погребальных празднествах упоминают и польские хроники, но термин «тризна» в них не приводится. Не употребляет его и Саксон Грамматик в описании погребения, которое устроил своему умершему брату славянский князь Исмир. 28 В чешских источниках слово «тризна» хотя и является inferiae, placatio mortuorum, записанным между чешскими глоссами в словаре «Mater Verborum» (XIII век), но глосса эта является подделкой 29. Зато к чешской «тризне», очевидно, относятся празднества, о которых упоминает хроника Козьмы Пражского (III, I). Князь Бржетислав в 1092 году наряду с другими запретил особые празднества в честь умерших: «item sepulturas, quae fiebant in silvis et in campis, atque scenas, quas ex gentili ritu faciebant in biviis et triviis, quasi ob animarum pausationem, item et iocos profanos, quos super mortuos suos inanes cientes manes ас induti faciem larvis bachando exercebant».

Уже из этих сообщении видно, что тризна была не одним лишь погребальным пиршеством, но и чем-то другим, каким-то празднеством драматического характера (scenas faciebant et iocos profanos induti faciem larvis), главной частью которого было представление битвы, на что, помимо слова «битва» в «Житии Константина Муромского», указывает как этимологическое значение слова «тризна», связанное с чешским trýzniti, польским tryznić в значении «бить кого-то», так и значение слова «тризна» в церковнославянских источниках, где оно в переводах соответствует греческому στάδιον, άθλον, άγων, παλαίστρα (тризновати — pugnare, тризникъ — pugnator). 30

Все это вместо взятое показывает, что при погребениях, а позднее и во время празднеств в честь мертвых проводилась состоявшая из символических движений праздничная игра, главным моментом которой была военная сцена (состязание), сопровождавшаяся бряцанием оружием, криками и военными песнями. Разумеется, это не было воспроизведением какой-то битвы, в которой некогда участвовал умерший, или воспоминанием о ней, так как вся игра, очевидно, имела магическую подоплеку. Это был бой со злыми духами с целью отогнать их. Еще Иоанн (Ян) Менеций упоминает в XVI веке, что при погребении в западной Руси мужчины с мечами в руках кричали слова: «gey, geythe, begoythe peckelle», неправильная транскрипция которых лучше всего может быть истолкована как «бегите, бегите, пекельни» (то есть демоны). Подобных пережитков сохранилось много 31 Употребление масок, очевидно, также было связано с представлением о действующих здесь злых духах

Пиршество, следовавшее после тризны, называлось пиръ либо страва Последнее слово очень интересно еще и тем, что оно упоминается уже в связи со смертью Аттилы в Венгрии в 453 году, свидетельствуя одновременно и о том, что подданные Аттилы в средней Венгрии должны были быть славянами 32 Иордан говорит, 33 что над гробом Аттилы был устроен обильный пир, который называется страва (stravаm super tumulum eius, quam appellant ipsi, ingenti comessatione, concelebrant), — то есть употребляют славянский термин, и поныне означающий пищу и засвидетельствованный в древних чешских и польских источниках XIV и XV веков, специально в значении погребального пира. 34

Погребальные пиры, устраивающиеся с подобным же расточительством и обилием еды и меда, засвидетельствованы с древнейших времен также и у других славян, 35 и, как известно, до сих пор у всех славян принято гостям, прибывшим на похороны, преподносить еду или по крайней мере крепкие напитки В Белоруссии при этом и по сей день хозяин и гости угощают небольшим количеством еды и напитков 36 также и души предков, которых призывают и благодарят за то, что они угостились обращаясь к ним и молясь им так, как, очевидно, и тысячу лет назад. 37

Подобным же образом, как и во время самих похорон, умершие чтились совместно в дни, посвященные поминовению мертвых Непосредственных известий об этом со времен язычества дошло не много, 38 однако о живучести этого обычая (не только у славян) свидетельствует лучше всего то, что как восточная, так и западная церковь включила эти дни в число церковных праздников и, несмотря на все свои попытки, не смогла лишить славян древних языческих атрибутов, к которым в первую очередь относится обычай приносить на могилы пищу для умерших, а также различные драматические игры, а зачастую и разнузданные празднества, устраивавшиеся при этом Насколько еще сильно удерживаются языческие представления в самых глухих славянских областях Балканского полуострова, где до сих пор сохранилось еще много таких дней, посвященных памяти умерших, носящих самые различные наименования, 39 видно, например, из того, что в Сербии священник в отдельных местностях не только сам кладет еду на могилы, но даже заклинает злые души умерших не возвращаться обратно В Болгарии подобным же образом на сороковой день после смерти священник окуривает могилу умершего и в сделанное отверстие наливает воду и кладет еду 40 Вообще же можно сказать, что у католиков древний обычай кормить на кладбищах умерших исчез полностью или же оставил после себя незначи тельные следы, в то время как у православных болгар, сербов и русских этот обычай погребальных пиршеств на кладбищах сохранился в неприкосновенности.

Из празднеств и игр, устраивавшихся славянами в честь душ умерших, заслуживают упоминания и так называемые русалии и радуницы, о которых мы будем говорить еще раз в VI главе. Русалии, являвшиеся на Руси явным пережитком язычества, во многих случаях засвидетельствованы уже в XI веке. Против них ополчились светские и церковные христианские князья. Радуницы в древний период славянства не засвидетельствованы, 41 но как праздник умерших распространены по России, куда так же, как и русалии, проникли под греко-римским влиянием. Оба эти праздника свидетельствуют также и о сильном влиянии, которое оказывала на славян римская культура со времен империи. Оба названия — античного происхождения: русалии от rosaria, rocalia (римский праздник роз), а радуница от r¸οδώνια, h¹μέρα τw½ν r¸όδων 42; и хотя, как следует предполагать, славяне и до этого имели свои дни поминания умерших, свои задушницы, поминки, dziady и т. п., все же не подлежит сомнению, что они переняли не только новое название, но и переняли сами празднества точно такими же, какими они видели их у греков и римлян.

Остальные погребальные обряды не столь важны и не имеют такого значения.

Возжигание огня на могилах, которое упоминается только с XV века, является, очевидно, уже лишь отголоском первоначальных костров, на которых когда-то сжигались покойники. 43 То же значение, очевидно, имеют и кострища, которые находят в различных слоях могил ХІ-ХІІ веков рядом со скелетом, либо над ним, или под ним. Иногда трудно решить — то ли это костер, на котором готовилась пища для погребального пира, то ли это только пепел от огня, зажженного в память умершего. Следует все же полагать, что огонь, разводившийся на могиле умершего, служил и для той, и для другой цели.

Современный славянский фольклор сохранил следы еще ряда обычаев, которые в своей основе и по своему характеру относятся к периоду язычества. Это, например, обычай открывать окна, для того чтобы душа умершего могла улететь, вынос покойника таким образом, чтобы тело его не коснулось порога, обычай бросать камни и ветви через плечо и запрещение оглядываться назад при возвращении с кладбища, обычай облекаться в траурные одежды (вывернутые наизнанку), пробивать мертвое тело колом, сжигать солому на пути, делать для выхода души отверстия в гробу, бросать камни на могилу и т. д. 44

Необходимо, однако, указать, что известные мне источники сведений о подобных обычаях в древнее время не содержат, не подтверждаются археологическими данными. Источники также ничего не го ворят и об обряде очищения, который совершался после возвращении с похорон при помощи огня или воды, и об обычае изгонять возвратившуюся в дом душу умершего, выметая комнату метлой или размахивая в воздухе топором. 45 Обычай надевать маску на лицо покойника у славян не засвидетельствован, хотя он и был распространен у их соседей. 46

Формы могил и кладбища

Настоящий раздел главы о славянских погребениях посвящен подробностям устройства могилы, собственно насыпи над ней, затем положению трупа в могиле, ориентации его по отношению к странам света, погребальному инвентарю и т. д. Обо всем этом, насколько древние источники и прежде всего, разумеется, археология дают для этого материал, я подробно написал в моей книге «Жизнь древних славян». Как в конце первого тысячелетия выглядели славянские могилы in situ, мы знаем по многим тысячам могил конца первого и начала второго тысячелетия47. Однако в данном обзоре восстановить все подробности невозможно. Поэтому не остается ничего другого, как отослать читателя к этому труду, а здесь удовлетвориться лишь изложением важнейших черт, характерных для всего славянства IX— XI веков.

До V века до н. э. мы не знаем могил, которые можно было бы назвать бесспорно славянскими, и это относится не только к спорному вопросу о полях погребальных урн на территории между Эльбой и Вислой, но и к области между Вислой и Днепром, где уже на основании историко-лингвистических данных мы помещаем славянскую прародину и где археологическая непрерывность древних и более поздних могил до сих пор не установлена.

Только с V-VІ веков мы можем с полной уверенностью говорить о славянских могилах на всем пространстве, заселенном славянами, причем сначала о могилах с трупосожжением, а затем, с X века, и о могилах с трупоположением. Обычно оба вида могил, даже самые бедные, были при всей их простоте самой различной конструкции, но общий тип их и форма сохранялись.

Когда тело покойника в соответствии с описанными выше обрядами доставлялось к месту погребения, то, если сохранялся еще обычай сжигать трупы умерших, его клали на костер и сжигали. Такой костер находился или тут же возле места, выбранного для могилы, или же возле кладбища на общем кострище. Пепел, оставшийся от костра и сожжения покойника, собирали и клали (в урнах или без них) на поверхность земли или выше, на могильную насыпь. В позд нейший период подобным же образом труп умершего укладывался на поверхность земли, либо выше, на могильную насыпь, либо — чаще всего — в глубокую четырехугольную яму.

Сама могила (mogyla, gomila), называвшаяся на Руси тюрко-татарским словом курган, kurhan48, была различной высоты, в среднем примерно 1-2 метра. А. Спицын полагает, что сравнительно большая высота русских курганов свидетельствует о влиянии скандинавских русов, которые на своей скандинавской родине возводили высокие курганы. В действительности русские курганы, хотя и здесь есть исключения, относительно высоки, особенно если их сравнить с невысокими могильными насыпями западных славян. 49 Однако образцы высоких курганов славяне видели уже задолго до прихода русов у своих южных соседей — скифов и сарматов, проникавших на территорию славян, 50 и я полагаю, что лишь особо высокие курганы на севере России, в Новгородской губернии, так называемые сопки, созданы под скандинавским влиянием 51. Основная форма кургана обычно округлая или в более древнее время, и главным образом в кривической Руси, продолговатая (так называемые длинные курганы, по терминологии русских археологов). Иногда на кургане устанавливались еще и столбы, на которые ставились урны, 52 или определенным образом укладывались камни, или же, наконец, строились какие-нибудь столики либо небольшие навесы и домики, где душа умершего могла бы отдохнуть; у поморских славян упоминаются также какие-то бревна (fustes) — колья, которые клали на могильный курган 53. Наконец, в более поздний период под влиянием печенегов и половцев славяне начали устанавливать на курганах вытесанные из камней изображения умерших. 54 Часто вокруг кургана вырывался небольшой ров, а основание кургана местами обкладывалось большими камнями.

Внутри могильной насыпи, которая состояла иногда из нескольких хорошо различимых слоев, насыпанных, очевидно, не сразу, а в несколько приемов во время праздников задушниц, за исключением обложенного камнями самого погребения, как правило, ничего не удается обнаружить. Однако на востоке, как над урнами, так и над несожженными трупами, местами строились специальные навесы на столбах или даже деревянные срубы, образцы которых славяне, по всей вероятности, видели при строительстве скифо-сарматских курганов. Помимо этих различий, внутреннее устройство кургана изменяется еще больше в зависимости от того, производилось ли захоронение покойника на уровне земли или же выше уровня, в насыпи или, наконец, в яме под курганом. 55 Этим вопросом много занимались русские археологи, пытавшиеся найти в этих различиях особенности отдельных племен. Со своей стороны полагаю, что эти различия не племенные, а хронологические. Первоначально там, где славяне стали насыпать высокие курганы, ямы стали исчезать, а затем их снова ввело христианство. Однако могилы с глубокими каменными камерами и ведущими к ним коридорами, так же как и могилы хазарского или аланского типа, мы у славян вообще не встречаем.

На западе вследствие того, что христианское вероучение запрещало насыпать над могилами курганы, христианские могилы с самого начала потеряли высокую насыпь, превратились в обычные могилы и с тех пор стали сосредоточиваться вокруг первых костелов. На востоке, однако, курганы строились еще долго. Только на севере, в Новгородской земле, мы видим, что курганы начиная с XI века также начинают исчезать и напоминают о себе лишь обычаем обкладывать могилу большими камнями. С течением времени количество камней на могилах уменьшается, а размеры их увеличиваются, пока, наконец, могила не стала обозначаться лишь четырьмя-пятью крупными булыжными камнями. Местное наименование таких могильников, являющихся типичными для ХІІ-ХІV веков, — жальник (от слова жалети) 56.

Дата добавления: 2015-07-08