Верховье Тапайос, 2 января 1904 года

«Подходит к концу наше пребывание в этом захолустном месте. К стыду своему, должен признаться, что мне отчаянно не хватает относительных удобств Сантарема, но кто будет читать этот журнал, кроме меня? У нас закончились запасы засоленного мяса. Наши проводники взяли каноэ и отправились вверх по течению, где находится небольшая деревушка, чтобы купить какой‑нибудь еды, но все, что им удалось привезти в лагерь, – это тощий цыпленок и немного фруктов. Их старания в рыбной ловле оканчивались почти ничем – теперь я понимаю, почему все жители поселении капитана Артуро такие худые, – даже рыбы здесь водится значительно меньше, чем в главной реке. Однажды мы ели ввосьмером одну рыбину, передавая ее по кругу, и, хоть она была не маленькая, справились с ней очень быстро.

Эрни определил, что колики у меня в животе из‑за запора, и это неудивительно. Мне так не хотелось заниматься своим делом, что поневоле мой организм отказал. И чтобы избавиться от этой неприятности, потребовалось что‑то из ряда вон выходящее. Представьте мой ужас, когда однажды днем появился Жоао с обезьяной: маленьким милым существом с длинной шерсткой и белыми ладошками – whaiápu‑saí, как называют ее туземцы. Жоао убил ее до того, как принести в лагерь, видите ли, из приличия – чтобы мы не слышали, как она кричит. Он нес ее, держа за хвост, который обвязал вокруг шеи – получилось подобие ручки. Когда Жоао подходил к лагерю с сияющей улыбкой, сначала показалось, что он размахивает чем‑то вроде дамской сумочки. Ближе к вечеру он стал палить ее шерсть на огне, и мне пришлось покинуть лагерь. Без шерсти она еще больше походила на крошечного человеческого ребенка. Ее ручки были так похожи на детские, что мне показалось – они тянутся ко мне, точно так же тянули ко мне руки дети кабокло, выпрашивая монеты. От этой мысли у меня расстроился желудок, и следующие полчаса я провел, сидя на корточках в подлеске – подальше от лагеря, от обезьянки и от красных муравьев. По крайней мере, это избавило меня от запора.

Я не смог заставить себя есть обезьяну – для меня это равносильно тому, чтобы есть ребенка. Местные жители иногда приручают таких обезьян и держат у себя – я видел, как они сидели на плечах у многих туземцев. По общим отзывам, питомцы из них не очень приятные: совсем не такие игривые, как можно было ожидать, скорее имеют склонность вести себя угрюмо – но мне кажется, это еще больше делает их похожими на людей. Все остальные были слишком голодны, так что ели это мясо. Эрни бранился, говорил, что нужно поддерживать силы или я заболею, но я не думаю, что несколько дней без нормальной еды будут так уж вредны для меня. В самом деле, я немного похудел с тех пор, как приехал в Бразилию, – если судить по одежде, которая стала свободнее, – но пока не о чем беспокоиться. В этом смысле нам очень повезло, и я уверен, скоро все наладится.

Прошла уже неделя, как торговец шляпами Жозе покинул нас. Утром мы проснулись, а его уже не было. Даже Эрни, жившим с ним в одной хижине, не слышал, как тот ушел, впрочем, в этом нет ничего необычного – вероятно, накануне вечером он был пьян и храпел так, что и не мог что‑либо слышать.

И только когда Жозе ушел, мы вдруг поняли, что не видели у него ни одной шляпы.

Завтра мы отправляемся в Сантарем. Мы исчерпали все возможности для сбора материалов в этом месте – по крайней мере, настолько, насколько могут вытерпеть наши организмы. Знаю, это позор – великие натуралисты месяцами жили в верховьях реки, а мы едва выдержали пару недель. Мне кажется, я самый чувствительный из всех – даже Джордж, которому, казалось бы, комфортно только среди цивилизованных людей, почти совсем не жаловался, вопреки моим ожиданиям.

По‑прежнему нет никаких признаков существования моей бабочки – люди, которых мы встречали в этой местности, никогда не слышали о ней. Я уже начинаю отчаиваться, думая, что все напрасно и что в результате моего путешествия по Амазонке я останусь всего лишь с небольшой коллекцией симпатичных насекомых и собственным драгоценным телом, покрытым всевозможными укусами. Мне не удалось избежать атак мерзких огненных муравьев, и наше пребывание здесь периодически ознаменовывалось криками участников экспедиции. Эрни ужалили даже в лицо, почти в самый нос – из‑за этого он стал похож на клоуна. И сейчас я торжественно даю себе слово, что больше не соглашусь жить в лагере, расположенном в таком опасном месте. Я бы стерпел аллигаторов и змей – а вот при мысли о невидимой угрозе со стороны притаившихся насекомых меня озноб пробирает до костей».

Дата добавления: 2015-07-08