Благодетельный сон

Однажды, когда я возвращался домой из далекой отлучки, накануне Нового года, сильная вьюга захватила меня в степи: усталые лошади, увязая в сугробе по самую грудь, едва тащили нашу повозку. Крутившиеся в воздухе хлопья мокрого снега залепляли глаза, и, наконец, мы окончательно сбились с дороги. Так прошел не один час утомительного блуждания по снежным равнинам наудачу, пока отдаленный собачий лай не обнаружил нам соседства человеческого жилья. Мы направились на него, и вскоре перед нами обрисовались темные очертания какого-то помещичьего хутора. Нас гостеприимно встретил владелец, отставной кавказский офицер старых времен: он познакомил меня со своим семейством, состоящим из его жены, пожилой дамы, с необыкновенно кротким и приятным выражением лица, и двух взрослых сыновей, приехавших из столицы к нему погостить на праздники. Все они оказались очень добрыми людьми, а потому понятно то удовольствие, с каким я, обогревшись с дороги, сидел в кабинете Александра Николаевича, так звали случайного хозяина, и за стаканом чая беседовал с ним перед жарко топившимся камином, который невольно заставлял забывать о бушевавшей на дворе непогоде. Сначала разговор наш ничем не отличался от беседы людей, недавно познакомившихся, но затем он принял характер более откровенный и задушевный, причем речь зашла о случаях более или менее замечательных, которые когда-либо совпадали в жизни каждого из нас с праздником Нового года.

«Что же касается до меня, – сказал Александр Николаевич, – то двадцать два года тому назад Новый год ознаменовался для меня таким обстоятельством, которое останется в моей памяти не столько по исключительности происшедшего, сколько потому, что дало мне возможность постичь всю неизмеримость милосердия Божиего к падшему человеку, уже намеревавшемуся наложить на себя греховную руку». Я попросил его поделиться со мною воспоминаниями, и вот что он мне рассказал:

«Прежде всего следует вам сказать, что вы видите перед собой человека, много лет сомневавшегося в бытии Божием. На первый взгляд казалось бы весьма естественным, что жизнь, исполненная ежедневных лишений и боевых опасностей, какова была моя в эпоху покорения Кавказа, должна была бы выработать во мне воззрение, что «без Бога ни до порога», однако далеко не так было на деле, и, с детства наслушавшись и начитавшись всевозможных людских бредней, отвергавших существование Бога, Церкви и всего святого, я был неверующим человеком в полном смысле этого слова. Но вот Всевышнему угодно было послать на мою долю такое испытание, которое совершило спасительный перелом в моем нравственном недуге. Случилось это так.

По выходе из полка я поселился в нашем уездном городе, где, вступив в брак с настоящей моей супругой, я зажил спокойно и счастливо; судьба послала мне лучшую из женщин, и единственным темным пятном на нашем семейном небосклоне было мое неверие, и жену мою, истинную христианку, крайне печалило мое духовное заблуждение. Часто, в минуты моих кощунственных выходок, удалялась она из комнат в спальню и перед иконой Богородицы со слезами умоляла Ее вразумить заблудшего мужа.

Так прошло несколько лет. У нас было уже двое детей, – вот эти самые молодцы, которых вы сейчас видели, – как дошла до неба молитва моей кроткой подруги. На третий день Рождества мы находились вместе с ней на одном званом вечере, и последний был уже в самом разгаре, как вдруг послышались крики: «Пожар, горим!» Мы все высыпали на двор, но тревога оказалась напрасной: тем не менее от испуга и холода – жена была в одном лишь легком платье – она почувствовала себя нездоровой, и я поспешил с ней восвояси; ночью у ней сделался жар и бред, но к утру она немного успокоилась и заснула.

На следующий день я отлучился по своим делам, а когда вернулся домой – представьте всю тяжесть моего горя – жены моей уже не стало! Да! Смерть порвала безжалостно нить этой драгоценной для меня жизни... В том не могло быть сомнения; прибывший врач подтвердил факт, да к тому же печать мертвенности, лежавшая на восковом челе усопшей, ясно свидетельствовала о моей утрате. Я не стану здесь утомлять вас описанием всего, что последовало после, а скажу только, что с той минуты, как покойницу положили в зале, я впал в безграничное отчаяние; утешение святой молитвы мне было недоступно, ничто не могло изменить случившегося, и я решил покончить все счеты с жизнью.

Удалившись к себе в кабинет, я провел всю ночь перед праздником Нового года в приведении в порядок своих имущественных дел, и письмом к одному нашему родственнику вручал участь своих детей его попечению; вслед за этим я вынул из своего стола револьвер, и одно только слабое нажатие на спуск отделяло меня от вечности, как вдруг осенила меня следующая мысль: решение мое неизменно, весь вопрос заключается только во времени... Почему же не обождать мне какой-нибудь один-другой день, почему не побыть еще с дорогим прахом? а там... Здесь я лег на диван и, утомленный хлопотами дня и подавленный роковым событием, забылся тяжелым, свинцовым сном.

И целый рой сновидений, то невыразимо сладостных, то ужасающих, наполнял тогда мое скорбное сердце: мне снилось, что я плыву с моей покойной женой в челноке, который, как ореховую скорлупу, подбрасывали сердитые волны безбрежного водяного пространства, оба мы трепетали за нашу участь, и ненапрасно: высокий вал опрокинул ладью, нас разъединила разъяренная стихия, и, в то время как я погружался в бездну, какая-то дивная сила далеко уносила от меня милый мне образ. Тут я начал молиться и вдруг услышал слова: «Уверуй и спасешься!»

«Верую!» – воскликнул я и... проснулся, пробужденный утренним холодом. Я встал и вышел в залу; в ней было темно, и лишь один свет восковой свечи, теплившейся перед старым дьячком, читавшим над покойницей Псалтирь, боролся с проблеском начинавшегося рассвета. Я отпустил на отдых старика и подошел к изголовью дорогого мне трупа, полный дум, одна другой мучительней... Но вот во всем своем великолепии ворвался в окно солнечный луч и обдал все своим животворным, ласкающим светом: мне показалось в это мгновение, что лицо жены утратило нечто из своей мертвенной бледности и как будто что-то, похожее на жизнь, мелькнуло на ее осунувшихся чертах. Не был ли это обман чувств, игра расстроенного горем воображения?

Нет! То была действительность! Смерть отдавала обратно свою жертву, что доказывалось и теплотой, охватывавшей мало-помалу это безжизненное доселе тело. Лишь только я уверился, что жена моя жива, она бережно была перенесена в спальню, где и пришла в себя через несколько часов... Радости моей не было пределов. С быстротой молнии облетела весь город весть о таком неслыханном происшествии, и весьма удивился почтенный наш отец Василий, прибывший на панихиду, когда я попросил его отслужить вместо нее благодарственный молебен...

Можно предположить, что побуждение, заставившее меня отсрочить самоубийство, легко объясняется жаждой жизни, которая не покидает человека даже в самых исключительных условиях; можно легко объяснить и мнимую смерть моей жены так называемым летаргическим сном; но я вижу здесь исключительно лишь перст Божий! Так вот чем, любезный мой гость, подарил меня Новый год 22 года тому назад! Провидение Божие, ниспослав мне благодетельный сон, удержало меня от тяжкого греха самоубийства; оно же возвратило мне подругу, находившуюся, казалось, уже в руках смерти, и сделало из меня верующего».

Дата добавления: 2015-07-08