Битва за графические интерфейсы пользователя

С самого начала сотрудничества с Microsoft Джобса не покидало опасение, что те украдут идею графического интерфейса пользователя Macintosh и сделают собственную версию. Microsoft ранее разработал операционную систему DOS, доступную на IBM и совместимых компьютерах. Она функционировала на основе устаревшего интерфейса с командной строкой, маловразумительные указания которого (например, C:gt;) ставили простых пользователей в тупик. И Джобс с коллегами боялись, что Microsoft решит переключиться на графические интерфейсы. Они встревожились еще сильнее, когда Энди Херцфельд заметил, что его партнер из Microsoft в подробностях расспрашивает о принципах работы операционной системы Macintosh. «Я поделился со Стивом своими подозрениями, что Microsoft собирается скопировать Mac, — вспоминает Херцфельд, — но его это ничуть не смутило: Джобс полагал, что им это не по плечу даже с примером Mac перед глазами». На самом деле Джобс беспокоился, да еще как, просто не хотел этого показывать.

У него были на то все основания. Гейтс понял, что будущее за графическими интерфейсами, и решил, что Microsoft имеет такое же право скопировать технологию, разработанную в Xerox PARC, как и Apple. Сам Гейтс признавался впоследствии: «Мы сказали себе: да, мы верим в графические интерфейсы, мы тоже видели компьютер Xerox Alto».

Джобс договаривался с Гейтсом, что в течение года после выпуска Macintosh, планировавшегося на январь 1983 года, Microsoft не будет поставлять графическое программное обеспечение никому, кроме Apple. К несчастью, Apple не смогла предвидеть, что выпуск будет отложен на год. Поэтому в ноябре 1983 года Гейтс с полным правом заявил, что Microsoft разрабатывает Windows — новую операционную систему для IBM PC с графическим интерфейсом, окнами, иконками и мышкой. Гейтс с помпой (в стиле Джобса) анонсировал запуск нового продукта — устроил самую пышную в истории Microsoft пресс-конференцию в отеле Helmsley Palace в Нью-Йорке. В том же месяце он впервые заявил о Windows на выставке COMDEX в Лас-Вегасе; отец помог ему устроить слайд-шоу. В речи, озаглавленной «Эргономика программного обеспечения», Гейтс заявил, что компьютерная графика «архиважна», интерфейсы станут дружественнее, а мышь превратится в стандарт для всех компьютеров.

Джобс пришел в ярость. Он понимал, что ничего не может сделать — формально Microsoft имела все права, поскольку договор с Apple не разрабатывать графическое программное обеспечение истекал, — но все равно разразился гневными упреками. «Немедленно позовите ко мне Гейтса, — приказал он Майку Бойчу, отвечавшему за связи Apple с компаниями — производителями программного обеспечения. Гейтс приехал один; ему хотелось обсудить с Джобсом сложившуюся ситуацию. «Он меня позвал, чтобы выпустить пар, — вспоминал Гейтс. — Как и велели, я приехал в Купертино и сказал: „Мы работаем над Windows. Мы верим, что будущее нашей компании — в графических интерфейсах“».

Встреча состоялась в конференц-зале Джобса; вокруг Гейтса собрался десяток сотрудников Apple, которым было любопытно, что скажет их босс. «Я, точно завороженный, смотрел, как Стив орет на Билла», — признавался Херцфельд. Джобс не разочаровал своих подопечных. «Это грабеж! — возмущался он. — Я вам доверял, а вы нас обворовываете!» Херцфельд вспоминает, что Гейтс спокойно посмотрел Стиву в глаза и проговорил своим скрипучим голосом: «Знаешь, Стив, я думаю, что есть и другая точка зрения.

Скажем так: у нас обоих есть богатый сосед по имени Xerox, я забрался к нему в дом, чтобы украсть телевизор, и обнаружил, что ты меня опередил». Этот остроумный ответ вошел в историю.

За те два дня, что Гейтс провел в Apple, Джобс обрушил на него весь водопад эмоций и перепробовал все приемы манипуляции. Стало ясно, что симбиоз Apple — Microsoft превратился в схватку двух скорпионов: противники кружат друг возле друга, зная, что укус будет смертелен для обоих. После вспышки в конференц-зале Гейтс с глазу на глаз продемонстрировал Джобсу, что планируется разработать для Windows. «Стив не знал, что сказать, — вспоминал Гейтс. — Он мог заметить: „Это противоречит тому-то и тому-то“, но вместо этого заявил: „По-моему, полное дерьмо“». Гейтс обрадовался возможности на время успокоить Джобса. «Я ответил: „Точно, дерьмо, да еще какое“». Тогда Стив впал в другую крайность. «Он говорил и кое-что похуже, — рассказывал Гейтс. — А потом едва не расплакался, как будто хотел сказать: „дай нам хоть выпустить свое“». Гейтс отвечал очень спокойно. «Меня не пугают чужие бурные эмоции, потому что сам я не настолько впечатлителен».

Джобс, как всегда, когда хотел серьезно поговорить, предложил Гейтсу прогуляться. Они бродили по улицам Купертино, прошли туда-сюда мимо университета Де Анса, завернули перекусить в кафе и отправились дальше. «Пришлось прогуляться, хотя это и не мой метод, — вспоминал Гейтс. — Наконец Джобс сказал что-то вроде: „Ладно, но пусть это будет не очень похоже на то, что делаем мы“».

А что еще он мог сказать? Ему нужно было добиться, чтобы Microsoft по-прежнему писал программы для Macintosh. Когда Скалли пригрозил Гейтсу подать иск, Microsoft ответила, что в таком случае перестанет поставлять версии Word, Excel и прочих приложений для Macintosh. Для Apple это было равносильно смертному приговору, и Скалли пошел на компромисс. Он согласился выдать Microsoft лицензию на право использования отдельных графических интерфейсов Apple для Windows. В обмен Microsoft обязалась по-прежнему поставлять программы для Macintosh и предоставить Apph исключительные права на Excel на определенный срок, в течение которого программа расчета таблиц будет доступна только для Macintosh, но не для IBM-совместимых компьютеров.

Microsoft смогла подготовить Windows 1.0 к выпуску только к осени 1985 года, да и тогда система требовала серьезных доработок. Ей не хватало элегантности интерфейса Macintosh, окна открывались мозаикой, а не перекрывали друг друга, как придумал Билл Аткинсон. Журналисты высмеивали Windows; покупатели плевались. Но, как это часто случалось с продукцией Microsoft, упорство сделало свое дело: постепенно Windows стал лучше, а потом и вовсе покорил рынок.

Джобс так и не простил Гейтсу обиды. «Они ободрали нас как липку, потому что у Гейтса нет ни стыда ни совести», — жаловался мне Стив почти тридцать лет спустя. Узнав об этом, Гейтс ответил: «Если он в это верит, значит, попал в собственное поле искажения реальности». С юридической точки зрения Гейтс был прав, и многочисленные судебные процессы это доказали. Да и в практическом смысле правда была на его стороне. Несмотря на то что Apple заключила сделку на право использования технологии Xerox PARC, другие компании неизбежно должны были выпустить похожие графические интерфейсы. Apple на своем примере убедилась, что «внешний вид и свойства» дизайна компьютерного интерфейса трудно защитить — как в юридическом, так и в практическом смысле.

Гнев Джобса можно понять. Apple была прогрессивнее, креативнее, изящнее в решениях и дизайне. Однако в итоге битву операционных систем выиграла Microsoft, несмотря на то что выпустила ряд недоработанных копий продукта. И это эстетический порок цивилизации в целом: лучшее и прогрессивное не всегда побеждает. Поэтому Джобс спустя десятилетие высказал мнение, в чем-то высокомерное и чересчур категоричное, но не лишенное доли истины: «Единственная беда Microsoft в том, что у них начисто отсутствует вкус, — рассуждал он. — Причем не в частном, а в общем смысле: они не стремятся к оригинальности, не работают над усовершенствованием продукта. Меня огорчает не успех Microsoft — это как раз нормально, они его честно заслужили. Меня огорчает, что они выпускают продукцию третьего сорта».

Глава 17. Икар. Чем выше взлет…

Взлет

С появлением Macintosh Джобс стал вхож в круги еще более знаменитых людей, и хороший пример тому — один его визит на Манхэттен. Его пригласили на вечеринку, которую Йоко Оно устраивала в честь дня рождения своего сына, Шона Леннона, и Джобс подарил девятилетнему имениннику Macintosh. Мальчику понравилось. Среди гостей были Энди Уорхол и Кит Харинг, которые очень вдохновились возможностями компьютера, так что развитию современного искусства грозил неожиданный поворот. «Боже! Я нарисовал круг!» — воскликнул Уорхол, немного посидев за программой QuickDraw. Уорхол настоял, чтобы такой компьютер подарили Мику Джаггеру. Когда Джобс и Билл Аткинсон появились в доме рок-звезды, Джаггер был явно озадачен. Он не очень хорошо понимал, кто это перед ним. Позднее Джобс рассказывал коллегам: «Он был явно не в себе. Это или наркотики, или он просто уже свихнулся». Зато его дочке Джейд компьютер сразу приглянулся, и она принялась рисовать в MacPaint, поэтому Джобс подарил Macintosh ей.

Джобс купил двухэтажную квартиру на самом верху престижного жилого комплекса «Сан-Ремо» на Манхэттене около Центрального парка и показывал ее Джону Скалли. Ремонтом занимался Джеймс Фрид из студии Йео Минь Пея, но из-за своей вечной одержимости каждой мелочью Джобс так и не въехал в эту квартиру, а позже продал ее Боно из U2 за 15 миллионов долларов. Он приобрел также особняк с четырнадцатью спальнями в испанском колониальном стиле в Вудсайде, на холмах над Пало-Альто, построенный в начале века медным магнатом. Туда Джобс переехал, но так и не обставил дом.

Его положение в Apple вновь укрепилось. Скалли не собирался урезать его полномочия, даже напротив: подразделения Lisa и Macintosh соединили, а Джобса поставили во главе. Взлет не смягчил его характер. Скорее наоборот. Его жестокая прямота сполна проявилась на памятном выступлении, когда он объяснял принципы слияния командам Lisa и Macintosh: все главные позиции должны занять руководители его группы Macintosh, а четверть сотрудников Lisa будут уволены. «Вы, ребята, провалились, — объявил он, глядя прямо на команду Lisa. — Вы — вторая лига. У нас здесь слишком много игроков второй и третьей лиги, поэтому мы сегодня отпускаем некоторых из вас, чтобы дать вам возможность поработать в родственных компаниях здесь в Долине».

Билл Аткинсон, работавший и над Macintosh, и над Lisa, посчитал его слова не только бессердечными, но и несправедливыми. «Эти люди работали очень много и были блестящими специалистами», — сказал он. Но Джобс упрямо верил в свою теорию ключевого менеджмента, основанную на истории с Macintosh: если хочешь иметь команду первой лиги, надо быть беспощадным. «Когда команда растет, очень легко примириться с парочкой игроков второго состава, но потом они притянут к себе других таких же, а там у тебя появится и третий состав, — рассуждал он. — Опыт Macintosh научил меня, что первая лига любит работать с игроками своего уровня и добавлять к ним более слабых игроков ни в коем случае нельзя».

В течение некоторого времени Джобсу и Скалли удавалось убеждать себя, что их дружба прочна. Они так преувеличенно демонстрировали взаимную привязанность, что выглядели порой как попугаи-неразлучники. На первую годовщину работы Скалли, в мае 1984 года, Джобс пригласил его на торжественный ужин в изысканном ресторане Le Mouton Noir на холмах на юго-западе Купертино. К удивлению Скалли, Джобс собрал там совет директоров, высший менеджмент Apple и даже некоторых инвесторов с Восточного побережья. Скалли вспоминал, что, когда все поздравляли его во время коктейля, «сияющий Стив стоял где-то на заднем плане, кивая, с улыбкой Чеширского кота». Джобс открыл ужин льстивым тостом. «Два моих самых счастливых дня — когда доставили Macintosh и когда Джон Скалли согласился прийти в Apple, — сказал он. — Это был лучший год моей жизни, потому что я многому научился от Джона». И затем в подарок Скалли он показал подборку памятных эпизодов года.

В ответной речи Скалли тоже выразил свою радость по поводу удачного сотрудничества, а под конец произнес фразу, которая запомнилась многим людям за столом, хотя и по разным причинам. «В Apple один лидер, — сказал он, — это Стив и я». Он обвел взглядом собравшихся и встретился глазами с улыбающимся Джобсом. «Мы словно понимали друг друга без слов», — вспоминал Скалли. Но он также заметил скептические усмешки на лицах Артура Рока и кое-кого еще. Они опасались, что Джобс захватывает власть. Они наняли Скалли, чтобы контролировать Джобса, а теперь становилось ясно, что Джобс перехватывает контроль. «Скалли так жаждал добиться одобрения Стива, что не смел ему перечить», — вспоминал позднее Рок.

Возможно, Скалли поступал разумно, угождая Джобсу и прислушиваясь к его профессиональному мнению. Иначе вышло бы только хуже — тут он был прав. Однако Скалли не учел одного: Джобс не из тех, кто делится властью. И он не собирался считаться с другими людьми. Джобс все чаще говорил о том, как в его понимании следует управлять компанией. К примеру, на заседании по стратегии бизнеса в 1984 году он продвигал идею, что отделы централизованного сбыта и маркетинга Apple должны бороться за право обслуживать разные производственные подразделения. Его никто не поддержал, но Джобс упорно настаивал на своем. «Люди посматривали на меня в надежде, что я положу этому конец и попрошу Стива замолчать, но я ничего не сделал», — вспоминал Скалли. Когда собрание закончилось, он услышал чей-то шепот: «Почему Скалли его не заткнул?»

Когда Джобс решил построить во Фримонте наисовременнейший завод по производству Macintosh, его эстетические амбиции и страсть к контролю достигли апогея. Ему хотелось, чтобы машинное оборудование было выкрашено в яркие цвета, как логотип Apple, но он так долго разглядывал образцы краски, что директор по производству Мэтт Картер в итоге установил обычное оборудование, бежевых и серых цветов. Осмотрев завод, Джобс распорядился, чтобы станки перекрасили в яркие цвета, которые он выбрал. Картер отказался. Оборудование было очень ценное, и покраска могла иметь нежелательные последствия. Он оказался прав. Один из самых дорогих станков, который все-таки перекрасили в ярко-голубой, стал плохо работать, и его окрестили «Каприз Стива». В конце концов Картер ушел. «Борьба с ним требовала слишком много сил, а поводы для стычек яйца выеденного не стоили, так что мне надоело», — рассказывал он.

На его место Джобс выбрал вспыльчивую, но добродушную Деби Коулман, она работала фининспектором в подразделении Macintosh и однажды выиграла ежегодную награду как член команды, который лучше всех умеет переспорить Джобса. Но умела она и потакать его прихотям в нужный момент. Когда арт-директор Apple Клемент Мок, передал ей пожелание Джобса выкрасить стены в белоснежный цвет, она ужаснулась: «Нельзя же красить завод белым! Все сразу будет в пыли и грязи». Мок ответил: «Любой белый все равно недостаточно бел для Стива». В итоге она согласилась. Заводской цех с белыми стенами и яркими голубыми, желтыми и красными станками «походил на выставку Александра Колдера», вспоминала Коулман.

Когда Джобса спросили, зачем это чрезмерное внимание к внешнему виду завода, он ответил, что того требует его тяга совершенству:

Придя на завод, я надел белые перчатки, чтобы проверить, есть ли там пыль. Она оказалась везде: на станках, на верху полок, на полу. Я попросил Деби, чтобы все было чисто. Я сказал, что в моем представлении пол должен быть настолько чистым, чтобы на нем можно было есть. Деби взвилась. Она не понимала, зачем надо есть на заводском полу. И я тогда не смог ей объяснить. Знаете ли, на меня произвело неизгладимое впечатление то, что я увидел в Японии. Чем я так восхищаюсь в Японии и чего так не хватает у нас — это сплоченность коллектива и дисциплина. Если у нас не хватает дисциплины на то, чтобы поддерживать рабочее место в безупречной чистоте, тогда не будет и дисциплины, чтобы следить за работой станков.

Как-то воскресным утром Джобс пригласил на завод своего отца. Пол Джобс всегда тщательно следил за тем, чтобы его собственные изделия были безупречны, а его инструменты в порядке, и сын был рад показать, что он такой же. Коулман тоже пришла, чтобы провести экскурсию. «Стив прямо сиял, — вспоминала она. — Он был так горд, демонстрируя отцу свое творение». Джобс объяснял, как все работает, и отец, похоже, искренне восхищался. «Он беспрестанно поглядывал на отца, как тот все трогал, и было видно: отцу нравится, что везде так чисто и аккуратно».

Другая экскурсия прошла не столь гладко. Во время государственного визита президента Франции, социалиста Франсуа Миттерана, на завод приехала его жена, Даниэль Миттеран, большая поклонница Кубы. Джобс распорядился, чтобы их разговор переводил Ален Россман, муж Джоанны Хоффман. Но у мадам Миттеран оказался собственный переводчик. Она задавала множество вопросов об условиях труда на заводе, в то время как Джобс пытался рассказывать ей про передовые технологии и роботизацию. Когда он говорил о производственном графике «точно в срок», она спросила о сверхурочной оплате. Рассердившись, он описал, как автоматизация помогает ему снизить стоимость рабочей силы, зная, что это ей не понравится. «Это тяжелый труд? — продолжала допытываться мадам Миттеран. — А сколько дней у них отпуск?» Джобс не мог больше сдерживаться. «Если ее так интересует благосостояние рабочих, — сказал он переводчику, — то передайте, что она в любое время может прийти и поработать здесь». Побледневший переводчик не смог вымолвить ни слова. Зато Россман не растерялся и сказал по-французски: «Мистер Джобс очень благодарен вам за ваш визит и за интерес к заводу». Ни Джобс, ни Даниэль Миттеран ничего не поняли, зато французский переводчик вздохнул с облегчением.

На обратной дороге в Купертино Джобс кипел от злости из-за высокомерия Даниэль Миттеран и гнал свой «мерседес» по автостраде. Когда он разогнался больше 160 км/ч, их остановил дорожный патруль. Россман был потрясен, когда Джобс через пару минут стал сигналить полицейскому, выписывающему штраф. «В чем дело?» — спросил тот. «Я тороплюсь», — ответил Джобс. Удивительно, но полицейский не вспылил. Он просто закончил работу и предупредил Джобса, что если его еще раз остановят за превышение скорости 90 км/ч, то отправят в тюрьму. Едва полицейский пропал из поля зрения, Джобс вновь разогнался до 160. «Он искренне верил, что обычные правила к нему не относятся», — говорил Россман с некоторым восхищением.

Его жене, Джоанне Хоффман, тоже довелось быть свидетельницей подобных выходок, когда она сопровождала Джобса в поездке по Европе через несколько месяцев после выхода Macintosh. «Он вел себя отвратительно и был убежден, что ему все сойдет с рук», — вспоминала она. В Париже Джоанна организовала официальный ужин с французскими разработчиками программного обеспечения, но Джобс неожиданно отказался туда идти. Он захлопнул дверь машины прямо перед Джоанной, объявив, что вместо ужина решил встретиться с художником Жан-Мишелем Фолоном. «Гости были оскорблены и не захотели даже пожать нам руки», — рассказывала она.

А в Италии он с первого взгляда возненавидел местного директора Apple, добродушного, полноватого человека, пришедшего из традиционного бизнеса. Джобс резко заметил, что не впечатлен его командой и его стратегией продаж. «Вы недостойны продавать Mac», — холодно закончил Джобс. Но это было ничто по сравнению с его реакцией в ресторане, который выбрал несчастный менеджер. Джобс потребовал веганскую еду, а официант подал соус на сметанной основе. Джобс взорвался и вел себя так неприлично, что Хоффман прибегла к крайним мерам. Она шепотом пригрозила Джобсу, что выльет ему на колени свой горячий кофе, если он немедленно не успокоится.

Основные разногласия во время европейского путешествия возникали из-за прогноза продаж. Джобс с его полем искажения реальности всегда заставлял собственную команду завышать ожидаемые результаты. Он делал так при составлении изначального бизнес-плана для Macintosh, что потом вышло ему боком. А теперь применял тот же метод в Европе. Он угрожал европейским менеджерам, что не даст им никаких квот, пока они не предоставят ему лучших прогнозов. Они возражали, что надо строить реалистичные планы, а Хоффман постоянно улаживала эти споры. «Под конец поездки у меня был нервный тик — я дрожала всем телом», — говорила она.

Именно в этой поездке Джобс познакомился с Жаном-Луи Гассе, французским менеджером Apple. Гассе был одним из немногих в Европе, чья встреча с Джобсом прошла успешно. «У него был свой особый взгляд на правду, — рассказывал потом Гассе, — и чтобы общаться с ним, его надо было просто задавить». Когда Джобс, как обычно, грозился срезать французские квоты, если французы не завысят прогноз объема реализации, Гассе рассердился. «Помню, как схватил его за лацканы пиджака и крикнул, чтобы он заткнулся. Я сам бывал раньше ужасно агрессивным. Но я-то — излечившийся мерзавец. Поэтому сразу признал в Стиве своего».

Но в то же время Гассе был поражен, насколько обаятельным умел быть Джобс, когда ему это требовалось. У Миттерана тогда был конек — «компьютеры для всех», и ему охотно вторили многие знаменитые специалисты-теоретики в области высоких технологий, например Марвин Минский или Николас Негропонте. На выступлении в отеле Le Bristol Джобс описал, какой прогрессивной станет Франция, когда компьютеры будут стоять в каждой школе. И конечно, Париж разбудил в нем романтические мечты. Гассе и Негропонте рассказывают немало историй о его тоске по женскому обществу.

Дата добавления: 2015-07-08