Фандорину мешают дедуктировать

При ней брать пробу было невозможно. Эраст Петрович спрятал экстрактор. До репетиции времени оставалось еще много, актеры начнут собираться не раньше чем через час. Если Элиза оставит его одного хотя бы на пять минут, этого хватит.

– Вы не подниметесь к себе в уборную? – спросил он после томительной паузы.

– Да, мне нужно снять пальто и шляпу, переобуться. Вы меня проводите? Пойдемте через фойе. За кулисами пыльно.

Отказываться неучтиво, подумал он, отлично понимая, что сам себя обманывает. Быть с ней рядом, идти вдвоем по пустым полутемным коридорам – это ли не счастье?

Чувствуя себя жалким и безвольным, Фандорин молча следовал за Элизой. Внезапно она взяла его под руку, что было странно – находясь в закрытом помещении, дамы обычно этого не делают.

– Господи, идти так бы… – прошептала она о чем-то своем.

– Что?

– Ничего, ничего… Отпустила.

У дверей гримерной, извинившись, она попросила подождать, пока наденет таби – японские носки – для сандалий.

Минут через пять позвала:

– Можно войти.

Элиза сидела перед трюмо, но смотрела на Фандорина, а он видел ее сразу во всех ракурсах: затылок, лицо, оба профиля. Подсвеченные лампами волосы переливались, будто золотой шлем.

– Прошу вас, побудьте со мной. Просто побудьте. Мне очень плохо…

Он опустил голову, чтобы не глядеть ей в глаза. Боялся себя выдать, боялся, что бросится к ней и начнет лепетать жалкую чушь о любви.

Эраст Петрович стиснул зубы, заставил себя думать о деле. Экстракцию слюны из «Скрижалей», очевидно, придется отложить до вечера, но тут и без анализа было над чем поразмышлять.

Итак, в журнале появилась четвертая запись. Хронология и арифметика такова: 6 сентября до некоего бенефиса остается восемь единиц и кого-то призывают «одуматься»; 2 октября единиц остается семь; 1 ноября почему-то всего пять; наконец, сегодня, одиннадцатого ноября, единиц уже только четыре и неведомый автор велит «готовиться». В этой чехарде цифр, на первый взгляд произвольной, Фандорин чувствовал систему. А коли так…

– Я искренне соболезную вашему г-горю, – сказал он вслух, потому что Элиза явно ждала от него каких-то слов. – Потерять жениха это ужасно.

– Ужасно потерять себя! Ужасно каждую минуту пребывать в отчаянии и страхе!

Она плачет? Почему она зажала рот ладонью?

Эраст Петрович порывисто двинулся к ней. Остановился. Снова шагнул вперед. Элиза, обернувшись, обхватила его за талию, прижалась лицом, зарыдала.

«Это нервное. Очень понятно. Объятие означает лишь, что она нуждается в опоре, в утешении». Осторожно, очень осторожно он положил ей на плечо руку. Другой погладил по волосам.

Плакала Э иза долго, и все это время мысли Эраста Петровича отказывались возвращаться к загадке единиц.

Но когда актриса подняла свое мокрое лицо и взглянула на Фандорима, ему невыносимо захотелось наклониться и осушить губами каждую слезинку. Он отступил назад. Как за спасительную соломинку, схватился за дедукцию.

«Изменяющий- остаток единиц означает, что первоначально их было определенное число. В результате вычитания, каким-то образом связанного с течением времени, это число уменьшается. Первый вопрос: что это за число? Сколько единиц было вначале?»

– Я больше не могу, – шептала Элиза. – Я должна вам рассказать… Нет, нет!

Она быстро отвернулась, увидела себя в зеркале, ахнула.

– На кого я похожа! До репетиции пятьдесят минут! Вы не должны меня видеть такой! Пожалуйста, подождите снаружи. Я приведу себя в порядок и выйду к вам!

Однако рыдания не прекратились. Стоя в коридоре, Фандорин слышал, как она всхлипывает, что-то бормочет. Наконец Элиза вышла, напудренная, заново причесанная.

– У меня нервный срыв, – сказала она, пытаясь улыбаться. – Кажется, сегодня на репетиции я буду великолепна. Если только не впаду в истерику. Позвольте мне опереться на вашу руку, это придаст мне сил.

Их плечи соприкасались, он чувствовал, что она вся трепещет, и испугался, не передастся ли дрожь ему.

«Икс минус игрек равняется восемь. Икс минус игрек плюс один равняется семь. Икс минус игрек плюс три равняется пять. Икс минус игрек плюс четыре равняется четыре…» В гимназии Фандорин не блистал успехами по алгебре и помнил ее смутно, а в программу плодотворного старения включать эту вроде бы бесполезную дисциплину не стал. И напрасно. Возможно, математик решил бы это бредовое уравнение. Хотя уравнение с двумя неизвестными, кажется, решения не имеет? Или имеет? Он не помнил. Если б не близость горячего плеча Элизы, если б не аромат ее волос, мысль не дергалась бы и не перескакивала с одного на другое…

Они хотели войти в зал через боковую дверь, однако она почему-то оказалась заперта. Пришлось идти к центральной.

–…Я не могу больше видеть в журнале эту чушь про единицы! – кричал Ной Ноевич, размахивая руками. – Тот, кто делает это, хочет меня извести! Тычет в меня своими единицами, как иголками! Режет меня ими, как бритвами!

Вчерашнее предупреждение ассистента о штрафе за опоздание подействовало. Хоть до одиннадцати оставалось минут двадцать, уже собралась почти вся труппа. Актеры сидели в первом ряду, лениво слушая вопли режиссера.

– Устроимся пока сзади, – попросила Элиза. – Мне нужно взять себя в руки… Что-то никак не получается… Сейчас я рассыплюсь на осколки. Как разбитое зеркало.

«Режет единицами, как бритвами?» Фандорин встрепенулся. Сколько разрезов было на шее у миллионера?

– Всё, больше не могу. Будь что будет, – срывающимся голосом говорила Элиза, но Эраст Петрович на нее больше не смотрел, не слушал. В голове у него щелкали цифры.

– Всех убивает Чингиз-хан! Мой бывший муж! Он сошел с ума от ревности! Убил двух моих поклонников в Петербурге! И троих в Москве! Это не человек, а сатана! Он и меня убьет! – давясь слезами, лепетала актриса.

– Чингиз-хан жил в двенадцатом веке, – рассеянно сказал Фандорин. – Двенадцать это не то. Правильное число «одиннадцать»! Одиннадцать единиц! Итак. Восемь это одиннадцать минус три. Семь это одиннадцать минус четыре. Пять это одиннадцать минус шесть. Почему вдруг такой скачок? Черт побери! Потому что первое ноября! А одиннадцатого ноября, сегодня, остается только четыре единицы. Но что такое эти четыре единицы?

Она глядела на него с испугом.

– Вы нездоровы? – Что?

– Вы… не слушали меня?

Эраст Петрович с трудом отключился от арифметики.

– Что вы. Конечно, слушаю. Всех убивает ваш бывший муж Чингиз-хан… Это п-психоз. Вы слишком многое перенесли. Нужно успокоиться.

Страх в ее взгляде усилился.

– Да-да, психоз! Не придавайте значения! Я не в себе. Пообещайте мне ничего не предпринимать! – Она молитвенно сложила руки. – Забудьте! Умоляю!

В зал вплыла раскрасневшаяся Василиса Прокофьевна.

– Уф, чуть не опоздала!

Взглянула на плачущую Элизу, заинтересовалась.

– Что репетируете, Элизочка? А, я догадалась. «Король Лир», пятый акт. Корделия: «Лишь одного тебя мне жаль, отец мой бедный! А я сама невзгоды презираю!» Неужели мы будем играть Шекспира?

«Мы действительно похожи на отца и дочь, – с неудовольствием подумал Фандорин. – Она молодая женщина, а у меня волосы седые». Элиза же, вспыхнув, отодвинулась.

– Я последняя? – Регинина присмотрелась. – Нет, цербера Жоржа еще нет, слава тебе, Господи.

Действительно, собрались все кроме ассистента. На самом краю первого ряда Фандорин разглядел круглую голову Масы. Японец о чем-то шептался с Симочкой Клубникиной, но в то же время косился на своего господина.

«Четыре единицы – это время! Час и минуты! Однако куда пристроить выбивающуюся из ряда цифру?»

Ухо ему щекотнуло дыхание Элизы:

– Вы обещаете забыть то, что я сказала? А на сцену поднялся Штерн, оглядел зал.

– Гейша Идзуми! Хватит отвлекать уважаемого автора! Пожалуйте к нам! Мы начинаем! Черт подери, где Жорж? Хорош радетель дисциплины! Без одной минуты одиннадцать, а его нет? Кто-нибудь видел Девяткина? Где Девяткин?

Фандорина качнуло в кресле. «Ну конечно! Девятка!»

– Где Девяткин?! – воскликнул он вслед за Штерном и поднялся.

– Здесь я, здесь!

В центральном проходе появился ассистент. Сегодня он был не похож на себя: во фраке, с накрахмаленной грудью и с белой хризантемой в петлице. Повернувшись, Жорж зачем-то запер дверь на ключ. Увидел Фандорина с Элизой – и вроде как обрадовался.

– Эраст Петрович? Не ожидал. Но это еще лучше. Без драматурга картина мира была бы неполной.

– Девяткин, мне нужно с вами поговорить. – Фандорин пристально смотрел на ассистента. – Ответьте на мои вопросы.

– Разговаривать с вами мне некогда. – Чудодейственно переменившийся помощник режиссера спокойно и уверенно улыбался. – А вопросы сейчас отпадут сами собой. Я всё объясню. Пожалуйте за мной, к сцене.

– Зачем вы заперли дверь? – спросила Элиза. – Это что, новое правило?

Но Жорж не ответил, порхающим шагом он шел между рядов к сиене. Легко взбежал по лесенке на ханамити. Левой рукой достал из кармашка часы и показал присутствующим.

– Дамы и господа, поздравляю вас! – торжественно объявил он. – Бенефис скоро начнется. До него остается всего две единицы!

Дата добавления: 2015-07-08