Интерлюдия. Рассказ о говорящей обезьяне

Я чувствую, что мы с вами утомлены и немного растеряны. Надо сделать перерыв и отдохнуть, а пока мы будем отдыхать, я позабавлю вас рассказом, коротенькой историей, которая годится только для забавы. Но сперва должен заметить, что, дабы сориентироваться, нам просто необходимо умение отличать сновидения от яви и один уровень сновидения от другого. Если расставить все ориентиры, все станет на свои места и история получит простое объяснение. Между прочим, если и есть в городе человек, способный справиться с этой задачей, то это Грязный Йолл. Но сначала – интерлюдия, а потом, когда интерлюдия закончится, я со всей должной смиренностью продемонстрирую Великий Пробный Камень Грязного Йолла – критерий, по которому проводится различие не только между сновидением и явью, но также между сном и смертью. (Нет, это не значит, что надо себя ущипнуть. Присниться может все, в том числе и то, что вы ущипнули себя и испытываете при этом боль. А будь вы мертвым, вам никогда бы и в голову не пришло себя ущипнуть.) Так что сначала – интерлюдия, а я пока соберусь с мыслями по этому вопросу. Опять ушная сера! Брр-р! Но сперва, перед началом интерлюдии, – два слова о моем прозвище, Грязный Йолл. Грязь вообще-то не моя, а обезьянья. Обезьяна нечасто появляется на людях, но, пробыв при мне довольно долго, она помогает мне развеять мою меланхолию. Вот из-за обезьяны-то я и грязен. Ее толком никогда не дрессировали, и она выплевывает мне на волосы и плечи кусочки пищи, которые считает неудобоваримыми. Да, быть может, я и грязен, зато храню Великий Пробный Камень. Ну что ж, приступим к интерлюдии…

– В огромном помещении толпилось множество людей, и все смотрели на потолок. Там, на стропилах, сидела обезьяна с медной цепью на шее. Она нагадила на своих слушателей, потом тщательно поковыряла в зубах и начала…

ƒ

Я расскажу вам историю, имеющую отношение к одному из моих предков. Давным-давно, в царствование халифа Гарун аль-Рашида, жил в городе Багдаде бедняк по имени Мансур, который кое-как сводил концы с концами, трудясь носильщиком, но очень хотел изменить свою жизнь. И вот однажды, на базарной площади, увидел он, что его манит за собой молодая дама. Охваченный любопытством, он последовал за ней в ту часть Багдада, где никогда прежде не бывал, и в сад, где его ждала другая молодая дама. Подле нее сидела на цепи обезьяна. Когда Мансур приблизился, обезьяна вежливо поздоровалась с ним, заговорив человеческим голосом, и Мансур был поражен. Дама посмеялась над его удивлением и велела ему смотреть, как обезьяна ее гладит и ласкает. Мансуру это очень не понравилось, но страх удержал его, он сел и стал смотреть, как обезьяна с дамой совершают соитие. Потом дама велела Мансуру, бедному носильщику, проделать все так же, как обезьяна, или лучше и, видя, что он колеблется, добавила:

– Если ты откажешься, я прикажу слугам тебя убить.

– Госпожа, – сказал носильщик, – все это очень хорошо, но сначала я должен вам кое-что поведать, – и, сказав так, он подошел к ней и начал что-то долго нашептывать ей на ухо. Когда он договорил, дама, по-видимому, очень разволновалась и, знаком велев слугам подать Мансуру еду и питье и пообещав вскорости вернуться, скрылась в доме. Как только она удалилась, обезьяна подошла и спросила Мансура, что он прошептал на ухо госпоже.

– Я расскажу тебе, – сказал Мансур, – если сначала ты расскажешь мне свою историю.

Обезьяна кивнула и начала:

– Некогда я был принцем, красивым, умным и влюбчивым. И много месяцев была у меня связь с дамой из рода Бармаки. Долгое время я тайно посещал ее и постоянно умолял стать моей женой, но она только печалилась и всякий раз отказывала мне. Она была умной и красивой, но в конце концов и дама, и мои тщетные домогательства стали мне надоедать. Тогда я сообщил об этом даме, сказав, что не вернусь больше на место наших тайных свиданий в саду Бармаки. Сначала дама очень опечалилась и стала умолять меня изменить мое решение. Я посоветовал ей найти других любовников, но она сказала, что никогда не знала, да и не узнает столь искусного любовника, как я. Потом, видя, что я непреклонен, она пришла в ярость и стала угрожать превратить меня в обезьяну, дабы облик мой был под стать моей душе. Я рассмеялся и отвернулся от нее, однако я не знал, что дама в самом деле владеет искусством колдовства, и как только я повернулся к ней спиной, она набросила на меня свои колдовские сети и превратила в обезьяну, хотя и наделенную даром человеческой речи и человеческим умом.

Она сделала меня своим домашним зверьком и потребовала, чтобы я занимался с ней любовью в том же саду, где мы кокетничали, когда я был принцем. Более того, эта бессердечная женщина придумала странное состязание, суть коего я вам сейчас поведаю. Каждый день отправляла она свою служанку на улицы Багдада завлекать в сад крепких молодых мужчин. В саду их вызывали на состязание в искусстве любви со мной, который низко кланялся и тараторил на цепи, дабы их подзадорить. Обычно молодые люди бывали слишком поражены, чтобы вообще что-то делать. Если они отказывались от испытания, их избивали до потери сознания и выбрасывали из сада. Если же, прельстившись редкой красотой дамы, они принимали вызов и терпели неудачу (а неудачу терпели все, ибо я, некогда принц, а ныне обезьяна, имея мало иных занятий для препровождения времени, любовником был действительно искусным), тогда их убивали, а тела выбрасывали в Евфрат. Таково было положение дел, и таково оно до сих пор, но вы первый, кого она не приказала избить тотчас после отказа исполнить ее повеление. Откройте мне ваш секрет и расскажите также, как мне вернуть себе первоначальный облик.

– Я все вам расскажу, – отвечал носильщик, – но сначала я должен поведать вам…

ƒ

– Тут, боюсь, вмешался я, – сказал Йолл, – ибо, хотя все остальные слушали, онемев и разинув рты, я уже был не в силах сдерживать страх и любопытство. В конце концов эта хитроумная говорящая мартышка грозила лишить меня славы лучшего сказителя во всем Каире, а возможно даже, и средств к существованию.

Поэтому я крикнул, глядя на стропила: «Чем продолжать далее свой рассказ, поведай нам лучше, кто ты». Многие в толпе принялись роптать, не желая, чтобы рассказ прерывался, но я упорно стоял на своем: «Ты случаем не один из джиннов? Не чертенок Сатаны, посланный нас искушать? А может, плод колдовских сил? Объяснись».

Тут послышались и одобрительные возгласы. Многие в толпе явно разделяли то мнение, что происходит нечто богопротивное, и в публике едва не началась драка между теми, кто хотел отвести обезьяну на допрос к главному кади, и теми, кто хотел, чтобы сия, судя по всему, чудесная мартышка продолжила рассказ. Но тут вмешался старик в грязном белом тюрбане, стоявший до той поры в углу.

– Господа, – сказал он, – это не колдовство, а только дар, и даром сим владею я, а не обезьяна. Хотя мы оба, вероятно, виновны в том, что обманывали вас, но мы желали вас только позабавить. Мартышка эта моя, и в ней нет ничего сверхъестественного. Историю рассказывал я, а не она. Я – хранитель одного из тайных, хотя и естественных искусств древних халдеев, то есть чревовещатель, последний чревовещатель, оставшийся во всем Египте. Да, обезьяна шевелила губами, но когда казалось, что она говорит, на самом деле это был всего лишь мой голос, перенесенный вверх, на потолок.

– Секрет истинного чревовещателя, – поспешно добавил он, ибо, очевидно, опасался, что некоторые посетители кофейни обвинят его в колдовстве, – в умении манипулировать мышцами живота. Если мышцы живота сильны и полностью подчинены голове, то, постепенно выпуская из живота воздух, можно направлять голос в ту или иную сторону, куда заблагорассудится.

Закончив объяснять, он пожал плечами и улыбнулся, но, по правде говоря, никого из присутствующих, а меня и подавно, объяснения этого подозрительного с виду старика не убедили. Все отчетливо видели и слышали, как обезьяна говорила. Некоторые слушатели даже начали выражать недовольство, когда вдруг оказалось, что обезьяна под крышей больше не сидит. Она исчезла. Это, видимо, очень расстроило человека в тюрбане, и, сказав, что намерен догнать и вернуть себе свою обезьяну, он выбежал на улицу и тоже скрылся с глаз.

В кофейне поднялся шум. Потом стоявшие рядом со мной набросились на меня, говоря, что, поскольку рассказ обезьяны был прерван по моей вине, я должен его соответствующим образом продолжить и закончить, при этом они ободряюще добавили, что если я откажусь, то мне намнут бока. Они желали знать, что прошептал на ухо даме носильщик. Тогда я продолжил рассказ с того места, где остановилась обезьяна…

ƒ

– Итак, – сказал носильщик Мансур, – дело, видите ли, вот в чем. Я был готов именно к такому состязанию и поэтому, улучив момент, прошептал ей на ухо: «Коли суждено мне умереть, то я умру, но сначала, госпожа, отгадайте, что это такое:

Дата добавления: 2015-07-08