Часть первая

Ричард Бах.

Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Литературные иллюстрации

Повесть-притча

Пер. с англ. Ю. Родман. --------------------------------------------------------------- Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас

Часть первая

Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едвазаметных волнах спокойного моря. В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой,весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вотуже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добытькрохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права. Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полномодиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени ДжонатанЛивингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатыелапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и,превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутыевперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едвашептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурилглаза и весь обратился в одно-единственное желание: вот он задержалдыхание и чуть... чуть-чуть... на один дюйм... увеличил изгиб крыльев.Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал. Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда неостанавливаются. Остановиться в воздухе - для чайки бесчестье, длячайки это - позор. Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал инапрягал дрожащие крылья - все медленнее, медленнее и опять неудача, -был не какой-нибудь заурядной птицей. Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самогонеобходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Длябольшинства чаек главное - еда, а не полет. Больше всего на светеДжонатан Ливингстон любил летать. Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам.Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводитв одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует надсамой водой. Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшейполувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почтибез усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском припогружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, котораярождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалосьповерхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег,а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожилисьне на шутку. - Почему, Джон, почему? - спрашивала мать. - Почему ты не можешьвести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водойпеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя осталисьперья да кости. - Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать,что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать. - Послушай-ка, Джонатан, - говорил ему отец без тенинедоброжелательности. - Зима не за горами. Рыболовные суда будутпоявляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности,уйдет в глубину. Полеты - это, конечно, очень хорошо, но однимиполетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобыесть. Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же,что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дралсяс сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы ихлеба. Но у него ничего не получалось. "Какая бессмыслица, - подумал он и решительно швырнул с трудомдобытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. - Я могбы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужноузнать еще так много!" И вот уже Джонатан снова один в море - голодный, радостный,пытливый. Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скоростибольше, чем самая быстролетная чайка на этом свете. Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всехсил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья.Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль вчас, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряетустойчивость. Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягалсилы, достигнув высокой скорости, он терял управление. Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике,напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый разего левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренилсявлево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие,и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил вштопор. Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделалдесять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесятмиль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев икамнем летел в воду. Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнегоперышка, - все дело в том, что при больших скоростях нужно удержатьраскрыты е крылья в одном положении - махать, пока скорость не достигнетпятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении. Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике,он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скоростипятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовалонеимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчалсянеуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установилмировой рекорд скоростного полета для чаек! Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти изпике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тотже безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяностомиль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над моремДжонатан-Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду. Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете поглади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачилегло на его спину еще более тяжким грузом. У него появилось смутноежелание, чтобы этот груз незаметно увлек его на дно, и тогда, наконец,все будет кончено. Он начал погружаться в воду и вдруг услышал незнакомый глухойголос где-то в себе самом: "У меня нет выхода. Я чайка. Я могу толькото, что могу. Родись я, чтобы узнать так много о полетах, у меня былабы не голова, а вычислительная машина. Родись я для скоростных полетов,у меня были бы короткие крылья, как у сокола, и я питался бы мышами, ане рыбой. Мой отец прав. Я должен забыть об этом безумии. Я долженвернуться домой, к своей Стае, и довольствоваться тем, что я такой,какой есть, - жалкая, слабая чайка." Голос умолк, и Джонатан смирился. "Ночью - место чайки на берегу,и отныне, - решил он, - я не буду ничем отличаться от других. Так будетлучше для всех нас." Он устало оттолкнулся от темной воды и полетел к берегу, радуясь,что успел научиться летать на небольшой высоте с минимальной затратойсил. "Но нет, - подумал он. - Я отказался от жизни, отказался от всего,чему научился. Я такая же чайка, как все остальные, и я буду летатьтак, как летают чайки". С мучительным трудом он поднялся на сто футов иэнергичнее замахал крыльями, торопясь домой. Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, какживет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колесницепознания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестатьдумать и лететь в темноте к береговым огням. - Темнота! - раздался вдруг тревожный глухой голос. - Чайки никогда не летают в темноте! Но Джонатану не хотелось слушать. "Как приятно, - думал он. - Лунаи отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожкисигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно..." - Спустись! Чайки никогда не летают в темноте. Родись ты, чтобылетать в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова,а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола! Там, в ночи, на высоте ста футов, Джонатан Ливингстон прищурилглаза. Его боль, его решение - от них не осталось и следа. Короткие крылья. Короткие крылья сокола! Вот в чем разгадка! "Какой же я дурак! Все, что мне нужно - этокрошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно - это почтиполностью сложить крылья и во время полета двигать одними толькокончиками. Короткие крылья! " Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, незадумываясь ни на мгновение о неудаче, о смерти, плотно прижал к телуширокие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы,концы, - перо к перу - и вошел в отвесное пике. Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час,девяносто, сто двадцать, еще быстрее! Сейчас, при скорости сто сорокмиль в час, он не чувствовал такого напряжения, как раньше присемидесяти; едва заметного движения концами крыльев оказалосьдостаточно, чтобы выйти из пике, и он пронесся над волнами, какпушечное ядро, серое при свете луны. Он сощурился, чтобы защитить глаза от ветра, и его охватиларадость. "Сто сорок миль в час! Не теряя управления! Если я начнупикировать с пяти тысяч футов, а не с двух, интересно, с какойскоростью..." Благие намерения позабыты, унесены стремительным, ураганнымветром. Но он не чувствовал угрызений совести, нарушив обещание,которое только что дал самому себе. Такие обещания связывают чаек, уделкоторых - заурядность. Для того, кто стремится к знанию и однаждыдостиг совершенства, они не имеют значения. На рассвете Джонатан возобновил тренировку. С высоты пяти тысячфутов рыболовные суда казались щепочками на голубой поверхности моря, аСтая за завтраком - легким облаком пляшущих пылинок. Он был полон сил и лишь слегка дрожал от радости, он был горд, чтосумел побороть страх. Не раздумывая, он прижал к телу переднюю частькрыльев, подставил кончики крыльев - маленькие уголки! - ветру ибросился в море. Пролетев четыре тысячи футов, Джонатан достигпредельной скорости, ветер превратился в плотную вибрирующую стенузвуков, которая не позволяла ему двигаться быстрее. Он летел отвесновниз со скоростью двести четырнадцать миль в час. Он прекрасно понимал,что если его крылья раскроются на такой скорости, то он, чайка, будетразорван на миллион клочков... Но скорость - это мощь, скорость - эторадость, скорость - это незамутненная красота. На высоте тысячи футов он начал выходить из пике. Концы егокрыльев были смяты и изуродованы ревущим ветром, судно и стая чаекнакренились и с фантастической быстротой вырастали в размерах,преграждая ему путь. Он не умел останавливаться, он даже не знал, как повернуть натакой скорости. Столкновение - мгновенная смерть. Он закрыл глаза. Так случилось в то утро, что на восходе солнца ДжонатанЛивингстон, закрыв глаза, достиг скорости двести четырнадцать миль вчас и под оглушительный свист ветра и перьев врезался в самую гущу Стаиза завтраком. Но Чайка удачи на этот раз улыбнулась ему - никто непогиб. В ту минуту, когда Джонатан поднял клюв в небо, он все еще мчалсясо скоростью сто шестьдесят миль в час. Когда ему удалось снизитьскорость до двадцати миль и он смог, наконец, расправить крылья, суднонаходилось на расстоянии четырех тысяч футов позади него и казалосьточкой на поверхности моря. Он понимал, что это триумф! Предельная скорость! Двестичетырнадцать миль в час для чайки! Это был прорыв, незабываемый,неповторимый миг в истории Стаи и начало новой эры в жизни Джонатана.Он продолжал свои одинокие тренировки, он складывал крылья и пикировалс высоты восемь тысяч футов и скоро научился делать повороты. Он понял, что на огромной скорости достаточно на долю дюймаизменить положение хотя бы одного пера на концах крыльев, и ужеполучается широкий плавный разворот. Но задолго до этого он понял, что,если на такой скорости изменить положение хотя бы двух перьев, телоначнет вращаться, как ружейная пуля, и... Джонатан был первой чайкой наземле, которая научилась выполнять фигуры высшего пилотажа. В тот день он не стал тратить время на болтовню с другими чайками;солнце давно село, а он все летал и летал. Ему удалось сделать мертвуюпетлю, замедленную бочку, многовитковую бочку, перевернутый штопор,обратный иммельман, вираж. Была уже глубокая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу.У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он срадостью сделал мертвую петлю, а перед тем, как приземлиться, еще ибыструю бочку. "Когда они услышат об этом, - он думал о Прорыве, - ониобезумеют от радости. Насколько полнее станет жизнь! Вместо того, чтобыуныло сновать между берегом и рыболовными судами - знать, зачем живешь!Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступносовершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимсялетать! " Будущее было заполнено до предела, оно сулило столько заманчивого! Когда он приземлился, все чайки были в сборе, потому что начиналсяСовет; видимо, они собрались уже довольно давно. На самом деле ониждали. - Джонатан Ливингстон! Выйди на середину! Слова Старейшего звучали торжественно. Приглашение выйти насередину означало или величайший позор или величайшую честь. Круг Чести- это дань признательности, которую чайки платили своим великим вождям."Ну конечно, - подумал он, - утро, Стая за завтраком, они виделиПрорыв! Но мне не нужны почести. Я не хочу быть вождем. Я только хочуподелиться тем, что я узнал, показать им, какие дали открываются переднами". Он сделал шаг вперед. - Джонатан Ливингстон, - сказал Старейший, - выйди на середину, тыпокрыл себя Позором перед лицом твоих соплеменников. Его будто ударили доской! Колени ослабели, перья обвисли, в ушахзашумело. Круг Позора? Не может быть! Прорыв! Они не поняли! Ониошиблись, Они ошиблись! -...своим легкомыслием и безответственностью, - теклаторжественная речь, - тем, что попрал достоинство и обычаи СемьиЧаек... Круг Позора означает изгнание из Стаи, его приговорят жить водиночестве на Дальних Скалах. -...настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, чтобезответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнутьсмысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены вэтот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватитсил. Чайки никогда не возражают Совету Стаи, но голос Джонатана нарушилтишину. - Безответственность? Собратья! - воскликнул он! - Кто болееответствен, чем чайка, которая открывает, в чем значение, в чем высшийсмысл жизни, и никогда не забывает об этом? Тысячу лет мы рыщем впоисках рыбьих голов, но сейчас понятно, наконец, зачем мы живем: чтобыпознавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность,позвольте мне показать вам, чему я научился... Стая будто окаменела. - Ты нам больше не Брат, - хором нараспев проговорили чайки,величественно все разом закрыли уши и повернулись к нему спинами. Джонатан провел остаток своих дней один, но он улетел на многомиль от Дальних Скал. И не одиночество его мучало, а то, что чайки незахотели поверить в радость полета, не захотели открыть глаза и увидеть! Каждый день он узнавал что-то новое. Он узнал, что, придав телуобтекаемую форму, он может перейти в скоростное пикирование и добытьредкую вкусную рыбу из той, что плавает в океане на глубине десятифутов; он больше не нуждался в рыболовных судах и черством хлебе. Оннаучился спать в воздухе, научился не сбиваться с курса ночью, когдаветер дует с берега, и мог преодолеть сотни миль от заката до восходасолнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане ипрорывался сквозь него к чистому, ослепительно сияющему небу... в тосамое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что насвете существует что-то, кроме тумана и дождя. Он научился залетатьвместе с сильным ветром далеко в глубь материка и ловить на обедаппетитных насекомых. Он радовался один тем радостям, которыми надеялся когда-топоделиться со Стаей, он научился летать и не жалел о цене, которую заэто заплатил. Джонатан понял, почему так коротка жизнь чаек: ее съедаетскука, страх и злоба, но он забыл о скуке, страхе и злобе и прожилдолгую счастливую жизнь. А потом однажды вечером, когда Джонатан спокойно и одиноко парил внебе, которое он так любил, прилетели они. Две белые чайки, которыепоявились около его крыльев, сияли как звезды и освещали ночной мракмягким ласкающим светом. Но еще удивительнее было их мастерство: онилетели, неизменно сохраняя расстояние точно в один дюйм между своими иего крыльями. Не проронив ни слова, Джонатан подверг их испытанию, которого ниразу не выдержала ни одна чайка. Он изменил положение крыльев так, чтоскорость полета резко замедлилась: еще на милю в час меньше - и падениенеизбежно. Две сияющие птицы, не нарушая дистанции, плавно снизилискорость одновременно с ним. Они умели летать медленно! Он сложил крылья, качнулся из стороны в сторону и бросился в пикесо скоростью сто девяносто миль в час. Они понеслись вместе с ним,безупречно сохраняя строй. Наконец, он на той же скорости перешел в длинную вертикальнуюзамедленную бочку. Они улыбнулись и сделали бочку одновременно с ним. Он перешел в горизонтальный полет, некоторое время летел молча, апотом сказал: - Прекрасно. - И спросил: - Кто вы? - Мы из твоей Стаи, Джонатан, мы твои братья. - Они говорилиспокойно и уверенно. - Мы прилетели, чтобы позвать тебя выше, чтобыпозвать тебя домой. - Дома у меня нет. Стаи у меня нет. Я Изгнанник. Мы летим сейчасна вершину Великой Горы Ветров. Я могу поднять свое дряхлое тело еще нанесколько сот футов, но не выше. - Ты можешь подняться выше, Джонатан, потому что ты учился. Тыокончил одну школу, теперь настало время начать другую. Эти слова сверкали перед ним всю жизнь, поэтому Джонатан понял,понял мгновенно. Они правы. Он может летать выше,и ему пора возвращатьсядомой. Он бросил долгий взгляд на небо, на эту великолепную серебрянуюстрану, где он так много узнал. - Я готов, - сказал он наконец. И Джонатан Ливингстон поднялся ввысь вместе с двумя чайками,яркими, как звезды, и исчез в непроницаемой темноте неба.

Дата добавления: 2015-07-08