Глава 13. Всю дорогу от Тентердена до Оулд Уокинга, куда мы добирались на автобусе и поезде

Всю дорогу от Тентердена до Оулд Уокинга, куда мы добирались на автобусе и поезде, мама рассказывала мне о доме, который они с отцом купили, и о том, как она его украсила.

В пятидесятые годы, когда патио еще не вошли в моду, дома имели задние дворы, где размещались уличный туалет, умывальник и, как правило, велосипед хозяина, прислоненный к некрашеной кирпичной стене. Однако моя мать, так любившая цветники Кулдарага, подсмотрела картинку коттеджа во Франции и попыталась максимально скопировать экстерьер.

Она покрасила стены в белый цвет, а двери и оконные рамы сделала голубыми. Наружные ящики для растений были закреплены не только на фасаде дома, но и на стенах заднего двора, и мать выращивала в них настурцию. Она рассказывала мне, как эффектно контрастируют со свежеокрашенными белыми стенами их ярко‑оранжевые цветы.

Правда, призналась она, интерьер дома еще только предстояло декорировать. Она собиралась содрать все обои, покрасить кухню в желтый цвет, остальные помещения сделать кремовыми, а пол нижнего этажа застелить паркетным линолеумом.

По тому, как мама увлеченно описывала каждую деталь, я поняла, что она получает истинное наслаждение от обустройства своего нового дома. Это была ее первая собственность за двенадцать лет замужества.

Приехав в пункт назначения, мы двинулись пешком по улице, где прямо на тротуар выходили тусклые домики ленточной застройки, и ни забор, ни кустик не нарушали монотонность зрелища. Наш дом выделялся свежеокрашенными стенами, яркими наличниками и голубой дверью, на которой сиял медный молоточек.

В тот вечер, дождавшись, когда отец придет с работы, мы ужинали все вместе. Родители, казалось, были рады моему возвращению, и я набралась смелости и выложила им свою новость:

– Теперь меня зовут Тони.

Крестная сказала мне, что Тони как раз и есть правильное сокращение имени Антуанетта. Я чувствовала, что Тони мне очень подходит, с таким именем мне обеспечена популярность. Антуанетта уже не годилась.

Мама улыбнулась:

– Что ж, во всяком случае, будет проще надписывать именные бирки, когда ты пойдешь в новую школу.

Так она озвучила свое согласие.

Отец никак не отреагировал на новость и упорно отказывался называть меня Тони до самой своей смерти.

В выходные отец работал, и я помогла маме содрать обои. Сначала я размачивала их мокрой тряпкой. Потом, вооружившись скребком, сдирала лоскуты бумаги. За субботу мне удалось снять все обои. Я снова ощущала свою близость к матери. Она неустанно хвалила меня, радовалась тому, какая у нее помощница. После обеда мы вместе пили чай в нашем цветущем дворике, и она ответила на мои незаданные вопросы.

– Отец поедет к старикам через две недели и привезет обратно Джуди, – заверила она меня. – В понедельник я отведу тебя в новую школу, и ты познакомишься с директором.

Я догадалась, что школа будет смешанной, а не только для девочек, к чему я привыкла.

– А что я надену? – спросила я.

– О, – ответила она, – директор разрешил тебе носить старую школьную форму, пока ты из нее не вырастешь.

Радость, которую доставила мне новость о скором возвращении Джуди, померкла. Я впала в уныние, стоило мне подумать, что опять буду одета не так, как остальные дети.

Наступило воскресенье, и оно пролетело слишком быстро для меня. В понедельник мама повела меня в новую школу. В то утро я надела свой зеленый школьный сарафан, белую рубашку с зелено‑черным галстуком, серые гольфы, старые туфли на шнурках и, наконец, зеленый блейзер.

Когда мы пришли в школу, меня охватила внутренняя дрожь. На школьной площадке стояли девочки в серых юбках, белых блузках и носочках, в туфлях без шнурков. Я видела компании детей моего возраста, стайки тинейджеров, и уверенности во мне заметно поубавилось. Вооруженная лишь своим новым именем, я проследовала за мамой в школьное здание на встречу с директором.

Просмотрев мои школьные табели, он расспросил меня о предыдущих двух школах и о том, что мне там больше всего нравилось. Спросил о моем хобби, но разве я могла объяснить ему, городскому жителю Англии, что такое сельская жизнь в Северной Ирландии? Директор отвел меня в класс и представил учительнице. Я увидела не привычную классную даму в черной мантии, а крупную блондинку с миловидным лицом. Она сказала, что ведет английский, и мне вручили учебник, по которому я уже училась в Северной Ирландии. Я поняла, что даже мой любимый предмет будет скучным.

В тот день, по мере того как урок сменялся уроком, меня охватывало все большее уныние, настолько непривычной была для меня обстановка. Перемены наступали и проходили. Мои сверстники, самоуверенные, непринужденно одетые, казалось, не замечали меня. Должно быть, в их глазах я выглядела странновато в своем школьном сарафане, гольфах, с аккуратно разделенными пробором волосами, в то время как остальные девочки носили конские хвосты. Я стояла на игровой площадке, прижимая к себе учебники, мысленно пытаясь заставить хотя бы кого‑то из девочек заговорить со мной. Но никто так и не заговорил.

В тот день после уроков я пошла домой, с завистью глядя на компании школьников, болтающих во дворе. У меня не было сомнений в том, что я для них чужая. Аутсайдер.

Дома мама радостно объявила о том, что нашла работу и что отец на две недели уезжает в Северную Ирландию, чтобы навестить своих родителей и забрать Джуди. Вскоре я узнала, что мне предстоит сдавать экзамен 11+, к чему я была совершенно не готова. Учителя дали мне дополнительное домашнее задание, чтобы я могла догнать английский учебный план, но, имея в запасе так мало времени на подготовку, я понимала, что предстоят бессонные ночи.

Притом что отец безразлично относился к моему образованию, мама определенно хотела, чтобы я успешно сдала экзамен. Учителя были уверены в моих знаниях, чего нельзя было сказать обо мне. Все две недели я пребывала в смятении, испытывая радость в предвкушении возвращения Джуди и в то же время ужас от надвигающегося экзамена.

Оба события практически совпали. Сначала привезли Джуди, которая, увидев меня, задрожала от радости. Хотя теперь у нее не было ни лесов, ни полей, где можно было бы охотиться на кроликов, она очень быстро привыкла к городской жизни и прогулкам на поводке, которые я устраивала ей три раза в день.

Я скучала по старой школе и жизни в Кулдараге. Казалось, Джуди адаптировалась к новой обстановке гораздо быстрее, чем я.

Следом наступил день страшного экзамена; в полной тишине новым ученикам были розданы экзаменационные листы. Все мы понимали, насколько важен этот день. Я была уверена в том, что два задания сделала правильно, но насчет арифметики у меня были большие сомнения. Я подняла голову и в растерянности посмотрела на стоявшую рядом учительницу, которая разглядывала мои ответы, но молчала.

Когда прозвенел звонок и работы были сданы, меня охватило отчаяние. Я знала, что, если провалюсь, меня не переведут в среднюю школу и придется вечно торчать в старших классах этой.

Несколько недель, пока ждали результатов экзаменов, отца я почти не видела, казалось, он сутками пропадал на работе; во всяком случае, так говорила мама. Из школы я сразу шла домой, помогала маме по хозяйству, потом садилась за уроки.

А затем отец поменял свой график и вместо дневной смены стал работать по ночам. И в это же время мама вышла на работу. Поскольку в офис, где она работала, приходилось добираться на автобусе, а моя школа находилась в нескольких минутах ходьбы от дома, мама выходила раньше меня.

В первое же утро нашего нового распорядка я быстро позавтракала, пока на плите грелась кастрюля с водой для утреннего туалета, которую мне предстояло отнести наверх в свою спальню. Поскольку мою комнату отделяла от родительской спальни лишь крохотная лестничная площадка, я старалась подниматься по ступенькам как мышка, чтобы не разбудить отца, который отсыпался после ночной смены.

Я вылила воду в старый керамический таз, сняла ночную сорочку и, вооружившись мочалкой, намылилась, впервые заметив в зеркале, что мое тело начинает меняться. На некогда плоской груди появились набухшие бугорки. Не отрывая взгляда от зеркала, я потрогала их руками, не уверенная в том, что мне нравятся эти перемены. И тут я увидела еще одно отражение.

Мой отец, в пропотевшей пижамной куртке и трусах, сидел на корточках возле моей двери, которая, должно быть, бесшумно открылась. Он улыбался, молча наблюдая за мной. Я почувствовала, как страх судорогой пробежал по моему телу, и попыталась схватить полотенце, чтобы прикрыться.

– Нет, Антуанетта, – сказал он, – я хочу смотреть на тебя. Повернись.

Я сделала так, как он велел.

– Теперь мойся, – приказал он.

Послушно выполняя его команду, я чувствовала, как мое лицо заливает горячей волной стыда. Потом он поднялся, подошел ко мне и развернул меня лицом к зеркалу.

– Смотри в зеркало, Антуанетта, – прошептал он.

Одной рукой гладя мои маленькие груди, он хрипло дышал мне прямо в ухо, а в это время его другая рука скользнула вниз. Потом он отпустил меня.

– Чтобы из школы сразу домой. Подашь мне чай в красивой чашке. Антуанетта, ты слышишь меня? – спросил он, пока я стояла, молча уставившись в пол.

– Да, папа, – прошептала я.

После этого, подмигнув мне, он стремительно вышел из моей комнаты. Все еще дрожа, я быстро оделась, расчесала волосы и спустилась вниз, чтобы выгулять Джуди перед тем, как уйти в школу.

В тот день я сидела на уроках еще тише, чем обычно, не тянула руку, чтобы первой ответить на вопросы учительницы. Весь день я думала только о том, что произойдет, когда я вернусь домой и приготовлю отцу чай. Когда в четыре часа прозвенел последний звонок, я медленно собрала свой рюкзак и пошла домой одна, не замечая одноклассников, которые шли той же дорогой маленькими группками. Я знала, что дома их встретят заботливые мамы, потому что взрослыми эти дети станут только через несколько лет.

Я открыла дверь своим ключом, и ко мне, как обычно, с радостным лаем кинулась Джуди, которая ждала прогулки. В тот день я почувствовала присутствие отца наверху еще до того, как услышала его голос.

– Антуанетта, это ты? – крикнул он сверху.

Я ответила.

– Приготовь мне чай и поднимайся сюда. Отведи свою собаку на задний двор.

Я поставила чайник на плиту, заварила кипятком листовой чай, дала ему настояться, добавила в чашку молока и сахара, и все это время я чувствовала его нетерпение и нарастающий во мне ужас. Дальше тянуть с чаем было невозможно. Я поставила на поднос чашку, положила два сухих печенья и понесла наверх. Я вошла в темную спальню с зашторенными окнами, где он лежал в постели, которую делил с моей матерью. Я снова уловила запах его тела и почувствовала его возбуждение. Я поставила поднос возле кровати.

– Иди переоденься и возвращайся сюда, – сказал он и взял чашку с подноса.

Я вернулась в фуфайке, спортивных штанах, туфлях и носках.

– Сними это, – приказал он, показывая на фуфайку и штаны. Потом он закурил и ощерился хорошо знакомой мне улыбкой. На прикроватной тумбочке я заметила баночку с вазелином, которая обычно стояла на туалетном столике. Не отрываясь от сигареты, он погрузил пальцы в вазелин. Зная, что мама не вернется раньше чем через два часа, я испытывала жуткий страх, предчувствуя нечто более страшное по сравнению с тем, что он уже проделывал со мной в Северной Ирландии. Я знала, что мое взрослеющее тело возбуждает его сильнее, чем прежнее, детское.

Он потянул меня к себе и усадил на колени. Вынув пальцы из банки, он грубо протолкнул их в меня. Потом встал с кровати и уложил меня, как всегда укладывал в машине, так что мои ноги беспомощно свисали с края постели. Он вошел в меня жестко и яростно, как никогда прежде. Я могла закрыть глаза, но не уши.

– Тебе ведь это нравится, Антуанетта? – шептал он.

Не дождавшись от меня ответа, он вошел еще глубже, так что мое тело онемело от боли.

– А теперь скажи папочке, что тебе это нравится, – потребовал он и сделал последнюю затяжку сигаретой. – Скажи: «Да, папочка, мне это нравится».

Я послушно произнесла это шепотом. А потом почувствовала, как что‑то липкое капает мне на бедра, когда он, не выпуская сигареты, пролил на меня свое семя.

– А теперь иди и помойся, да уберись там, внизу, пока мама не пришла с работы, – сказал он, грубо сталкивая меня с кровати.

Я переоделась в старую юбку и джемпер, пошла в туалет на заднем дворе и долго терла себя влажной туалетной бумагой, пытаясь избавиться от липких пятен и его запаха. Потом вернулась в дом, очистила камин от золы, положила свежих дров и газет для вечерней растопки. Принесла с улицы угля, помыла посуду и за несколько минут до прихода матери поставила на плиту чайник, чтобы она могла выпить свежего чаю.

Дата добавления: 2015-07-08