Глава XXII

Западни. – Лисицы Пеккари. – Ветер меняется на севера западный. – Снежная буря. – Плетение корзин. – Самые сильные морозы за зиму. – Кристаллизация сахара из кленового сока. – Таинственный колодец. – План разведок. – Дробинка.

Сильные холода простояли до 15 августа. Температура, однако, не падала ниже 15 градусов. При тихой погоде мороз не давал себя чувствовать, но, когда поднимался ветер, легко одетым колонистам приходилось очень туго. Пенкроф даже сожалел, что на острове не оказалось каких-нибудь медведей вместо тюленей и лисиц, шкурки которых не вполне его удовлетворяли.

Медведи обычно хорошо одеваются, и я с удовольствием позаимствовал бы у них на зиму их теплое облачение, – говорил он.

– Но, может быть, они не согласились бы уступить тебе свои шубы! – со смехом возразил Наб. – Они не слишком ручные, эти звери.

– Мы бы заставили их, Наб, – отвечал Пенкроф безапелляционным тоном.

Но этих страшных хищников не было на острове. Во всяком случае, до сих пор они не показывались.

Тем не менее Герберт, Пенкроф и журналист решили поставить западни на плато Дальнего Вида и на опушке леса.

– Любая добыча пригодится, говорил Пенкроф, и будь то хищник или грызун, он встретит хороший прием в Гранитном Дворце.

Западни были крайне несложны: яма, прикрытая травой и ветками, и в ней приманка, запах которой должен был привлечь животных, вот и все. Эти ямы были вырыты не где попало, а в определенных местах, покрытых многочисленными следами, указывавшими на частые визиты четвероногих. Западни обследовались ежедневно, и в первые же дни в них были обнаружены представители семейства лисиц, уже замеченных ранее на правом берегу реки Благодарности.

– Что, тут одни лисицы, что ли, водятся? – воскликнул Пенкроф, в третий раз извлекая из ямы одного из зверьков, стоявшего там с весьма сконфуженным видом. – От этих животных нет никакой пользы.

– Нет, польза есть, – возразил Гедеон Спилет. – Они нам пригодятся.

– На что же?

– Из них выйдет приманка для других зверей. Журналист был прав; с этих пор трупы лисиц стали класть в ямы в качестве приманки. Кроме того, моряк сплел силки из тростникового волокна, и силки оказались полезнее ловушек. Редкий день в них не попадались кролики; они немного приелись, но Наб умел разнообразить приправу, и обедающие не жаловались.

Однако во вторую неделю августа в западню попались раза два не лисицы, а другие, более полезные животные. Это были кабаны, которые уже встречались колонистам на северном берегу озера. Пенкрофу не понадобилось спрашивать, едят ли их. Это видно было по сходству кабана с европейской или американской свиньей.

– Но имей в виду, Пенкроф, это все-таки не свинья, – сказал моряку Герберт.

– Позволь мне думать, что это свиньи, мой мальчик, – ответил Пенкроф, нагибаясь над западней и вытаскивая за придаток, служивший ему хвостом, этот образчик семейства свиных.

– А зачем?

– Затем, что это мне приятно.

– А ты очень любишь свинину, Пенкроф?

– Я очень люблю свинину и в особенности свиные ножки, – ответил моряк. – Если бы у свиней было не четыре ноги, а восемь, я любил бы их вдвое больше.

Что же касается пойманных колонистами животных, то это были пеккари, представители одного из четырех родов, на которые распадается данное семейство. Судя по темному цвету и отсутствию длинных клыков, украшающих пасти их родичей, они принадлежали к виду tajassous. Пеккари обычно живут стаями, и можно было предполагать, что в лесистых районах острова они водятся в изобилии. Но, во всяком случае, они были съедобны с ног до готовы, а Пенкроф только этого от них и требовал.

Около 15 августа ветер переменился и подул с северо-запада; состояние атмосферы временно переменилось. Температура поднялась на несколько градусов, и пары, накопившиеся в воздухе, немедленно превратились в снег. Весь остров покрылся белой пеленой и предстал перед колонистами в новом облике. Снег обильно падал несколько дней, и вскоре высота снежного покрова достигла двух футов. Ветер дул с огромной силой, и в Гранитном Дворце был слышен шум моря, бившегося о скалы. На поворотах образовались вихри, и снег, завиваясь, крутился столбом и походил на вращающиеся водяные смерчи, по которым стреляют с кораблей из пушек. Однако ураган, налетевший с северо-запада, обходил остров стороной, и положение Гранитного Дворца защищало его от прямых ударов.

Из– за этой снежной бури, не менее ужасной, чем метель в Арктике, ни Сайрес Смит, ни его товарищи не могли, как им ни хотелось, выйти из дому и просидели взаперти шесть дней – с 20 по 25 августа. Они слышали, как завывал ветер в лесу Якамара, который, должно быть, сильно пострадал. Буря, наверное, повалила немало деревьев, но Пенкроф утешался мыслью, что ему не придется их рубить.

– Ветер стал дровосеком, ну и пусть работает, – говорил моряк.

Впрочем, он все равно не имел никакой возможности воспрепятствовать этому.

Как должны были быть благодарны судьбе обитатели Гранитного Дворца за то, что она послала им это крепкое, несокрушимое жилище! Правда, Сайрес Смит мог претендовать на значительную долю их признательности, но все же творцом этой пещеры была природа, а инженер только нашел ее. В Гранитном Дворце все были в безопасности, и порывы ветра не могли никому повредить. Если бы колонисты выстроили на плато Дальнего Вида кирпичный или деревянный дом, он бы наверняка не устоял против урагана. Что касается Труб, то, судя по грохоту волн, отчетливо доносившемуся до колонистов, там совершенно нельзя было бы жить: море, заливавшее островок, яростно билось об их стены. Но в Гранитном Дворце, в толще скалы, над которой не властны ни вода, ни ветер, опасаться было нечего.

Лишившись на несколько дней свободы, колонисты не сидели сложа руки. В кладовой было достаточно дерева в виде досок, и во дворце постепенно появилась новая мебель – столы и стулья, и притом весьма крепкие, так как материал тратили не жалея. Это «движимое имущество», несколько громоздкое, в сущности, не оправдывало своего наименования, так как было весьма малоподвижно, но Пенкроф и Наб очень гордились своей мебелью, которую не променяли бы на лучшие изделия Буля.

Потом столяры превратились в корзинщиков и неплохо справились со своим новым ремеслом. У северного залива озера обнаружили густой ивняк, где оказалось много пурпурной ивы. Перед началом дождей Пенкроф и Герберт набрали запас этого полезного кустарника, и его ветви, хорошо очищенные, могли быть с успехом пущены в дело. Первые изделия были не очень красивы, но благодаря ловкости и смекалке работников, вспоминавших виденные раньше образцы, советовавшихся и соревновавшихся друг с другом, инвентарь колонистов вскоре пополнился несколькими корзинами и корзинками различных размеров. Их поставили в кладовую, и Наб сложил в особые корзинки свои запасы съедобных корешков, косточек, сосновых орешков и корней драцены.

В последнюю неделю августа погода еще раз переменилась. Температура немного упала, и буря стихла. Колонисты устремились наружу. На берегу было добрых два фута снегу, но по его отвердевшей поверхности можно было без труда ходить. Сайрес Смит и его товарищи взошли на плато Дальнего Вида.

Как все изменилось! Леса, еще недавно зеленые, особенно в этой части, где преобладали хвойные деревья, скрылись под одноцветной пеленой. Все было бело, начиная от вершины горы Франклина и до самого океана: деревья, луга, озеро, река, побережье. Воды реки Благодарности струились под ледяными сводами, которые при каждом приливе и отливе приходили в движение и с шумом разрушались. Над твердой поверхностью озера носилось множество птиц: утки. кулики, шилохвосты, кайры. Они летали тысячами. Скалы у подножия плоскогорья, между которыми низвергался водопад, были усеяны льдинами. Казалось, что вода льется из отверстия чудовищной водосточной трубы, созданной прихотливой фантазией архитектора эпохи Возрождения. О разрушениях, произведенных в лесу ураганом, судить было еще нельзя: приходилось ждать, пока растает безграничная пелена снега. Гедеон Спилет, Пенкроф и Герберт не упустили возможности исследовать западни. Отыскать их под покровом снега оказалось нелегко. Пришлось быть особенно осторожными, чтобы самим не провалиться в какую-нибудь яму; попасть в свою собственную ловушку было бы и опасно и позорно. Все же им удалось избежать этой неприятности, и они обнаружили, что ямы пусты. В них не оказалось ни одного зверя, но вокруг были видны многочисленные следы и, между прочим, отчетливые отпечатки когтей. Герберт, не колеблясь, заявил, что в этом месте побывали хищники из рода кошачьих: это подтверждало мнение инженера, что на острове Линкольна водятся опасные животные. Обычно они обитали в густых лесах Дальнего Запада, но под влиянием голода зашли на плато Дальнего Вида. Быть может, они почуяли присутствие обитателей Гранитного Дворца.

– А что же это такое – кошачьи? – спросил Пенкроф.

– Это тигры, ответил Герберт.

– Я думал, что тигры водятся только в жарких странах.

– В Новом Свете, – сказал юноша, – их находят на пространстве от Мексики до Аргентинских степей. Остров Линкольна лежит примерно на широте Ла-Платы, и не будет ничего удивительного, если на нем окажутся тигры.

– Ладно, будем смотреть в оба, – ответил Пенкроф.

Между тем снег под влиянием потепления в конце концов растаял. Начался дождь, который размыл белую пелену, и она исчезла. Несмотря на ненастье, колонисты пополнили запасы всевозможной провизией, как вегетарианской, так и мясной: сосновыми орешками, корнями драцены, съедобными ко решками, кленовым соком, кроликами, агути и кенгуру. Это потребовало нескольких походов в лес, причем было установлено, что ураган повалил порядочное количество деревьев. Пенкроф с Набом добрались даже до залежей каменного угля и перевезли на тачке несколько тонн топлива. По пути они обнаружили, что труба горшечной печи сильно пострадала от ветра и укоротилась почти на шесть футов. Вместе с углем были пополнены также запасы дров. Плоты с дровами сновали по реке Благодарности, поверхность которой очистилась от льда.

Трубы также подверглись осмотру, и колонисты могли только порадоваться, что их не было там во время бури. Море оставило в Трубах несомненные следы своего разрушительного пребывания. Гонимое ветром, оно залило островок и ворвалось в коридоры, которые были наполовину засыпаны песком; толстый слой водорослей покрывал скалы. Пока Наб, Герберт и Пенкроф охотились или запасали провизию, Гедеон Спилет с инженером навели порядок в Трубах; оказалось, что горн и печи почти не пострадали, так как были защищены нагроможденным песком. Новые запасы топлива оказались далеко не лишними – колонистам пришлось еще претерпеть суровые морозы. Как известно, для Северного полушария характерно сильное понижение температуры в феврале. Нечто подобное должно иметь место и в Южном полушарии, и август, который соответствует февралю на севере, не избежал этого закона метеорологии.

Около 25– го числа этого месяца, после новых дождей и снегов, ветер перекинулся на юго-восток, и мороз сразу резко усилился. По мнению инженера, ртуть в термометре Фаренгейта опустилась бы, по крайней мере, до 8 градусов ниже нуля (13 градусов мороза по стоградусной шкале). Жестокая стужа, казавшаяся еще мучительнее вследствие пронзительного ветра, продержалась несколько дней. Колонистам пришлось снова запереться в Гранитном Дворце, и, так как было необходимо герметически заткнуть все отверстия, кроме тех, через которые проникал свежий воздух, потребление свечей значительно возросло. Ради экономии колонисты часто довольствовались светом пламени очага, для которого не жалели топлива. Несколько раз те или другие члены колонии отправлялись на берег, усеянный льдинами, которые море выбрасывало при каждом приливе. Но они вскоре возвращались обратно в Гранитный Дворец, с мучительной болью цепляясь за перекладины лестницы: на сильном морозе деревянные палки сильно обжигали им руки.

У пленников Гранитного Дворца снова оказалось много досуга, и его надо было чем-нибудь заполнить. Сайрес Смит приступил тогда к одной операции, которую можно было осуществить в закрытом помещении.

Мы знаем, что у колонистов не было ничего сладкого, кроме сока, который они извлекали из клена, глубоко надрезая ствол дерева. После этого оставалось собрать эту жидкость в сосуды и употреблять ее при изготовлении пищи, тем более что с течением времени кленовый сок становился более густым, совсем как сироп.

Но можно было улучшить его качество, и однажды Сайрес Смит объявил своим товарищам, что им предстоит стать сахароварами.

– Сахароварами? – воскликнул Пенкроф. – Это, кажется, довольно жаркое ремесло.

– Очень жаркое, – подтвердил инженер.

– Ну, значит, оно будет как раз по времени!

Слово «сахароварение» не должно напоминать о заводах со сложными машинами и множеством рабочих. Нет! Чтобы выкристаллизовать этот сок, достаточно было его очистить посредством очень несложной процедуры. Налив кленовый сок в большие глиняные сосуды, его поставили на огонь и подвергли выпариванию, и вскоре на поверхности влаги образовалась пена. Как только жидкость стала густеть, Наб принялся тщательно размешивать ее деревянной лопаткой, чтобы она скорее выпарилась и не пригорела. После нескольких часов кипения на ярком огне, который был столь же приятен сахароварам, как полезен для начатого ими дела, сок клена превратился в густой сироп. Этот сироп вылили в глиняные сосуды разнообразной формы, заранее приготовленные в той же кухонной печи. На другой день сироп застыл в виде голов и плиток. Это был настоящий сахар, слегка желтоватый, но почти прозрачный и очень вкусный.

Морозы простояли почти до половины сентября, и узники Гранитного Дворца начали тяготиться своим пленением. Почти каждый день они предпринимали вылазки, по необходимости кратковременные. Работы по благоустройству жилища все время продолжались. За делом шли долгие беседы. Сайрес Смит просвещал своих товарищей в самых разнообразных областях, останавливаясь главным образом на практическом приложении научных знаний. У колонистов не было под рукой библиотеки, но инженер представлял собою готовую, всегда открытую энциклопедию, в которую каждый часто заглядывал, находя в ней ответы на свои вопросы.

Время проходило, и эти достойные люди, казалось, не опасались за будущее. Однако их вынужденному заключению пора было кончиться. Все с нетерпением ждали, если не лета, то хоть прекращения невыносимого холода. Будь колонисты достаточно тепло одеты, чтобы не бояться стужи, сколько они бы уже совершили походов на дюны и на болото Казарок! Подобраться к дичи было, должно быть, нетрудно, и охота оказалась бы удачной. Но Сайрес Смит не хотел, чтобы колонисты рисковали своим здоровьем. Товарищи инженера послушались его совета.

Тяжелее всех после Пенкрофа переносил лишение свободы Топ. Верному псу было тесно в Гранитном Дворце. Он все время расхаживал по комнатам и по-своему выражал свое недовольство и скуку.

Сайрес Смит часто замечал, что, когда Топ приближался к темному, сообщавшемуся с морем колодцу, отверстие которого выходило в склад, он начинал как-то странно ворчать. Топ бегал вокруг этой дыры, прикрытой деревянной доской. Несколько раз он даже пытался просунуть лапы под крышку, словно желая ее приподнять. При этом он резко взвизгивал, словно охваченный гневом и тревогой. Инженер неоднократно наблюдал за маневрами Топа. Что такое могло быть в этой бездне? Отчего так волнуется умное животное? Колодец примыкает к морю – это несомненно. Не расходится ли он в недрах острова на ряд узких веток? Или сообщается с другой внутренней впадиной? Может быть, какое-нибудь морское чудовище время от времени отдыхает в глубине колодца? Инженер терялся в догадках и не мог не опасаться неожиданных осложнений. Углубляясь в область научной действительности, он не позволял своим мыслям уноситься в царство необычайного и сверхъестественного. Но как объяснить, почему Топ – рассудительная собака, из тех, что не лают попусту на луну, – так упорно исследует чутьем и слухом этот колодец, если в нем не происходит ничего особенного? Сайрес Смит даже самому себе не хотел признаться, до чего его интригует поведение собаки.

Но инженер не поделился своими соображениями ни с кем, кроме Гедеона Спилета. Он считал бесполезным говорить остальным товарищам о своих невольных размышлениях, причиной которых была, быть может, причуда Топа.

Наконец холода прекратились. Бывали дожди, шквалы со снегом, град, небольшие бури, но всякий раз ненастье длилось недолго. Лед распустился, снег стаял. Берег, плоскогорье, лес, побережье реки Благодарности снова стали проходимыми. Наступление весны привело в восторг обитателей Гранитного Дворца, и вскоре они стали возвращаться домой только для того, чтобы поесть и поспать.

Во второй половине сентября колонисты много охотились, и Пенкроф начал опять настойчиво требовать у Сайреса Смита огнестрельное оружие, которое инженер, по уверению моряка, обещал изготовить. Сайрес Смит, прекрасно понимая, что без необходимых инструментов он почти наверняка не сможет сделать хоть сколько-нибудь приличное ружье, все время откладывал это. Он указал, что Герберт и Гедеон Спилет прекрасно научились стрелять из лука, убивали превосходных агути, кенгуру, диких свиней, голубей, дроф, диких уток, куликов – словом, всевозможных представителей пушных и пернатых, и что, следовательно, с ружьями можно подождать. Но упрямый моряк не хотел ничего слушать и явно не собирался отстать от инженера, пока тот не исполнит его просьбы. Гедеон Спилет, со своей стороны, поддерживал Пенкрофа.

– Если на острове, по предположению, водятся дикие звери, надо подумать, как их уничтожить и истребить. Может наступить время, когда это будет для нас первейшим делом.

Пока что Сайреса Смита беспокоило не столько отсутствие огнестрельного оружия, сколько вопрос об одежде. Платье колонистов выдержало зиму, но не могло уцелеть до следующей зимы. Кожу и шерсть – вот что обязательно надо раздобыть. Раз на острове водились муфлоны, надо было найти способ развести их, чтобы они могли служить на пользу колонистам. За лето им предстояло осуществить два важных предприятия: устроить в каком-нибудь пункте острова загон для домашних животных и птичник для пернатых – словом, создать нечто вроде фермы.

Для выполнения этого намерения было необходимо совершить экспедицию в неисследованные области острова Линкольна, то есть в дремучие леса, тянувшиеся по правую сторону реки Благодарности, от устья до оконечности Змеиного полуострова, а также вдоль всего западного берега. Но требовалась устойчивая погода, и не менее месяца должно было пройти до тех пор, пока можно будет с пользой предпринять такую экскурсию.

Колонисты ждали, сдерживая нетерпение, когда вдруг произошло событие, после которого им еще сильнее захотелось всесторонне обследовать свои владения.

Было 24 октября. В этот день Пенкроф отправился осматривать ямы, которые он всегда снабжал необходимой приманкой. В одной из ловушек он увидел семейство животных, всегда радующих повара: самку пеккари с двумя детенышами.

Пенкроф вернулся в Гранитный Дворец в восторге от своей добычи и, как всегда, не преминул похвастаться результатами охоты.

– Мы сегодня хорошо пообедаем, мистер Сайрес! – вскричал он. – Вы тоже, мистер Спилет, покушаете с нами.

– Я с удовольствием, – ответил журналист. – Но что же вы мне предложите?

– Молочного поросенка.

– Ах, вот что – молочного поросенка? Судя по вашему настроению, Пенкроф, я ожидал куропатки с трюфелями.

– Как, неужели вы погнушаетесь поросенком? – удивился моряк.

– Нет, – ответил Гедеон Спилет, не проявляя особого восторга. – Если не злоупотреблять этим…

– Ладно, ладно, господин корреспондент, – возразил Пенкроф, не любивший, когда хулили его добычу. – Вы, кажется, привередничаете? Семь месяцев назад, когда мы высадились на острове, вы были бы счастливы иметь такой обед.

– Именно, – ответил Гедеон Спилет. – Человек никогда не бывает вполне доволен.

– Надеюсь, что Наб не ударит лицом в грязь, – продолжал Пенкроф. – Поглядите – этим поросятам нет еще и трех месяцев. Они будут нежны, как перепелки… Идем, Наб! Я сам послежу, чтобы они хорошо изжарились.

Моряк в сопровождении Наба отправился на кухню и углубился в кулинарию. Товарищи не стали вмешиваться. Наб и Пенкроф приготовили роскошный обед, состоявший из двух поросят, супа из кенгуру, копченого окорока, сосновых орешков, драценового напитка и чая освего – словом, из самых изысканных яств. Но первое место на этом пиру, разумеется, принадлежало зарумяненным поросятам. В пять часов обед был подан в большом зале Гранитного Дворца. От супа из кенгуру шел душистый пар. Это кушанье нашли превосходным.

За супом последовали пеккари. Пенкроф собственноручно разрезал жаркое и подал товарищам огромные порции. Поросята оказались действительно превосходными Пенкроф с увлечением уничтожал свою долю и вдруг громко вскрикнул и выругался.

– Что случилось? – спросил Сайрес Смит.

– Я… я сломал себе зуб, – ответил моряк.

– Значит, в ваших пеккари есть камни? – сказал Гедеон Спилет.

– Видимо, да, – ответил Пенкроф, вынимая изо рта предмет, из-за которого он лишился зуба.

Но это был не камень. Это была дробинка.

Дата добавления: 2015-07-10