Khubulava G.G.

Assistant Professor, Department of Ethics Philosophy Faculty of St. Petersburg State University, PhD.

Khubulava G.G.

The Philosopher's Stone by Isaac Newton. Theology in the Mechanics and Alchemy.

Религиозные взгляды и алхимические опыты сэра Исаака Ньютона. Их соотношение с принципами Механики и современного естествознания. Роль Ньютона как христианского теолога и ученного-провидца.

Ключевые слова: Бог, Природа, Христос, Троица, Сила Тяготения, Протестантизм, Консубстанциональность, Арианство, Алхимия, Соли, Металлы, Ртуть, Дух, Трансмутация, Механицизм, Философский камень.

Religious views and alchemical experiments of Sir Isaac Newton. Their relationship with the principles of mechanics, and modern science. The role of Newton as a Christian theologian and scholar-visionary.

Key words: God, Nature, Christ, the Trinity, the gravitational force, Protestantism, unity, Arianism, Alchemy, salts, metals, mercury, Spirit, Transmutation, Mechanism, the Philosopher's Stone.
Не мною замечена интересная, своего рода позитивистская предвзятость, возникающая у исследователей, как только речь заходит о религиозных взглядах ученых: в беседах, касающихся светил науки, эта их сторона жизни (а иногда и часть их наследия) либо замалчивается, либо иронически умаляется.

А между тем, Рене Декарт и Блез Паскаль, к примеру, не просто не гнушались рассуждениями на тему взаимоотношений человека с Творцом («Мысли» Паскаля), но и нимало не стеснялись ссылаться на Священное Писание – в пылу вовсе не отвлеченных споров. Сторонникам теории непримиримого антагонизма науки и религии хотелось бы напомнить о том, что отец эволюционной теории сэр Чарльз Дарвин, объявляемый чуть ли не атеистом номер один, умудрился остаться искренним христианином-англиканцем, исполнявшим нелегкие обязанности церковного старосты.

Однако наш разговор мне хотелось бы посвятить не Паскалю, Декарту или Дарвину, а человеку, чьи заслуги перед миром науки, к сожалению, почти целиком затмевают его трудный и часто противоречивый поиск Божественного следа на жизненном пути. Я хотел бы поговорить о религиозных взглядах сэра Исаака Ньютона.

Прежде всего, перед нами встают следующие вопросы: как Ньютон мыслит бытие Божье и какое место это бытие занимает в системе его научных взглядов? На несколько минут представим себя гостями ученого.

Итак, Ньютон принимает у себя дома гостей. В беседе он упоминает о Боге, создавшем наш мир. Услышав в ответ, что никакого творца у нашего мира нет, а в природе все создается и развивается само собой, без вмешательства какого-то божественного разума, хозяин приглашает нас в свой рабочий кабинет, украшением которого является стоящая на столе модель солнечной системы. Глобус, а вокруг – тонкие прутики, с нанизанными на них шариками планет со светильником Солнца в центре. Планеты можно передвигать по прутьям и выстраивать из них разные сочетания.

Один из гостей спрашивает Ньютона о том, где найти того мастера, который сделал такую замечательную модель, на что хозяин неожиданно отвечает: «А никакого мастера нет! Эта модель возникла тут сама собой. Знаете, постепенно появились эти прутики и шарики. Шарики катались себе, катались, а потом нанизались на эти прутики – и вот так вот закрутились!». Встретив удивленный взгляд гостя, Ньютон парирует: если Вы уверены в существовании создателя этой простой модели, то почему отрицаете наличие Творца для куда более сложной конструкции – солнечной системы?[1]

О религиозных поисках Ньютона говорит и его современник Джон Локк, писавший своему племяннику о том, что Ньютон является замечательным ученым не только благодаря достижениям в математике, но и в теологии. А в знании Священного Писания и вовсе «мало кто может с ним сравниться».

Уже в двадцатом веке конкретности подобной оценке придает отец Александр Мень: «Ньютон рассматривал Священное Писание не как источник естественнонаучных сведений, а как Слово Божье. Общий принцип закономерности, царящий во Вселенной, был для Ньютона свидетельством о Божественном Разуме, но сами эти принципы он изучал чисто рациональными средствами.... Взгляд ученого на взаимоотношение Библии и естествознания не был сформулирован отдельно, но явствует из его работы "Замечания на Книгу пророка Даниила и Апокалипсис святого Иоанна". В этой книге Ньютон толковал описание природных явлений в Библии как символы, обозначающие исторические события, вероучительные истины и т.д. Так, в небесных светилах он видел указания на царей, в свете – символ истины... В исторической символике и аллегориях Библии Ньютон усматривал пророчества о событиях Средневековья и Нового времени»[2].

Эти важные, но при этом весьма общие оценки проясняют одно: Исаак Ньютон определенно имел серьезный богословский опыт, вызывающий уважение у его и наших современников. Но в чем суть и каков принцип ньютоновского богословия?

Попробуем двигаться вверх от «корней». Маленький Ньютон крещен в католичество на седьмой день от рождения в соборе Святого Варфоломея. Один из учителей будущего физика, Исаак Барроу, был математиком и католическим священником. Однако маленький Ньютон, в трехлетнем возрасте потерявший отца, воспитывается англиканцем-протестантом. Протестантская теология с ее догматом о едином авторитете Священного Писания и невозможностью иного посредничества между Богом и человеком, кроме посредничества самого Иисуса Христа, несомненно, оказывает решающее влияние на радикальный протестантизм ученого.

«Есть один Бог и один посредник между Богом и человеком – Иисус Христос», - цитата из первого послания апостола Павла к Тимофею, которую, как и многие другие места в Писании, протестанты понимают буквально, оставляя вне контекста сам факт Деяний и Служения Апостолов как древний прообраз священноначалия.

Но неужели дело в одном только воспитании?

В доньютоновский период трудно говорить о какой-либо стройной системе взглядов в области естественных наук вообще и особенно в механике.

Именно во вселенной Ньютона получают последовательное, критическое развитие положения античной «Физики» и картезианство. Как же это происходит? Позволим себе небольшую ретроспективу.

В античной философии природа — фюсис — мыслилась через противопоставление не-природному, искусственному, тому, что носило название «техне» и было продуктом человеческих рук. Так в природе существуют огонь, воздух, земля, вода. С телами неприродного, «технического» происхождения дело обстоит иначе. Подобные тела «не имеют никакого врожденного стремления к изменению. Они изменяются, лишь постольку, поскольку состоят из камня, земли или смешения этих тел — так как природа есть начало и причина движения и покоя для того, чему она присуща первично, сама по себе, а не по (случайному) совпадению (Физика, II, I, 192 b 8-24)».

Физика, согласно древним, рассматривает природу вещей, их сущность, свойства, движения так, как они существуют сами по себе. Механика же — это способ осуществления законов природы для вне-природных тел (вещей, инструментов, артефактов). Механика для древних представляет собой не познание того, что есть в природе, а изготовление того, чего в природе нет.

Много позже, уже стараниями Декарта предпринимается попытка синтеза естественного и искусственного (технического) начал. Механика при этом, оказывается ядром физики как науки о природе. Декарт сравнивает природу с часами, предлагая аналогию между механизмом, созданным искусным мастером, и Божественным механизмом. Похожую аналогию предлагает Ньютон – на примере с моделью солнечной системы.

«Я почту себя удовлетворенным, если объясненные мною причины таковы, что все действия, которые могут из них произойти, окажутся подобны действиям, замечаемым нами в явлениях природы»,[3] - подытоживает эту мысль Декарт.

Символично, что по Декарту первопричина движения есть Бог. «Мне кажется очевидным, что эта первопричина может быть только Богом, чье всемогущество сотворило материю вместе с движением и покоем, и своим обычным содействием сохраняет во вселенной столько же движения и покоя, сколько оно вложило его при творении»,[4] – говорит он.

Но если Декарт возлагает ответственность за состояние движения или покоя на постоянно активное «творение, осуществляемое Богом» (причем, без этого активного творения мир обратится в Ничто, из которого был создан), то Ньютон вводит независимую Единицу Творения – силу. Сила, которой наделены все тела без исключения, как на Земле, так и в космосе, есть, по Ньютону, тяготение. Ньютон тем самым символически разделяет Бога и свойства природных тел, которые мыслились как единое целое.

Строгость законов ньютоновской механики покоится на «верности опыту», «доверии числу» и, как ни странно, «неумолимой власти Бога-Пантократора (Вседержителя), единолично осуществляющего абсолютную власть над творением» (Ньютон «Deus Pater»). Наряду с описанием принципов (законов) (взаимо)действия сил природы, ученый также всегда упоминает и неиссякаемый Источник этих сил.

И «доверие числу», и «верность опыту», присущие Ньютону, вполне вероятно, являются плодом протестантской прагматики, по слову Мартина Лютера, позволяющей «крепостью веры, каждодневным трудом и усилиями ума постигать Премудрость Божью».

Закон всемирного тяготения, к примеру, отнюдь не отвергает возможности чудес, однако придает им оттенок предельной рациональности: «Чудеса называются так не потому, что они творятся Богом, но потому, что они случаются редко, и поэтому удивительны.

Если бы они происходили постоянно по определенным законам природы вещей, то они перестали бы казаться удивительными и чудесными и могли бы рассматриваться в философии как часть явлений природы. Несмотря на то, что они суть следствие законов природы, наложенных на природу силою Бога, хотя бы причина их и оставалась нам неизвестной»,[5] - сообщает Ньютон.

Можно рассматривать это суждение и как размышление на тему ответа Христа на предложение шагнуть с крыши Иерусалимского Храма: «Не искушай Господа Твоего».

Идеальным ньютоновским ученым становится Адам, дающий имена вещам и явлениям в пространстве совершенного, сотворенного Космоса.

Известны многие богословские труды Ньютона, среди которых наиболее значительными являются «Историческое объяснение двух значительных искажений Писания» и «Замечания на книгу Пророка Даниила и Апокалипсис св. Иоанна», но мне хотелось бы остановиться на теме отрицания Ньютоном Догмата Троичности и Божественной Природы Иисуса Христа.

Эти позднепротестантские расхождения Ньютона с традиционной христианской догматикой кажутся мне важными хотя бы по той причине, что данные догматы не вписываются в ньютоновскую систему богословских воззрений в силу их (догматов) крайней иррациональности.

В целях ее преодоления Ньютон вооружается системой аргументации, принятой им в «Замечаниях», и в «Математических началах натуральной философии», а именно: приписывать каждому отрывку только одно значение; сохранять в процессе интерпретации некий фиксированный смысл слов во всех фрагментах; предпочитать те значения слов, которые ближе всего к буквальному смыслу; принимать те смыслы слов и фраз, которые наиболее естественным образом вытекают из языка и контекста; предпочитать наиболее простые интерпретации (поскольку «истина всегда должна заключаться в простоте»).

Атаке ньтоновской рациональности подвергаются седьмой и восьмой стихи пятой главы Первого послания апостола Иоанна: «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святой Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь – и сии три об одном».

И шестнадцатый стих третьей главы Первого послания апостола Павла к Тимофею: «И беспрекословно – великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе...».

Ньютон ставит под сомнение аутентичность этих текстов. «Не так в сирийской Библии. Нет такого у Игнатия, Юстина, Иренея, Тертуллиана, Оригена... и др.», - пишет ученый о первом фрагменте, считая его позднейшей вставкой, сделанной в тексте Вульгаты (перевод Священного Писания на латынь, сделанный Святым Иеронимом в период примерно между 347-420 годами).

Во втором же фрагменте (из послания апостола Павла), по Ньютону, ставшее позднее ключевым слово «Бог» отсутствует в ранних рукописях, где, как утверждает ученый, было сказано: «...великая благочестия тайна, явившаяся во плоти, оправдавшая себя в духе».

«Язычники и гностики, - писал Ньютон, - полагали, что не только Боги, но даже души людей и звезды имеют общую субстанцию с высшим Богом, и им поклонялись как идолам. Тот, кто разделяет это мнение, может верить, будто у Христа одна субстанция с Отцом, и при этом не считать Христа чем-то большим, нежели просто человеком. Однако не консубстанциальность, но сила и власть (dominion) дают право на поклонение»[6]

Поставив вопрос о возможности единства Отца и Сына, Ньютон спрашивает о том на каком основании можно утверждать это единство. Метафизические аргументы единосущности оказываются отброшены ученным, поскольку, по его мнению, метафизическая аргументация не может подменять теологическую («Христос не преподавал Апостолам метафизику» - в сердцах бросает Ньютон).

Единственным критерием божественности с ньютоновской точки зрения является безграничная власть над творением, которой обладает только Отец. Бог-Отец и Бог-Сын по Ньютону равны и едины лишь в том смысле, что Сын получил свою силу, власть и авторитет от Отца, и это, и только это, обстоятельство может служить законным основанием поклонения Христу. В доказательство ученный приводит любопытную аналогию. «Отца и Сына нельзя назвать одним королем (one King) на том лишь основании, что они консубстанциальны, но их можно так назвать по единству власти (by unity of dominion), сын является вице-королем при отце-короле. Так же и Бог и его Сын не могут быть названы одним Богом на основании их консубстанциальности» [Единносущности][7].

Для Ньютона утверждение о божественной природе Христа есть проявление идолопоклонства («Idolatria»), т.е. смертный грех, Христос – не единство божественного и человеческого, но сотворенный Логос, воплощенный в человеческом теле. При этом Ньютон ссылается на сочинения раннехристианских авторов, в частности, на Юстина и Климента Александрийского, по мнению которых человеческий разум содержит частицу божественного Логоса, явленного в Иисусе. (Логос, по самому Юстину – это посредник между миром и трансцендентным Богом, посредник, рожденный Богом до творения мира, однако Логос не воплощен, а явлен в Иисусе)[8].

Возможно, точка зрения Ньютона в истории церкви вовсе не нова. Наиболее полно она воплощена в признанном еретическим учении епископа Ария. Согласно Арию, Иисус не был рожден Богом, но создан им, следовательно – как Логос и как Человек, принявший в крещении Благодать природы Отца. Природы, покинувшей Христа со смертью на Кресте: «Отче! Почто оставил меня?!».

Христос Ариан не единосущен Богу-Отцу, но подобен ему, как, к примеру, одно дерево подобно другому, но не единосущно ему. Если большинство традиционных христиан принимают сущностную тождественность Бога-Отца и Бога-Сына, то ариане отождествляют сущность Сына и любого тварного бытия, как созданий Бога.

Однако, справедливости ради, следует сказать, что если у ариан Отец и Сын различны по своей природе как Творец и Творение, то Ньютон не отрицает, а напротив подчеркивает их «родственные узы». Так, например, Комментируя первую главу Евангелия от Иоанна, Ньютон писал о Христе: «...рожденный Девой согласно Воле Всевышнего, Христос был с Богом до своего воплощения, уже в начале, когда Бог создал небеса и землю. Ибо сам Христос заявил об Отце своем: "Прославь меня славой, кою я имел с Тобой до начала мира" (см. Иоан. 17, 5). Это означает, что Он был тогда с Богом и именно ему сказал Господь: "Сделай человека" и именно Он явился Адаму в Раю под именем Бога, и патриархам, и Моисею /явился/ под тем же именем. Ибо Отец есть Бог невидимый, коего ни один глаз не видел и не сможет увидеть. Это означает также, что Он был одним из тех Ангелов, кои явились Аврааму <...>. Это означает и то, что Он есть Бог, который боролся с Иаковом и коему Иаков устроил жертвенник (Быт. 35, 1) и Он есть Ангел, который явился Моисею из среды куста под именем Бога отца его /Моисея/, Бога Авраама, Исаака и Иакова (Исх. 3) и Он был с Моисеем в пустыне и говорил с ним на горе Синайской <...>. Это означает, что Он был Ангелом божественного присутствия, о котором сказал Бог Израилю: "Вот, Я посылаю пред тобою Ангела хранить тебя на пути и ввести тебя в то место, которое Я приготовил. Блюди себя пред лицем Его, и слушай гласа Его; не упорствуй против Него, потому что Он не простит греха вашего; ибо имя Мое в Нем" (Исх. 23, 20-21)» [ курсив мой – Г.Х.].

«Поэтому-то Христос, - продолжает Ньютон, - и называется Словом, ибо это означает, что до своего воплощения Он был Святое Святых и устами Бога, Ангелом, чрез коего Бог дал закон на горе Синайской и руководил Израилем и слову коего следовало повиноваться. Это означает также, что в своем смертном теле Он был Пророком, предсказанным Моисеем, а после своего вознесения Он стал правдивым и истинным свидетелем <...> и тем, который придет, чтобы разрушить грешный /мир/ <...> и судить живых и мертвых».

«Человек может обращаться к Христу как к Богу, но не как Богу-Отцу Всемогущему («God Almighty»), творцу неба и земли, но только как к «the Lord, the Messiah, the Great King, the Lamb of God» («Господу-Мессии, Великому Царю, Агнцу Божию»). Христу должно поклоняться не в силу его онтологического статуса, но в силу его миссии, в силу того, что он «уничижил Себя Самого, приняв образ раба <...>, смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Фил. 2, 7-8), в силу того, что он Богом-Отцом был поставлен «нашим Господом и Царем».

Христос, по Ньютону, это «один Бог только вместе с Отцом, ибо слово Бог относится не к метафизической природе Бога, но к его господству».

И, тем не менее, Ньютон спорит с традиционной концепцией Боговоплощения (а значит, и Святой Троицы): «Говорить о совечности и консубстанциальности Отца и Сына, как это делают «гомоусианцы» (Гомоусия греч., единосущие, учение о полном тожестве существа Христа с Богом Отцом), значит впадать в тяжкий грех идолопоклонства. Они «сделали Отца и Сына одним Богом путем /их/ метафизического единства, т. е. единства субстанции». Полемический жар ученного затрагивает и греческую форму именования ego eimi («это есть Я»), принятого Христом как обозначение своей личности – как воплощения Отца: «Я и Отец – одно» (Ин. 10:30).

«И когда сказал им: это Я (ego eimi), они отступили назад и пали на землю» (Ин. 18:6). «Гомоусианцы, – пишет Ньютон, - иногда используют этот текст, как доказательство того, что и здесь якобы Иисус провозгласил Себя Богом. Почему люди, пришедшие арестовать Иисуса, "отступили назад и пали на землю"? Опять же, если все так, как говорят гомоусианцы, почему тогда все же "воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его, " (Ин. 18:12), и почему они не побоялись это сделать? До этих людей вполне могли дойти слухи, которые ходили среди народа: "Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков" (Марк 6:15). Толпа прекрасно знала о силе пророков, к примеру, исходя из сказанного об Илии: "И отвечал Илия и сказал ему: если я человек Божий, то пусть сойдет огонь с неба и попалит тебя и твой пятидесяток. И сошел огонь Божий с неба, и попалил его и пятидесяток его. (4-я Царств 1:12,13)».[9]

Любопытно, что также в защиту своих взглядов на природу Христа, Ньютон приводит аргументы платоников. Он напоминает нам о том, что «до св. Иоанна, термин «Логос» обычно использовался в том смысле, как его употребляли платоники в применении к некоему разумному существу, и в том же смысле понимали его ариане, и потому их смысл (понимание) есть истинный смысл св. Иоанна»[10].

И все же, зачем Исааку Ньютону так необходимо было доказать нам, что Христос не был Богом? Дело не только в протестантском рвении. Как богослов и физик, Ньютон понимает природу Христа, если можно так сказать, как методологически родственную силе тяготения. Эта сила, как и природа Христа, по Ньютону, несомненно, исходит от Бога, однако, не является равной ему. Сила тяготения тел есть та причина, к которой восходит всякое физическое, или механическое познание природы. Сама же она, как подчеркивает Ньютон, в рамках механики объяснена быть не может. Рациональность подсказывает, что свойства всякого явления выводимы из его причин, однако, «причину свойств силы тяготения я до сих пор не мог вывести из явления, гипотез же я не измышляю»,[11] – сознается Ньютон.

Итак, сила тяготения, подобно Христу, в космосе Ньютона, является Творением Божьим, в котором осуществлена Божественная Воля. Природа силы тяготения (Логоса) совершенно имманентна миру.

Своей богословской позицией Ньютон не просто проводит водораздел между Творцом и Природой («кесарю – кесарево»). С точки зрения Ньютона, трансцендентность Бога миру равна отсутствию Бога в нём. Физик понимает природу как вместилище Бога, в котором действуют сотворенные Богом силы. Человек же является хранителем природы и наблюдателем этих сил. «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт 2: 15).

«Когда я писал свой труд о системе мира, я направлял свое внимание на такие принципы, которые могут вызвать у мыслящего человека веру в божественное существо, и ничто не доставляет мне такой радости, как видеть себя полезным в этом отношении. Если я, однако, оказал человечеству таким образом некоторую услугу, то обязан этим ничему иному, как трудолюбию и терпеливой мысли» (industry and patient thought). Недоказуемость этих «принципов» позволяет Ньютону считать их первичными предначертаниями Творца: «При помощи этих принципов, по-видимому, составлены все материальные предметы из твердых частиц, сочетавшихся различным образом мыслящим агентом при первом творении», - пишет Ньютон в «Оптике».

Первое английское издание «Начал» в 1729 г. в переводе, сделанном Моттом, украшено гравированным фронтисписом. Рисунок, сделанный самим Моттом, наглядно иллюстрирует религиозную схему Ньютона: Творец вручает Премудрости циркуль и дает предначертания — «принципы», по которым и вычерчивается план Вселенной.

Говоря о данной иллюстрации, мы не можем не обратить внимания на присутствующие в ней масонские символы (Премудрость и циркуль), а, следовательно, мы не вправе обойти стороной ещё одну грань личности Ньютона: его страсть к алхимии.

Поставив своим богословским опытом под прицел рациональности идею о нераздельности и неслиянности Бога и мира, фактом своей тяги к алхимии ученный доказал тезис о другой нераздельности и неслиянности - нераздельности и неслиянности рационального и иррационального начал.

Алхимические опыты и посвящённые им рукописи Ньютона не принимались его современниками всерьез. Многие до сих пор рассматривают их как чудачества гения или нелепую прихоть старика. Между тем, «старику» Ньютону, к моменту первых его опытов в алхимии, исполнилось сорок лет. Среди причин столь странного увлечения называется и влияние кембриджских неоплатоников и герметическая традиция позднего периода эпохи Возрождения и просто «эпидемия оккультизма», впервые захлестнувшая Европу именно в XVIII веке.

Монотеистическая, христианская позиция Ньютона, как это ни странно, раскрывается и во многих алхимических образах и метафорах. Так образ вечного огня, служит ключом к истинной религии древних (одно Солнце - один Бог), метонимией Абсолюта («the frame of Nature»). Это «пламя Природы» - символ тайного деяния Бога в земном мире (мире четырех элементов) и божественной гармонии, выраженной в числе, мере и весе, символом солярного мирового центра для всепроникающей силы гравитации, эмблемой активного, животворящего начала Природы, управляющего материей.

Ньютон посвятил алхимическим занятиям около 30 лет своей жизни. Среди его первых трактатов можно, например, назвать заметку: «О формах и происходящих в них трансмутациях» (Трансмутация в алхимии — превращение одного металла в другой). Обычно под трансмутацией подразумевалось превращение неблагородных металлов в благородные. В метафизическом смысле, касающемся и духовной сферы трансмутации как преобразованию подвластен не только материал, но и личность. Так же известна работа Ньютона «О солях и сернистых телах, о ртути и металлах». Ученый составляет словарь, где подробно описывает многие химические операции и, в частности, способ выделения и очистки золота и серебра. Пытается составить «сводный артикул изменяющихся и природно-устойчивых материалов и веществ», читай: периодическую таблицу. Библиотека ученого состояла из 138 алхимических сочинений.

В связи с этим позвольте сказать несколько слов о теории веществ и материалов в алхимии, столь волновавшей Ньютона. Согласно алхимической доктрине, тела, в том числе и металлы, состоят из двух начал: серы - мужского начала, которое связывали с набором видимых свойств тел, и ртути - женского летучего начала, которое обусловливает их сокровенные, оккультные качества. Роль посредника-медиатора между ними играла алхимическая соль - третье начало. А носителем элементов-свойств, общим субстратом тел, служила единая и неразрушимая первоматерия.

Речь в алхимических трактатах идет не только о реальных соли, сере и ртути, как о конкретных веществах. Не меньшее внимание уделяется оккультным «первоисточникам» этих веществ - «философской сере» и «философской ртути». Точнее было бы сказать, что Ньютона как алхимика волнует связь между природой веществ и их первопричиной, то есть вопрос актуальный в равной мере для алхимии, физики и богословия.

Одна из концепций Св. Альберта Кельнского (Великого) Отца Церкви и «Патриарха» алхимии гласит, что несовершенные (неблагородные) металлы появились на свет в результате «порчи» совершенных (благородных) металлов. Следует заметить, что среди причин появления несовершенных, неблагородных, неустойчивых металлов и веществ, называется не что иное, как peccatum originale – первородный грех.

По сему, одной из задач алхимического искусства является «оживление и исцеление» веществ и металлов. Начать лечение следует с выведения «больного семени» металлов - их ртути и серы. Именно эта задача захватила Ньютона.

Большое место в алхимических опытах ученого 1678-го и последующих годов занимают эксперименты, направленные на выделение ртутного начала металлов. Выделение и очищение ртути эквивалентно ее «оживлению», после чего она становится пригодной для получения серебра и золота. Ньютон испробовал несколько способов получения «ртути металлов».

«Все металлы и многие минералы содержат антимоний (сульфид сурьмы Sb₂S₃) в качестве своей первоматерии» - утверждает Ньютон.

Таким образом, входящий в состав металлов антиномий, по Ньютону, включает в себя некий металлический первопринцип. – Можно сказать, что ученный был занят поисками своего рода «первометалла» (The supreme metal, the original metal, the spirit of metal).

Более того, следуя по стопам Бойля, Ньютон приходит к выводу о том, что «все природные тела состоят из одной субстанции: протяженной, делимой и непроницаемой «всеобщей материи» (Catholick Matter), которая «по своей природе едина». Однако, «наблюдаемое разнообразие тел с необходимостью должно следовать из чего-то иного, помимо природы материи, эти тела образующей». Так, чтобы из всеобщей материи происходило «все разнообразие природных тел», остается признать, что это разнообразие возможно только в том случае, если все или некоторые частицы материи время от времени приходят в движение. Так как отдельные фрагменты всеобщей материи, скорее всего, отличаются друг от друга по траектории, природе и скорости пространственных перемещений, то она дробится на множество мелких частей. Дробясь, она возвращается к первичным частицам (minima, или prima naturalia), наделенным характерными размерами, формой и «устойчивой траекторией» движения. Впоследствии объединяясь, minima и определяют все свойства тела, ими образуемого.

Развивая подобные представления о молекулярной структуре вещества (а речь, несомненно, идет о ней), Ньютон и пришел к мысли о принципиальной возможности любых превращений тел (anything from anything), в том числе и трансмутации неблагородных металлов в серебро и золото.

Так в рукописном варианте заключительного раздела «Математических начал натуральной философии», не вошедшем в окончательный текст, сказано: «Разреженная субстанция воды может быть трансформирована постепенным брожением (fermentation) в более плотные субстанции животных и растительных тел, в соли, камни и в различные земли. <...> Ибо материя всех тел одна и та же, и она может трансмутироваться в бесконечное число форм благодаря операциям природы. <...> Более того, мягким и постепенным движением тепла частицы тел могут понемногу изменять свое взаимное расположение и соединяться по- новому, а под действием сил притяжения соприкасающиеся частицы <...> будут плотнее прилегать друг к другу»[12].

Развитая Ньютоном корпускулярная философия заставляет иначе отнестись к алхимическим опытам, фактически ставшим предтечей современной нам химии.

Ученный полагал, что Творец при создании Материи предал ей форму определенных частиц с присущими им качествами. Качества этих частиц, по мнению Ньютона, наиболее подходили «для конкретной цели, промысленной о них Богом». Не менее важно и то, что сэр Исаак говорит о силах притяжения и отталкивания, действующих между частицами. Удивительно современно звучит и предположение ученного о том, что действие силы отталкивания зависит от массы частиц и расстояния между ними. Предметы и вещества, таким образом, возникают и разрушаются путем «притяжения, сцепления, отталкивания и брожения», происходящего между частицами.

Интересно, что и эту теорию Ньютон видит в тесной связи с богословием: «Дух божий воспарил над водами, которые представляли собой бесформенный хаос или массу вещества, созданную ранее Богом, с замешанной в них (водах) землей. Однако при алхимическом извлечении, разделении, сублимации и новом соединении <...> они (земля и вода) ясно предстают порознь, отделенными друг от друга <...>. Духовный движитель первого побуждения Бога вдохнул во все творения <...> дух жизни, который воистину можно назвать духом мира, он, этот дух, естественным образом движется и тайно действует во всех существах, давая им троякое существование: в соли, в сере и в ртути <...>. Эта божественная алхимия (divine Alchemy), действующая с помощью духа, без коего элементарное и материальное начало (letter) и форма бесполезны».

А по пришествии судного дня «Бог сотворит новые небеса и новую Землю и доведет все свои создания до кристальной чистоты, а также сотворит четыре абсолютно неизменных и простых элемента, кои можно будет свести к квинтэссенции вечности».

Ньютон считает алхимию одним из путей к постижению Божественного замысла и промысла о Творении, так как она, «оперирует не с металлами, как думают невежественные простецы <...>, но с материальными началами, из коих Бог сотворил верных слуг для постижения и порождения его творений». И главное: это невозможно «постичь, листая только Книгу Природы, необходимо обратиться также и к Св. Писанию...» [13]

Описанный в Книге бытия акт Творения Мира Богом представляется Ньютону «The Great God’s Alchemy» («Великой Божьей Алхимией»), этот акт пытается подражательно воспроизводить в своих опытах слуга Божий – Алхимик.

Возможно, в поисках новой философии Природы английский ученый обращается к алхимии как альтернативе философии механицизма. «Слепая метафизическая необходимость, - писал он в "Началах", - которая, конечно, всегда и везде одна и та же, не в состоянии породить такое многообразие вещей»[14].

Природа не есть просто движение или распространение инертных частиц материи. Действие существующих в природе активных сил, имеющих духовное начало («дух Божий» - активный агент природы назван в алхимии философским камнем), и составляет «загадку творения», не объяснимую с точки зрения механицизма.

«Действия Природы, - писал Ньютон, - либо вегетативные, либо чисто механические. Материя всех вещей одна и та же, но она изменяется и перерождается «операциями Природы» в бессчетное множество форм». Скрытый во всех телах божественный агент (Дух) также одинаков во всех царствах Природы. «Проникающая сила духа и постоянная сила тела» - вот два начала, более всего волновавших Ньютона. Начала, без которых «тела Земли, планет, комет и Солнца начали бы охлаждаться, замерзать и превратились бы в безжизненные массы»[15].

Наконец, остается признать: мы потешались над алхимиками, пытавшимися вырастить гомункула из семени и крови и освобождавшими металлы. При этом к таким понятиям как обогащенный уран, генетическая инженерия или экстракорпоральное оплодотворение мы привыкли относиться как само собой разумеющимся достижениям.

Ньютоновский разум сумел отыскать общие основания у открывавшейся ему картины мира и религиозной парадигмы, приверженцем которой был ученный. Ньютону также удалось и в мире алхимии, представляющемся нам магическим, иррациональным отыскать не только «Дух Божий», но и рациональную искру, предвосхищающую многие наши суждения.

[1] См. Кураев Андрей (о) Дары и Анафемы.

[2] Мень Александр (о) Письма.

[3] Декарт Р. Начала Философии

[4] Там же.

[5] Ньютон И. Письма.

[6] Ньютон И. Deus Pater

[7] Там же.

[8] Дмитриев И.С. Религиозные взгляды Ньютона. “Вопросы философии” N6 за 1991 г.

[9] Ньютон И. Deus Pater

[10] Цит. по: Wеstfall R.S. Never at rest, p. 3 1 6.

[11] Ньютон И. Математические начала натуральной философии.

[12] Дмитриев И. С. Неизвестный Ньютон. СПб., 1999.

[13] Там же.

[14] Ньютон И. Математические начала натуральной философии

[15] Дмитриев И. С. Неизвестный Ньютон. СПб., 1999.

Дата добавления: 2015-07-08