Ж) Смысл аналогий

Теперь мне осталось разобраться еще в одной услуге ума вере — в методе аналогий, уподоблений, сравнений.

Ввиду того, что истины религиозные непостижимы для ума, а в то же время у человека есть постоянное желание "понять и понять"; всегда религиозное восприятие обращалось к сравнениям, чтобы хоть немного приблизить "к уму", или к известному уже нам опыту, факту — вещи неизвестные или превышающие ум. Такими сравнениями полны религии. Укажем на несколько примеров из христианства.

Бог Един, но Троичен в "Лицах". "Лицо" — это сравнение взятое из человеческого мира, чтобы указать на самостоятельность каждой ипостаси Божества. Бог — "Отец": опять взято из нашего мира, потому что Христос наименовал Себя Сыном, а Сын предполагает Отца; и сыновство требует "рождения"; поэтому про Отца говорится, что он "рождает", а Сын "рождается". Но что такое "рождать" и "рождаться" в приложении к Богу, — это сравнение совершенно непостижимо. Про Святого Духа говорится, что Он "исходит" от Отца, подобно тому, как тепло "исходит" от солнца. Но какое различие рождения от исхождения, это знает только один Бог. Никто больше! В символе веры мы читаем: "Света от Света", — чтобы показать и единосущие (Ее. — А. С.), и бесстрастность рождения.

На этом остановлюсь. Насколько полезны эти сравнения? Достигают ли они своей цели? Объясняют ли в самом деле необъяснимое? Делается ли через это тайна постижимою?

Сначала неопытному ценителю может показаться, будто непонятное стало понятнее. Но на самом деле это лишь поверхностное утешение. Предмет по сути своей остается столько же таинственным, как и был, — как показало выше на сравнениях "Отца", "Сына", "рождения", "исхождения". Так и должно быть!

Почему? Не только в силу абсолютной непостижимости Божественных вещей, но и в силу единичности всякого вообще бытия, неповторимости его. Всякая вещь единственна, абсолютна и, как таковая, не переводима ни на что иное, ни на какое другое бытие; и никаким сравнением, никаким иным словом не выразима, не объяснима.

Но все же сравнения не бесполезны для новоначальных; для сознательных же верующих в этом уже нет нужды. Начальным же эти сравнения помогают, собственно, не уяснить самый вопрос, а только устраняют мнимые препятствия и тем облегчают принятие непостижимых предметов. А облегчение это совершается таким способом: человек что-либо уже узнал или принял, как факт, хотя бы и не понимал его; и таковой предмет ему кажется несомненным. И когда он встречается с другим, еще непостижимым для него предметом, то обычно старается сблизить его с уже известным. И тогда человеку уже легче допустить бытие нового и непостижимость бытия: раз принято одно, то можно допустить и другое, подобное. Возьму несколько примеров из самой жизни. Когда в Херсонский монастырь [50] приехали для обысков и ареста представители власти, то перед трапезою начальник группы поднял со мной и другими монахами вопросы о вере.

— Посмотришь на вас, — говорил он, глядя на меня, — вы будто человек интеллигентный, а между тем учите народ басням.

— Каким, например? — спрашиваю.

А кругом стоят наши монахи и чины обыска.

— Вот вы учите о Троице, а говорите, что Бог один.

— Вы думаете, что это невозможно?

— Разумеется, невозможно: три не может быть один.

— Вы человек с образованием? — спрашиваю его.

— Да, я кончил реальное училище.

— В таком случае я могу указать вам на то, что не только из трех может быть одно, но даже из семи — одно.

— Что такое? — недоумевал мой совопросник.

— Вы из физики знаете, что такое белый цвет: он кажется обычно простейшим; даже мы говорим: эта стена не выкрашена, хотя и побелена. На самом же деле белый цвет — самый сложный: он состоит, как известно, из семи других цветов радуги.

Всякому известно, что если семь цветов пропустить через стеклянную призму, получится белый цвет. И наоборот, если через ту же призму пустить белый луч света, он разложится на 7 составных своих цветов.

Начальник обыска до такой степени растерялся, что ничего даже и не сказал. Что случилось с ним? Понял ли он догмат Троицы? — Никак! Принял ли? — Нисколько! Но данным сравнением из его возражения было выбито оружие недопустимости Троицы — Единицы, вследствие непостижимости такого сочетания было устранено препятствие. Как? Через сравнение с известным ему фактом сочетания семи цветов в одном. Хоть он ничуть не понимал и этой тайны природы (как и мы с вами, читатель, не понимаем ее и доселе); но самый факт ее был ему известен, — или, как ошибочно говорят, — "понятен". А если возможно было одно, то уже легче принять и другое подобное. Впрочем, — повторю, — это легче уму неглубокому; а серьезный человек и после этого останется перед непостижимой тайной бытия — не только сверхъестественного (Троица), но и естественного (радуги).

Возьму другой пример.

Я долгое время не знал, что такое "артишоки". Спрашиваю евших этот плод: объясните! Начинаются сравнения: вы вкушали спаржу? — Ел. — Это похоже. — Ну, вот я теперь думаю о спарже, а ни в малейшей степени не прояснил вкуса артишоков.

И сколько бы ни пытались "объяснить" мне о них, все равно, вещь остается единичной и на другой язык непереводимой. А когда я вкусил их уж сам, я "узнал", что за вкус в артишоках. Но и после этого опыта я ни другим, ни самому себе этого вкуса и чем именно он отличается от спаржи, от шпината и т. п. (объяснить не могу). Таким образом, аналогии имеют, по существу, очень малое значение, лишь устраняя препятствие к понятию непостижимого, еще не познанного бытия. И сознательный верующий, нашедший другие пути веры, несравненно более серьезные, не будет спускаться на путь сравнений, а сошлется лишь на факт, на откровение; и притом не побоится заявить о непостижимости его. Так именно мы видим в рассказе ап. Павла о видении им "третьего неба"… Это слово "третье небо" он все же изрек, — хотя оно нам с вами совершенно непостижимо; а ему было приемлемо, ибо он это испытал. Но о дальнейшем он совершенно отказался объяснять: "не знаю — не то в теле, не то вне тела", слышал "несказанные слова", коих невозможно передать на человеческом языке, т. е. хотя бы сравнить с чем-нибудь известным человеку. А самый факт для него был несомненным: "знаю", "знаю", — повторяет он настойчиво (2 Кор. 12, 1–4).

Таков незначительный смысл метода аналогий: они лишь для детей кажутся умом и опытом. А так как большинство из нас еще нуждаются в словесном "молоке" (Евр. 5, 12), то употребление сравнений в религии имеет довольно широкое место.

Поэтому я нахожу небесполезным привести здесь несколько примеров: может быть, кому-нибудь они пригодятся.

Как воплотился Бог в человеке и все-таки не смешался с ним в нечто новое, третье? — Сравнение: как и душа живет в теле человека, но не смешивается с ним, однако составляется одно живое существо — человек, а не два человека, и не третий — новый.

Как мог воскреснуть Христос и воскреснуть мертвые? — Ап. Павел на это отвечает сравнением с растением, оживающим из разложившегося зерна (1 Кор. 15, 35–38). То же сравнение употребил и Сам Спаситель (Ин. 12, 24).

Что за новое духовное тело? — Можно указать на пример куколки, перерождающейся из червяка в порхающую бабочку.

Каким образом хлеб и вино превращаются в Тело и Кровь Христовы? — Сравнение: и всякая пища и питье каким-то таинственным процессом химического превращения делаются телом и кровью в человеке.

Как может быть бесконечность? — Сравнение: и пространство кажется нам бесконечным.

И так далее. При небольшом напряжении можно всегда найти что-нибудь похожее. Тем более, что человек есть некий образ Божий; а потому и сравнения между Богом и нами имеют некоторое основание в самом подобии нашем.

Такова еще новая польза "ума". Вера от этого не становится "разумною"; но ее уже легче принимать робкому уму человека, еще не понявшего пути превосходства тайн перед всякими "разумными" соображениями.

Дата добавления: 2015-07-10