ДЕД И БАБА-ТЕТЯ

Почти что все взрослые нашей деревни поют в смешанном хоре. Смешанным он называется потому, объяснил нам папа, что те, кто умеет петь, перемешаны с теми, кто петь не умеет. Папа этим хором дирижирует и старается, чтобы каждый пел не хуже, чем может. А летом проходят певческие слеты. Тогда наш смешанный хор куда-нибудь едет и там встречается с другими хорами, намешанными таким же образом. Они составляют один большой хор и все выходные поют. Эти певческие слеты — отличная вещь, за много недель до поездки у взрослых только и разговоров — как здорово будет поехать на слет.

Мы, дети, тоже обожаем певческие слеты, потому что все взрослые, кроме деда, уезжают на целые выходные, и мама объявляет в Щепки-Матильды чрезвычайное положение. Но в этом году оно оказалось вдвойне чрезвычайное: дело в том, что Мина с Магнусом едут в лагерь как раз в дни слета. И в Щепки-Матильды остаемся мы с Леной и Крёлле под присмотром одного деда.

— Что-то будет, — сказал он, прослышав об этой новости.

— Ларе, дорогой, у меня сердце разрывается, — причитала мама и думала даже вовсе не ехать на слет, так она боялась, что мы тут натворим в ее отсутствие. Лена, наоборот, была в восторге. Дед оставался нянькой и ей тоже.

— Какое счастье, что ты поешь как глухая ворона! — сообщила она деду, когда они с мамой пришли к нам вечером накануне отъезда договариваться о правилах.

Вечер получился очень длинный. После того как взрослые долго и основательно заклинали меня, Лену и Крёлле вести себя хорошо и ни в коем случае не строить в их отсутствие канатных дорог, наступила очередь деда.

— Дети должны заходить в воду в жилетах и кататься на велосипедах в шлемах. Хлеб в морозилке. Наш мобильный телефон записан…

Мама говорила и говорила. Дед кивал и кивал.

— …И последнее, дорогой Ларе: никто из мелких жителей Щепки-Матильды — ни внуки, ни внучки, ни соседские дети не должны ездить в ящике на мопеде! — закончила она, но в этот раз дед не кивнул, и я готов поклясться, что он скрестил два пальца за спиной.

На другое утро в восемь ноль пять ко мне в окно заглянуло солнце и пощекотало в носу. Даже в моей комнате пахло кофе и жареной рыбой. Дедов запах! Я взглянул на море, синее-пресинее с мелкой рябью, и побежал вниз.

Крёлле и Лена уже сидели за столом и ели бутерброды с рыбой и майонезом. Дед питается одной рыбой. Поэтому коты вечно отираются у него внизу. Нашли родственную душу. Дед густо-густо намазал маслом мой бутерброд, будто сыр положил.

— Подкрепись-ка, дружище Трилле. Нам надо будет прокатиться. А то здесь сидеть — мхом зарастешь!

Дедов мопед выглядит как трехколесный велосипед, только задом наперед. Спереди у него огромный ящик. В нем дед возит продукты, но во время певческих слетов там могут прокатиться внуки, внучки или соседские дети.

Первым делом нужно было забрать две банки краски, которые отец заказал из города. Они должны были прибыть с паромом.

Мы решили, что понарошку у нас будет так: банки краски наполнены золотыми монетами. Поэтому за ними охотится шайка пирата Бальтазара, а мы — королевские агенты из Щепки-Матильды и должны добыть заветные банки и надежно спрятать их в своей бухте.

— Главарь разбойников Бальтазар не остановится ни перед чем, чтобы заполучить деньги, — сказал я и прищурился.

— Он ест кроликов целиком, живыми, — драматически прошептала Лена.

— И рыбу тоже ест, — добавила Крёлле, округлив глаза.

Даже мама не заметила бы, что три ребенка с водяными пистолетами пустились в опасное путешествие с дедом на пристань в ящике мопеда. Мы вжались в дно, а сверху дед набросил на нас одеяло.

Дедов мопед дребезжит жуть как. У седоков языки в глотке болтаются от этой тряски. К тому же я так скрючился, что у меня свело ногу.

Наконец мопед остановился, и королевский агент Лена отбросила одеяло почти к краю пристани.

— Руки вверх! — закричала она театрально и навела пистолет на паром. — Не двигаться!

Как правило, на пароме мало пассажиров. Это я знаю, потому что папа работает на пароме и мы часто катаемся с ним туда-сюда по делу. Мы рассчитывали увидеть четыре-пять машин и матроса Биргера.

Но просчитались. Сегодня на одном из окрестных хуторов ожидался большой семейный праздник, на который съехалась родня со всей страны, и вот двадцать пожилых тетушек в испуге таращились с палубы на нас с Леной.

— Ой, — прошептал дед, — влипли. Ну-ка мигом слетай за нашими банками!

Сам не свой от волнения, пронесся я по причалу, лавируя между цветастыми платьями, и наконец увидел матроса Биргера и нашу краску.

Я схватил у него банки и прошепелявил «спасибо» совсем без агентского задора. Было слышно, как вдалеке мини-агент Крёлле расстреливает несчастных родственников с криками «пиф-паф!».

— Шайка Бальтазара в полном составе, — шепнула Лена.

А дед пробурчал:

— Да нет, это всего-навсего Мария-Верхняя и Улова-Ловиза, мы в один год к пастору ходили, — и лихо отдал им честь.

Мини-агент продолжала пугать всех своим «пиф-паф!», пока Лена с грохотом не утянула ее вниз в ящик. Дед нажал стартер, и мы двинулись в обратный путь. Стоял такой треск и лязг, что мне показалось, будто меня перема-лывают в миксере. Но через некоторое время Лена все же решила, что уже можно, и откинула одеяло. Я зажмурился от солнца.

Дед лег грудью на руль и выжимал полный газ. Иногда он оглядывался назад. Я посмотрел в ту же сторону и обнаружил, что мы возглавляем автомобильную процессию. В деревне дороги узкие, а дед гнал строго посередке. Так что не было никакого способа объехать его. И хотя он выжимал из мопеда все возможное, ехал он небыстро. А за ним тащились все машины с парома и опаздывали на встречу своего семейного клана. Они истошно гудели. Это напоминало праздничное шествие на День независимости снами во главе.

Я видел, как дед усмехается в нагубник шлема. Вот ведь распетушился перед бывшими одноклассницами.

— Держитесь! — крикнул он вдруг. — Сейчас срежем!

Дед с трудом повернул мопед налево, на старую тракторную колею, которая ведет через поле к нашему дому. Трясло и болтало так, что я чуть не рассыпался на части.

— Йа-хоо! — издала Лена победный клич, когда мы вкатили наконец на двор и так резко затормозили, что из-под колес взметнулись сухие камешки.

Потом нам надо было превратить дом в неприступную крепость. Дел расхаживал с болтающейся на поясе скалкой и был главнокомандующим. Банки с краской мы поставили посреди гостиной, а потом забаррикадировали все двери, чтобы разбойники Бальтазара не прорвались внутрь. В ход пошла вся мебель, ничто не осталось на своем месте. Крёлле, которая стояла на часах, непрерывно кричала «Разбойники идут!» и хохотала до визга, когда мы делали вид, что в страхе сбегаемся к окнам, а особенно когда дед начинал махать скалкой как базукой.

— Нет ничего лучше певческих слетов, — сказал я Лене. Но она считала, что было бы еще лучше, если бы на нас по-настоящему напали пираты или разбойники.

Тогда дед предложил позвать бабу-тетю попить с нами кофе вечерком.

— Это старая дочь главаря разбойников, — прошептала Лена.

Мы залезли на стол в комнате Мины и лежа на животе смотрели в окно. Голова бабы-тети приблизилась и оказалась точно под нами. Баба-тетя нажала на звонок. Мы с Леной осторожно подняли дула наших пистолетов.

— Ха-ха, попробуй войти!

Лена говорила грубым басом, и баба-тетя удивленно взглянула наверх.

— Здравствуй, голубчик мой Трилле! А ты меня не впустишь?

Я быстренько объяснил ей, что она могущественная наследница ужасного разбойника Бальтазара. Баба-тетя опешила и уронила сумку. Внутри в потайном кармашке наверняка зашуршали карамельки от кашля.

— А дед? — спросила она погодя.

В узком окошке ванной рядом с входной дверью показался конец скалки.

— Руки вверх, фру Бальтазарова дочь! — закричал дед так, что загремела душевая кабина.

Баба-тетя растерялась лишь на минуту. Потом пообещала выкурить нас из дому и исчезла.

Прошло много времени. Бабы-тети нигде не было видно. Лена утверждала, что она уехала домой, но дед давал зуб, что она, конечно же, где-то тут и что-то замышляет, нам надо быть начеку. Тем более что последний автобус уже ушел.

И тут я учуял запах, от которого у меня по спине побежали холодные мурашки. Я кинулся наверх, к окну канатной дороги, Лена неслась за мной по пятам.

— Она печет вафли! — вырвалось у Лены.

И правда — она пекла вафли!!! Во дворе у Лены баба-тетя пристроила свою вафельницу на походный складной столик. Удлинитель тянулся на кухню через окно.

— У, черт, она без спросу проникла в мой дом! — вскрикнула Лена. Видно было, что Лена зауважала бабу-тетю еще больше.

На столике уже исходила паром горка готовых вафель. Время от времени тетя взмахивала над ними полотенцем, чтобы ароматные клубы лучше поднимались к нашим окнам.

Мурашки разбежались по всему телу. Мы замолчали и тихо и благоговейно, словно в церкви, наблюдали за тем, как растет гора вафель. Даже дед сломался и тоже не отводил взгляда от окна. Ни у кого из нас не было сил следить за Крёлле, и в одну секунду эта вертихвостка выскочила в сад и кинулась к бабе-тете! Та расцеловала ее. Посадила в шезлонг, а потом взяла вафлю — только с огня, большую, мягонькую, — смазала маслом, насыпала гору сахара и протянула Крёлле. Я чуть не заплакал.

— Мы сдаемся! — решительно сказала Лена.

— Нетушки, черти полосатые, — прорычал дед, хотя баба-тетя запрещает ему говорить «черти полосатые», когда мы рядом. — Трилле, бегом в подвал за удочкой!

А сам позвонил домой к Лене. Баба-тетя услышала звонок и посмотрела на наше окно.

— Мне взять трубку? — крикнула она, и Лена кивнула.

Баба-тетя сняла вафлю и убежала в дом.

— Здравствуйте, я представляю фонд помощи людям с прооперированной шейкой бедра, — завел дед елейным голосом, а сам делал какие-то отчаянные знаки в сторону то удочки, то окна. — Не согласитесь ли вы купить один лотерейный билет? Ваше пожертвование позволит нам…

Было ясно, что баба-тетя не станет покупать лотерейный билет, поэтому времени у нас в обрез.

— Крёлле! Сюда! Только тихо! — позвал я, спуская крючок вниз.

До Крёлле не сразу дошло, что надо нацепить вафлю на крючок. Она же еще маленькая. Пришлось долго-долго ей объяснять, но все же мы успели затащить наверх две вафли, прежде чем баба-тетя положила трубку и вышла из дому. Одну вафлю схватила Лена еще на лету.

— Давайте делиться! — почти закричал я.

— Трилле, нельзя разделить две вафли на троих! — объяснила Лена с полным ртом.

Пришлось нам с дедом обойтись одной на двоих. В саду Крёлле доедала уже пятую.

Через десять минут дед привязал наволочку к швабре и выкинул белый флаг. Мы сдались.

Поиграть в войну с разбойниками всегда здорово. Но перемирие гораздо приятнее. Так думал я, сидя в саду и объедаясь горячими вафлями вместе с лучшей в мире бабой-тетей.

— А почему он такой тонкий, а ты такая толстая? — спросила Лена посреди очередной вафли и посмотрела на деда с бабой-тетей.

— Она всегда съедала всю мою еду, — ответил дед, пригибаясь, потому что баба-тетя пыталась наподдать ему полотенцем.

— Раньше я не была такой толстой, друг мой Лена.

— А примерно какой толщины ты была? — хотела Лена знать подробности.

И дед с бабой-тетей принялись рассказывать истории. Баба-тетя была раньше красавицей, прямо как актриса. И так много народу хотело на ней жениться, что деду разрешалось лежать на крыше с рогаткой и пулять в женихов. В то время вообще не было толстых людей, потому что ели они только картоху и рыбу. Но в Рождество им давали апельсин. Если не было войны. Потому что тогда не давали…

Когда мы уже совсем ложились спать, позвонила мама. Она хотела знать, как у нас дела. Дед доложил ей, что все отлично, и старые, и малые вели себя приличнее некуда.

— Мы рассказывали истории из нашей жизни и ели вафли, — сказал он.

Мы с Леной хмыкнули.

— А можно я поговорю с Крёлле? — попросила мама.

Дед нахмурился и неохотно отдал трубку.

— Не говори, что мы ездили на мопеде, — шепнул я Крёлле.

Она кивнула и с важным видом взяла трубку.

— Крёлле, доченька, что вы делали сегодня? — услышали мы мамин голос.

Дед встал на колени перед своей младшей внучкой и сложил руки. Крёлле посмотрела на него очень удивленно.

— Я не садилась на мопед, — сказала она громко и внятно.

Дед опустил руки и с облегчением выдохнул. И мама там, на певческом слете, думаю, сделала то же самое.

— Вот и отлично, — сказала она. — А чем же ты занималась, дружок?

— Я лежала в ящике, — сказала Крёлле.

ИСАК

День рождения у Лены только раз в году, как у всех остальных, но кажется, что гораздо чаще. У нее только и разговоров, что о дне рождения. Но наконец он наступил.

— Чтоб человеку исполнилось девять девятого июля! Здорово, да?

Ленина мама вернулась с певческого слета и теперь мыла какие-то фрукты, чтобы их засушить и сделать из них искусство. Мы с Леной перекусывали.

— Да уж, — сказала ее мама. — И какой ты хочешь подарок?

— Папу.

Ленина мама вздохнула и спросила, как ей выдать папу: в праздничной упаковке или в виде подарочного купона?

— Лена, красавица, а ничего другого ты не хочешь?

Нет, ничего другого она не хотела, но когда мы вышли на крыльцо, Лена остановилась, постояла-постояла, а потом приоткрыла дверь и крикнула в дом;

— Велосипед!

Лена пригласила к себе весь класс. Восемь мальчишек плюс я. За несколько часов до праздника я зашел проверить, как там праздничный пирог, хватит ли его на такую ораву.

Мне открыла Ленина мама.

— Трилле, ты вовремя, — сказала она. — Может, хоть ты сумеешь ее утешить.

Я удивился и вошел в дом.

На диване лежала Лена. Вид у нее был нехороший.

— Ты заболела? — спросил я в ужасе.

— Да, заболела! У меня сыпь на животе, — закричала она так, как будто это моя вина. — И никто не придет на праздник, потому что все побоятся заразиться в каникулы!

Лена швырнула подушку в стену, все фотографии вздрогнули. Вот это ужас!

— Ой, бедная, — сказал я.

Вскоре заглянула моя мама — посмотреть, не очень ли я мешаю украшать пирог.

— Лена, ангел, ты заболела? — спросила и она тоже, усаживаясь на краешек кровати.

Мама хорошо разбирается в болезнях, потому что у нее куча детей.

— Кари, что это, по-твоему? — спросила мама Лены, принеся чай.

Мама считала, что это ветрянка. Я, сказала она, переболел ветрянкой в три года, а ею два раза не болеют. Так что я мог идти на праздник к Лене. Если она хочет.

Лена хотела, поэтому в шесть часов я постучал к ним в дверь в выходных шортах и с подарком в руках. Я подарил крокет. Мне кажется, Лене подарок понравился. Молотки можно приспособить для чего угодно, сказала она.

Праздник получился отличный. Ленина мама уложила Лену в гостиной, и она с дивана командовала нами как королева. Мы смотрели видик и съели втроем огромный пирог. Лена всего один раз рассердилась из-за своей дурацкой сыпи и запузырила в стену булочку с корицей.

— Вот любишь ты швыряться, — сказала ее мама и вздохнула.

К вечеру именинница почувствовала себя хуже, и я решил, что мне лучше пойти домой. Однако Лена и слышать об этом не желала. Фигушки, сказала она, где это видано, чтобы единственный гость смылся в полвосьмого, когда разрешили праздник до девяти. Ладно, я положил себе еще кусочек пирога, а Лена заснула.

— Я говорила с больницей, — шепнула мне Ленина мама. — Доктор все равно сегодня на нашем берегу, так что он заедет попозже.

И почти сразу в дверь постучали. Я вытянул шею и выглянул в коридор. Доктор был гораздо моложе, чем доктора обычно бывают, и ужасно симпатичный. Взрослые долго здоровались и любезничали в прихожей, а когда доктор наконец вошел в гостиную, он продолжал через плечо улыбаться Лениной маме, так что запнулся о порожек и буквально ввалился в гостиную.

— Это ты болен? — спросил он меня, когда ему снова удалось обрести равновесие.

— Нет, я уже болел, — гордо ответил я и показал на Лену на диване. Если б я этого не сделал, думаю, доктор плюхнулся бы прямо на нее. То-то крику было бы! Теперь же он осторожно пристроился с краешку и положил руку ей на плечо. Лена проснулась сперва немножко. А потом как проснется по-настоящему! Она посмотрела на доктора, как если б он спустился через крышу второго этажа, протерла глаза и взглянула на него еще раз. Потом резко села и завопила на весь дом:

— Папа!!!

Кусок пирога скатился у меня с ложки обратно на поднос.

— Мам, но ты же уже подарила мне велосипед! — продолжала Лена и смеялась от счастья, несмотря на сыпь, температуру и всю эту канитель.

— Я… этот, я врач, — пробормотал несчастный доктор.

— Мама, он еще и доктор! В семье всегда пригодится!

Мама Лены прибежала из кухни.

— Лена, он просто доктор, — объяснил я, чувствуя, что в животе начинается страшный смех. Я не знал, как его спрятать, и в конце концов решил выпустить его наружу, хотя Лена легко могла рассвирепеть. Но она так замучилась с сыпью и температурой, что сил сердиться у нее не было. Она просто натянула одеяло на голову и откинулась на лежанку как куль.

Когда доктор изучил каждый Ленин прыщ, до ближайшего парома все еще оставалось больше часа. И Лена пригласила его на день рождения. Его звали Исак. Он только начал работать врачом и рассказывал, как ему страшно перепутать разные болезни.

— Но у меня точно ветрянка? — спросила Лена.

Да, Исак был совершенно уверен, что у Лены ветрянка.

Собравшись уходить, он увидел в ванной мотоцикл. И тут же оказалось, что у него самого мотоцикл, и в результате они с Лениной мамой так долго обсуждали мотоциклы, что доктор едва не опоздал на паром.

— Отличный день рождения, — сказала довольная Лена, когда Исак сумел уйти.

Ее мама улыбнулась как-то чудно и кивнула.

Дата добавления: 2015-07-10