Как установить нидстёнг

Часть первая

Нидстёнг – обычно переводится как шeст презрения – странный объект, с древней историей, - возможнодаже более древней, чем принято считать. В этой статье я прослежу историю и использование нидстёнга в Дании, Германии, Исландии и Норвегии с первого по двадцать первый века.

Для того чтобы понять смысл нидстёнга, вначале надо понять концепцию нид (níð). В «Нид, Эрги и Древнескандинавские Принципы Морали»1 Фолке Стрём обобщает определения Йохана Фритзнера (Johan Fritzner) о нид как о «форме осмеяния, в результате которого человек представляется заслуживающим всеобщего презрения; он получает метку hversmannsníðingr (во всем негодный человек, подлец). Законодательно различались tunguníð, словесный нид (буквально – нид языка) и tréníð, резанный нид (деревянный позор)». Словесным ли оскорблением, установкой ли резного объекта, нид является поношением другого человека. Это поношение совершается публично для того, чтобы дискредитировать объект презрения в глазах общественности.

В своём словаре Северной Мифологии (1984) Рудольф Зимек2 предполагает, что корнями нидстёнга «могли быть обычаи установки деревянных столбов с вырезанными человеческими лицами для того, чтобы проклясть конкретного человека, причем намерения были, возможно, не столько проклясть, сколько унизить». Такой вид осмеяния «деревянным позором» можно увидеть в Саге о Гисли Сурссоне (Gisli Sursson’s Saga), события которой имели место быть в 940-980 годах и были записаны в Исландии между 1270 и 1320 годами.

Сага берет своё начало в Норвегии, где Скегги (Skeggi) вызывает Кольбьёрна (Kolbjorn) на поединок за руку прекрасной Тордис (Thordis). Как и во всех исландских сагах, личные отношения в этой истории очень сложные. Скегги – близкий родственник Барда (Bard); Бард состоял с Тордис в незаконных отношениях, за что и был убит её братом Гисли. Скегги хочет жениться на Тордис, а Кольбьёрн – её новый любовник. Вы еще не потеряли нить??

После того, как Кольбьёрн струсил и отказался идти на поединок, Скегги объявляет о своём намерении осрамить Кольбьёрна «деревянным позором».

Скегги уже прибыл на место, где должен был состояться поединок. Он объявил о правилах и отметил место, где должен стоять Кольбьёрн, но не увидел ни своего противника, ни кого либо другого вместо него.

Человек по имени Рэф (Ref) был плотником и работал у Скегги. Скегги попросил, чтобы Рэф сделал деревянные чучела, пoxoжие на Гисли и Кольбьёрна.

«И один пусть стоит позади другого», - сказал он, - «и пусть этот нид навсегда останется здесь, им в поношение».

Наводящая на непристойные мысли резьба, изображающая Кольбьёрна в сексуально подчинённой позиции, предназначалась для посрамления его трусливого поведения. Эта риторика бесчестия связана с эрги (ergi), другой сложной концепцией, которая охватывает все возможные разновидности «немужского поведения» любого вида и часто включает в себя оскорбительные сексуальные намеки.

Разговоры о непристойной резьбe побуждают Гисли покинуть лесное убежище и выступить на поединке вместо Кольбьёрна. Он отсёк Скегги ногу, и Скегги «выкупил свой выход из поединка, и с тех пор ходил на деревянной ноге».

Автор саги подчеркивает иронию неудавшегося нида. Деревянная скульптура не завершена и не приносит вреда объекту поношения; вместо этого деревянная нога вырезана для Скегги, который сам себя опозорил, выкупив свой выход из поединка, который пошёл не туда. Приведенные ниже примеры покажут, что «деревянное поношение», если создаётся ненадлежащим образом, может нанести вред ваятелю.

Несмотря на то, что нид пошёл наперекосяк, главное в этом примере то, что резьба направлена на тех, кто нарушил общественный договор. Скегги, хоть и не герой, стремится отомстить за убийство своего родича и вступить в законный брак с Тордис. Кольбьёрн крутит роман с Тордис, не объявляя о своем намерении жениться на ней, и уклоняется от поединка, вызов на который он публично принял. Роль резьбы здесь - наложение нида на того, кто нарушил общественный кодекс поведения.

Подoбная ситуация происходит и в Саге о людях из Озёрной Долины, события которой происходили между 875 и 1000 годами, а записаны между 1270 и 1320 годами. Во время Ассамблеи Хунаватн (Hunavatn) в северо-западной Исландии оговаривается двойной поединок. После того, как Финббоги (Finbbogi) вызывает на поединок Торстейна (Thorstein), а Берг (Berg) вызывает на поединок Ёкула (Jokul), Ёкул говорит:

«Вы обязаны теперь появиться на поединкe, если у вас сердца мужчин, а не кобыл. А если кто-либо потом не появится, то нид будет поднят против него с этим проклятием – да будет он трусом в глазах всех, и никогда впредь не разделит он братства добрых людей, и будет сносить гнев богов, и будет зваться он нарушителем своего слова».

Первая строка из приведенной выше цитаты напомнит читателям скандинавской мифологии о Моккуркальфи (Mokkurkálfi), глиняном великане с сердцем кобылы, который обмочился только от одного взгляда Тора. Ёкул использует риторику эрги, угрожая возвести нидстёнг против своих соперников. Как и в Саге о Гисли Сурссоне, сама угроза сделать резьбу уже имеет вес.

Важно отметить, что этa угроза создания резьбы сoдержит в себе большее значение, чем простая насмешка из предыдущего примера. Столб Ёкула – не просто клеймение врага как нарушителя слова (скрытые обвинения резьбы Скегги), но проклинание его как изгоя в мире людей, и навлечение на него гнева Асов.

В утро поединкa, Ёкул и Торстейн (вместе с их другом Факси-Брендом (Faxi-Brand)), невзирая на ненастье, отправляются на место поединка. Финббоги и Берг решили не выходить на улицу в снег и остаться внутри Борга.

Братья [Ёкул и Торстейн] прождали до полудня, а затем Ёкул и Факси-Бренд пошли в кошару Финббоги, которая находилась сразу возле внутреннего двора, взяли столб и установили его на земле у стены. Там были и лошади, которые пришли в укрытие во время шторма. Ёкул вырезал человеческую голову на конце столба и написал рунами первые слова проклятия, о котором говорилось выше. Затем Ёкул убил кобылу, вскрыл ей грудину и насадил на жердь таким образом, чтобы голова её была обращена по направлению к Боргу. После этого они отправились домой, и всю ночь провели у Факси-Бренда. Весь вечер они пребывали в хорошем настроении.

В этом примере мы видим классическую форму нидстёнга. На вершине жерди вырезано карикатурное изображение объекта презрения. Слова из словесного проклятия начертаны на шесте рунами. Голова животного – здесь: целая лошадь – помещается сверху готового нидстёнга, а законченный нидстёнг направляется на дом врага.

Голова животного – необязательная принадлежность нида, но, похоже, она добавляет магическую силу. Зимек предполагает, что «создание нидстёнга, с лошадиным черепом на нём и вырезанными рунами в Саге об Эгиле [обсуждение будет ниже] должно быть рассмотрено в контексте чёткого магического значения». С другой стороны, Стрём (Ström) видит лошадь просто как деталь, добавляющую ещё один уровень оскорбления: мёртвая кобыла в качестве дополнения намекает на то, что Берг труслив так же, как и кобыла, являясь прямым отражением художественного образа использованного Ёкулoм в его начальном заявлении на собрании.

Исходный проступок Берга, с которого и началась вся эта суматоха, существенен.

Однажды они [работники Торстейна] заметили десятерых человек, выпасавших своих лошадей на лугу, и с ними была женщина; все они были одеты в цветастые одежды. Один из мужчин был одет в плащ и длинное платье из тонкого качественного сукна. Они наблюдали за тем, что делал этот человек. Он выхватил меч и отрезал нижнюю часть плаща, которая загрязнилась во время езды, и выбросил отрезанную полоску ткани – она была шириной с ладонь – сказав так, чтобы они могли услышать, что у него нет желания ходить испачканным навозом. Люди Торстейна не контактировали с этими людьми, но понимали, что выпасать лошадей на лугах, принадлежащих другим людям, неподобает. Служанка подняла кусок ткани, который мужчина отрезал, и сказала, что этого парня можно было бы назвать чрезмерным позёром.

Отлично одетый человек – Берг, и он одновременно совершает два нарушения кодекса приличного поведения: он выпасает своих лошадей в полях другого человека без его на то разрешения, а так же демонстрирует нарочитоe потребительство [порча/уничтожение материальных ценностей] в обществе, где многие живут во власти милостей и превратностей природы. Это неподобающее поведение противопоставлено великодушию Торстейна, описанному в следующем абзаце:

Торстейн из Хофа был щедр к своим соседям тем, чем он владел. Бесплатная еда для всех, и сменные лошади, и любая другая помощь оказывалась путешественнику, и все люди из других краёв считали своим долгом в первую очередь нанести визит Торстейну и рассказать ему, что происходит в регионах и любые другие новости.

Являясь полной противоположностью Бергу, Торстейн живет жизнью, истинного исландскогo фермерa. Он следует кодексу благородства, изложенному в Эддической поэме «Речи Высокого» (Hávamál), и вознаграждён уважением своих соседей. Опять таки, поднятый нидстёнг направлен против человека, неоднократно нарушившего правила поведения в обществе.

В своём комментарии к переводу Питера Фишера (PeterFisher) «Истории Датчан, книги I–IX» (публикация 1979/1980гг.), написанной Саксоном Грамматиком, Хильда Эллис Дэвидсон объединяет элементы нидстёнга, - угроза, магия, поношение, осуждение социальных проступков, - о которых говорилось выше: «Поднятая на шесте голова или череп мёртвой лошади – средство угрозы противнику, в котором чувствуется магический потенциал. В сагах этот обряд был известен как «поднятая жердь поношения» (жердь позора, столб презрения); это могло быть сделано против человека, который был трусом или против виновного в асоциальном поведении».

Самый известный нидстёнг появляется в Саге об Эгиле, записанной в Исландии в 1220-1240 годах, события которой происходят между 850 и 1000 годами. Эгиль Скаллагримссон, втянутый в ожесточённый конфликт с норвежским королём Эйриком и его женой Гуннхильд, воздвигает нидстёнг на острове Хердла и направляет его на своих врагов, находящихся в континентальной части Норвегии.

Он взял в руки жердь из лещины и пошёл на край скалы, повернувшись к земле. Потом он взял голову лошади и насадил её на конец жерди.

После этого, он произнёс заклинание, говоря: «Здесь я установил этот нидстёнг и повернул его нид против короля Эйрика и королевы Гуннхильды» - повернул голову лошади в сторону материка – «и я поворачиваю его нид против земных духов (landvættir), населяющих эту землю, отсылаю их всех блуждать, чтоб никто их них не смог найти для себя место покоя случайно или намеренно до тех пор, пока не изгонят они короля Эйрика и королеву Гуннхильд с этой земли».

После этого он воткнул жердь в расщелину скалы и оставил её там стоять. Повернув голову в сторону материка, он вырезал на жерди заклинание рунами.

После этого Эгиль пошёл к своему судну. Они подняли паруса и направились в море. Стал подниматься ветер, сильный попутный ветер пришёл.

Нидстёнг Эгиля имеет те же основные элементы, что и нидстёнг Ёкула. И хоть вырезанные карикатуры не упоминаются, Эгиль включает записанное рунами словесное проклятие и голову животного, а затем направляет сооружение на дом своего врага.

В этом случае магическая составляющая имеет очевидное превосходство перед поношением. Эгиль воздвигает нидстёнг на острове – в отличие от двух приведённых ранее примеров, в которых нидстёнги должны были быть увидены и публично обсуждены. Использование Эгилем на протяжении всей саги магии рун приводит читателя к мысли, что установленный им нидстег - это магический акт. Тот факт, что Эгиль угрожает повернуть против Эйрика landvættir (земные духи, духи земли), подчёркивает сверхъестественную природу его проклятия.

Тем не менее, идея использования нидстёнга против кого-то, кто нарушает социальные догматы проходит красной нитью через все предыдущие примеры. Эгиль отстаивает свою независимость от властолюбивого норвежского короля и нидстёнг является олицетворением этого заявления посредством использования магии. Примеры, приведенные далее, покажут аналогичное использование нидстёнга в качестве способа декларирования противодействия более влиятельному врагу.

В своем классическом «Мифе и религии Севера» (1964) Турвилль-Петре рассматривает landvættir, которых Эгиль призывает в своём проклятии:

Духи земли или landvættir были привязаны к земле даже больше, чем эльфы; благосостояние земли и, следовательно, её жителей в значительной степени зависит от них.

Это закреплено первым пунктом языческого закона Исландии, принятого в 930 году, - никто не может приближаться к стране на кораблях, оснащённых зияющими головами и мордами с разверстыми пастями, т.е. головами драконов. Если же они имеются, то должно их удалить прежде, чем корабли окажутся видимы с земли, иначе landvættir могут испугаться.

Турвилль-Петре продолжает мысль, связывая роль головы лошади на нидстёнге и головy дракона на носу корабля. Эта идея важна, потому что она обеспечивает магическую подоплёку в использовании головы животного наверху нидстёнга – причина, кардинально отличающаяся от общественно обвинения в кобылоподобности эрги. Ужасающий вид окровавленной лошадиной головы нужен для того, чтобы напугать духов земли настолько, чтобы они повернулись против конкретного человека.

1. The Dorothea Coke Memorial Lecturein Northern Studies Deliveredat University College London by Folke Ström. 10 May 1973 (здесь и далее прим. переводчика)
2. Rudolf Simek – немецкий историк и филолог-германист, перевёл на немецкий язык 5-ть томов древнескандинавских саг. Также он автор большого количества работ по истории германцев, эпохе викингов, германо-скандинавской мифологии и представлениям германцев о мире.

Часть вторая.

Саксоновская «История Датчан» (начало 13 века) содержит устрашающий пример нидстёнга. Этот эпизод, место действия которого – Дания времен царствования легендарного Фроти III (Frothi III), объединяет страх перед нидстенгом с двумя другими элементами из приведённых выше примеров: нидстёнг поднимается против более могущественного врага (как жердь Эгиля) и проклятие обращается против проклявшего (как резьба Скегги).

Молодой Греп – парень, из категории тех, кто предпочёл бы «превзойти всех своих противников не столько умным языком, сколько запугиванием и потоками оскорблений». Он бросает вызов Эрику на словесную дуэль, но его потоки оскорблений успешно парируются пресловутыми поговорками Эрика, которые напоминают гномическую мудрость, представленную Одином в «Речах Высокого», и полностью превосходят его гнусные оскорбления. Таким образом, конфликт начинается с неуместных действий Грепа и Эрика, играющего роль, которая полностью соответствует общественным нормам. В такой ситуации было бы опрометчиво со стороны Грепа прибегнуть к нидстёнгу, учитывая его свойство обеспечивать нравственное поведение. Однако мы так же видели, что нидстёнг является инструментом, используемым против более могущественного врага, и именно в этом качестве Греп пытается его использовать.

Крепко побитый Эриком в словесной дуэли, Греп обращается к магии.

Будучи не в состоянии угомонить ярость перевозбужденного ума, как профессиональный боксер в словесной дуэли, добившийся скудных успехов в своём последнем поединке и которому было отказано в вооружённом возмездии, он потребовал, чтобы, по крайней мере, месть посредством чёрной магии была в его распоряжении.

Получив удовлетворение своей просьбы [от короля], он снова отправился к берегу в обществе избранных волшебников. Сначала он принёс в жертву богам лошадь и насадил её отрублeнную голову на кол. Затем он поставил в рот распорки из прутьев, чтобы придать ему форму широко оскаленных челюстей, надеясь, что диковинное привидение вселит страх в Эрика и помешает его непосредственным усилиям. Он полагал, что наивные умы этих дикарей проявят раболепный страх перед чучелом головы. Эрик уже шёл ему навстречу и заметил это соружение издалeка; пытаясь постичь это неприглядное создание, он велел своим спутникам молчать и вести себя осторожно. Никто не должен сболтнуть ни слова, чтобы неосмотрительная речь не открыла лазейку для колдовства. Если же разговор будет необходим, то они должны доверить это ему. Между Эриком сотоварищи и магами текла река, и чтобы отбить у Эрика охоту подойти к мосту, маги установили жердь с головой у самой воды, на своей стороне. Эрик, не испугавшись, смело шагал до моста:

«Пусть бремя этого невезения вернется к посылающему его, а нам улыбнётся удача! Пусть зло достанется злодеям. Пусть эта проклятая ноша разрушит того, кто несёт её. Пусть более сильные покровители даруют нам безопасность». Последующие события развивались в точном соответствии с его желаниями: в тот же миг шея сломалась, а столб упал и раздавил человека, который его держал. Вся магическая конструкция рухнула под мощью единственного заклятья, не оправдав возлагавшихся на неё надежд.

Нидстёнг представлен как оружие того, кто иначе был бы бессилен против более сильного врага. Греп, обладающий врождёнными недостатками, ослабевает ещё больше, когда король запрещает физическое нападение, посчитав его «неуместным». Однако, в отличие от Эгиля (признанного мастера рунических практик), Греп не может самостоятельно поднять нидстёнг. Он нуждается в «группе избранных волшебников», чтобы помогли установить его, что ещё больше подчеркивает его слабость.

Мотивация для сооружения нидстёнга неясна: предназначен ли он для того, чтобы просто испугать «простодушные умы» этим «диковинным привидением» или это действительно физическое олицетворение магического проклятия? В истории появится больше смыла, если мы предположим, что эта неразбериха возникла в результате христианских предубеждений Саксона против языческой магической практики. Тот факт, что Греп приносит лошадь в жертву богам, а Эрик боится, что слова, сказанные его людьми, могут открыть «лазейку колдовству», показывает, что обе стороны конфликта рассматривают нидстёнг как магическое приспособление.

Этот отрывок подчёркивает два важных аспекта нидстёнга: он используется для обеспечeния соблюдения общественных норм, и как способ нанесения ответного удара по более сильному противнику. В случае с бедным Грепом, его нидстёнг был использован против него более нравственным Эриком. Но, тем не менее, исходный импульс поставить жердь встраивается в линию, по которой Эгиль установил свой [нидстёнг] против норвежского короля.

Идея о том, что магия может обратиться против своего создателя, находит отражение и ещё в одном эпизоде саги о Эгиле. Эгиль встречает Хельгу, молодую девушку, которая заболела из-за рунической надписи на китовом усе, который дал ей молодой человек с близлежащей фермы. Возможно, парень пытался сработать любовное волшебство над дочерью фермера, которое находит реальное подтверждение в истории рунных палочек (обсуждающееся ниже).

Тогда [Эгиль] обследовал кровать, на которой она лежала, и нашёл китовый ус с вырезанными на нем рунами. Эгиль прочёл их, а затем соскоблил их и сжёг в огне. Он сжег и китовый ус, а постельное белье вывесил на воздух. Затем Эгиль заговорил стихами:

Никто не должен резать рун,
Если не умеет их читать отлично;
Многие люди сбивались с пути, блуждая
Вокруг этих тёмных письмён.
На китовом усе я видел
Десять тайных письменных знаков,
Из-за них липа [=женщина]
Получила свою долгую хворь.

Эгиль вырезал какие-то руны и положил их под подушку на кровать, на которой лежала девушка. Она почувствовала, что как будто очнулась от глубокого сна и сказала, что снова здорова, но всё ещё очень слаба. Но её отец и мать были вне себя от радости.

Несмотря на то, что магическое «пробуждение» Эгилем Хельги напоминает подобную реанимацию Гендальфом Теодена у Толкина, этот отрывок важен для дискуссии потому, что он подчёркивает, что использование магии – дело опасное и заниматься им должен только профессионал. Кто же эти несчастные участники из «группы волшебников» Грепа? В то время как Эгиль будучи экспертом устанавливает свой нидстёнг в одиночку, нужна целая команда волшебников чтобы установить шест Грепа – и их магия недостаточна сильна, чтобы предотвратить «единственное заклятие» Эрика, буквально обрушившееся на их головы.

Археологические находки подтвердили существование вида любовныx амулеов, который так пагубно использовался против бедной Хельги. В книге «Рунические амулеты и волшебные предметы» Минди Маклеот и Бернард Миис1 приводят пример подобного «рунического наведения очарования» найденного в конце 1920-х годов на серебряной брошке конца 6-ого века – единственной рунической надписи когда-либо найденной в Швейцарии.

Frifridil duft mik.
L(auk), l(auk).

«Дорогой возлюбленный желает меня!
Лук-порей, лук-порей».

Маклеод и Миис полагают, что Frifridil – уменьшительно-ласкательное обращение, означающее «возлюбленный», а эти две (в обратном направлении) L-руны, вероятно, сокращение от старо-германского слова «leek», овоща, ассоциировавшегося с пенисами, вожделением и фертильностью в Германской традиции, чьё название часто появляется в ранних рунических амулетах; сокращенные термины видимо функционируют таким же образом, как и сокращённые имена христианских святых на брошке Чарнау2 [другая привораживающая надпись], т.е. как магические слова, которые делают амулет более мощным.

Похоже, что соседский парнишка из Саги о Эгиле пытался создать любовный амулет для Хельги, но «блуждая вокруг этих тёмных письмён» вместо этого сделал объект своего желания больным.

Отложим в сторону провалившуюся магическую попытку Грепа; его фактические действия и намерения заслуживают дальнейшего обсуждения.

Сначала он принёс лошадь в жертву богам и насадил её отрубленную голову на жердь.

Это объединяет нидстёнг Грепа с нидстёнгом Ёкула – который призывает нисхождение «гнева богов» - и вновь затрагивает вопрос о значении лошадиной головы. Возможная подсказка может быть найдена в отрывке из «Анналов» римлянина Тацита, которые были написаны в начале 2-ого столетия, но описывают события 15 года нашей эры.

После того, как римляне, пытаясь подчинить себе германские племена, потерпели сокрушительное поражение в Тевтобургском Лесу (на территории современной Германии) римский полководец Германик3 посылает Цецина4, чтобы тот осмотрел останки на зловещем поле боя. Цецина, уже имеющий представление о месте, «был послан вперёд для обследования мрачной лесной глухомани» (тени Лихолесья!). Среди трупов и сломанного оружия Цецина обнаруживает черепа лошадей «насаженные на стволы деревьев».

В своей «Тевтонской мифологии» Якоб Гримм пишет «они [черепа] были ничем иным, как лошадьми римлян, которых германцы захватили в бою и принесли в жертву своим богам». Верна ли его трактовка?

С одной стороны эти лошадиные черепа действительно могут быть останками жертвы богам, которая была принесена имуществом поверженного врага в благодарность за его поражение. Если эта интерпретация верна, то она намекает на древние истоки нидстёнга в ритуальном жертвоприношении. В своей «Истории архиепископа Гамбург-Бременского» Адам Бременский5описывает священную рощу в Уппсале, в которой тела лошадей (и собак, и людей), принесённых в жертву богам, были развешены по деревьям.

С другой стороны, факт, что лошадиные головы закреплены на стволах деревьях, наводит на мысли, что они на самом деле играли роль нидстёнгов. Адам Бременский описывает священную рощу, а не место битвы; он упоминает тела, свисающие с ветвей, а не черепа, прибитые к древесным стволам. Возможно, черепа из Тевтобургского Леса означали массовое презрение более могущественного врага, который нарушил общественные правила, вторгшись на их территорию, или, как вариант, нид был направлен на германских соплеменников, которые покорились римской воле и не присоединились к противостоянию. Это последнее соображение соответствовало бы обвинению в трусости из более ранних рассмотренных нами примеров.

Опять же, вернёмся к действиям Грепа:

Затем он поставил в рот распорки из прутьев, чтобы придать ему форму оскалившихся челюстей, надеясь, что невиданное привидение вселит страх в Эрика и сведет на нет его усилия.

Якоб Гримм рассматривает такие зияющие пасти животных в своей «Тевтонской мифологии»:

В Скандинавии они прикрепляли лошадиные головы на шест и поворачивали зияющие пасти, раззявленные с помощью прутьев, в сторону того человека, против которого затаили злобу и которому хотели навредить, чтобы быть уверенным, что так и будет. Они называли это neidstange (зловредная жердь).

Так же стоит отметить, что и по сей день крестьянские дома в некоторых областях Нижней Саксонии (Лёнберг, Гольштейн, Мекленбург) имеют лошадиные головы, вырезанные на коньках крыши: они рассматриваются просто как деревянный орнамент, украшающий крышу, но корни традиции могут тянуться из глубокого прошлого и иметь отношение к языческому верованию о том, что направленные наружу, головы не подпускают зло к домам.

Идея о лошадиной голове, отпугивающей зло, вторит вышеупомянутому суждению о том, что нидстёнг пугает духов земли (landvættir). В примере, приведённом Гриммом, вырезанная лошадиная голова выполняет похожую функция против злых духов. Зимек в своей словарной статье объединяет эту германскую традицию с английской легендой, где для обоих имён - Hengist и Horsa – есть один перевод «Лошадь»:

Согласно англосаксонской традиции, это имена двух лидеров армии Англов во времена их заселения Англии (примерно 449 год н.э.). Миф о том, что братья принимали форму лошади поразительно согласовывается и лошадиными головами на фронтонах крестьянских домов в Гольштейне [Германия], которые были известны как Хенгист (Hengist) и Хорс (Hors); даже значительно позднее, около 1875 года, и сегодня их всё ещё можно там увидеть.

Это поистине поразительно и наводит на мысль о возможных родственных верованиях в магическо-защитную силу лошадиной головы (реальную, символическую и олицетворенную) во всём германском мире на значительных промежутках времени и расстояниях. Это приобретает ещё большую важность, если мы прочтём комментарий Гримма к приведённому выше отрывку:

«Подобным же способом волчьи головы были раззявлены при помощи палочек из лещины и подвешены».

Это не только напоминает нам об ореховой жерди Эгиля, но и вызывает немедленную ассоциацию со связыванием Фенрира в Эдде Снорри Стурлусона (1220 г.). После того, как боги успешно связали гигантского волка Фенрира (при помощи пожертвованной Тиром руки), они используют «большую скалу» в качестве «заякорения», чтобы удержать волка на месте. Фенрир недоволен этим:

Волк невероятно раззявливал свою пасть, и неистовствовал, и пытался их покусать. Они уперли ему в пасть надежный меч; рукоять касалась нижней десны, а острие – верхней. Получилась распорка. Волк ужасно выл, и слюна бежала из его пасти рекою, что называется Хоуп (Hope). И будет волк находится там до наступления Рагнарёка.

В свете всех рассмотренных нами свидетельств, я хотел бы предложить новое прочтение этого известного отрывка и считать фактом, что Фенрир функционирует как живой нидстёнг, воздвигнутый Асами против великанов. Его пасть раскрыта не ореховыми прутиками (как у Гримма), а мечом. Это вполне понятно, учитывая мифическую природу и историю (и свирепость живого волка). Реку, образовавшуюся из его слюны, называют «Надеждой» потому, что в моём понимании этот живой нидстёнг воплощает желание богов предотвратить предопределённое нападение великанов в Рагнарёк.

В контексте сказанного, описание залы Одина в поэме «Речи Гримнира» («Скрытый под маской» - Одно из имён Одина) наводит на мысли:

Очень легко распознать приезжающим к Одину
Увидеть, где залы его расположены:
Волк там висит перед западными дверями,
А сверху парит орёл.

Похоже, что здесь волк исполняет защитную функцию, схожую с той, что исполняют лошадиные головы на исторических германских домах. Как подвешенный волк магически защищает залы Одина, так и прикованный Фенрир защищает миры богов и людей.

Один кусочек доказательства, поддерживающего идею о том, что Фенрир – это нидстёнг против великанов в том, что Тор говорит Одину в поэме «Песнь о Харбарде» («Песня седобородого» - другое имя Одина):

Я был на востоке, воевал с великанами,
Со зловредными жёнами, по горам бродившими;
Огромной была бы раса великанов, если б все они выжили,
И не было бы тогда человечества на земле.

Усилия Тора по контролю за населением означают, что великанов больше чем богов. Тогда использование Фенрира в качестве нидстёнга – ещё один случай, когда нидстёнг возводится против превосходящих сил.

Так же волчий нидстёнг может рассматриваться как принуждение к надлежащему поведению (как в рассмотренных выше примерах), поскольку великаны, по определению, существуют за пределами сферы приемлемых человеческих и праведных поступков. Использование волчьего нидстёнга против великанов, которые вторглись бы в Асгард, выстраивается в линию с использованием германцами лошадиных голов против римского вторжения (если интерпретация лошадиных черепов в Тевтобургском лесу верна).

Эта идея получит ещё больше подкрепление, если мы примем теорию о Тире, которую выдвигает Жорж Дюмезиль6 в книге «Боги Древних Норманнов»7. Он утверждает, что Тир – бог закона, и что его залог в виде отданной руки (юридический признак закона) помещает его на это место, так же, как пожертвованный Одином глаз определяет его как бога с мистическим взглядом. Тот факт, что бог закона устанавливает волчий нидстёнг, усиливает идею о том, что данное устройство предназначено для того, чтобы воспрепятствовать великанам разрушать границы, установленные богами.

Как и с неудавшимся нидстёнгом Грепа, проклятие Фенрира-как-нидстёнга обращается против богов, его создавших. Важно отметить, что волк разорвёт свои оковы в Рагнарёк и убьёт Одина, божественного мастера рунического волшебства. Как и в случае Грепа, это произойдёт из-за несоответствия жизни богов их собственному кодексу поведения, что может быть рассмотрено как причина, по которой нидстёнг обращается против своих создателей.

***

1. «Runic Amulets and Magic Objects» Mindy MacLeod & Bernard Mees, 2006 год
2. Charnay Fibula - фибула, найденная близь деревни Чарнау (Charnay) в Бургундии, Франция. Находка датируется VI в.н.э.
3. Германик Юлий Цезарь (15 г. до н. э. — 19 г. н. э.) римский военачальник и государственный деятель, консул 12 - 18 годов.
4. Гай Силий Авл Цецина
5. Адам Бременский - северогерманский хронист, каноник и схоластик. Автор Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontifi (Деяния архиепископов Гамбургской Церкви). Первые две книги содержат сведения о завоевании Саксонии Карлом Великим, а также материалы по истории Гамбургско-Бременского архиепископствава, самого большого в то время в христианском мире, в т.ч. сведения о его предстоятелях до 1043. Третья книга посвящена деятельности архиепископа Адальберта (1043–72). Четвертая, заключительная книга представляет наибольший интерес с точки зрения географии: Descriptio insularum aquilonis (Описание северных островов) повествует о странах и народах европейского Севера и Балтийского региона.
6. Жорж Дюмезиль (Georges Dumézil, 1898 - 1986) — французский мифолог и филолог-компаративист.
7. «Gods Of The Ancient Northmen», Georges Dumézil, 1959.

Часть третья

Якоб Гримм, всегда стремящийся найти преемственность между древностью и современностью, связывает мир исландской мифологии 13-ого века с миром германского фольклора 19-ого века:

И как голова Мимира сохранила свою мудрость после того, как она была отсечена, язычество, похоже, практиковало все виды магии, отрезая головы лошадям и насаживая их на палки. В детской сказке голова преданного Фалады, прибитая к воротам, разговаривает с королевской дочерью. Такое отрубание и установление лошадиных голов было упомянуто в 47-8 как древний германский обычай.

Сказка, которую он имеет в виду, называется «Гусятница» («Волшебные сказки Гримм», 1815 год); её авторами являются Якоб и Вильгельм. Эта история рассказывает о том, как говорящий конь Фалада становится очевидцем того, как горничная решительно узурпирует роль принцессы. Горничная выходит замуж за жениха принцессы (принца, конечно же), а настоящую принцессу отправляют помогать мальчику, который ухаживает за королевскими гусями. Узурпаторша боится, что Фалада раскроет её секрет, и поэтому она приказывает убить коня. Настоящая принцесса убеждает слугу прибить голову верного Фалады под «большими мрачными воротами, через которые она ввечеру и поутру должна была прогонять гусей».

Каждый раз, когда истинная принцесса проходила с гусями по своему пути через ворота, между ней и головой происходил следующий диалог:

- O du Falada, da du hangest!
- O du JungferKönigin, da du gangest,
Wenn das deine Mutter wüßte,
Ihr Herz thät ihr zerspringen!

Перевод:

- Висишь ты здесь, мой верный Фалада!
- О, королевна, тебе гусей гнать надо,
Если бы твоя мать про это узнала,
Сердце бы её тогда разорвалось!

Конечно, в конце сказки правда восторжествовалa, но роль говорящей головы очень показательна. Мотив говорящей головы нежити1, дающей советы, приводит на память линию из эддической «Прорицание Вельвы»: «mælir Óðinnvið Mímshöfuð» («Один говорит с головой Мимира»). Согласно Саге об Инглингах (1230), после того, как боги Ваны обезглавили Мимира, Один взял голову, обмазал её травами так, чтобы она не гнила, и пропел над ней заклинание. Таким образом, он дал ей силу, чтобы она могла говорить с ним и раскрывала ему многие тайны.

Идея о том, что говорящая голова раскрывает секреты, общая для обоих - исландскиx мифoв и германских сказок, которые разделяют 600 лет.

Лошадиная голова из сказки кажется похожей на полузабытую и превращающуюся в миф память о нидстёнге. Якоб Гримм в своей «Тевтонской мифологии» пишет, что в этой гессенской сказке «у нас есть сохранение, но больше нет понимания, воспоминания о таинственном значении подвешенной лошадиной головы». Как и в других рассмотренных нами примерах, лошадиная голова стоитза более слабого игрока конфликта и навлекает позор на того, кто пошёл в разрез с нормами поведения.

Пожалуй, поклонники «Блога Скандинавской Мифологии» не будут сильно удивлены, узнав, что традиция нидстёнга продолжается в современной Исландии, стране, где большая часть Древнего Пути всё ещё является частью повседневной жизни.

В 1985 году Свейнбьёрн Бейнтейнссон привлёк внимание национальных средств массовой информации, подняв нидстёнг против ядерного оружия в рамках акции протеста, присоединившись к Samtök Herstöðvaandstæðinga («Коалиция против военных баз»), которая была приурочена к сороковой годовщине бомбардировок Хиросимы и Нагасаки войсками США. Свейнбьёрн был основателем исландского Асатруа (Ásatrúarfélagið) и являлся его allsherjargoði (очень примерно переводится как «первосвященник») с 1972 по 1993 годы.

Спустя почти два десятилетия после того, как Свейнбьёрн поднял нидстёнг, средства массовой информации вновь осветили поднятие нидстёнга в 1985 году; на сей раз это сделал Хилмар Ёрн Хилмарссон (в настоящий момент allsherjargoði) против плотины гидроэлектростанции, строительство которой не принимало во внимание вред для окружающей среды. Хилмар в 2010 году рассказал мне о подъёме своего нидстёнга:

«Я просто сделал тоже, что ранее сделал Свейнбьёрн. Он тоже выступал против разрушения исландской природы транснациональными компаниями, которые, в основном, всасывают всю прибыль и почти ничего не оставляют здесь, в Исландии.

Как и в древнем использовании нидстёнгa, современные шесты поднимаются против превосходящих сил большой власти – тех, которые не могут (или не будут) обсуждать проблемы на равных. Цель – и тогда, и сейчас, - в том, чтобы пристыдить нидстёнгом объект и сфокусировать общественное неодобрение. Когда-то, извещение о поднятии нидстёнга передавалось из уст в уста; сегодня это тиражируется через национальные средства массовой информации.

Использовать нидстёнг могут не только религиозные лидеры. Участник Ásatrúarfélagið, Йоханнес А. Леви (Jóhannes A. Levy) прислал мне подборку из печатных новостей о примерно шести разрозненных случаях поднятия нидстёнга в период с 2006 по 2012 года. Однако, Йоханнес комментирует:

«Из того, что я читал и что увидел в новостях – есть люди, которые не обладают знаниями по использованию нидстёнга. Одна из этих жердей с рыбьей головой наверху, и это не нидстёнг, а vindgapi – компонент погодной магии, заклинающей шторма».

Однако использование рыбьих голов может быть результатом просто щепетильности по отношению к использованию лошадиной головы. Это вполне понятно, учитывая любовь исландцев к их особой породе лошадей. Даже если современные исландцы смешивают различные формы древней магии, предполагаемое назначение жерди ясно – это нидстёнг.

Кари Палссон (Kári Pálsson) из Ásatrúarfélagið также был рад прислать мне новости о недавнем использовании нидстёнга в Исландии. Я спросил его, почему он думает, что нидстёнг продолжает играть роль в исландской культуре сегодня, спустя тысячелетие после времени саг. Он ответил:

«Я думаю, что самая главная причина в том, что исландцы читают саги о викингах снова и снова, и встречают напоминания о нидстёнгах в сагах снова и снова. Также нидстёнг очень сильно связан с колдовством и магией – которые настолько значительны в Исландии в течение столь долгого времени – что магия рун и колдовство до сих про глубоко сидят в народных умах, по крайней мере, с исторической точки зрения».

Даже учитывая, что мы, исландцы, можем не верить в прямом смысле в магию нидстёнгов, мы по-прежнему проявляем почтение к их значению. Нидстёнги поднимаются, если кто-то думает очень плохо о другом человеке или буквально его ненавидит. Это самый большой позор, который вы можете получить, и он привлечёт внимание, потому что исландцы очень хорошо понимают его значение.

Сегодняшний нидстёнг не всегда используется против масштабных, безликих объектов. Иногда нидстёнг возводится на почве личных конфликтов. В 2006 году исландские средства массовой информации сообщали о поднятом нидстёнге, который прямо таки сошёл с исторических страниц древних саг: два фермера спорят из-за земли и скота. Этот перевод статьи из Vísir был опубликован участниками исландской метал-группы Sólstafir. Я немного подредактировал его для ясности.

Торвальдур Стефанссон (Þorvaldur Stefánsson), фермер из Отрадала (Otradal), возвёл [нидстёнг] на своей земле так, что он был хорошо виден с дороги. Причина появления этого нидстёнга в том, что год назад Оскар Бьёрнссон (Óskar Björnsson), проживающий в Билдудалуре (Bíldudalur), по несчастливой случайности переехал щенка, принадлежащего фермеру Торвальдуру. С тех пор [Торвльдур ] считает, что это было сделано злонамеренно, и их споры неуклонно разрастаются.

Недавно Торвальдур забил двух телят; он снял скальп с головы одного теленка, выскоблил её и поместил на нидстёнг. Затем написал на черепе могущественное проклятие: «Здесь я воздвиг свой нидстёнг и направил свои проклятия на Оскара Бьёрнссона. Я направляю это проклятие к духам земли, населяющим эту землю, так чтобы запутать их пути. Никакого послабления этому проклятию не будет дано до тех пор, пока не уведут они Оскара Бьёрнссона с этих земель или не умертвят его. Подпись: Торвальдур Стефанссон, Отрадал».

Оскар Бьёрнссон сообщил в полиции о том, что Торвальдур угрожает ему смертью. Согласно полиции Патрексфьёрда (Patreksfjörður), они будут разговаривать с Торвальдуром, но пока не ясно, какие меры будут приняты, т.к. современные законы не распространяются на возведение нидстёнга.

Ясно, что Торвальдур использует проклятие из Саги о Эгиле, которое повелевает духами земли – не будет у них покоя до тех пор, пока не отомстят они за причиненную ему несправедливость. Спустя более тысячи лет слова древнего поэта всё ещё наделены силой, вселяющей страх в сердца исландцев.

И в заключение, я предлагаю вам некоторую практическую информацию. Это – устная инструкция основателя Асатруа, Свейнбьёрна Бейнтейнссона, по созданию нидстёнга, транскрибирована Йониной К. Берг (Jónina K. Berg), которая сама руководила Асатру в 2002-2003 годах. Я хотел бы выразить глубокую благодарность Йоханнесу А. Леви (Jóhannes A. Levy) за то, что поделился со мной оригинальным текстом. Это его первое появление на английском языке.

Как сделать Нидстёнг
Автор – Свейнбьёрн Бейнтейнссон
Транскрибирование – Йонина К. Берг
Перевод – Йоханнес А. Леви и Карл Е. Х. Зигфрид

Нидстёнг делается из дерева. Желательно, чтобы дерево было неповрежденным, т.е. не имело продольных распилов и не было обработано под какую-либо форму. Подходящая высота дерева – чуть выше роста человека.

Вырежьте руны в продольном направлении дерева. Начинайте резать с нижнего конца и продлевайте руны вдоль всей длины к другому концу. От того конца продолжайте резать руны вниз, по другой стороне. Можно резать и больше, чем эти две линии, но две эти линии являются наиболее естественными.

Проследите за тем, чтобы ни одна часть вырезанного не попала в землю, когда жердь установлена; это значит, что вырезанные руны должны закончится на один или два фута выше нижнего конца.

На верхнем конце должны быть установлены некие знаки: лошадиная голова, рыбья голова или другие подходящие символы; они могут быть вырезаны на конце жерди.

Количество рун важно. Число должно быть кратно 12: 12, 24, 36, 72, 144, и так далее. Они должны быть вырезаны так, чтобы каждая руна была верно расположена, когда жердь стоит, не боком или вверх тормашками.

Старайтесь чтобы все руны были сбалансированы по размеру и внешнему виду. Никаких дополнительных знаков в рунических строках быть не должно, но на верхнем конце жерди могут быть изображения и символы.

Тема резьбы тут обсуждаться не будет; это решение принимает тот, кто режет или поднимает жердь. Нид будет сильнее, если написан в стихах.

Наиболее важным является то, что слова должны быть разумными и верно продуманными, иначе нид может оказать бесполезным, или – если допущена ошибка, - может повернуться против самого автора этой жерди.»

Как сформировавшийся поэт, Свейнбьёрн делает большой упор на количестве букв и силе рифм. К тому же, его инструкция также опирается на всю историю нидстёнга, которая обсуждалась на протяжении всего этого выпуска.

Упор на неповрежденное дерево напоминает о деревьях с прикрепленными черепами в германском лесу. В то время как использование лошадиной головы характерно для большинства рассмотренных выше примеров, указание на вырезанное изображение в верхней части нидстёнга выстраивается в линию с работами Скегги и Ёкула, и с предположением Зимека о том, что голова реального животного не обязательно является неотъемлемой частью нидстёнга.
Концепция Свейнбьёрна о руническом проклятии совпадает с концепцией Ёкула и Эгиля. Мысль о плохо сделанном магическом предмете, обращающемся против своего создателя, проходит через примеры, которые мы рассмотрели.

Решитесь ли вы возвести свой нидстёнг против какого-нибудь подлого неприятеля (своего босса, председателя, конгрессмена, и т.д.) или нет, я надеюсь, что этот выпуск поможет вам получить более глубокое понимание этой древней традиции – традиции, которая охватывает 2 000 лет, и много различных стран. Я призываю вас порыться в источниках, которые я привёл, и исследовать переплетения историй и культур народов Севера. Пожалуйста, будьте добры к лошадям и сделайте всё возможное для того, чтобы не навлечь гадости на вашу собственную голову.

***

1. В отличие от русской культуры, где слово «нежить» олицетворяет тех, кто «умер, хотя и живёт», англоговорящая культура под этим словом подразумевает «тех, кто живет вопреки тому, что умер».

Дата добавления: 2015-07-10