Цвет крови

Казнь Долгоруких произвела тягостное впечатление на общество, хотя всем была ясна политическая подоплека кровавой расправы с людьми, которые давным‑давно уже не угрожали царице, – месть злопамятной Анны Иоанновны. Но не успели утихнуть разговоры о деле Долгоруких, как началось новое политическое дело, уже в самом Петербурге, не на шутку обеспокоившее местных жителей.

Накануне знаменитого праздника Ледяного дома произошел неприятный инцидент, имевший серьезные последствия. Кабинет‑министр Артемий Волынский избил поэта Тредиаковского, который пришел жаловаться на его самоуправство. Произошло это в приемной Бирона и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения временщика. Он уже давно заметил, что Волынский, его выдвиженец и преданный слуга, все больше и больше отдаляется от обожаемого раньше патрона, перестает быть благодарным, не ищет, как обычно, ласки. Такие люди, как гордый и честолюбивый Волынский, недолго ценят услуги тех, кто помог им взбежать по служебной лесенке. Став кабинет‑министром по воле Бирона, Артемий Петрович был недоволен своей зависимостью от него, жаловался друзьям на то, что угодить капризному временщику очень трудно. В Кабинете министров он был на ножах с Остерманом, который подставлял своего молодого и горячего коллегу под выволочки Бирона. Андрей Иванович вел себя, как всегда, осторожно, а сам только и ждал момента, чтобы выбросить Волынского из Кабинета. Но для этого требовалось подготовить самого фаворита – человека недоверчивого и пристрастного (как писал Клавдий Рондо, ставить вопросы Бирону бесполезно, этим ничего от него не добьешься).

И вот постепенно, благодаря усилиям Остермана до Бирона стали доходить слухи о попытках сближения Волынского с племянницей императрицы принцессой Анной Леопольдовной, вышедшей к тому времени замуж за принца Антона Ульриха. Это весьма обеспокоило фаворита – ведь от этой пары они с Анной Иоанновной надеялись получить послушного наследника.

Кроме того, стало известно о каких‑то ночных бдениях в доме Волынского. Действительно, Артемий Петрович и его друзья‑«конфиденты» сочиняли «Генеральный проект поправления государственных дел». Знания и опыт кабинет‑министра и его товарищей, чиновников высокого ранга, позволили усмотреть немало недостатков в государственной системе и предложить пути их исправления.

Вечеринки в доме холостяка Волынского и даже сочинение проекта в принципе не содержали в себе криминала – прожектерство было тогда делом распространенным и весьма поощряемым властью, но подозрительный Бирон усмотрел в инициативе «конфидентов» преступный умысел.

После случая с Тредиаковским Бирон, страшно раздраженный на Волынского и умело управляемый Остерманом, потребовал от царицы убрать Артемия Петровича. Та не без колебаний согласилась, а уж Ушаков дело свое знал хорошо. Начались допросы. Их протоколы почти сразу же попадали во дворец, к Анне Иоанновне, и она вошла во вкус розыска и даже собственноручно написала «допросные пункты» для Волынского: «1. Не ведом ли он от премены владенья, перва или после смерти государя Петра Второва, когда хотели самодержавство совсем отставить. 2. Што он знал от новых прожектов, как вперот Русскому государству быть. 3. Сколько он сам в евтом деле трудился» – и т. д.

С 7 мая начались пытки. Ими вынудили Волынского признаться, что он хотел с помощью заговора сам занять российский престол. В начале следствия Артемий Петрович просил его помиловать – плакал, валялся в ногах у следователей, но когда дело дошло до застенка и дыбы, он – перед лицом смерти – разительно изменился. По крайней мере, материалы следствия говорят о высоком достоинстве гордого кабинет‑министра – он не рыдал, не стоял на коленях, не оговаривал невинных и даже стремился выгородить «конфидентов», взять их вину на себя.

20 июня 1740 года созванный указом Анны Иоанновны суд – Генеральное собрание – приговорил бывшего кабинет‑министра к урезанию языка и посажению на кол, а его приятелей – Хрущева, Мусина‑Пушкина, Соймонова, Еропкина – к четвертованию, Эйхлера – к колесованию, а Суда – к простому отсечению головы. Кто вынес этот лютый приговор? Не Бирон или Остерман, хотя именно они были тайными руководителями следствия, а члены суда: фельдмаршал князь Н. Ю. Трубецкой, канцлер князь А. М. Черкасский, сенаторы – все русские, знатные люди, почти все – частые гости и собутыльники хлебосольного Артемия Петровича. Приходя в его дом, они любили посидеть, выпить да поесть с Артемием, наверное, ласкали его детей – сына и трех дочек, живших с Волынским‑вдовцом. А 20 июня они, не колеблясь, приговорили самого Артемия к посажению на кол, а невинное существо – отроковицу Аннушку, старшую дочь своего приятеля – к насильному пострижению в дальний сибирский монастырь, и спустя четыре месяца, когда Волынского уже казнили, не воспрепятствовали этой жестокой экзекуции. Патриотическое, дружеское, любое иное гуманное чувство молчало, говорил только страх. Ведь известно, что один из судей над Волынским (а ранее вместе с ним – судья над Д. М. Голицыным) генерал‑полицмейстер В. Ф. Салтыков подписал в 1736 году приговор о ссылке князя Алексея Дмитриевича Голицына в дальний Кизляр вместе с женой. А женой сына верховника была его, Салтыкова, родная дочь Аграфена Васильевна! И ничего, смолчал, стерпел и думал, вероятно, как и все остальные судьи: «Господи, только пронеси мимо меня чашу сию!»

Анна Иоанновна, как и раньше в подобных случаях, показала милость: Волынскому вырезали язык и отсекли голову на площади Обжорного (ныне Сытного) рынка. Того же удостоились Петр Еропкин и Андрей Хрущев. Остальных били кнутом, плетью и сослали на каторгу.

Дата добавления: 2015-07-10