XIII 1929 год: альтернатива левой оппозиции

Вопреки утверждениям Бухарина о "намечающемся блоке" сталинистов с "троцкистами", сталинская фракция уделяла борьбе с левой оппозицией отнюдь не меньшее внимание, чем борьбе с "правыми". Главной мишенью этой борьбы продолжал оставаться, разумеется, Троцкий.

Сразу же после высылки Троцкого в зарубежной печати стала распространяться версия, согласно которой действительная цель этой акции - не наказание за оппозиционность, а внедрение Троцкого в революционное движение Запада для инициирования его нового подъёма. Д. Волкогонов считает, что эта версия была запущена Сталиным, чтобы усилить враждебность белой эмиграции и правящих кругов капиталистических стран к Троцкому[245]. Во всяком случае, на протяжении нескольких лет после изгнания Троцкому и его зарубежным друзьям не удалось добиться ни от одного из европейских правительств разрешения впустить его в свою страну.

Находясь на турецком острове Принкипо, Троцкий немедленно возобновил свою литературно-политическую деятельность. Сам факт его выступлений в зарубежной печати был использован сталинцами для вымогательства от его сторонников новой волны отречений.

Первыми среди сосланных лидеров оппозиции капитулировали Радек, Преображенский и Смилга. После того, как в руки ГПУ попала их переписка, свидетельствовавшая об усилении их политических колебаний, они были вызваны в Москву для переговоров. Во время возвращения Радека в Москву на одной из железнодорожных станций произошла его встреча с молодым оппозиционером, в беседе с которым Радек так охарактеризовал свое нынешнее политическое настроение: "Положение в ЦК катастрофическое. Правые с центристами готовят друг другу аресты. Право-центристский блок распался, и с правыми ведется ожесточённая борьба. Правые сильны. Их 16 голосов (очевидно, на апрельском пленуме - В. Р.) могут удвоиться и утроиться. Хлеба в Москве нет. Растёт недовольство рабочих масс, могущее превратиться в возмущение против Соввласти. Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение заставляет нас идти в партию какой угодно ценой... С Л. Д. окончательно порвал. Отныне мы с ним политические враги"[246]. Таким образом, Радек объяснял свою капитуляцию необходимостью "помочь" Сталину в его борьбе против "правых".

И. Я. Врачёв, по совету Радека и Смилги присоединившийся к капитулянтскому "заявлению трёх", опубликованному в "Правде", рассказывает, что этому заявлению предшествовали долгие "торги" в ЦКК по поводу отдельных формулировок. "Всеми этими переговорами со сталинской стороны заправлял Емельян Ярославский. Сталин не утруждал себя подобными беседами. Конечно, заставили что-то признать вопреки действительности"[247].

Более длительный характер носили переговоры с И. Н. Смирновым, который в июле 1929 года разослал ссыльным оппозиционерам письмо, в котором, в частности, говорилось: "Большая часть партаппаратчиков, приложивших руки к нашим высылкам, будет зверски сопротивляться нашему вхождению в партию. Я знаю, что многие партсановники будут настаивать на самооплевывании нашем". Смирнов считал нужным подать заявление, в котором выступления Троцкого в зарубежной печати признавались бы ошибкой, но одновременно было бы указано, что Троцкий, "поставленный в ужасные, небывалые условия изгнания", остается верным коммунизму[248].

Тогда же Смирновым был представлен проект заявления в ЦКК, в котором говорилось: "Система репрессий в отношении оппозиции до крайности обострила внутрипартийную борьбу и затруднила изживание разногласий. В интересах скорейшего укрепления партии я считаю своей обязанностью сказать руководству, что отмена 58 статьи, ссылок и изоляторов является крайне неотложным и крайне важным актом, облегчающим задачу объединения... Я не сомневаюсь, что партия найдет путь к возвращению в свои ряды всей оппозиции от рядового работника до т. Л. Д. Троцкого, судьба которого неразрывно связана с судьбой рабочего класса"[249].

Ознакомившись с этим заявлением, Ярославский назвал его неудовлетворительным, вслед за чем документ был переработан и подписан Смирновым и Богуславским. После ознакомления с этим вариантом Сталина и других членов Политбюро, Ярославский предложил внести в него новые изменения. В результате в окончательном тексте заявления, датированном 27 октября, появилось добавление, коренным образом меняющее его первоначальный смысл: "Решительно осуждая деятельность Л. Д. Троцкого, выражающуюся в его выступлениях в буржуазной печати и попытках создать особую организацию заграничных групп оппозиции, мы заявляем, что порываем с ним, так как считаем, что его деятельность наносит вред нашей партии и советскому государству"[250].

К этому заявлению присоединилась значительная часть отбывавших ссылку оппозиционеров, причем сбор подписей происходил под тайным контролем ЦКК и ОГПУ, засылавших в среду троцкистов многочисленных информаторов и провокаторов.

Многие оппозиционеры, подобно радековской группе, мотивировали свою капитуляцию тем, что разногласия между ними и партийным руководством сглаживаются, поскольку последнее перешло к борьбе с "правыми" и кулаками. За этой мотивировкой часто стояли более прозаические мотивы: стремление возвратиться из тяжёлых условий ссылки в ряды бюрократии, чтобы вновь приобрести право на "положенные" ей привилегии. В этой связи Троцкий впоследствии вспоминал слова жены Крестинского: "Надо бросить оппозицию, надо пользоваться жизнью"[251].

Другие оппозиционеры сознательно шли на неискренние покаяния, чтобы, возвратившись в партию, вернуться к продолжению оппозиционной деятельности. Такие капитулянты, по словам Троцкого, "пытались играть в прятки с историческим процессом, притворяться единомышленниками Сталина, выждать в покровительственной окраске более благоприятного момента и затем выступить открыто. Эти действия в корне фальшивые, с точки зрения революционной политики, потому что капитуляция есть не секретный конспиративный прием военной хитрости, а открытый политический акт, который влечет за собой немедленно политические последствия, именно укрепление позиций Сталина и ослабление оппозиции"[252].

Используя всю мощь партийного и репрессивного аппаратов, Сталин не только добивался капитуляций от ещё не сдавшихся оппозиционеров, но и вынуждал капитулянтов "первого призыва" к новым заявлениям об их враждебности "троцкизму" и верности "генеральной линии". В ходе чистки 1929 года Каменев "очень скверно" отозвался о "правом уклоне" и заявил, что Троцкий за границей ведёт "контрреволюционную работу". В конце 1929 года Каменев и Зиновьев направили в ЦК и ЦКК заявления, содержавшие заверения в том, что после XV съезда у них "не было ничего общего ни с Троцким, ни с троцкистами". Тем не менее 31 декабря 1929 г. ЦКК вынесла выговор Каменеву за то, что он встречался с "троцкистами" (хотя Каменев, не отрицая факта такой единственной встречи, заявил, что в её ходе он высказал отрицательное отношение к троцкистам)[253].

Ужесточение наказаний по малейшему подозрению в поддержке Троцкого было вызвано тем, что в своих работах, неуклонно просачивающихся в СССР, он поддерживал стойкость своих единомышленников, предостерегал их от иллюзий относительно характера "левой" сталинской политики, насаждавшихся капитулянтами. Конечно, для Троцкого было большим личным ударом сообщение об отречении его недавних соратников, особенно Смилги, на которого он призывал "равняться" других оппозиционеров перед ссылкой в Алма-Ату. Однако, получив это сообщение, он немедленно выступил против попыток сталинской пропаганды использовать новую волну отречений в качестве "выигрышной карты", доказательства "распада троцкистской оппозиции" и "сумерек троцкизма". В этой связи он напоминал, что уже три-четыре года назад сталинцы поспешили констатировать "смерть троцкизма. После того последовал его разгром. Затем, по бессмертному выражению Молотова - "гроб" и "крышка" троцкизму. Теперь опять начинаются сумерки троцкизма и его распад. Это после смерти, после гроба, после крышки! Есть старое народное поверье: кого хоронят заживо, тот долго живёт. Поверье - в самый раз"[254].

Одну из важнейших политических задач Троцкий видел в разоблачении суждений "правых" о том, что Сталин взял на вооружение платформу левой оппозиции и тем самым доказал на практике её несостоятельность. Он подчеркивал, что нынешнее стремление Сталина ускорить индустриализацию и коллективизацию сближает его с оппозицией только внешне. "Верно то, - писал он, - что Сталин испугался, наткнувшись эмпирически лбом на последствия "фермерского" (кулацкого) курса, который он столь слепо насаждал в 1924-27 гг. Верно то, что сделав скачок влево, Сталин пользовался осколками оппозиционной платформы". Однако, левая оппозиция всегда исходила из того, что "социалистическая индустриализация предполагает большой, всесторонне продуманный план, где направление внутреннего развития тесно связано со всё возрастающим использованием мирового рынка"[255]. Не обладая таким стратегическим планом, Сталин способен проводить лишь политику эмпирических зигзагов, которая только ухудшает экономическое и политическое положение страны.

Столь же определённо Троцкий высказывался по поводу иллюзий некоторых оппозиционеров о том, что утверждение пятилетнего плана свидетельствует о принятии партийным руководством содержавшихся в оппозиционной платформе требований об усилении плановых начал в управлении народным хозяйством. Не оспаривая достижимости контрольных цифр пятилетки, Троцкий подчеркивал, что её успешная реализация требует политических условий, которые в стране по-прежнему отсутствуют: самодеятельности партии и свободы внутрипартийной критики, распространяющейся и на действия Центрального Комитета. "Мы до сих пор считали, - писал он, - что всякие пятилетки имеют вес и цену постольку, поскольку корни их заложены в правильных методах хозяйственного руководства, особенно же политического руководства партии и Коминтерна. Поэтому для марксиста решающим является принципиальная установка партии и методы партийной политики, а не "конкретные цифры пятилетки", судьба которых ещё целиком впереди". Между тем сталинская верхушка, приняв "бюрократическую пятилетку", по-прежнему высвобождает себя от какой-либо критики со стороны партийных масс, в результате чего "генеральная" линия превращается в линию генерального секретариата"[256].

Характеризуя режим, сложившийся в партии и Коминтерне, Троцкий возвращался к принципиальному вопросу о легализации фракций внутри партии. Теперь он со всей определённостью формулировал свою позицию по этому вопросу, опираясь на весь опыт развития ВКП(б) и Коминтерна, доказавший, что увековечивание запрета фракций приводит к полному удушению идейной жизни коммунистических партий. Он напоминал, что X съезд партии принял решение о запрещении фракций в экстремальных экономических и политических условиях, имея при этом в виду, что "достаточно свободный внутрипартийный режим, при дружных усилиях всех ответственных элементов партии, позволит свести к минимуму фракционность, которая в известных пределах неизбежно связана с жизнью и развитием партии. Что же сделали жалкие эпигоны? Они превратили запрещение фракций в абсолют, распространили его на все партии Коминтерна, т. е. и на те, которые делают только первые шаги, вознесли руководство Коминтерном над критикой и поставили каждого коммуниста перед альтернативой: пресмыкаться перед любым Ярославским... или - оказаться вне партии"[257]. Результатом такого режима стало исключение под флагом "борьбы с троцкизмом" из Коминтерна большинства его основателей, пионеров, соратников Ленина во всех партиях. Всё это привело к удручающему ослаблению международного коммунистического движения, уменьшению численности и влияния коммунистических партий на Западе.

Идеи Троцкого находили отклик и дальнейшее развитие в работах тех оппозиционеров, которые упорно отказывались от капитуляции перед Сталиным. Эти работы, подписанные их собственными именами, распространялись по стране, переправлялись к Троцкому и появлялись на страницах "Бюллетеня оппозиции". Особенно активной была теоретическая деятельность X. Г. Раковского. В его статье "Оценка положения", написанной в апреле 1929 года, подчеркивалось, что обвинения левой оппозиции в фракционности "являются издевательством над партией теперь, когда определённо признано, что в партии имеется ряд фракционных делений, что партия крошится на многочисленные уклоны". Эта скрытая фракционная расщеплённость является уродливым детищем сталинского партийного режима, результатом сосредоточения политической власти в руках узкой партийной верхушки, её недоверия к партийной массе и тем классовым силам, которые призваны служить социальной опорой партии. "Истинным сторонником монолитности партии, нелицемерным врагом фракционности является тот, который борется против неправильной линии руководства, против аппаратного абсолютизма за партийную демократию, за разрешение и соблюдение тех гарантий, которые партийный устав предоставляет каждому члену партии"[258].

Раковский называл признаки глубочайшего кризиса в стране, обнаружившегося между XV съездом и XVI конференцией: неоднократный срыв хлебозаготовок и возвращение к чрезвычайным мерам; снижение реальной заработной платы рабочих; возрастающие трудности со снабжением городов хлебом и промышленности топливом; введение карточек (заборных книжек) и "хвосты" за предметами первой необходимости; усиление административного нажима директоров предприятий на рабочих и т. д. Объяснение сталинцами этих кризисных явлений влиянием капиталистического окружения и сопротивлением классовых врагов внутри страны Раковский расценивал как трусливую попытку снять с партийного руководства ответственность за совершённые им непростительные ошибки. Он подчеркивал, что страна знала несравненно более трудную международную и внутреннюю обстановку, но она впервые оказалась "перед лицом такого острого кризиса в партии и государстве и перед таким жгучим сознанием создавшегося тупика"[259].

Раковский отмечал, что левая оппозиция своевременно сигнализировала о назревании этого кризиса, точно определяла этапы его развития и указывала на пути выхода из него. Однако лишь оказавшись перед угрозой голода, партийное руководство было вынуждено признать наличие кулацкой опасности, чудовищное развитие бюрократизма и загнивание целых звеньев партийного, советского и профсоюзного аппаратов. Оно вынуждено было повторять вслед за левой оппозицией, что сокращение темпа индустриализации не устраняет противоречий между развитием частного капитализма в деревне и социалистического сектора в промышленности, а означает воспроизводство этих противоречий на расширенной основе. Но даже после жестоких уроков срыва хлебозаготовок оно продолжало упорно отрицать свои ошибки и вместо честной попытки привлечь партию и рабочий класс к обсуждению своей политической линии "усилило и укрепило аппаратный нажим, прибегая уже открыто к помощи органов ГПУ". Всем этим оно превратило коммунистов "в великих молчальников, которым разрешается говорить лишь постольку, поскольку они повторяют софизмы центристского руководства"[260].

Раковский подчеркивал, что "мнимо-ленинская генеральная линия партии на деле сводится к беспомощному метанию справа налево". Эти метания выразились, с одной стороны, в повышении закупочных цен на хлеб, которое усилило инфляцию и вызвало дополнительный приток денежных знаков в деревню, следствием чего стал новый катастрофический срыв хлебозаготовок. С другой стороны, продолжалось применение чрезвычайных мер, воспроизводящих "худшую сторону военного коммунизма"[261]. Административный нажим обрушился не только на кулака, но и на всю середняцкую и отчасти бедняцкую часть деревни.

Критический анализ сталинской политики и разработка альтернативной программы были продолжены в Заявлении в ЦК и ЦКК Раковского, В. Косиора и М. Окуджавы, датированном 22 августа 1929 года. К этому заявлению, написанному в саратовской ссылке, только до середины сентября присоединилось около 500 оппозиционеров, находившихся в 95 ссыльных колониях и политизоляторах. Одновременно с "Заявлением" Раковский, Окуджава и В. Косиор разработали тезисы о положении в партии и стране.

В этих документах подчеркивалось, что принятие первого пятилетнего плана может открыть важную веху в развертывании социалистического строительства в СССР. Однако следует отдавать полный отчёт в том, что осуществление первой и последующих пятилеток неизбежно будет наталкиваться на серьезные объективные трудности. Проведение индустриализации и социалистического переустройства сельского хозяйства потребует громадных финансовых средств, часть из которых (например, ассигнования на совхозное строительство, пока оно не станет рентабельным) на протяжении некоторого времени будет представлять собой чистую форму государственных субсидий. Для приобретения заграничного оборудования, без которого невозможна ускоренная индустриализация, окажется необходимым максимальное развитие экспорта, часто в ущерб внутреннему потреблению. Всё это вызовет рост налогов, ложащихся на рабочий класс и крестьянские массы, либо увеличение государственной эмиссии, неизбежно порождающей инфляцию. Как первый, так и второй вариант приведут к росту дороговизны и снижению реальной заработной платы. Подтверждением этого явились результаты первого года пятилетки, когда предусмотренные контрольными цифрами темпы повышения жизненного уровня рабочих оказались опрокинутыми ростом цен на предметы первой необходимости и увеличением прямых и косвенных налогов.

В Заявлении и тезисах фиксировалось объективное противоречие между двумя задачами: улучшением материального положения рабочих и крестьян - необходимого условия их активного участия в социалистическом строительстве - и мобилизацией на нужды производственного накопления огромных ресурсов, которые смогут дать отдачу только через несколько лет. Смягчение этого противоречия авторы видели в реформировании политической системы, призванном уменьшить огромные накладные расходы бесконтрольного бюрократического управления. Первым шагом такой реформы должно стать резкое снижение расходов на содержание гигантского государственного и профсоюзного аппаратов, что позволит оздоровить не только экономическую, но и социально-политическую обстановку в стране.

Советская конституция "предусматривает для рабочего класса и трудящихся масс права, которые не знала ни одна государственная форма в истории, исключая Парижскую Коммуну"[262]. Однако эти права могут стать реальными только при условии, если власть будет выборной, сменяемой, находящейся под постоянным контролем и свободной критикой масс. Только при такой организации власти можно преодолеть бюрократизм, превратившийся в подлинное национальное бедствие, ликвидировать "рвачество и бесхозяйственность, удваивающие и утраивающие стоимость строительства; безответственность, самодурство и произвол аппаратов, оборотной стороной которых является забитость, приниженность и бесправие трудящихся масс"[263]. Таким образом, в документах левой оппозиции назывались своим настоящим именем причины политического удушения и экономических бедствий народных масс, действовавшие и на всех последующих этапах развития страны.

Считая оправдавшимся на практике прогноз, выдвинутый левой оппозицией ещё в 1923 году, Раковский, В. Косиор и Окуджава констатировали, что "враг пролез через бюрократическое окно". Создание демократической системы управления, за которую боролся Ленин, возможно лишь при условии, если партия "сумеет обуздать разнузданный и самодурствующий аппарат, злоупотребления, бесхозяйственность, неспособность которого стоят сотни и сотни миллионов рублей"[264].

Социальной базой бюрократического центризма является растущий слой функционеров ("управленцев"), партийная и советская бюрократия, "стремящаяся к несменяемости и к потомственности... Вместо того, чтобы бороться с бюрократизмом, центризм развернул его в систему управления, перенёс его с советского аппарата на партийный и придал последнему формы и размеры, совершенно неслыханные, совершенно не оправдываемые той ролью политического руководства, которую должна играть партия. Сверх того, центристское руководство возвело в коммунистические догматы... методы командования и принуждения, утончив и обработав их до редко достигнутой в истории бюрократической виртуозности. Именно с помощью этих деморализующих методов, превращающих мыслящих коммунистов в машины, убивающих волю, характер, человеческое достоинство, - центристская верхушка успела превратиться в несменяемую и неприкосновенную олигархию, подменившую собою класс и партию... Всякому позволено критиковать самого себя, но главные и ответственные виновники, они не только себя не критикуют, но и не могут допустить, чтобы их критиковала партия. Они одарены божественным атрибутом непогрешимости"[265].

При поверхностном чтении этих слов может показаться, что они полностью совпадают с современной либеральной критикой бюрократизма и партократии. Однако историческая истина всегда конкретна. Одно дело - обличать "аппарат" в период, когда полностью обнаружилось его окончательное загнивание и беспомощность, когда он полностью утратил доверие масс. Совсем другое дело - выступать с такой критикой в условиях, когда аппарат обладал возможностями широкого манипулирования партийными массами и рабочим классом. Одно дело - выводить господство бюрократии из принципов Октябрьской революции, и совсем другое - видеть в этом господстве грандиозную бюрократическую реакцию на Октябрьскую революцию.

Исходя из общей характеристики бюрократического центризма, авторы оценивали его линию по отношению к правой и левой оппозициям. Используя сосредоточенную в её руках гигантскую власть, сталинская группа "выпирает правых из ВЦСПС и Коминтерна, советских и партийных учреждений, но только для того, чтобы заменить правых подхалимов - центристскими". Одновременно она непрерывно ужесточает репрессии против левой оппозиции, "обогащая с каждым днем свой арсенал всё новыми орудиями принуждения. Самое замечательное изобретение в этом отношении,... воскрешающее в советском государстве клерикальные методы средневековья - это вынуждение всеми средствами у оппозиционеров коммунистической партии отказа от их коммунистических взглядов"[266].

Авторы подчеркивали, что поворот сталинского руководства к индустриализации и колхозному строительству осуществляется порочными аппаратно-бюрократическими методами, в условиях, когда самодеятельность партии и трудящихся масс полностью подавлена. Между тем, развитие партийной и советской демократии, как всегда указывала левая оппозиция, является пробным камнем подлинно левого курса в экономике. Поскольку в историческом процессе экономика и политика, как причина и следствие, всё время меняются местами, сохранение существующего политического режима может привести к тому, что индустриализация и колхозное строительство дадут результаты, противоположные ожидаемым.

Развивая констатации, содержавшиеся в прежних документах левой оппозиции, авторы характеризовали политику сталинской группы как бюрократически-центристскую, основными чертами которой являются: высокомерное и презрительное отношение к трудящимся, особенно к неквалифицированным рабочим и батракам; стремление представлять всё в розовом цвете (всё идёт от лучшего к лучшему); боязнь реального участия масс в политической жизни. Нетрудно увидеть, что все эти характеристики в полной мере относятся не только к сталинскому, но и к послесталинскому руководству в СССР.

Анализ левой оппозицией социально-политической сущности бюрократического центризма позволяет понять причины чудовищных издержек и деформаций социалистического строительства в СССР на протяжении последующих шести десятилетий. Все дальнейшие попытки налаживания "коллективного руководства" в рамках аппаратно-бюрократической системы неизменно завершались установлением режима личной власти, выделением единовластного авторитарного правителя, который в главном и решающем сохранял верность бюрократически-центристскому политическому курсу. И тоталитарный диктатор Сталин, и суетливый реформатор Хрущёв, и не приемлющий никакие реформы Брежнев, и крикливый провозвестник "судьбоносных преобразований" Горбачёв - все они сохраняли в неприкосновенности бюрократические деформации планового хозяйства и государственной собственности. Все они упорно препятствовали подлинно демократическому реформированию политической системы общества и внутренней жизни партии.

Основы бюрократически-центристского политического режима, ограждавшего себя от любых попыток социалистического обновления, были заложены в борьбе правящих фракций против левой оппозиции. В 1929 году лидеры последней с полным основанием констатировали завершившееся перерождение политической системы советского общества: замену пролетарской диктатуры диктатурой аппаратной бюрократии.

Дата добавления: 2015-07-10