Сражение на Ракитном озере

Через месяц после разрушения самоваров я послал колониста Гуда с чертежами в имение Трепке — у нас к этому времени вошло в обыкновение говорить: «во вторую колонию».

Во второй колонии еще никто не жил, работали плотники да на ночь приходил наемный сторож. Иногда туда приезжал из города наш техник, нарочно приглашенный для руководства ремонтом. Вот к нему я и отправил Гуда с чертежами. Только что выйдя из колонии и обойдя озеро, Гуд встретил компанию: председателя сельсовета, Мусия Карповича и Андрия Карповича.

Компания по случаю праздника преображена была в веселом настроении.

Председатель остановил Гуда:

— Ты что несешь?

— Чертеж.

— А ну, иди сюда! Обрез у тебя есть?

— Какой обрез?

— Молчи, бандит, давай обрез!

Дед Андрий схватил Гуда за руку, и это решило вопрос о дальнейшем направлении событий. Гуд вырвался из дедовых объятий и свистнул.

В таких случаях колонистами руководит какой-то непонятный для меня, страшно тонкий и точный инстинкт. Если бы Гуд просто совершал прогулку вокруг озера и ему вздумалось бы засвистеть вот этим самым разбойничьим свистом, просто засвистеть для развлечения, никто бы на этот свист не обратил внимания.

Но теперь на свист Гуда сбежались колонисты. Начался разговор в тонах настолько повышенных, насколько может быть возмутительным подозрение, что у колониста есть обрез.

Несмотря, однако, на высоту тона, собеседование окончилось бы благополучно, если бы не Приходько… Узнав, что у озера что-то произошло, что Гуда кто-то назвал бандитом, что конфликт сомнений не вызывает, Приходько выхватил из плетня кол и бросился защищать честь колонии. Решив, очевидно, что дипломатические переговоры кончены и наступил момент действовать, Приходько ураганом налетел на враждебную сторону и опустил кол на голову деда Андрия, а потом на голову председателя. «Преображенская компания» беглым шагом отступила и скрылась за неприступными воротами владений деда. Удар Приходько всем показался правильным делом. Двор Андрия Карповича окружили, началась правильная осада.

Я узнал о недоразумениях, происшедших на границе, только через полчаса. Придя к месту военных действий, я увидел интересную картину. Приходько, Митягин, Задоров и другие сидели на травке против ворот. Вторая группа во главе с Буруном наблюдала за тылом. Малыши дразнили собак, просовывая палки в подворотню, собаки честно исполняли свой долг: их лай, визг и рычанье сливалось в сложнейшую какофонию. Враги притаились за заборами или в хате.

Я набросился на колонистов:

— Это что такое?

— Что, он будет нас называть бандитами и преступниками, а мы будем спускать?

Это говорил Задоров. Я его не узнал: красный, взлохмаченный, разъяренный, брызжет слюной, размахивает руками.

— Задоров, неужели и ты потерял голову?

— Э, что с вами говорить!..

Он бросился к воротам:

— Эй вы! Вылезайте наружу, а то все равно подпалим…

Я увидел, что тут действительно пахнет порохом.

— Ребята! Я с вами согласен до конца. Этого дела спустить нельзя. Идемте в колонию, там поговорим. Так нельзя делать, как вы. Как это так — «подпалим»? Идем в колонию.

Задоров что-то хотел сказать, но я закричал на него:

— Дисциплина! Я тебе приказываю! Понимаешь?

— Извините, Антон Семенович.

Пацаны последний раз дернули палками в подворотне, и мы все двинулись к колонии.

Нас остановил голос сзади. В воротах стоял председатель.

— Товарищ заведующий, идите сюда!

— Чего я к вам пойду?

— Идите сюда, нам нужно вам сказать о важном деле.

Я направился к воротам. Хлопцы тоже зашагали, но председатель закричал:

— Нехай они стоят на месте, нехай не идут…

— Подождите меня, ребята, здесь.

Карабанов предупредил:

— В случае чего мы наготове.

— Добре.

Председатель встретил меня чрезвычайно немилостиво:

— Значит, как я представитель власти, идем сейчас в колонию и будем делать обыск. Бить меня по голове, а также и больного старика, который совсем не может выдержать такого обращения! Вам, как заведующему, безусловно, надо на это обратить внимание, а что касается этих бандитов, так мы докажем и разберемся, кто им потворствует.

За моей спиной уже стояли чрезвычайно заинтересованные колонисты, и Задоров страстно предложил:

— В колонию? Идем в колонию!.. Идемте обыск производить!..

Я сказал председателю:

— Обыска я не позволю делать, искать нечего, а если хотите поговорить, то приходите, когда проспитесь. Сейчас вы пьяны. Если ребята виноваты, я их накажу.

Из толпы колонистов выступил Карабанов и мастерски имитировал русский язык с великолепным московским выговором:

— Не можете ли вы сказать, товарищ, кто именно из каланистов ударил па галаве вас и этава бальнова старика?

Приходько со своим дрючком выразительно расположился на авансцене и принял позу «Геракла» Праксителя. Он ничего не говорил, но на его щеке один мускул ритмически повторял одну и ту же фразу:

— Интересно, что скажет председатель?

Председатель глянул на Карабанова и Приходько и малодушно сделал ложный шаг:

— Это мы потом разберем — мне так показалось.

— Вам паказалось, что вас ударрили по галаве? — спросил Карабанов.

Председатель выразительно глянул в глаза Карабанова.

— До свидания, — сказал Карабанов.

Ребята галантно стащили с кудлатых голов некоторые подобия картузов, заложили руки в дырявые карманы брюк, и мы все двинулись домой, сопровождаемые прежним лаем собак и негодованием председателя.

Дома мы немедленно начали совещание.

Задоров обрисовал расположение военных сил на Ракитном озере:

— Все было благополучно, знаете, но вот та дылда прибежала с палочкой.

— Ну, положим, не с палочкой, а дрючком.

— Извините, — сказал Задоров, — это не установлено. Да, прибежал с палочкой и тихонько постучал по котелкам. Только и всего.

— Слушайте ребята, — сказал я. — Это дело серьезное: ведь он председатель. Если вы били его палкой по голове, то нам влетит здорово.

Карабанов закричал:

— Да кто его бил? Выдумали с пьяных глаз. Кто его бил? Ты, Приходько?

Приходько замотал головой:

— На черта он мне сдался!

— Да нет, никто его не бил. Я потом с Приходько поговорю, да с ним и говорить не нужно.

В управлении делами губисполкома в один день получилось два донесения: одно — предсельсовета, другое — колонии имени Максима Горького. В последнем было написано, что пьяная компания с участием председателя оскорбила колониста, называла всех колонистов бандитами, что колония не может ручаться за дальнейшее и просит обратить внимание.

Разбирать это дело приехал сам заведующий отделом управления. В колонию пришел председатель и его свидетели.

Вопрос о том, был ли нанесен удар палкой, остался открытым. Приходько дико смотрел на председателя.

— Да я там и не был! Я пришел, когда все ушли к деду.

Зато был глубоко разработан вопрос о том, были пьяны или не были пьяны наши противники. Ребята с особенной экспрессией показывали:

— Да вы же на ногах не держались.

Задоров, показывая образец искреннего выражения лица, прибавил:

— Вы назвали меня бандитом и замахнулись, помните?

Председатель удивлялся:

— Замахнулся?

— Вспомнили? Замахнулись, не удержались и упали. Помните, еще из кармана у вас папиросы выпали, кто их поднял? — Задоров оглянулся.

— Да я ж их собрал на земле и вам отдал, — скромно сказал Карабанов. — Три папиросы. Вы их не могли поднять, все падали.

Селяне хлопали себя по штанам и поражались наглости колонистов.

— Брешут, все брешут! — кричал председатель.

Следователь улыбался, откинувшись на спинку стула, и трудно было разобрать, чему он улыбается: затруднительному положению председателя или нашей талантливости.

— Вот же свидетель, — показывал председатель на прибранного, расчесанного, как покойник, Мусия Карповича.

Мусий Карпович выступил вперед и откашлялся перед начальством, но колонисты единодушно расхохотались:

— Этот? — со мехом сказал Таранец. — Ну, этот совсем «папа-мама» не выговаривал. Больше сидел на земле и под нос себе все бурчал: «Нам не нужно бандитов».

Мусий Карпович укоризненно покачал головой и ничего не сказал.

Карта наших врагов была бита.

Через неделю мы узнали результат следствия: председатель Гончаровского сельсовета Сергей Петрович Гречаный был снят. Мусий Карпович, приехав в колонию ковать коней, был приветливо встречен колонистами.

— А-а, Мусий Карпович, ну как дела?

— Э, хлопцы, нехорошо так, недобре так, опаскудили человека: када ж я сидев и папа-мама не говорив?

— Ша, дядя, — сказал Задоров. — Лучше никогда не пей: от водки память портится.

Дата добавления: 2015-07-10