---
-Выглядишь, как говно.
-Спасибо, Черин.
-Нет, ну может, тебе все-таки...
-Оставь его в покое, - просит Минзи, пододвигает стакан с водой, обеспокоенно заглядывает в лицо. - Оппа, у тебя губы белые, тебе бы поесть что-нибудь?
-Спасибо, Минзи-я, - глухо говорит Дэсон, не отнимая обеих рук от головы, - я бы и съел, но боюсь, меня стошнит.
-Тебе надо есть, Дэсон-оппа, - негромко, но настойчиво говорит Сиэль. - У тебя слабость. До Пхеньяна будет пара дней пути, а мы еще не отъехали от Сеула.
Дэсон прикрывает глаза, чувствуя, как все начинает плыть. Ту сторону головы, с которой остро, непрерывно ноет под пластырем откушенная мочка уха, ломит, как от холода.
-Здесь есть мороженое? - вяло говорит он. - Я бы взял мороженое... что ли.
-Это не еда, - протестует Сиэль, - возьми лучше мяса. Мне нужно довезти тебя живым и здоровым.
-Хорошо, - сипло и кротко соглашается Дэсон, - пусть будет мясо.
Подходит кто-то, наверное, официант, все голоса сливаются в гул. Дэсон опускает лоб на сложенные на пластиковом столике руки. Обе ладони и щека горят, как будто там ожоги до волдырей, губы разбиты в кровь, челюсть болит, и снизу слева не хватает одного зуба. Дэсону плохо до слез — физически, и от того, что он не понимает, что с ним произошло. Если его кто-то ударил, то кто и за что? И еще хуже от стойкого чувства, что он сделал что-то очень плохое, может, кого-то обидел, но он совсем не помнит, как и кого. Он даже плохо соображает, где все, и куда его самого везут.
-Я что, громко разговариваю? - вдруг сквозь зубы говорит Сиэль. - Или мне только кажется, что на нас пялится вся забегаловка?
Вся забегаловка действительно пялится — множество пар настороженных глаз. Две девушки, не сговариваясь, торопливо рассчитываются, не допив молочные коктейли, официанты косятся и стараются лишний раз не проходить мимо, посетители практически перестают разговаривать и едят деловито, торопливо, как в фабричной столовой. Нарочито громко и бодро звучит телевизор, и день за окнами серый и плоский, грязноватый, как полупустая трасса перед кафе. Дэсон не шевелится, не в силах поднять голову от стола и даже просто открыть глаза.
«Пока-пока, моя вкусняшка...»
Откуда это? Что он сделал плохого?
Им приносят еду, и запах сладкого черного кофе вызывает спазмы во всем существе Дэсона, ему жарко, а голове и груди очень холодно, и телевизор работает слишком громко.
-Все на нас пялятся, - задумчиво и недовольно говорит Сиэль, подпирая голову рукой, и надменно смотрит через огромные леопардовые очки на особо любопытного за дальним столиком. - Прямо как на цирк-шапито.
-Это аура, - убежденно говорит Минзи, задумчиво жует полные губы, - Наставник рассказывал, что наша аура и аура акм очень похожи, только наша со знаком плюс, а их — со знаком минус, поэтому мы и чувствуем друг друга, что притягиваемся, - она несмело оглядывает зал и говорит уже потише. - Ну, может быть, люди не могут отличить плохое от хорошего, поэтому так смотрят на нас...
Дэсон, бледный, как смерть, лежит щекой на руке, щуря глаза, по виску ползет капелька пота. Он трудно сглатывает и совсем не следит за беседой.
За окном выглядывает бледное, больное солнце, призрачно трогает волнистые каштановые волосы Дэсона. Некоторое время они сидят молча, пока телевизор не разражается заставкой выпуска новостей.
- «Универмаг УайДжи, арестованный вчера в качестве резиденции опасной религиозной секты серийных убийц, был уничтожен сегодня утром в результате пожара...»
Дэсон резко вскакивает, неподвижно уставившись в экран расширенными глазами.
- «Здание разрушено практически целиком и восстановлению не подлежит. Из находившихся в здании сотрудников полиции никто не пострадал, в настоящий момент выясняется, что стало причиной возгорания...»
-Куш-оппа, - тихо говорит Минзи, - это он...
Сиэль молча кивает, и выражения ее глаз за очками не видно.
- «К другим новостям...» - бесстрастно говорит ведущая на экране.
-Давайте есть поскорее и двигаться дальше, - говорит Сиэль, снимает крышку с чашечки риса. - Если сможем приехать раньше — будет даже лучше.
Минзи бормочет коротенькую молитву, прикрыв глаза и сложив ладони, снимает крышку со всего блюда и зачерпывает металлической ложкой суп.
-Оппа? - зовет она Дэсона. - Почему ты не кушаешь? Хочешь, возьми мой рис?
-Погоди, - бормочет он, напряженно глядя в экран. - Я не могу понять, я, кажется, прослушал...
-Что прослушал? - не понимает Минзи, вглядываясь тоже.
-Про меня, - Дэсон нервно облизывает губы и сглатывает, - про меня ничего не говорили?
-Про тебя? - Минзи смотрит на него, в телевизор, снова на него, озадаченно приоткрыв пухлогубый рот. - Нет, Дэсон-оппа, про тебя ничего не говорили.
Дэсон почему-то очень опасливо, не разгибаясь до конца, оглядывает окружающих людей через плечо, почти одними глазами, как будто внезапно боится осуждения, медленно опускается обратно.
-Будут жрать какого-нибудь политика, - бубнит Сиэль на своей волне, звякая перстнями о металлическую миску, - палец о палец не ударю, буду снимать на телефон и подбадривать упырей криками. Они заснули там? Где мясо?
Минзи так же растерянно смотрит, как Дэсон в очередной раз сглатывает, ежится, будто стараясь сделаться меньше, как у него на переносице выступают крошечные капельки нервного пота.
-А...
-Я сейчас приду, - бормочет он, встает, натягивает капюшон на голову и, пошатываясь и спеша, идет куда-то в сторону туалета. Минзи привстает было за ним, но теряется, снова садится, кусая полную губу, глядит ему вслед.
-Серебряные браслеты системы Восходящие Боги Востока, освященные самим Папой Римским в Ватикане! - вещает телевизор, и девочка невольно отвлекается. - Система «DBSK» - защита от нечистой силы для Вас и Ваших близких!
-Не могу это слышать, - сквозь зубы цедит Сиэль, - чушь. Так нагло украсть название легенды.
-Как думаешь, - Минзи ерзает на стуле, подкладывает ладони под коленки в цветных лосинах, - а может такое быть, что мы встретим их в Пхеньяне?
-Ефё как, - убежденно говорит Сиэль с полным ртом, - Наставник говорил, что мы идем объединяться со всеми. Наверное, Юнхо-оппа и Чанмин-оппа тоже придут.
Минзи вздыхает и на несколько секунд забывает обо всем.
2012-й наступил всего десять лет назад, но среди чхонса было уже много легенд, и команда DBSK — Восходящие Боги Востока, была самой известной. Легенда о команде чхонса, в которой было пятеро, но осталось только двое — Юнхо и Макс — Чанмин, - самый сильный тандем. Рассказывали, что остальные трое — Джеджун, Джунсу и Ючон — пропали без вести, а спустя три года Джеджун вернулся. Вернулся как акма. Говорили, что он поставил на Юнхо свое клеймо, но тот не пошел за ним на темную сторону и смог сжечь его, либо сам, либо с помощью Чанмина. Никто не проверял, как дело было на самом деле, но все равно все верили, что побороть акму можно.
-...шепот твой — это Люцифер...
-Ты только посмотри, - резко говорит Сиэль, - глянь на это. Чушь!
Минзи отмирает, озадаченно смотрит в телевизор - и обмирает еще раз: пятеро, слишком неестественно красивые, слишком сладкоголосые для людей...
-Даже песня называется «Люцифер», - шипит Сиэль. - Они посходили с ума, люди, которые это допускают. Господи, остались ли в этом городе уже люди вообще.
По телевизору начинается яркое субботнее шоу. Шоу никогда не были такими яркими до начала конца света. На экране хорошо одетые и хорошо проплаченные священники рассказывают ведущим и телезрителям о том, как важно защититься от нечистой силы серебряными вещицами и специально освященной водой, которую можно получить только там-то и только тогда-то — какие деньги могут быть дороже безопасности близких людей? Ведущие взволнованно кивают и что-то спрашивают у сидящих тут же сладкоголосых мальчиков-идолов, приглашенных в качестве гостей. Мальчики скромно и проникновенно отвечают, красиво сидя и улыбаясь такими чудесными улыбками, что сердце замирает в груди, и хочется отдать им сразу все, включая душу.
-Мне страшно, - тихо признается Минзи. - Мне хочется уйти отсюда побыстрее.
«Не будем же поддаваться панике, - сладко говорит слишком миловидная телеведущая, красивая, каких не бывает, - веруйте в Господа нашего, и он всех спасет. Спонсором сегодняшнего шоу является Система «DBSK» - защита от нечистой силы для Вас и Ваших близких! Увидимся через неделю!»
Пятеро акм приветливо машут с голубого экрана, и начинается анонс шоу следующей недели, обещая выступление группы «Beast».
- «Зверь», - автоматически переводит Сиэль, нервно поправляя очки. - Совсем сбрендили же. Страшно от того, какие люди бывают.
-Прошу прощения за долгое ожидание, - скороговоркой бормочет официант, ставя на столик тарелку с исходящим паром мясом. Минзи замолкает, Сиэль пару секунд сосредоточенно смотрит на блюдо, на кунжутные семечки, обжаренные стебельки лука, а потом вдруг ахает.
-Оппа! - беспомощно говорит Минзи. - Только не это.
Они вскакивают из-за стола и бегут к туалету вдвоем — занавеску из бусин прочь, паренька, который как раз собирался зайти в пустующую кабинку — тоже.
-Да вы что, дамочки, - изумляется паренек, - неужели, так приперло? Эй, тут всего один туалет.
Единственная кабинка пустая.
-Пропал, - упавшим голосом говорит Минзи. Сиэль, упирает одну руку в бок, другую прижимает ко лбу, нарезает круги, как занервничавшая кошка.
-Пропал, - говорит она. - Просто с ума сойти, пропал.
---
До него дошло все разом, когда он увидел свои глаза в зеркале в туалете.
Свои глаза — узкие, как у деревянных масок, широко расставленные, чуть припухшие снизу. Свои обычные глаза на своем ничем не примечательном широкоскулом лице, которое он знал наизусть.
Он увидел свои глаза, те же самые глаза, которые привык видеть в зеркало заднего вида, когда был за рулем, и понимание его накрыло.
Он увидел свои глаза, и у него выдернуло из-под ног целую планету Земля.
Господи.
Как же это.
Не может быть.
Он больше не мог смотреть, опустил взгляд, беспомощно и медленно, как под водой, прикрывая ладонями то голову, то рот.
Он ведь... не делал ничего. Он же просто ехал навестить родителей. Маму. Он... он ведь просто немного превысил скорость.
Он ведь даже не понял, как врезался.
Был дождь, ничего не видно толком, он запаниковал, ударил по тормозам. Перепугался. Понял только, что врезался в стоящее зачем-то на дороге такси, когда выскочил. Горло сдавило спазмом, ничего не понимал, руки тряслись страшно. Выбежал, не понимая от страха, как несут ноги. Водитель был живой, кажется, только ударился. Он что-то говорил ему, причитал, и Дэсон говорил что-то бессвязное в ответ, сам не понимал, думал только о том, что никто не пострадал, все целы, слава Богу, все целы. Он бестолково ходил туда-сюда, не соображал, и думал только: слава Богу, слава Богу.
Полиция и скорая помощь приехали очень быстро, загородили почти всю дорогу. Водителя такси забрали врачи, полиция стала задавать какие-то вопросы, которых Дэсон даже толком не помнит. Он отвечал невпопад, а сам все следил за полицейскими, и никак не мог понять, почему они все бегают вокруг его машины, суетятся вокруг маленького пятачка между бампером его помятой Ауди и забором, что их так там интересует, чем они занимаются, что там за темные пятна. Он спросил.
Он спросил, а ему ответили...
...Кажется, Дэсон ослеп в то же мгновение, потому что он не видел больше ничего — ни зеркала, ни себя. Он шел на ощупь.
Тебе может быть жаль, ты можешь просить прощения, ты можешь отдать все, что угодно, чтобы это исправить. Это совершенно непоправимо.
Кажется, Дэсон нащупал выход из туалета, потом из кафе. Понял, что вышел наружу, когда вдохнул холодный влажный воздух, пахнущий бензином, его накрыло шумом. Он брел какое-то расстояние, может, бесконечность, может, пару шагов, открыл глаза, вздрогнув от чего-то, и снова увидел перед собой дорогу. В нескольких метрах от него пронеслась машина. Он увидел асфальт, серый, безразличный, неживой асфальт, и испугался его почти до воя.
Кто-то шел мимо. Люди.
Люди знают о том, что он сделал. Дэсон беспомощно задрожал, обернулся на месте. Он не хотел, не хотел, совсем не хотел, чтобы так получилось! Он же просто ехал домой, он совсем не хотел этого делать. Он не знал. Ну неужели же, это он виноват? Как же это? За что? Он ведь не хотел.
Люди знали. Каждый человек вокруг него знал, что он сделал. Он был виновен, и то, что он сделал, никто и никогда уже не сможет исправить.
Он не видел и не слышал, и очень долго не мог прийти в себя, чтобы откликнуться на прикосновение: кто-то тряс его за плечо. Дэсон увидел свои руки, которыми обнимал собственные же коленки, и чужие черные штиблеты, стоящие на земле прямо перед ним, и еще одни — странные, в заклепках, из которых торчали голые щиколотки в коротковатых брюках. Тяжелая рука гладила его по голове.
Дэсон просыпается в автобусе. На стекле еще дрожат капельки то ли снега, то ли дождя, в сером небе через рваную расселину в облаках неярко и прозрачно просвечивает солнце. Ему пусто и сонно, лоб покрыт испариной, и больше ничего не болит, и ничего не помнится. Он чуть поворачивает голову, и видит свое смешное растянутое лицо в выпуклых стеклах солнечных очков.
-Хён, - сипловато и слабо спрашивает он, разлепляя губы, - куда мы едем?
-Так я тебе и сказал, - гудит Топ, приподнимая над очками густую бровь, и уголки его рта приподнимаются, как у кота.
Дэсон улавливает в черных стеклах еще одно отражение и апатично переводит глаза. Второй хён стоит над ними, держась за поручень, свободную руку независимо засунув в карман своих узких штанов, оглядывается по сторонам скучающе, но внимательно. Надменные скулы, губы сомкнуты, длинные белые волосы лежат на плече. Он стоит как будто сам по себе, но на самом деле, закрывает Дэсона от остальных пассажиров, чтобы он находился между ним и Топ-хёном. Дэсон в таком отупении, что даже имя хёна выплывает в мозгу медленно, как пузырек в густой карамели. Ёнбэ-хён, кажется, что-то говорил... или ругался... или чуть ли его не бил в машине головой...
-Джиён-хён? - слабо зовет Дэсон.
Лисьи карие глаза сразу же смотрят ему в лицо, тревожно, что он позвал, а потом сразу словно отражают другой свет — при взгляде на Дэсона теплеют.
«Это же был Джиён… зачем… ты же Джиёна убил… что же ты сделал?..»
Дэсон закрывает глаза. Что-то он уже вконец запутался. Где кошмар, где реальность...
-Хён, - опять зовет он, - куда мы едем?
-Увидишь, - говорит Топ-хён, - я уверен, тебе понравится.
-Ну ладно, - говорит Дэсон, молчит несколько тягучих секунд. - Хён, - почти робко зовет он, опускает взгляд. - Хён, ты акма?
Из-под очков вылезает вторая бровь. Топ даже опускает оправу немного на нос, чтобы посмотреть на Дэсона, потом, вопросительно, на стоящего Джиёна. Потом водружает очки на место и говорит:
-Я динозавр, - и густо хмыкает, точно над дурацкой шуткой. - Спи, хён разбудит.
Дэсон больше не может справляться, и не хочет. Он покорно закрывает глаза и наконец-то уплывает куда-то в спокойную глубину.
Сквозь дрему он чувствует, как ему в здоровое ухо впихивают один наушник с какой-то мягкой, волнообразной, похожей на регги музыкой, тяжелая рука Топ-хёна ложится ему на шею. Дэсон свешивает голову, чувствуя, как пальцы Топ-хёна возле его щеки сплетаются с пальцами холодной, тонкой руки Джиён-хёна.
Когда автобус тормозит, он приоткрывает глаза и сквозь ресницы видит, как Джиён-хён, худенький, прямой, выходит из автобуса. Улыбается ему через плечо и легко спрыгивает со ступеньки, не вынимая руку из кармана. С этим Дэсон сладко и спокойно засыпает.
TBC
5. WHAT IS RIGHT
Дэсону снится, что они с хёном в парке аттракционов.
Хён опять покупает ему мороженое, тормошит его, ведет за собой, держа за руку, и смеется своим густым добродушным смехом. Дэсон сначала плетется следом, отупелый, моргая по сторонам, как сонная муха, смешно морщится, недоумевая, как вокруг распогодилось. Топ-хён лихо закидывает свои жемчуга за спину, как хвост шарфа, и тащит его за собой, бормоча себе под нос какие-то рифмованные строчки, улыбается, как большой ребенок, щурится — и Дэсон почему-то щурится в ответ тоже. Он так любит, когда Топ-хён с ним играет.
Никаких проблем, пропади они все пропадом. Это выходные!
Они орут громче целой толпы детей на каком-то головоломном аттракционе, слезают, Дэсону и смешно, и его немного мутит, а Топ-хён, вытянув перед собой руку с перстнем для лучшего прицела, уже устремляется куда-то в сторону детского батута покачивающейся походкой.
Дэсон от хохота даже не может выговорить ни одного слова толком, когда оттаскивает хёна от батута, ухватив поперек тела, гремя его жемчугами, и из последних сил пытается донести хоть «нельзя» и «только весом до сорока килограммов». Топ-хён щурится, как босс, и требует купить ему «вон те крутые очки», чтобы как-то примириться с потерей потенциальной возможности как следует повеселиться на батуте. У Дэсона не обнаруживается денег, и Топ покупает себе очки-сердечки сам, но как бы от лица Дэсона. Потом ему же их дарит, потом приглядывается, решает, что они ему все же нравятся и самому, отбирает назад. Дэсон искренне возмущается, что дареное назад не забирают, и они наводят переполох, бегая вокруг палаток с шариками и пугая прохожих.
Почему-то Дэсону никогда не удается убежать от него далеко. Может быть, не то что не удается, а просто он не хочет его лишний раз обижать, поэтому не особенно старается вырваться, так что Топ-хён вскоре ловит его за голову, делает пару попыток ее открутить, гудя что-то угрожающее, а потом ухватывает поудобнее и чмокает в щеку так крепко, что аж больно.
Дэсон, конечно, упускает очки от растерянности. Топ-хён ловко выхватывает их, нацепляет и долго бегает, раскинув руки, как забивший гол футболист, гремя бусами, высокий и смешной в своем щегольском костюме.
Вокруг шумно, ярко, все как в детстве, пляшут на ниточках воздушные шары, пытаясь оторваться и улететь, с грохотом взмывает к небу поезд американских горок, вкусно пахнет свежими вафлями, которые продают с передвижной лавочки, и солнце светит во всю силу. Дэсону снова будто лет семь, ему снятся только хорошие сны, и мир кажется таким огромным и необъятным, и жизнь кажется длинной-длинной. И Топ-хён считает точно так же. Не снимая трофейных очков, он забегает за Дэсона, хватает его за плечи и неуклюже запрыгивает ему на спину, большой и тяжелый. Дэсон чуть не сгибается пополам от смеха, подхватывает его под коленки кое-как, пытается устроить половчее — и вдруг видит стоящих невдалеке Ёнбэ-хёна и Сынри.
У Сынри такие огромные перепуганные глаза, что Дэсон спотыкается от неожиданности.
Они оба стоят очень прямо, плечо к плечу, холодные и черные посреди всего этого цветного великолепия, как две чернильные линии на аляпистой ткани. У Сынри лицо вытянувшееся и как будто окаменелое. Ёнбэ-хён молчит и только пристально смотрит Дэсону за спину исподлобья.
Дэсон осторожно отпускает хёновы ноги, опускает его на землю, и инстинктивно заслоняет его спиной. Он младше, но почему-то знает, что должен сделать сейчас именно так..
-Привет, - зовет он Сынри и Ёнбэ, улыбается им приветливо, во весь рот. - А мы с хёном и не знали, что вы тут тоже, что же вы не позвонили?
Он ждет ответа, но не дожидается. Ёнбэ-хён пристально смотрит на Топ-хёна у него за спиной, а Сынри глядит в глаза — ошалело глядит, потрясенно, почти обвиняюще, и тоже не говорит ни слова.
-Эй? - снова зовет Дэсон, но уже не так уверенно. - Вы чего такие? Что? Это же Топ-хён ребята, что вы так смотрите?
- «Пребудьте во Мне, и Я в вас, - вполголоса заговаривает Ёнбэ-хён, не отрывая взгляда. Дэсон округляет глаза, когда замечает, как у него дергаются пальцы, будто ища курок. - Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне...»
Он говорит, и будто не выдыхает из себя воздух на этих словах, а наоборот, глотает его. Глотает его вместе с теплом, яркими красками, Дэсон внезапно даже не чувствует — почти догадывается, как холодный ветер скользит по нему, пробивая тонкую шерсть его свитера.
- «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают...»
Глаза у Сынри неподвижные, огромные, очень страшные. Как будто кто-то умер. Дэсон понимает, что ему холодно. Спине холодно от тянущего сыростью могильного холода.
Черный человек
Черный человек
Придет за тобой.
Никакого Топ-хёна никогда не было.
Никакого Топ-хёна нет.
-Дэсон, - очень напряженно говорит Ёнбэ-хён. - Только не оборачивайся.
Дэсон чувствует это своей спиной. Как будто оно уже касается, оно уже ползет по нему, а потом легким толчком начинает тянуть в себя. Безмолвное и черное. Черное, как глаза стоящего за его спиной акмы.
Холодная рука вкрадчиво и чуть ощутимо касается вдоль позвоночника, по которому бежит жизнь, ближе, и словно прилипает, и гладит, и входит в его нутро, пальцы мелко-мелко шевелятся, добираясь до горячего пульсирующего сердца. Добираются, дотрагиваются, благоговейно замирают.
Хватают и дергают.
Дэсон просыпается, дернувшись, с почти щенячьим горестным всхлипом.
-...ничего подобного! - раздается возмущенный голос Сынри из соседней комнаты. - Я не пялился!.. Что «открыв рот», скажешь тоже!.. Ну прости, я их не столько в своей жизни видел... Молчу... Да, хён, знаю...
Дэсон понимает, что ему больно даже вздохнуть, ребра, плечи, везде больно, глаза припухли и открываются с трудом. Он тяжело поднимает руку и видит, что запястье раздулось, вся кисть один большой синяк, мизинца и безымянного пальца он не чувствует. Неужели, сломана? Лицу тоже больно.
-Ну что значит «мало толку»?! - слышно, как Сынри ходит в соседней комнате по скрипучему полу. - А как бы мы его без меня нашли? Почему сразу я — настучал бы лучше этим дурищам!.. Ну да, мы тоже потеряли... Что «если что»? Я за тебя от Дары-нуны получать не буду!.. Да ничего я не реву, когда это я ревел?!.. Ладно... скажу... Ну там это... ты понял, короче...
Дэсон знает, где он — в старой квартире Куш-хёна, где тот давно уже не живет. Видавший виды диван, странная ванная комната с совершенно необъяснимым замком-ловушкой, постеры в дорогущих металлических рамах, развешанные по всей квартире.
Вот они только что ехали в Пхеньян, он не знает, зачем, а теперь он на квартире у Куш-хёна, не знает, почему. Дэсон чувствует, что потерял способность удивляться, как отсыревшая спичка — способность гореть. Замучился.
-Дэсон-хён? - осторожно раздается над самым ухом. Пару секунд Дэсон просто лежит, апатично глядя в потолок, ему не хочется даже отвечать.
-Дэсон-хён?
Рука у Сынри теплая, со знакомыми шершавыми мозолями на пальцах, ложится на лоб осторожно. Это приятно.
-А, - сипло отзывается Дэсон. Голос шуршит, как старая шелуха. Он слышит, как Сынри озабоченно сопит над ним, наверное, что-то ему не нравится.
-Болит, да?
Болит. Дэсону даже голову трудно приподнять, чтобы попить. Он выпивает стакана три и еле останавливается, укладывает голову обратно в подушку, и становится немного легче.
-Что со мной было? - скрипит Дэсон.
-Вот уж да, - невпопад отвечает Сынри. - Давай-ка руку, совсем она мне не нравится.
Рука стреляет болью, Дэсон мучительно морщится. Ему надо собрать силы, чтобы спросить еще раз:
-Сынри-я, что со мной было?
-А что с тобой было? - говорит Сынри, как будто удивленно, занятый его рукой.
-Новости... я... что-то сделал, - проговаривает Дэсон, еле ворочая языком, как будто разбирает написанное на потолке, - нехорошее... очень. Парк аттракционов, хён...
-Скажи, если туго, - деловито командует Сынри, оборачивая его кисть бинтами. - Я тут залеплю покрепче, а то пока до рентгена доберемся...
-Парк аттракционов, - говорит Дэсон почти жалобно, - был?
-Повернись-ка, - Сынри тянется к его лицу, - что-то тут все распухло, дай гляну...
-Сынри-я, - просит Дэсон, глядя на него сквозь челку почти отчаянно. - Ты скажи мне... было это все?.. Или не было?.. Я уже совсем ничего не пойму, голова кругом...
-Ну... - говорит Сынри, складывая бинты так старательно, словно потом кто-то будет проверять, в глаза не смотрит. - Как бы тебе сказать...
-Так и скажи, - сипит Дэсон. Сынри отворачивается, продолжая складывать бинты.
-Ну, если сказать как есть, - нарочито небрежно говорит Сынри, не поворачиваясь, - то мы с Ёнбэ-хёном нашли вас на кладбище. Вы сидели на скамеечке возле чьего-то надгробия. Уж не знаю, про какой парк аттракционов ты говоришь...
Дэсон чувствует, как ему сжимает голову тупой болью. «Чьё-то надгробие.» Воспоминание — как удар током.
-А про аварию... - шепчет он, сглатывает солоноватую слюну. - Про аварию... правда?..
Он ужасно боится того, что ему ответят. Сынри слышит огромную вину в его голосе, все-таки оборачивается и смотрит встревожено, непонимающе.
-Какую аварию?
Притворяется или правда не понимает?
-Сынри, - умоляюще говорит Дэсон, точно просит: «Не мучь меня».
-Какая еще авария, хён? - Сынри шмыгает носом и часто моргает длинными ресницами. Правда не понимает.
-Я ехал. К родителям, - Дэсон говорит коротенькими вымученными фразами, как будто движется робкими шажками. Пока не смеет надеяться. - Был дождь... я... я превысил скорость... Машина впереди вильнула, а я даже не успел увидеть... - у Дэсона начинают дрожать губы, взгляд мечется. - Я совсем не хотел, правда, я же не видел... Там стояло такси, и я врезался... разбил машину... ничего не понял... выхожу, а там такси и... там... - его высокий сиплый голос срывается.
-Какую машину? - растерянно спрашивает Сынри.
-Ауди, - автоматически шепчет Дэсон, смаргивает влагу с глаз. Сынри смотрит на него, и его брови ползут вверх.
-Это какую еще Ауди, хён? - обалдело говорит он. - У тебя отродясь не было никакой Ауди.
Дэсон долго молчит, трудно сглатывая. Потом роняет осипшее: «Правда?..» и неуклюже отворачивается.
Сынри так и сидит некоторое время в шоке, держа в руках сложенные бинты. У него все еще стоит перед глазами черно-белая картина, которую они с Ёнбэ-хёном увидели на кладбище: старые камни, покрытые сероватым закисшим снегом, и двое, сидящие на щербатой скамейке возле чьего-то заброшенного надгробия: чудесно красивый молодой мужчина и привалившийся к его вальяжно опущенному плечу Дэсон с пустыми глазами кайфующего наркомана. И наливающиеся у него на лице обширные лиловые синяки — очень похожие на те, которыми был покрыт Ёнбэ-хён.
Поцелуи.
Дэсон лежит с крепко зажмуренными глазами, пытаясь спрятаться от всего сразу. Диван скрипит и прогибается. Его сзади обнимает сильная рука, дыхание коротко обжигает шею.
-Бу-бу-бу, бу-бу, - говорит Сынри ему в футболку между лопатками.
-Чего-чего?
Сынри долго сопит.
-Не отпущу тебя, говорю, - наконец повторяет он сдавленно и сварливо. - Не пущу тебя, и все тут.
Где-то в глубине квартиры гулко тикают часы. Дэсон смотрит на трещинки на штукатурке прямо перед собой и слышит, как Сынри прижимается к его спине, как у него сбивается дыхание, то ли от слез, то ли от нежности. Почему-то Дэсон не находит в себе сил даже пожать обнимающую его за живот руку.
-Ёнбэ-хён звонил, - заговаривает Сынри у него над ухом. Похоже, как будто они только что проснулись, день пока не начался, и они разговаривают, не открывая глаз, лежа рядом. - Сказал, чтоб я вез тебя в Пхеньян.
-Зачем? - Дэсон отвечает ему репликой в той же тональности, как будто они актеры в мюзикле.
-Город занимают акмы, нам придется уйти отсюда всем. Сиэль с Минзи должны были тебя уже увезти, - Сынри не то вздыхает, не то презрительно фыркает. - В Пхеньяне собираются почти все чхонса, мы будем объединяться. Там сейчас безопасней всего, в Пхеньяне, много лет назад никто бы о таком и не подумал, а?
«Не хочу в Пхеньяан» - вдруг думает Дэсон кристально-прозрачно, как будто отдельно от ноющего тела.
-Кстати, вот еще что, - макнэ оживленно приподнимается на локте, - я совсем забыл, у меня есть классная новость. Ты же хочешь отличную новость, а, хён? - по его голосу слышно, как он смакует то, что собирается рассказать. - Ну еще бы не хочешь. Ты слушаешь, да? - он начинает теребить край безрукавки Дэсона. - Ёнбэ-хён сказал, что с ним связался Наставник УайДжи. Знаешь, с кем Наставник встретился? Угадай? - Дэсон осоловело молчит. - Никогда не угадал бы, - подначивает Сынри. - Он встретил Табло-хёна, помнишь его? Так вот, Табло-хён теперь будет в нашей Семье.
-Почему это? - сипло говорит Дэсон, немного помолчав и подумав, - А где его команда, Тукутц-хён, Митра-хён, его напарник? Что с ними случилось?
-Ну, а я откуда знаю, - отмахивается Сынри, - мало ли, что. Так ты послушай: Табло-хён Видящий, ты же понимаешь, про что я? Я бросил идею Ёнбэ-хёну, он сказал, что подумает еще, но если Табло-хён согласится, то скорее всего, да. Понимаешь? Они с Табло-хёном будут в паре, а мы с тобой сможем быть напарниками, как раньше, здорово, а? Ну, это когда оклемаешься, конечно, и все такое...
-Митра-хён был такой классный, - тихо говорит Дэсон. - Что с ним случилось?
-Да не знаю я, - с ноткой раздражения говорит Сынри, энтузиазма которого не оценили. - Может, обратился, может, его съели, может еще что. Ну, ты понял, в чем суть? Табло-хён теперь свободен.
Дэсон долго молчит, а потом тяжело переворачивается на спину. Глаза у него непроницаемые и неожиданно холодные.
-Ты рад? - спрашивает он, и в голосе слышны какие-то болезненные нотки. - Ты рад, что Митры-хёна не стало?
-Да нет, ты что... - начинает было Сынри по привычке, а потом глядит в его лицо сверху и бросает оправдываться. - Честно говоря, мне никакого дела до него.
Видно, он говорит что-то не так, потому что лицо Дэсона искажается. На это Сынри тоже по большому счету все равно.
-Мне наплевать на всех, - говорит он и смотрит, не моргая, - на всех кроме тебя. Я хочу тебя защищать, - он так близко, что Дэсон ощущает тепло его дыхания. От этой близости в животе закручивается спираль. Щекотное ощущение, которое в то же время нельзя назвать приятным. - Хочу тебя защитить ото всех. Я... Ты знаешь: я всегда хотел, чтобы мы с тобой были напарниками, ты и я. Мне на всех плевать, на идиотские правила их плевать. Я хочу, чтобы ты был моим напарником.
Дэсон смотрит на него, и его глаза делаются все больше и больше, как у маленького ребенка, который вдруг начинает понимать, что обознался, и перед ним совсем незнакомый взрослый человек.
-Ты какой-то не такой, - бормочет Дэсон, едва не отодвигаясь. - В тебе что-то изменилось.
Он, кажется, хочет отвернуться обратно, но макнэ хватает его за локоть, удерживает на месте, нависает сверху.
-Хён, - говорит он негромко, но настойчиво, - ты сейчас не в себе. Он задурил тебе голову. Ты уже должен был уехать, был бы сейчас на полпути к Пхеньяну. Знаешь, почему ты тут? Это он не дал тебе уйти. Из-за него мы дали целый круг, пришлось привезти тебя чуть ли не туда, откуда выехали. Он не дает тебе уехать, ты понимаешь?
Дэсон слушает его краем уха.
У Сынри очень красивые глаза — красивая линия верхнего века, черные ресницы роняют под глаза треугольную тень, зрачки холодные, как черное дерево, туманные. Он никогда не замечал.
У Дэсона бегут мурашки, потому что он понимает, что видит то, чего никогда раньше не видел. Он не мог не заметить. Этого просто не было. Он мучительно вглядывается в глаза Сынри, смотрит, как в лицо человека после пластической операции, явно видя, что что-то изменилось, но никак не может понять, что.
-Хён, я же серьезно, - говорит Сынри настойчиво. - Макнэ, макнэ, я знаю, всю жизнь макнэ. Послушай меня хоть ты. Я хочу тебя защитить. У тебя такой большой красивый рот. Я хочу почувствовать твои мягкие губы. Я хочу склониться и облизать выступающую горбинку твоего носа.
-Что? - ошалело сипит Дэсон, вжимаясь в диван. - Что ты сказал?
-Что я сказал? - Сынри хмурится. - Я говорю, что буду хорошим напарником. Говорю, что тебе, наверное, сейчас больно, но чтобы ты потерпел, потому что нам как можно быстрее надо в Пхеньян, к своим, - Сынри внимательно смотрит ему в глаза. - Говорю, что прислонил бы тебя к стене, раздел, и сосал бы тебе, пока ты стоял бы, закинув голову.
-Господи всемогущий, - лепечет Дэсон в ужасе. Он не может понять, Сынри на самом деле это говорит, или ему мерещится, одна реальность наслаивается на другую и на третью, в голову против воли лезут дурные чужеродные мысли.
Сынхён.
Настоящее имя Сынри — Сынхён. В этот момент Дэсон со всей отчетливостью понимает, что ему напоминает появившаяся в зрачках макнэ чернота.
-Почему ты отводишь глаза? - спрашивает Сынри с обидой. - Я ведь серьезно, послушай меня хоть раз.
-Я вспомнил сон, - говорит Дэсон, разлепляя сухие губы, сердце колотится неровно и тяжело. - Сон... про нас с тобой.
-Про что сон? - спрашивает Сынри.
-Я не могу сказать, - глухо говорит Дэсон, отворачивая лицо, закрываясь, как светлое окно тяжелыми шторами. - Он был плохой... и стыдный... Дай я встану.
Куртка валяется на старом рассохшемся фортепьяно, ботинки макнэ не догадался с него снять. Дэсон двигается немного заторможенно, и жалко видеть, как неуверенно, неловко двигается его красивое сильное тело, безвольно висит забинтованная рука. Он почти не может разогнуться. Дэсон отражается в мутном зеркале антикварного серванта, в стеклах картин, в крышке стола, отражается повсюду. Отражаются лиловые отметины на его лице и теле. Дэсон хорошо помнит, как Топ-хён водил его за руку, целовал в щеку, катался у него на спине.
-Хён, я облизал бы тебя всего языком, - настигает его голос Сынри, гротескно озабоченный. - Я лизал бы твои пальцы и давал бы засовывать их в себя...
Дэсон закрывает уши руками.
-Замолчи, - шепчет он, - Сынри, пожалуйста, замолчи, замолчи...
Он краем глаза ловит, как Сынри встает с дивана, тянется тронуть его за плечо, и уворачивается. Лицо у Сынри очень бледное, и выражение на нем забавно-растерянное. Почти ничем не отличается от того, что было всегда.
-Ты раздел бы меня? - непонимающе спрашивает он. - Нагнул бы меня? Трахал бы меня, пока не кончил?
-Господи Боже мой, - шепчет Дэсон, закрывая уши руками, - заступись за меня, исцели душу мою, яко согрешил пред Тобой, отгони от меня всякую скверну, злобы излишество, яко Ты есть един Свят...
-Ты меня сейчас до сердечного приступа доведешь, хён, - пробивается сквозь пальцы жалобный голос Сынри. - Скажи хоть, что случилось, и я отстану. Дэсон-хён?
-Мне не по себе, - медленно говорит Дэсон и смотрит на него немного осмысленней. Сынри отмирает. - Кажется, прошло...
-Еще бы не по себе, - говорит Сынри голосом сварливой жены, - еще бы. Вместо того, чтобы пристрелить упыря на месте, уехал с ним неизвестно куда, а мы бегай ищи. Нашли, а там здравствуйте — вместо погребального костра сидят на скамеечке, как престарелая пара, - он переводит дух. - Доведете вы меня с Ёнбэ-хёном, сил нет уже никаких. Раз уж ты встал, одевайся — сейчас я умоюсь, и поедем, к ночи, может быть, как раз отъедем от города.
-А где Ёнбэ-хён? - спрашивает Дэсон ему в спину, чувствуя, как до сих пор колотится сердце. Кран громко гудит, плюется рыжей водой, Сынри бубнит возмущенно, но потом прикручивает его до нормального состояния.
-Ёнбэ-хён уехал один, - говорит он мрачно, следя, как рыжая вода постепенно делается чище. - Все-таки уехал без меня. Точно не знаю, но может быть, они смогут встретиться с Табло-хёном, а потом вместе догонят нас.
-Куда он уехал? - спрашивает Дэсон и видит в зеркале глаза макнэ с темными кругами, какие бывают от хронической усталости.
-Он поехал убивать своего акму, - говорит Сынри, и его голос звучит очень взросло, несмотря на странную формулировку. - Поехал охотиться. Не знаю, как он найдет его без Видящего, он просто взял и уехал, никого не спросясь. Сказал, что времени уже не осталось, и теперь либо он — акму, либо акма — его.
Дэсон пару секунд смотрит на его спину в темной майке, впитывая эти слова. Смотрит на то, как бледное, одновременно знакомое и незнакомое до боли лицо Сынри в отражении смаргивает воду с черных ресниц, и прозрачные капли срываются с торчащей челки и покачивающегося в горловине маленького серебряного крестика. Крестик почти весь черный.
-Не подумай чего, хён, - глухо говорит Сынри, упираясь руками в бортик раковины, - просто скажи... давно спросить хотел. Как бы ты посмотрел, если бы я сказал, что хочу поцеловать тебя...
Дэсон одним движением закрывает дверь ванной на себя и поворачивает в замке ключ, заклинивает его чуть вбок, чтобы не выпал. Очень дурацкая конструкция. Когда Куш-хён его ради шутки закрыл, Дэсон не смог выбраться.
-Хён?! - удар изнутри такой жесткий и неожиданно сильный, что Дэсон вздрагивает и торопливо пятится прочь. - Эй, алё, что за дела?! Я же сказал, гипотетически представь!.. Ладно, не сказал, но имел в виду! Что ты сразу?!.. Эй, не смешно, открывай!
Следующий удар изнутри сильнее прежнего. У Дэсона холодеет в животе, когда он представляет себе, что звучит обычный голос Сынри, а из ванной на самом деле ломится что-то совсем другое. Он подрагивающей рукой берет пистолет с покрывшейся от старости пузырями крышки фортепьяно, затыкает за ремень сзади, подбирает свою куртку. Останавливается на мгновение и, подумав, вытаскивает из кармана куртки Сынри еще две обоймы про запас.
-Хён, открывай, ты с ума сошел?! Ты же меня тут не оставишь?! Я же сказал, нам в Пхеньян надо! Хён!!
Удары изнутри сильные, почти механически-монотонные, как у отбойного молотка. Слишком сильные.
Беззвучно проходя мимо, Дэсон целует кончики пальцев, прикладывает к вздрагивающей двери и выходит, не запирая за собой. Времени уже не осталось, и теперь либо он — акму, либо акма — его.
Даже на лестнице он слышит глухие яростные вопли.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |