---
Ёнбэ с грохотом отбрасывает раздвижную дверь, отпихивает кого-то с дороги и бежит по проходу через наполненный гулом и светом вагон аэроэкспресса.
Он пришел в себя, идя по проходу вагона. Акма шел впереди него в нескольких шагах, Ёнбэ видел, как от легкого шага покачивались выжженные до белого волосы. Он почувствовал кожей, как Ёнбэ отпустило, повернулся через плечо, ухмыльнулся во весь рот, а потом рванул вперед, точно бешеный.
Ёнбэ уже потерял его из виду, и только незакрытые двери и повернутые нему лица пассажиров всего вагона говорят о том, что акма только что пронесся тут до него. По расчетам Ёнбэ, это уже предпоследний вагон. Он перемахивает через чей-то застрявший в проходе чемодан, не сбивая дыхание, едва не врезается в следующую пластиковую дверь плечом, дергает ее в сторону и ныряет в темноту тамбура. Ёнбэ едва успевает сгруппироваться прежде, чем ему в бок влетает что-то со скоростью гоночного автомобиля.
Он почти выбивает спиной стекло в противоположной двери, поезд с грохотом вырывается на мост через залив, и огромное пространство моря под ним бросается едва не в лицо. Темноту тамбура засыпает желтый бисер летящих мимо огней, и угловатая фигура акмы шарахается вокруг от стены к стене, как в танце, резко и неестественно, словно плохая компьютерная графика. Ёнбэ пропускает момент рывка.
Зубы прокусывают плотную ткань на плече и впиваются в живое мясо. Ёнбэ с размаху втыкает прихваченную из кафе чайную ложку наугад, отшвыривает акму от себя прочь, пока тварь не успела рвануть мясо с кости рукавом. Акма приземляется с безошибочностью дикого животного. В стрекочущих желтых огнях отчетливо видно его лицо: он радостно улыбается ему черными от крови губами и смотрит пристально и безумно. Черенок ложки серебрится между ключицей и шеей.
Он давным-давно уже не просто "джи".
Квон Джиён.
Ёнбэ прекрасно знает, что ему не хватит сил сломать эту тонкую шею. Даже Дэсон не знает, сколько раз он уже пробовал это сделать. Никто не знает. Ёнбэ резко бьет сжатым кулаком по ложке, загоняя ее до упора, и молниеносно получает резкий удар в бок, от которого не закрыться. Все левое легкое взрывается болью. Акма проводит худой рукой по шее, его губы складываются в удивленное беззвучное: "Хоу…". За такое он уже однажды ломал Ёнбэ руку.
- От тайных погрешностей моих очисти меня и от умышленных удержи раба Твоего, чтобы не возобладали мною, - бормочет Ёнбэ, чувствуя, как кровь с плеча стекает в рукав, и при каждом движении саднящая боль стреляет вниз по пальцам. Указательный дергает пустоту, где сейчас должен быть такой нужный курок пистолета.
Места в тамбуре мало, двигаться сложно, зато сложно промахнуться. Шнурок серебряного крестика рвется легко. Что-то помогает Ёнбэ увернуться, он сбрасывает акму с себя и бьет наотмашь в голову, сжимая крест в кулаке, хватает за волосы, подальше от зубов, и стукает его в дверь головой. Мелькание фонарей шинкует сетчатку, как нож, и ливень захлестывает внутрь, когда с третьего удара Ёнбэ выбивает светловолосой головой толстый плексиглаз. Акма капризно отфыркивается, когда взвизгивает шнурок, Ёнбэ изо всех сил затягивает его вокруг худой шеи и наваливается сверху.
- Тогда я буду непорочен и чист от великого развращения, - шепчет он. У него всего пара минут до того, как мост кончится, и поезд придет на станцию. Он наваливается сильнее, прижимая акму щекой к целому стеклу, и тот косится на него с восторгом бешеной собаки через спутанные, мокрые от ливня волосы, прогибается в спине. Волосы выжженные, белые, и не пахнут ничем.
- Да будут слова уст моих и помышление сердца моего благоугодны пред Тобою… - шепчет Ёнбэ. Море заканчивается, на мгновение ухает чернота, и ему в глаза бьет белоснежный свет вокзала - и он видит перед собой его лицо, карие смеющиеся глаза. Шею стискивают ледяные руки, а ребра - острые коленки, и он буквально ощущает, как у него снова трескается еще не до конца зажившее с прошлого раза ребро. Он отчаянно стонет от боли, теряя равновесие и наваливаясь на Джиёна и на дверь.
-Молодые люди, - раздается подозрительный женский голос, - чем это вы, позвольте спросить, занимаетесь?
Джиён поворачивает лицо к ней и очень красиво улыбается, запуская руки Ёнбэ под куртку.
-Бесстыдники! - ахает мадам, закрывая глаза малолетнему мальчику, которого ведет за руку. Ёнбэ уже уплывает в черноту, когда стиснувшие его, как кольца анаконды, ноги и руки отпускают, и он с судорожным "ы-ы-ых" втягивает воздух, будто вынырнув. Он едва не падает, поезд с шипением тормозит. Джиён беззвучно смеется, подпирая его плечом. Двери автоматически разъезжаются, пропускают поток напоенного влагой грозового воздуха, густого от воды. Ёнбэ, пошатываясь, выходит на платформу первый, и чувствует, как его руку ловит холодная ладонь.
Сынри просыпается от того, что Минзи настойчиво трясет его за плечо, и от того, что у него затек зад до состояния полной анестезии.
-Оппа! - оглушительно шепчет девчонка ему в ухо. - Оппа! Да ты помер никак?!
Сынри садится, очумело ощупывая отсутствующий зад, и часто моргает в темноте.
-Кто-то пришел, послушай, - дергает она его, поджимая под себя ноги в цветных лосинах. Любовь к цветным узорам - это у них с Дэсоном семейное. - Это не полиция, точно, кто-то другой забрался.
-Я не спал! - на всякий случай беззвучно возмущается Сынри и облизывает пересохшие губы, слушает. Со стороны отдела бакалеи вдалеке ощущается осторожное движение. Шорох, потом короткое пшиканье и щелчок открываемой банки.
-Газировку тырит, - одними губами говорит Минзи, тревожно прислушиваясь.
-Слышишь чего? - деловито шепчет Сынри.
-А чего я? - недоверчиво спрашивает девчонка.
-Не пререкайся со старшими! Я уже почти охотник и должен тебя тренировать! Так Слышишь или нет? - Минзи мотает в темноте своим каре. - Тогда иди проверь ты, - ободряет Сынри, - а я посторожу.
-Кто у нас Слышащий? - обижается Минзи. - Я, что ли? Сам сказал, ты почти охотник, так что иди ты, оппа, ты же у нас мужчина!
-А если там просто вор?! - возмущается Сынри. - Мне в него стрелять, что ли? А…
-Тише! - вцепляется в него девочка. - Он нас услышал…
-Вот зараза, - упавшим голосом шепчет Сынри.
Пистолет в идеальном состоянии, предохранитель идет гладко и масляно. Сынри, как тень, отделяется от закутка за витриной детского отдела и выскальзывает в коридор между полками. Пыльные подошвы беззвучно сцепляются с кафельным полом. Он убеждает себя, что Минзи - девчонка не глупая, и опасность чует хорошо, и на его памяти еще ни разу не ошибалась. В конце концов, она двоюродная сестра Дэсон-хёна, она хорошая девочка по определению. И все равно…
ASAI onePRO лежит в руке, как влитой. Десять патронов, наклон рукоятки в 108 градусов позволяет вести стрельбу по цели без фазы привыкания кисти к оружию. Голова, живот, плечи, рот. Собрать все горючее, неважно, что, один щелчок зажигалки, или спичка. Сынри тренировался иногда за дальним выездом с парковки, где никто не видит, зажигать спичку и бросать одним движением, чтобы летела красивой дугой. Столько коробков спичек извел…
Внутренность супермаркета огромна и безмолвна, как лабиринт Минотавра. Сынри чувствует себя так, словно крадется по своему собственному дому, куда забрались враги.
Торжественное молчание длинных полок с банками, бутылками, коробками и пакетами, ряды, армии продуктов и предметов бытового обихода. Мерное ночное гудение холодильников, похожее на молчание вековых камней. Сынри становится частью этого ночного урбанизированного леса, сливается с полкой и видит стоящего в следующем коридоре человека почти ее глазами. Движение направляется в его сторону, и Сынри на мгновение зажмуривается, медленно сжимая пистолет.
Он не Слышит.
Это временно, как простуда, когда закладывает уши, это не навсегда, не может быть все так плохо. Он немного отдохнет, отвлечется - и все к нему вернется, как раньше, а то еще и сильнее, и он по своим способностям еще заткнет за пояс Ёнбэ-хёна и покажет всем…
Он не слышит абсолютно ни черта. Только еле приближающиеся, едва уловимые касания подошв об пол и еще что-то странное. Как будто бусы легонько гремят в пустоте.
Он сразу понимает мозгом, что профиль появившегося человека - профиль Дэсона, и когда его хватают за руку с пистолетом, дергая в сторону, только мозг не дает ему выстрелить, хотя все чувства вспыхивают паническим испугом. Банка газировки брякается об кафель, с шипением расплескивая свое содержимое.
-Айгу, - где-то посередине между изумлением и возмущением шепчет Дэсон, и Сынри пару секунд смотрит на него и даже не может понять, что он ему говорит. – Ты что?
У Сынри холодеет где-то под коленками: он не услышал Дэсона.
Дэсона.
-Это ты? - невпопад мямлит он, и Дэсон осекается, его монгольские глаза холодеют беспокойством. Он легко встряхивает младшего за плечи, заглядывает в лицо.
-Ты чего, Сынри? Все в порядке? Ёнбэ-хён у вас?
-Что там? - раздается из ближнего конца зала, совсем рядом. - Что-то упало, иди проверь.
-Быстро, быстро, - шипит Сынри, тут же стряхивая с себя оцепенение. Подхватывает упавшую банку и тянет Дэсона за руку за собой. Кан реагирует мгновенно, бежит за ним следом, пригнувшись, тихо, как индеец. Они шмыгают вдоль полки, как два кота, и Сынри поспешно затаскивает его в закуток детского отдела, где живым комочком сжимается Минзи. Они поджимают ноги, вжимаются в стенку и несколько долгих минут сидят тихо, как мыши, молясь незатейливыми молитвами, чтобы в зале не включился свет. Минзи нащупывает в темноте руку Дэсона и горячо вцепляется. Дэсон крепко сжимает в ответ, закрывает глаза и слушает, ощущая, как теплые пальцы Сынри, которые он так и не выпустил, крепко держат его вторую руку. Хотя бы самые младшие в порядке. Относительном, пока они отсюда не выберутся.
Не дойдя квартал до YG, он уже знал, что увидит - желтые ленты полиции на выезде на стоянку, желтые ленты, пересекающие все входы. Огромный супермаркет был опутан желтыми кричащими лентами, как спящий Гулливер в сетях лиллипутов. Не удивительно, что ячейка в камере хранения была пустой - остальным было явно не до них с Ёнбэ-хёном. Он чувствовал, что там сестра. И Сынри.
Дэсон осторожно пробрался внутрь через складской вход, стараясь не попасться на глаза людям в форме, которые о чем-то говорили, что-то фотографировали и выносили к машинам с мигающими красными сиренами. Судя по форме ящиков - их боеприпасы, что было едва не печальней всего. В торговом зале стояла темнота, но Дэсон приблизительно знал, в какой стороне искать - он чувствовал своих всегда очень сильно.
Из всех - только сестра и Сынри, почему-то больше всего беспокоит то, что Ёнбэ-хён до сих пор не вернулся. Дэсон сглатывает и прислушивается. Этого он не Видел, и теперь обидно до слез. Судя по всему, полиция добралась и до подземных помещений, до офиса, склада, до оружия и их святилища. Не нужно быть дураком, чтобы понимать: их взяли не за просроченные йогурты и не за неуплату налогов. Он уже видит завтрашние заголовки - религиозная секта каннибалов, пироманьяков, политическая или террористическая организация, а потом вообще выяснится, что они просто-напросто демоны…
-Мы остались ждать вас с Ёнбэ-оппой, - шепчет Минзи, трогательно щекоча ухо. "Живая" - с теплотой думает Дэсон. - Нас должны отсюда забрать…
-Понял, - шепчет Дэсон, - все нормально…
"-Значит, Ёнбэ-хёна ждет сюрприз…
-Нет, он давно в курсе, что ДжиДи не девочка… "
Ёнбэ-хён, где ты?..
Рука Сынри тянет его за ладонь, младший придвигается к его уху.
-Ты ранен?
-Нет, - бормочет Дэсон, прикрывая глаза, пытаясь уцепить хоть малейшую ниточку к Ёнбэ, - потом, Сынри…
-У тебя холодные руки, - одними губами говорит младший ему прямо в ухо. - Ты какой-то не такой…
-Потом, - упрямо говорит Дэсон, хмурясь. Сынри коротко вздыхает ему на ухо.
-От тебя пахнет кровью, хён, - тихо сообщает он ему, - и горьким чем-то… как кофе…
-Потом.
-Я по тебе это… того… кхм…
-Чего это того? - само собой вырывается у Дэсона.
-Потом скажу, чего, - сварливо бубнит Сынри почти вслух.
Сердце на секунду сбивает ритм, как будто споткнувшись. Сынри не отодвигается. Дэсон крепко зажмуривает глаза и продолжает слушать темноту.
TBC
2. THANK YOU & YOU
Ёнбэ ведет акму за руку, не оборачиваясь, уверенно, размеренно шагает вперед. Акма послушно бредет следом, засунув вторую руку в карман узких штанов под черным балахоном.
На станции они спрыгивают прямо с платформы, перешагивают через рельсы и идут по сырому холму вниз. В вечернем воздухе пахнет зимой. Ёнбэ ведет акму к морю.
Заканчивается холм, под ботинками начинаются камни, становятся все больше, в конце концов они уже шагают с одного валуна на другой. Ёнбэ не отпускает его руку. Он направляется к воде, вдыхая мокрый запах соли и йода. Он чувствует беспокойство акмы, успокаивающе пожимает холодную сухую руку и ведет его, ведет. Ёнбэ шагает на валун, подножье которого омывает шипящая белая пена, набегая и откатываясь, и акма вырывается. Его глаза глядят исподлобья с неприязнью и страхом, он брезгливо приподнимает краешек верхней губы, показывая зубы.
-Не бойся, - зовет Ёнбэ, - ты можешь просто умыться.
Акма отрицательно качает головой и облизывает засохшую кровь в уголках рта, вызолоченные волосы треплются по ветру. Он не любит море.
Джиён делает пару шагов назад и садится на большой валун, вытягивает на коленях голые руки, прижавшись губами к плечу, задумчиво смотрит. Кажется, он любил сидеть вот так сколько Ёнбэ себя помнит, склонив голову, глядеть на него своими карими, как жженый сахар, глазами, и думать о чем-то своем. С самого детства.
Плечо почти не беспокоит, но каким-то уголком сознания Ёнбэ понимает, что там мясо прокушено почти до кости. Ткань присохла, ему тепло и немного сонно, хочется привалиться спиной к большому валуну и прикрыть глаза на несколько минут, слушать море, чувствовать как Джиён болтает ногами рядом с его головой, потом лениво поймать тощую лодыжку.
Ёнбэ расстегивает куртку онемевшими пальцами и отдирает черную ткань от плеча. Боль резкая, как укус. Черная корочка сдирается, уже начавшая опухать рана опять начинает кровить, боль бежит по нервам, как кофеин по венам, разгоняет сонливость и отрезвляет. Оставшись в одной борцовке, Ёнбэ тянется, зачерпывает ледяную воду горстью, и омывает крутое, изрисованное багровыми узорами плечо. Холодно, щиплет от морской соли, по спине идут мурашки. Ёнбэ зачерпывает ледяную воду в пригоршни и выливает себе на голову, на загривок, смахивает с ирокеза с затылка вперед, умывается, отфыркиваясь.
Треск ткани надрывает мерный шум прибоя, как грубую бумагу. Енбэ оборачивается: сидя по-турецки, Джиён деловито надкусывает край своего балахона и отрывает от подола широкую черную ленту. Они исподлобья смотрят друг на друга, потом Ёнбэ нехотя отворачивается.
Он утирает ладонью повисшие на бровях соленые капли, складывает руки на согнутых коленях и хмуро смотрит вдаль. Небо - как отражение моря, напоенного грозовой водой. Далеко, на другой стороне залива, от сверкания аэропорта отделяется одна искра и, поблескивая, по плавной диагонали уплывает вверх, к растянутым параллельно горизонту тучам, в слоистое, безмятежно-опасное небо. Ледяные пальцы касаются его вскользь, лента черной ткани перетягивает плечо, кожу трогает что-то легкое и прохладное, наверное, длинные волосы. Акма завязывает у него на руке черный бант, как дама завязывает платок своего цвета на руке у рыцаря.
Худой, красивый и слишком похожий на человека людоед. Он кладет голову Ёнбэ на плечо, холодный палец легко водит подушечкой по его лопатке. Ёнбэ прекрасно знает, что он там пишет.
-Прекрати, - глухо говорит он, так же хмуро глядя на море. - Второй раз это уже не действует.
Джиён хмыкает и, кажется, улыбается.
Сейчас Ёнбэ безоружен, если не считать вторую ложку, которую он прихватил из кафе. Он так спокоен только потому, что в любом случае не может ничего сделать. Почему-то и беспомощность, и мысль о том, что сейчас у него в руке был бы Сфинкс, и ему потребовалась бы доля секунды, чтобы вогнать пулю акме между глаз, вызывает у него одинаковое отчаяние.
С тех пор, как Ёнбэ стал чхонса, он убил их уже шестнадцать. Номера со второго по шестнадцатый развеялись пеплом по ветру, отмолены и сожжены. Первый сейчас сидит рядом с ним. Его самая страшная задолженность. Это очень извращенный порядок, но чувствуя, как холодная щека прижимается сзади к косточке его плеча, Ёнбэ уверен, что в конце концов подобьет итоги как надо.
Сэвен-хён пригласил его в напарники, когда Ёнбэ был младше, чем Сынри сейчас. Вернее, как пригласил – однажды он подошел, навис над ним, не вынимая рук из карманов, и сообщил, что он, Ёнбэ, будет его напарником, как долгожданную новость. Ёнбэ хорошо знал, что Сынри уже спит и видит, что именно он станет напарником красивого Сэвен-хёна, аж по ночам ворочается от энтузиазма, и не мог его подвести.
-Спасибо за предложение, хён, - вежливо ответил он, - но я, пожалуй, воздержусь.
Донвук так обалдел от отказа, что не сразу нашелся, что сказать, только глазами его проводил. Пару дней Ёнбэ его не видел и очень беспокоился, что хён обиделся, а потом вечером обнаружил, что все его вещи пропали из комнаты, где они жили втроем с Дэсоном и Сынри. Вместо вещей посередине комнаты стоял Донвук, надменно подняв подбородок и засунув руки в задние карманы. Ёнбэ изогнул бровь, хён изогнул бровь тоже, и так они стояли друг напротив друга, и Ёнбэ слышал где-то у себя внутри: «Ты…». Донвук улыбнулся.
-Ты, - сказал он и ткнул его пальцем в лоб. – Ты.
Вопрос был решен. Ёнбэ попытался напоследок уточнить, действительно ли он должен переехать в комнату хёна, на что Севен только хмыкнул и сказал, что да, ведь в его комнате игровая приставка.
Преподобный УайДжи был не против, и Куш-хён отдал Ёнбэ Сэвену без лишних возражений, самому Кушу хватало возни и с Дэсоном с Сынри, единственным пожеланием было только чтоб Донвук сделал уже что-нибудь Ёнбэ с его длинными, как у девчонки, волосами.
Донвук не давал ему продохнуть - высокий, с щеголеватой прической и приятными чертами лица и улыбкой, которая вызывала мысли скорее о взаимной любви с противоположным полом, нежели с оружием крупного калибра, Сэвен знал толк в железной дисциплине. Первые пару месяцев он учил Ёнбэ выживать - затем, всему остальному. Ёнбэ хотел учиться, поэтому за все время хёну ни разу не пришлось поднимать на него руку. Дэсон и Сынри недовольно смотрели на все это каждый одним глазом, передавая друг другу холодное полотенце, чтобы по очереди приложить каждый к своему фирменному фингалу от Куш-хёна.
Ёнбэ рано перестал расти, и навсегда остался маленького роста. Он был бы самым щуплым среди них, если бы не Сэвен. Донвук-хёна не волновал ничей рост, он просто гонял Ёнбэ, пока тот не ложился пластом. Месяцы шли, и постепенно тихий, щуплый, всегда застенчивый Ёнбэ раздался в плечах, и манерой двигаться стал напоминать маленького камышового кота - спокойный, одновременно улыбчивый и серьезный. Ёнбэ стал быстрым и сильным. Опасным.
Они с Сэвен-хёном сидели по вечерам вдвоем допоздна - Донвук рисовал на чистом дощатом полу веве песком, вином или мукой, такие красивые, каких Ёнбэ ни до, ни после не видел, раскладывал монеты и кусочки стекла, держа черную свечу рукой с татуировкой на плече. Духи всегда его любили. Ёнбэ приглаживал рукой непривычные косички, заплетенные вдоль всей головы и слушал его со всем вниманием, на какое был способен. Иногда они вместе играли в приставку или пели.
Всё, что рассказывал Донвук-хён, было просто и интуитивно понятно. Ёнбэ на себе понял, почему чхонса всегда работают парой, дополняя друг друга - Видящие и Слышащие. Понял сразу, с первого раза, когда почувствовал, как это - когда ты с кем-то, спина к спине. Когда глазами одного тандем Видит, что будет, ушами второго Слышит, когда оно приходит. Без Донвук-хёна они не могли бы нормально спать, не зная, что будет и когда, без Ёнбэ ни один из них никогда не мог бы выстрелить, не зная, не человек ли перед ними.
Донвук-хён иногда рассказывал ему, когда они засиживались допоздна, почему тандем может состоять только из людей одного пола: Видящие и Слышащие - и без того противоположности. Если противоположным будет еще и пол, при такой степени близости они будут замкнуты друг на друге, будут притягиваться слишком сильно. Хён называл это радиусом Шварцшильда, черной дырой - два чхонса будут притянуты так сильно, что их дар будет заглушен, оба перестанут Слышать и Видеть.
Звучало жутко, но когда Ёнбэ представлял, что было бы, будь хён не мужчиной, а женщиной, - он понимал это очень ясно: их связь превратилась бы в одержимость.
«-Ты.
-Ты...»
Это было похоже на подобие брака: Донвук видел его на годы вперед, Ёнбэ чувствовал, где хён находится, даже во сне, они ощущали настроение друг друга, часто говорили одновременно, а когда Сэвен однажды уехал с УайДжи в Китай на три недели, Ёнбэ так отчаянно скучал и ходил такой грустный, что если бы окружающие не понимали, что на самом деле происходит, он прослыл бы непонятно кем. И даже несмотря на это, он все равно никому не показывал дурацкие трогательные смски, которые Донвук ему писал, потому что это было уж совсем неловко.
Наверное, во всей своей жизни Донвук совершил всего одну ошибку - когда посчитал, что Ёнбэ готов встретиться с акмой. Он слишком в него верил. Когда Донвук с Ёнбэ уезжали в Инчхон, Дэсон ни разу не улыбнулся, его губы были сжаты, и узкие глаза смотрел им вслед с тоской. Сэвен ни разу не встретился с ним глазами.
Донвук-хён любил охотиться, любил даже больше, чем нужно. Он рассказывал Ёнбэ о том, что у акм и у чхонса похожая аура, только у первых со знаком минус, у вторых - со знаком плюс, поэтому они всегда чуют друг друга и неизменно друг друга находят. На самом деле все они взаимосвязаны куда сильнее, чем это хотелось бы признавать.
Они поехали в Инчхон, где было зарегистрировано последнее убийство. Ёнбэ слышал их несколько раз, когда они и акмы приближались друг к другу достаточно близко - тандем. Две семерки, верхняя и нижняя. Ти и Джи.
Ёнбэ уже разделся ко сну и выходил из ванной гостиничного номера с зубной щеткой за щекой, когда Донъук-хён, уже лежащий навзничь на своей кровати, вдруг сел, глядя куда-то сквозь него, и сказал:
-Иди ко мне.
Ёнбэ не успел подойти, как Донвук дернул его за руку к себе, повалил на кровать рядом, сгребая в охапку. Они лежали так очень долго, хён бормотал что-то тихое, убаюкивающее ему на ухо, а Ёнбэ лежал, закрыв глаза и так и сжимая в руке мокрую зубную щетку, в тепле и покое, слушал, как бьется чужое сердце.
-Все получится, - шептал Донвук неожиданно ласково, - ты сможешь… у тебя все получится… все получится…
По этой ласке в голосе, которую Донвук никогда раньше не давал слышать, Ёнбэ понял, что что-то пойдет не так.
-Поехали.
Спрашивать было не принято, поэтому Ёнбэ оделся за пару минут, оружие у него всегда было в полной готовности.
Они едут по трассе Инчхон-Сеул до тех пор, пока не темнеет, и дорога не становится дорогой в никуда, вокруг тянутся поля, потом пустыри, ни фонарей, ни домов вдалеке. Когда впереди в лучах фар возникает машина, стоящая на обочине, Сэвен-хён дает по тормозам. Ёнбэ едва не стукается головой о приборную доску, и в этот момент - он их Слышит, так явно, как не Слышал никогда. Он помнит, как Донвук-хён берет его за голову, долго смотрит на него, спрашивает, Слышал ли он, и Ёнбэ говорит, что да, Слышал. Хён целует его в лоб, в то место, куда так любил тыкать пальцем и говорит: "Пойдем".
И они выходят. В воздухе пахнет так, как будто где-то вдалеке горят стога сухой травы, вокруг до дрожи тихо, как на любой трассе, по которой никто не ездит.
Не очень новый Фольксваген стоит на обочине, неаккуратно припаркованный. Высокий парень, ростом с Донвук-хена, в темном пальто, что-то пытается колдовать над колесом, второй сидит на капоте по-турецки. Ёнбэ помнит, что сразу понял, что это парень, несмотря на белую полупрозрачную кофту из кружев и хаотично сколотые на макушке длинные белые волосы.
-В голову, - сквозь зубы напоминает Сэвен, доставая из кобуры заряженный по полной Хардболлер и ускоряя шаг. - Ёнбэ-я. Ты помнишь.
Ёнбэ автоматически вытягивает свой и едва не сбивает шаг, до глубины души пораженный мыслью о том, что неужели, это вот так и делается? Он почему-то никогда про это не думал. Что они сейчас подойдут к ним и просто примутся стрелять, ведь это…
-Ведь это, по крайней мере, невежливо, - тихо говорит ему сзади на ухо неглубокий мелодичный голос, и Ёнбэ вдруг понимает, что больше не видит фигуру, сидящую на багажнике. - Обычно говорят хотя бы "добрый вечер"…
Что-то черное мелькает в свете фар, а потом Донвук рявкает: "Добрый вечер!", и выстрел грохает прямо у головы Ёнбэ. Он успевает обернуться, чтобы увидеть, что тощий парень в странной кофте медленно сползает вниз с быстро разбегающейся черной кляксой под ключицей.
Он смотрит ему в глаза.
Ёнбэ до конца жизни запомнил этот взгляд - взгляд первого же акмы, которого встретил. Странные глаза с разрезом, как у лисы, светлеют от шока, глядя прямо на него, зрачки превращаются в точку и тают в насыщенном, как жженый сахар карем цвете его радужки. Он слабо цепляется за Ёнбэ и рушится на дорогу навзничь, прямо у его ног.
Грохает еще один выстрел, удар чего-то тяжелого об капот, еще один, вскрик Донвука. Ёнбэ оборачивается, и видит только, как хён наваливается на капот, кровь из разбитой головы стекает по лицу, вокруг никого.
-Ёнбэ! - орет он. - Стреляй в голову! Это не человек!
Ёнбэ вздрагивает и взводит курок. Худой парень лежит на асфальте навзничь, руки разбросаны. Он часто-часто, судорожно дышит приоткрытым ртом и смотрит Ёнбэ в глаза с чем-то похожим на смертельное удивление.
-Ёнбэ, не смотри в глаза, стреляй!! Ты же Слышал!
Предохранитель щелкает, и Ёнбэ видит, как дергается пухлая нижняя губа. Пистолет в его руке начинает водить. Донвук-хён снова вскрикивает.
-Эй, Ёнбэ, - вдруг говорит совсем другой голос - баритон, который трогает, за самую диафрагму. - Не глупи.
Старший акма держит Сэвена за глотку сзади, Донвук хрипит, так что понятно, что акма сейчас раздавит ему гортань.
-Не глупи, Ёнбэ, - уговаривает темноволосый парень, приподнимая брови, и стискивает руку так, что Донвук приподнимается и начинает страшно хрипеть. - Хочешь, я достану ему гланды?
Ёнбэ вскидывает Сфинкс прежде, чем успевает подумать, руку водит, он прекрасно и отчаянно понимает, что какие бы ни были тренировки, у него почти нет шансов попасть в акму, не задев хёна. Донвук страшно багровый, он уже не может дышать, он скалит белые зубы и каким-то немыслимым усилием остается в сознании.
-Эх ты, - укоризненно говорит чернобровый, - Ёнбэ…
Донвук-хён вдруг согласно всхлипывает у него в руках, как будто от обиды. И Ёнбэ видит, как у него из уголка пухлогубого рта начинает идти пена, черная, как ежевичный сироп.
Ледяная рука обнимает Ёнбэ за горло точно так же, как обнимают сейчас Донвук-хёна.
-Фокус, - говорит на ухо знакомый негромкий голос, и последнее, что Ёнбэ помнит - то, как светлая рубашка у Донвук-хёна на груди чернеет, ткань что-то оттопыривает изнутри. Пуговица слетает, и Ёнбэ видит, что у Донвук-хёна из груди торчат кончики окровавленных пальцев. Пальцы шевелятся, и для Ёнбэ наступает темнота.
Он просыпается от каких-то чавкающих звуков, как будто рядом хлебает из миски большой пес. Пахнет сырой землей, сухой травой, в которой он лежит, и чем-то душным, сладковатым. Светловолосый акма сидит на коленках рядом с ним и деловито расстегивает пуговицы его черной куртки.
-ДжиДи, - представляется он, когда видит, что Ёнбэ проснулся, тыкает себя в грудь в то место, куда вошла пуля. Непонимающе смотрит на отпечаток черного на ладони секунду, потом как ни в чем не бывало вытирает руку об штаны, и вновь принимается за пуговицы. Ёнбэ видит все вспышками, как будто его голова сплющена, и только судорожно скребет пальцами по сухим стеблям, слепо ища пистолет.
-Джиён, - доносится низкий голос с другой стороны, - ты должен это попробовать.
Черноволосый акма опускается на корточки рядом, и Ёнбэ скашивает на него взгляд. Страшнее того, на чем сейчас фокусируются его глаза, он не видел в жизни: акма весь вымазан липким бордовым, словно специально возился в этом лицом, черные ресницы склеились стрелками, слипшиеся волосы надо лбом торчат дыбом. Ёнбэ как будто издали фиксирует выражение его лица, лихое и радостное, и удовлетворенность в глазах. Кажется, ему весело.
-Топ-хён - хрю-хрю, - комментирует Джиён и улыбается. Тот, кого назвали Топом, утирает губы тыльной стороной ладони и улыбается тоже. У Ёнбэ начинает что-то дергать внутри. Он не хочет понимать, откуда эта кровь.
-Ты должен попробовать, - повторяет Топ. - Обидно, что самое классное нельзя есть, это несправедливо. Но вот тут, с краю, смотри, немного можно. Открывай рот.
"Не спать, напарник" - говорил Сэвен-хён, ухмыляясь, и давал ему звонкий щелбан прямо по лбу. У хёна всегда были на зависть сильные пальцы. Ёнбэ очень часто смотрел, как его ладони медленно, почти любовно растирают муку или песок, косточки под кожей перекатываются, и крупинки сыплются между его пальцев вниз, оставляя ровные линии на полу. Когда он видит эту руку в руке акмы и вдруг понимает, что она заканчивается кровавым, криво обгрызенным обрубком, земля из-под него уходит, и он как будто ухает в яму.
Оставив его пуговицы в покое, Джиён тянется, послушно приоткрывая рот, ловит губами кончик Донвукова мизинца и осторожно откусывает кромку ногтя.
-Вкусно? - с надеждой спрашивает Топ.
Ёнбэ слышит это слово, как весь мир сразу. Его скрючивает с ног до головы, он едва успевает отвернуть голову и блюет Джиёну прямо на белые кеды. Пару секунд стоит пауза, и все существо Ёнбэ разбивается вдребезги.
-Ну… я пошел, - неуверенно говорит Топ, как будто весь съеживаясь. - Извини, что попортил вид твоего блюда.
-Оставь мне половину, - предельно сухо говорит Джиён.
Ёнбэ делает мучительную попытку встать, остановить акму, не дать тронуть, он отпихивает беловолосого прочь и с недоумением чувствует оглушительное хрупанье, когда у него в плече трескается кость. Акма цыкает у него над ухом, и на Ёнбэ внезапно снова падает темнота.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |