Отчего поверить трудно?
Ведь свидетель полог тьмы,
Чем сегодня в ночи чудной
Друг для друга были мы!
Мне Морфей сомкнул ресницы,
Снова хитрости творит;
Обречен я к вам стремиться:
Я — железо, вы — магнит.
— Этот голос!.. — воскликнули одновременно обе женщины.
— Я узнаю его, — сказала старшая.
— Это голос…
Из магнита сделал эхо
Этот хитрый бог Морфей… —
продолжал певец.
— Это он! — сказала на ухо Андре дама, которая так энергично выказывала свое беспокойство. — Это он, он нас спасет!
В это время молодой человек, закутанный в длинный меховой редингот, вошел под арку стены и, не замечая обеих женщин, постучал в дверь и позвал:
— Лоран!
— Брат мой! — сказала старшая из дам, дотрагиваясь до плеча молодого человека.
— Королева! — воскликнул тот, отступая на шаг и снимая шляпу.
— Тсс! Добрый вечер, брат мой.
— Добрый вечер, мадам, добрый вечер, сестра моя. Вы не одна?
— Нет, со мной мадемуазель Андре де Таверне.
— А, прекрасно. Добрый вечер, мадемуазель.
— Монсеньер… — прошептала с поклоном Андре.
— Вы выходите, сударыни? — спросил молодой человек.
— Нет.
— Значит, возвращаетесь к себе?
— Очень бы желали этого.
— Вы, кажется, звали Лорана?
— Да.
— Так что же?
— Позовите Лорана, в свою очередь, и сами увидите.
— Да, да, позовите, монсеньер, и сами увидите.
Молодой человек, в котором читатель, без сомнения, узнал графа д’Артуа, подошел к дверце.
— Лоран! — позвал он снова, постучав в дверь.
— Ну вот, опять началась та же забава, — послышался голос швейцарца, — я вас предупреждаю, что, если вы будете еще приставать ко мне, я позову своего офицера.
— Что это значит? — спросил в недоумении молодой человек, оборачиваясь к королеве.
— Это швейцарец, которого поставили здесь вместо Лорана, вот и все.
— А кто это сделал?
— Король.
— Король?
— Да, солдат сам только что сказал это.
— И ему отдан приказ никого не пропускать?
— Наистрожайший, по-видимому.
— Черт побери! Придется сдаваться.
— Каким образом?
— Дадим денег этому негодяю.
— Я ему уже предлагала: он отказался.
— Предложим ему нашивки.
— Предлагала и это.
— Ну?
— Он ни на что не поддается.
— В таком случае остается одно средство…
— Какое?
— Я подниму шум.
— Вы нас скомпрометируете… Милый Шарль, умоляю вас!
— Но я никак вас не скомпрометирую.
— О!
— Встаньте в сторонке. Я буду стучать, как глухой, и кричать, как слепой; в конце концов мне откроют, и вы пройдете за мной.
— Попробуйте.
И молодой принц снова принялся звать Лорана, затем стал стучать рукояткой своей шпаги и поднял такой шум, что швейцарец воскликнул в бешенстве:
— А, если так, я позову моего офицера!
— Э, черт возьми, зови, мошенник! Я только и добиваюсь этого вот уже четверть часа.
Минуту спустя за дверью послышались шаги. Королева и Андре стали позади графа д’Артуа, приготовившись воспользоваться проходом, который, по всей вероятности, должен был открыться.
Они слышали, как швейцарец объяснял причину этого шума.
— Мой лейтенант, — говорил он, — это дамы с каким-то мужчиной, который назвал меня только что мошенником. Они хотят вломиться сюда.
— Что же тут удивительного, если мы хотим войти, раз мы из дворца?
— Желание может быть, и вполне естественное, сударь, но это запрещено, — отвечал офицер.
— Запрещено! Кем это, черт возьми?
— Королем.
— Прошу извинить меня, но не может быть, чтобы король желал оставить придворного офицера ночевать на улице.
— Сударь, не мое дело обсуждать намерения короля; мое дело только исполнять его приказания, вот и все.
— Однако, лейтенант, приоткройте немного дверь, чтобы нам разговаривать было удобнее, чем через деревянную перегородку.
— Сударь, повторяю вам, что мне приказано держать дверь запертой. Если же вы, по вашим словам, офицер, то должны знать, что такое приказ.
— Лейтенант, вы говорите с командиром полка.
— Прошу извинить, мой полковник, но у меня точный приказ.
— Подобные приказы не касаются принцев. Ну же, сударь, я принц и не могу ночевать на улице.
— Монсеньер, я в отчаянии, но я имею королевский приказ.
— Разве король приказал вам гнать прочь своего брата как нищего или вора? Я граф д’Артуа, сударь! Черт возьми! Вы рискуете многим, оставляя меня мерзнуть у двери!
— Монсеньер граф д’Артуа, — сказал лейтенант, — Бог мне свидетель, что я готов отдать всю свою кровь за ваше королевское высочество… Но король, доверив мне охранять эту дверь, соизволил лично приказать не открывать никому, даже ему самому, королю, если он придет после одиннадцати часов. Поэтому, монсеньер, я приношу вам свои нижайшие извинения, но я солдат, и если бы мне пришлось видеть вместо вас за этой дверью ее величество королеву, дрожащую от холода, то я ответил бы ее величеству то же самое, что с прискорбием сказал вам.
Сказав это, офицер пробормотал почтительнейшим тоном: «Доброй ночи» — и неспешным шагом вернулся к своему посту.
Что касается часового, замершего под ружьем у самой двери, то он не смел даже дышать и сердце у него билось так сильно, что если бы граф д’Артуа прислонился, в свою очередь, к двери, то мог бы услышать его учащенные удары.
— Мы погибли! — сказала королева своему деверю, взяв его за руку.
Он ничего не ответил.
— Знает ли кто-нибудь, что вы выходили? — спросил он.
— Увы, не имею понятия, — отвечала королева.
— Может быть, приказ, отданный королем, имел в виду меня, сестра моя. Король знает, что я выхожу ночью и иногда возвращаюсь поздно. Графиня д’Артуа проведала что-нибудь и пожаловалась его величеству — вот и причина этого деспотического распоряжения!
— О нет, нет, брат мой… Я вам от всего сердца признательна за деликатность, с которой вы стараетесь меня успокоить. Но, поверьте, эта мера — для меня, или, вернее, против меня!
— Не может быть, сестра моя… Король слишком уважает…
— Да, а между тем я здесь, у ворот, и завтра из-за совершенно невинной истории разразится ужасный скандал! О, у меня есть враг, наговаривающий на меня королю. Я это прекрасно знаю.
— Вероятно, у вас есть враг, милая сестра. Ну, а у меня мелькнула идея.
— Идея? Скажите скорее, в чем она заключается?
— Идея эта заставит вашего врага очутиться в таком же дурацкой ситуации, в какой находился бы осел, подвешенный за недоуздок.
— О, лишь бы только вы помогли нам выйти из этого нелепого положения, большего я не прошу.
— Спасти вас! Я надеюсь. О, я не глупее его, хотя и не такой ученый!
— Кто он?
— Э, черт возьми, граф Прованский.
— Вы, значит, согласны со мной, что он мой враг?
— Да разве он не враг всего, что молодо, всего, что прекрасно, всего, что способно на то, чего не может он.
— Брат мой, вам известно что-нибудь об этом распоряжении никого не пропускать?
— Может быть… Но прежде всего не будем стоять у этой двери: здесь собачий холод. Пойдемте со мной, милая сестра.
— Куда?
— Вы увидите; туда, где, по крайней мере, тепло… Пойдемте, а по дороге я вам расскажу, что я думаю обо всем этом. А, граф Прованский, мой милый и недостойный братец!.. Дайте мне руку, сестра; а вы, мадемуазель де Таверне, возьмите другую мою руку, и повернем направо.
Они тронулись в путь.
— Так вы говорили, что граф Прованский… — начала королева.
— Ну да! Сегодня вечером, после ужина короля, он явился в большой кабинет; король долго беседовал днем с графом де Хага, а вас совсем не было видно целый день.
— В два часа я уехала в Париж.
— Я это знал. Король, позвольте мне сказать вам это, милая сестра, столько же думал о вас, сколько о Харун ар-Рашиде и о его великом визире Джаффаре, и вел разговор о географии. Я его слушал очень нетерпеливо, ибо мне сегодня также нужно было отлучиться. О, простите, мы с вами, вероятно, покидали дворец не с одинаковыми целями, и поэтому я не прав…
— Ничего, продолжайте, продолжайте.
— Повернем налево.
— Но куда вы нас ведете?
— Очень близко. Осторожнее, здесь куча снегу. А! Мадемуазель де Таверне, если вы оставите мою руку, то упадете, предупреждаю вас. Итак, мысли короля были поглощены широтой и долготой, когда граф Прованский сказал: «Я желал бы засвидетельствовать свое почтение королеве».
— А! — воскликнула Мария Антуанетта.
— «Королева ужинает у себя», — отвечал король.
«Да? А я думал, что она в Париже», — прибавил мой братец.
«Нет, она у себя», — спокойно сказал король.
«Я только что от нее, и меня не приняли», — возразил граф Прованский.
Тогда я заметил, что король нахмурился. Он нас отпустил, моего брата и меня, и, без сомнения, навел справки после нашего ухода. У Людовика бывают вспышки ревности, как вам известно; он пожелал вас видеть, его не допустили войти, и он заподозрил что-то.
— Да, госпожа де Мизери получила от меня точное приказание.
— Вот-вот; чтобы удостовериться в вашем отсутствии, король отдал этот строгий приказ, и мы остались на улице.
— О! Это ужасный поступок, признайтесь, граф.
— Признаюсь. Но вот мы и пришли.
— В этот дом?
— Он вам не нравится, сестра моя?
— О, я не говорю этого; он, наоборот, восхищает меня. Но ваши слуги?
— А что?
— Если они увидят меня?
— Входите, сестра, входите, и я ручаюсь вам, что никто вас не увидит.
— Даже слуга, который откроет нам дверь? — спросила королева.
— Даже он.
— Невозможно!
— Мы сейчас это испытаем, — сказал со смехом граф д’Артуа.
И он протянул руку к двери.
Королева остановила его.
— Умоляю вас, брат мой, будьте осторожны.
Принц нажал другой рукой на половинку двери, украшенной красивой резьбой.
Дверь открылась.
Королева не могла сдержать испуга.
— Входите же, сестра, умоляю вас, — сказал принц, — вы ведь видите, что никого нет.
Королева взглянула на мадемуазель де Таверне с выражением человека, решившегося рискнуть; затем она перешагнула через порог, сделав один из тех прелестных жестов, которым женщины хотят сказать: «Господи благослови!»
Дверь бесшумно закрылась за ней.
Королева очутилась в передней с оштукатуренными стенами и мраморными цоколями; не особенно большое помещение было отделано с необыкновенным изяществом и вкусом; пол был мозаичный, с изображениями букетов цветов; на мраморных столиках стояло в японских вазах множество низких, густо разросшихся розовых кустов, с которых сыпался целый дождь душистых лепестков, столь редких в это время года.
Приятная теплота и еще более приятный аромат оказывали такое могучее действие на чувства всякого попавшего туда, что, едва успев войти, обе дамы забыли не только про свои опасения, но и про свою щепетильность.
— Хорошо, у нас теперь есть кров, — сказала королева, — и, надо сознаться, этот кров довольно удобен. Но недурно было бы позаботиться об одном условии, брат мой.
— О чем?
— Удалить ваших слуг.
— Ничего не может быть легче.
И принц, взяв в руки шнурок, висевший около колонны, дернул звонок, который звякнул один раз; металлический звук таинственно раздался в глубине лестницы.
Обе женщины испуганно вскрикнули.
— Так-то вы удаляете ваших слуг, брат мой? — спросила королева, — я склонна была бы думать, что вы таким образом зовете их.
— Если бы я позвонил два раза, кто-нибудь явился бы; но так как я позвонил только один раз, то будьте спокойны, сестра моя, никто не придет.
Королева рассмеялась.
— Ну, я вижу, вы человек предусмотрительный, — сказала она.
— Милая сестра, — продолжал принц, — вы не можете расположиться на ночь в передней; соблаговолите подняться на один этаж.
— Будем повиноваться, — сказала королева, — гений этого дома не кажется мне слишком недоброжелательным.
И она стала подниматься по лестнице.
Принц шел впереди.
Обюсонский ковер, который лежал на лестнице, заглушал шум их шагов.
Дойдя до второго этажа, принц опять взялся за шнурок, и неожиданный звук звонка снова заставил вздрогнуть не ожидавших его королеву и мадемуазель де Таверне.
Но их изумление еще усилилось, когда они увидели, что двери на этом этаже открылись сами.
— Право, Андре, — сказала королева, — я начинаю трепетать, а вы?
— Пока вы, ваше величество, будете идти впереди, я доверчиво буду следовать за вами.
— Все, что здесь происходит, объясняется очень просто, сестра моя, — сказал принц. — Дверь, которую вы видите перед собой, ведет в ваши апартаменты. Взгляните!
И он указал королеве на прелестное помещение, которое требует нашего описания.
Маленькая прихожая розового дерева, с двумя этажерками Буля, с потолком, расписанным Буше, и с паркетом также розового дерева, вела в белый будуар, обтянутый кашемиром с цветами, вышитыми руками первых мастериц этого искусства. Обивка мебели в будуаре была вышита шелками, тона которых были подобраны с искусством, делавшим гобелены того времени подобными картинам знаменитых художников.
За будуаром находилась голубая спальня. Кружевные занавески, турецкий штоф, великолепная кровать в темном алькове, ослепительный огонь в беломраморном камине, свет двенадцати благовонных свечей, горевших в канделябрах работы Клодиона, ширмочка из лакированного дерева, лазоревого цвета, с китайскими рисунками золотом, — вот прелести, которые предстали перед взорами двух дам, робко вступивших в это изящное помещение.
Ни одно живое существо не появлялось здесь; повсюду царили свет, тепло, но нельзя было угадать, кто создавал такую отрадную обстановку.
Королева, которая и в будуар вошла с некоторой нерешительностью, остановилась на мгновение у порога спальни.
Принц в изысканных выражениях извинился, что необходимость вынуждает его посвящать сестру в недостойные ее подробности.
Королева ответила полуулыбкой, выражавшей гораздо больше, чем все слова.
— Сестра моя, — прибавил граф д’Артуа, — это мои холостяцкие покои; только я бываю здесь, и бываю всегда один.
— Почти всегда, — сказала королева.
— Нет, всегда.
— А! — усомнилась королева.
— Кроме того, — продолжал он, — в будуаре, где вы находитесь, есть софа и глубокие кресла, в которых я не раз, когда ночь заставала меня на охоте, спал так же хорошо, как в своей постели.
— Я понимаю, — сказала королева, — почему графиня д’Артуа иногда тревожится…
— Конечно. Но сознайтесь, сестра моя, что если графиня беспокоится обо мне, то этой ночью она тревожится без основания.
— Сегодня ночью, я согласна, но другие ночи…
— Сестра моя, тот, кто не прав один раз, не прав всегда.
— Ну, довольно об этом, — сказала королева, садясь в кресло. — Я страшно устала, а вы, моя бедная Андре?
— О, я просто падаю от усталости, и если ваше величество позволит мне…
— Действительно, вы побледнели, мадемуазель, — сказал граф д’Артуа.
— Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, — сказала королева, — садитесь или даже ложитесь. Господин граф д’Артуа нам уступает это помещение; не правда ли, Шарль?
— В полное распоряжение, мадам.
— Минутку, граф, последнее слово.
— Что вам угодно?
— Если вы уйдете, как вас позвать?
— Я вам совсем не нужен, сестра моя; располагайте всем моим домом.
— Здесь, значит, есть и другие комнаты?
— Конечно. Прежде всего есть столовая, в которую я вам рекомендую заглянуть.
— С накрытым столом, вероятно?
— Конечно, на котором мадемуазель де Таверне, в чем она, мне кажется, сильно нуждается, найдет бульон, крылышко цыпленка и рюмочку хереса, а вы, сестра моя, найдете большой выбор фруктовых варений, которые вы любите.
— И все это без слуг?
— Абсолютно.
— Посмотрим. Ну а потом?
— Что потом?
— Как нам вернуться во дворец?
— Нечего и думать возвращаться в него этой ночью, раз отдан такой приказ. Но с наступлением дня этот приказ теряет свою силу. В шесть часов ворота дворца отворяются, а вы выходите отсюда без четверти шесть. Вы найдете в шкафах плащи всех цветов и покроев, если пожелаете сменить свою одежду. Когда вы попадете во дворец, пройдите в свою спальню, ложитесь и не беспокойтесь об остальном.
— А вы?
— То есть что я?
— Да, что вы будете делать?
— Я уйду из этого дома.
— Как, мы вас выгоняем, бедный брат мой?
— Приличия не позволяют мне проводить ночь под одной кровлей с вами, сестра моя.
— Но ведь вам нужен приют, а мы у вас его отнимаем!
— Э, у меня есть еще три таких же.
Королева рассмеялась.
— И он еще говорит, что графиня д’Артуа не права, если беспокоится! Я ее предупрежу, — добавила королева с очаровательным жестом угрозы.
— Тогда я все расскажу королю, — ответил в тон ей принц.
— Он прав, мы у него в руках.
— Именно так. Это унизительно; но что поделаешь?
— Надо подчиниться. Итак, для того чтобы выйти завтра, не встретив никого…
— Позвоните один раз в звонок у колонны, внизу.
— У которой? Правой или левой?
— Все равно.
— Дверь откроется?
— И закроется.
— Сама собой?
— Сама собой.
— Благодарю вас. Спокойной ночи, брат мой.
— Спокойной ночи, сестра моя.
Принц откланялся; Андре закрыла за ним дверь, и он исчез.
В СПАЛЬНЕ КОРОЛЕВЫ
На другое утро, или, вернее, в то же утро, так как события, описанные в предыдущей главе, закончились только к двум часам ночи, — итак, в то же утро король Людовик XVI в утреннем платье фиолетового цвета, без орденов и пудры, едва успев встать с постели, постучал в дверь прихожей апартаментов королевы.
Служанка приоткрыла дверь.
— Ваше величество! — воскликнула она, узнав короля.
— Королева?.. — отрывисто спросил Людовик XVI.
— Ее величество почивает, государь.
Король сделал жест рукой, чтобы женщина отошла, но она не двинулась с места.
— Ну, — сказал король, — пропустите меня. Вы видите, что я хочу пройти.
Король делал порой очень резкие движения, которые его враги называли грубыми.
— Королева отдыхает, ваше величество, — робко заметила служанка.
— Я вам сказал, чтобы вы дали мне пройти.
И с этими словами он отстранил женщину и прошел дальше. Дойдя до двери спальни, король увидел г-жу де Мизери, первую даму покоев королевы, читавшую молитвы по Часослову.
— Государь, — сказала она тихим голосом и с глубоким реверансом, — ее величество еще не звали меня.
— А, в самом деле? — насмешливо спросил король.
— Теперь, кажется, только половина седьмого, государь, а ее величество никогда не звонит раньше семи часов.
— И вы уверены, что королева в постели? Вы уверены, что она спит?
— Я не берусь утверждать, ваше величество, что королева почивает; но уверена в том, что она в постели.
— В постели?
— Да, ваше величество.
Король не мог долее сдерживать своего нетерпения. Он подошел к двери и резким движением с шумом повернул золоченую ручку.
Спальня королевы тонула в полном мраке, как будто за окном была ночь: ставни, занавеси и шторы, наглухо закрытые, делали комнату совершенно темной.
Ночник, поставленный на столике в самом отдаленном углу комнаты, оставлял альков королевы в полной тени; длинный полог, белый, шелковый, с вышитыми золотом лилиями, закрывал своими волнистыми складками кровать со смятой постелью.
Король быстро направился к ней.
— О госпожа де Мизери! — воскликнула королева. — Вы так шумите, что разбудили меня!
Король остановился пораженный.
— Это не госпожа де Мизери, — пробормотал он.
— А, это вы, государь? — сказала, приподымаясь, Мария Антуанетта.
— Доброго утра, мадам, — произнес король кисло-сладким тоном.
— Какой попутный ветер занес вас сюда, государь? — спросила королева. — Госпожа де Мизери! Госпожа де Мизери, откройте же окна.
Женщины вошли и, как это обычно требовала королева, моментально открыли двери и окна, чтобы дать в комнату доступ чистому воздуху, который Мария Антуанетта особенно любила вдыхать, когда просыпалась.
— Вы очень сладко спите, мадам, — сказал король, садясь около кровати и бросив вокруг себя пытливый взгляд.
— Да, государь, я долго читала, и если бы вы не разбудили меня, я еще спала бы.
— Что означает ваш отказ принять вчера…
— Кого? Вашего брата графа Прованского? — находчиво подхватила королева, идя навстречу подозрениям короля.
— Да, именно моего брата; он хотел приветствовать вас, а его даже не впустили.
— Так что же?
— Ему сказали, что вас нет.
— Разве ему сказали это? — небрежно переспросила королева. — Госпожа де Мизери! Госпожа де Мизери!
Первая дама показалась в дверях, держа поднос, на котором лежали письма, адресованные королеве.
— Ваше величество звали меня? — спросила г-жа де Мизери.
— Да. Разве вчера графу Прованскому сказали, что я выехала?
Госпожа де Мизери, обойдя короля, протянула королеве поднос, придержав под большим пальцем письмо, почерк которого королева сейчас же узнала.
— Ответьте королю, госпожа де Мизери, — продолжала Мария Антуанетта тем же небрежным тоном, — скажите его величеству, что вы ответили вчера графу Прованскому, когда он приходил, я это забыла.
— Ваше величество, — начала г-жа де Мизери, между тем как королева распечатывала письмо, — монсеньер граф Прованский явился вчера засвидетельствовать свое почтение ее величеству, а я ему сказала, что ее величество не принимает.
— По чьему же это приказанию?
— По приказанию королевы.
— А! — сказал король.
Тем временем королева вскрыла письмо и прочла следующие две строчки:
«Вы вчера возвратились из Парижа во дворец в восемь часов вечера. Вас видел Лоран».
Затем, все с тем же презрительным видом, королева распечатала несколько писем, записок и прошений, которые лежали в беспорядке на одеяле.
— Так что же? — спросила она короля, поднимая голову.
— Благодарю вас, сударыня, — сказал король первой даме покоев.
Госпожа де Мизери удалилась.
— Простите, государь, — сказала королева, — я попросила бы вас разъяснить мне один вопрос.
— Какой?
— Имею ли я право по своему желанию принимать или не принимать графа Прованского?
— О, полнейшее право, мадам, но…
— Но его умная беседа утомляет меня, что прикажете делать? К тому же он не любит меня; правда, и я плачу ему той же монетой. Я ждала его неприятного посещения и легла в кровать в восемь часов, чтобы не принимать его. Что с вами, государь?
— Ничего.
— Можно подумать, что вы не верите.
— Но…
— Что такое?
— Но я думал, что вы были вчера в Париже.
— В котором часу?
— В тот час, когда, по вашим словам, вы были уже в постели.
— Конечно, я ездила в Париж. Так что же? Разве из Парижа нельзя вернуться?
— Конечно, можно. Все дело в том, в котором часу.
— А, вы хотите знать точный час, когда я вернулась из Парижа?
— Да.
— Ничего нет легче, государь. Госпожа де Мизери! — позвала королева.
Первая дама явилась.
— Который был час, когда я вчера вернулась из Парижа? — спросила королева.
— Было около восьми часов, ваше величество.
— Не думаю, — сказал король, — вы, вероятно, ошибаетесь, госпожа де Мизери: справьтесь.
Дама покоев, невозмутимая и спокойная, повернулась к двери.
— Госпожа Дюваль, — позвала она.
— Что угодно, сударыня? — отвечал женский голос.
— В котором часу ее величество возвратилась вчера из Парижа?
— Часов в восемь, сударыня, — отвечала служанка.
— Вы, верно, ошиблись, госпожа Дюваль, — сказала г-жа де Мизери.
Госпожа Дюваль высунулась из окошка прихожей и крикнула:
— Лоран!
— Кто такой Лоран? — спросил король.
— Привратник той калитки, через которую вчера вернулась ее величество, — сказала г-жа де Мизери.
— Лоран! — спросила г-жа Дюваль. — В котором часу вернулась вчера ее величество королева?
— Около восьми часов, — отвечал с нижней террасы привратник.
Король опустил голову.
Госпожа де Мизери отпустила г-жу Дюваль, а та, в свою очередь, отпустила Лорана.
Супруги остались одни.
Людовик XVI был сконфужен и всячески старался это скрыть.
Но королева, вместо того чтобы торжествовать победу, спросила его холодным тоном:
— Ну, государь? Что вы еще желаете знать?
— О, ничего! — воскликнул король, сжимая руки своей жены. — Ничего!
— Однако…
— Простите меня, мадам; я сам не знаю, что за мысли у меня явились. Видите вы мою радость? Она так же велика, как и мое раскаяние. Вы ведь не сердитесь на меня, не правда ли? Не обижайтесь; клянусь честью дворянина, я был бы в отчаянии от этого.
Королева отняла свою руку.
— Что с вами, мадам? — спросил король.
— Государь, — отвечала Мария Антуанетта, — французская королева не может лгать!
— Так что же? — спросил изумленный король.
— Я хочу сказать, что я не вернулась вчера в восемь часов вечера.
Король отступил в изумлении.
— Я хочу сказать, — с тем же хладнокровием продолжала королева, — что я вернулась только сегодня в шесть часов утра.
— Мадам!
— И без графа д’Артуа, который из жалости дал мне приют в своем доме, я осталась бы у ворот, как нищая.
— А, вас не было дома, — мрачно произнес король, — значит, я был прав.
— Государь, прошу извинить меня, но вы делаете из моих слов вывод как математик, но не как воспитанный человек.
— Почему, мадам?
— Потому, что если вы желали убедиться, поздно или рано я возвращаюсь, вам не к чему было ни закрывать ворота, ни отдавать приказание никого не пропускать, а просто надо было прийти ко мне и спросить меня: «В котором часу вы вернулись, мадам?»
— О! — воскликнул король.
— Вы не можете больше сомневаться, сударь; ваши шпионы были введены в заблуждение или подкуплены, двери взломаны или открыты, ваши опасения побеждены, ваши подозрения рассеяны. Я видела вас сконфуженным от сознания, что вы употребили насилие против невинной женщины. Я могла продолжать наслаждаться своей победой. Но я нахожу ваш образ действий позорным для короля, неприличным для дворянина и не могу отказать себе в удовольствии сказать вам это.
Король стряхнул пылинку со своего жабо, по-видимому обдумывая ответ.
— Как бы вы ни старались, — сказала королева, покачав головой, — вам не удастся оправдать свое поведение по отношению ко мне.
— Напротив, мадам, мне это будет очень легко сделать, — отвечал король. — Разве хотя бы один человек во дворце подозревал, что вы не вернулись? А если все знали, что вы у себя, то никто не мог отнести на ваш счет мой приказ запереть все ворота. Припишут ли его рассеянному образу жизни господина графа д Артуа или кого-нибудь другого, вы понимаете, это меня мало интересует.
— И что же дальше, государь? — прервала королева.
— Делаю вывод: я был прав, раз все приличия по отношению к вам были соблюдены, а вы, не сделав того же по отношению ко мне, вы были не правы; если же я хотел просто дать вам скрытым образом урок, на что я надеюсь, судя по вашему раздражению, то я прав вдвойне и не отказываюсь от того, что сделал.
Королева выслушала ответ своего супруга, и постепенно спокойствие все более возвращалось к ней, но не потому, что ее раздражение рассеялось, а потому, что ей хотелось приберечь все свои силы для борьбы, которая, по ее мнению, не только не кончилась, но едва только начиналась.
— Прекрасно! — сказала она. — Итак, вы не считаете нужным извиниться за то, что дочь Марии Терезии, вашу жену и мать ваших детей, вы заставили томиться у входа в ее дом как первую встречную? Нет, на ваш взгляд, это чисто королевская шутка, полная аттической соли, шутка, нравоучительность которой увеличивает ее достоинство. Итак, в ваших глазах совершенно естественный поступок — заставить французскую королеву провести ночь в домике, где граф д’Артуа принимает девиц из Оперы и разных придворных дам, любительниц галантных похождений? О, это все пустяки — король стоит выше этих мелочей, а в особенности король-философ! А ведь вы философ, государь! Заметьте, что в этом эпизоде на долю графа д’Артуа выпала самая благородная роль. Имейте в виду, что он мне оказал огромную услугу. Знайте, что на этот раз мне надо было поблагодарить Небо за то, что мой деверь ведет веселую жизнь, так как его рассеянный образ жизни послужил покровом для моего стыда и его пороки оберегли мою честь.
Король покраснел и порывисто повернулся в кресле.
— О! — с горьким смехом воскликнула королева. — Я прекрасно знаю, что вы, ваше величество, очень добродетельный король! Но подумали ли вы, к каким результатам приводит ваша высокая нравственность? Вы говорите, никто не знал, что я не вернулась? И вы сами полагали, что я у себя! Вы, может быть, скажете, что граф Прованский, ваш подстрекатель, поверил этому? А граф д’Артуа тоже? А мои дамы, которые по моему приказанию солгали вам сегодня утром, тоже поверили? И Лоран, подкупленный графом д’Артуа и мною? Король, конечно, всегда прав, но иногда и королева может быть права. Давайте установим такой порядок, ваше величество: вы посылаете за мной шпионов и швейцарских гвардейцев, а я подкупаю ваших шпионов и швейцарцев. И я говорю вам: меньше чем через месяц — вы ведь меня знаете и понимаете, я не буду сдерживаться, — итак, меньше чем через месяц мы как-нибудь утром подведем итог тому, что сталось с величием престола и достоинством брака, и увидим, во что это обойдется нам обоим.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |