Грэйсли понятия не имел, что это могло значить, заранее злился, но все равно не отступала надежда на то, что это был «зеленый свет».
Может, Пит передумал? Может, ему так же стыдно? Может…
- Доброе утро, - Пит протянул слащаво, но ехидно, так что его слова на языке таяли, как тянучка с корицей, которую Морис мог есть хоть из банки пальцами.
«Не обязательно разговаривать со мной, желания закончились», - в уме сложился ответ для Питера, но Морис вовремя прикусил язык. Реплика точно была бы неудачной, а он не хотел сам себя случайно лишить шанса.
- Если ты так считаешь, - ответил он, двинув бровями и криво ухмыльнувшись.
- Тоже идешь играть?
- «Тоже»? – Морис переспросил, сдвинув брови, не представляя, как Пит собрался уговаривать врача позволить ему играть в теннис, да еще на улице, где было уж слишком прохладно для него. Без шарфа его точно не выпустили бы, всем медкабинетом рассуждая об опасности воспаления легких.
- Николаса видел. В такой же форме.
- Ясно. Да, собираюсь тоже… поиграть.
- А руки? Тебе разрешили? – Пит действительно удивился.
- А я спрашивал? – Морис хмыкнул и оказался просто в восторге от того, что это вызвало ответную улыбку у Пита.
- Я приду потом. Надеюсь, не опоздаю, и вы еще будете играть. Хочу посмотреть.
- Надейся.
- Кстати, по поводу… - Пит закатил глаза и вздохнул, переступив с ноги на ногу и согнув уже другую. – Ну…
- Я не должен был пред… - начал Морис, отрубив мысленно голову своей надежде.
- Я передумал, - перебил его Пит, сказав это почти одновременно с ним, но намного громче. Слова Мориса сначала заглушил чужой голос, а потом они просто оборвались. Грэйсли не договорил даже слово, которое начал, просто округлил глаза. Пит реакцией остался доволен, хотя понял, что Морис его чуть не успел отшить, почти взяв свои слова обратно.
Ощущение было примерно такое же, как если успеть перебежать дорогу на красный свет прямо перед грузовиком.
- Мне казалось, ты сказал, что тебе не нравится формулировка, - Морис не удержался, почувствовав, что теперь ему это сойдет с рук, да еще и неожиданная удача никуда не денется.
- Ну, если ты придумаешь какую-то другую, то я, может… - Пит начал, но под конец фразы, которую он даже договаривать не собирался, многозначительно оборвав, голос затих. Он загадочно улыбнулся напоследок и развернулся, прячась за дверь душевой и закрывая ее за собой. Морис остался стоять в коридоре и поражаться подобной наглости.
Отказать, чтобы потом согласиться, да еще выставляя свои же условия? Так даже староста не умел.
Глава 54
На стадионе за академией и правда было не так уж жарко, чтобы сидеть на трибунах спокойно. Староста сидел, согнувшись, сдвинув колени и потирая покрасневшие ладони друг о друга, изредка дыша на них, чтобы согреть. Перчатки он забыл, а вставать и идти за ними было уже слишком лень.
Питер сидел в нескольких метрах от него и на пару рядов выше, завернувшись в шарф и в перчатках, как назло.
Смотреть на Николаса уже было каким-то испытанием, потому что Олли готов был самому себе признаться – после первого раза простых ночевок на одной полке ему было мало. Накачавшись вчера вином, Бедетти заснул сладким сном, и они наконец обнимались, а не пытались сохранять дистанцию, даже лежа на одной кровати. Но этого все равно было мало, особенно, когда приходилось смотреть на дурацкий теннис, в который самого Олли было не заставить сыграть хоть раз.
Николас же жалел, что позвал Остина, потому что это могло длиться ужасно долго, и никто не собирался уступать, а Морис все-таки пришел, неизвестным образом узнав про намечающуюся игру. Узнали вообще многие, и трибуны не пустовали, мотивируя только на победу.
Грэйсли, ничуть не переживая за свои руки, на месте стоять в теннисной форме не мог, замерзая, а потому выразительно взглянул на Нила, намекая, что тот тоже мог бы поиграть. Макмиррен не смог отказаться, покосившись на Остина ехидно, но с осторожностью, и сбегал в академию за формой. Нельзя отказывать таким, как Грэйсли, если они с тобой так вежливо обходятся.
Раньше, когда Остин и Олли еще были такими закадычными друзьями, что повсюду ходили вместе, Остин с Николасом в теннис тоже играл. Староста, конечно, поддерживал именно друга, убеждая его, что в форме он выглядит потрясающе, да и играет намного лучше, чем Бедетти.
Теперь все стало наоборот, и Олли таращился, почти не моргая, только на Николаса, замечая, что тот тоже покраснел, только не от холода, а совсем наоборот. Из-за бейсболки не было видно лица, как следует, но красные щеки заметить можно было без труда.
Он вел со счетом пять-четыре, и Остину не очень-то хотелось так просто это все оставлять, он изо всех сил хитрил, и Олли, глядя с трибуны, знал, что именно он сделает в следующий момент. Хотелось иногда крикнуть, чтобы Николасу подсказать, но он успевал и без того.
Грэйсли откровенно скучал, чуть не глядя на наручные часы, явно Нилу поддаваясь, подавая так, чтобы у Макмиррена точно получилось отбить, отбивая так, чтобы не завершать игру победой сразу.
Остин, потеряв последнее терпение, выдохнул со стоном, бросившись в один конец того участка, на котором они с Бедетти устроились, чтобы не столкнуться с Морисом, и отбил. Николас чудом успел, чуть не споткнувшись в конце и отправив мяч в противоположную от Остина сторону.
Дэнли просто не успел и выругался, пнув землю. Бедетти согнулся, опираясь руками о собственные колени и тяжело дыша, жутко довольный собой, гордый до предела. Все равно было мало, это было далеко не на пределе его возможностей, и он уверен был, что Остин тоже не особо выкладывался, его мысли уж точно были заняты чем-то другим.
Нилу просто повезло, что путь Дэнли лежал по другую сторону сетки от него, пока он шел к трибунам за бутылкой с водой, но тут Николас, проходивший именно мимо Нила, выдвинул гениальное предложение.
- Может, теперь вы друг с другом сыграете? Точно твой уровень, Дэнли… - он пихнул плечом новенького, и Нил сначала побелел от ужаса, представив, как мяч прилетит ему между глаз, а потом слащаво осклабился, стоило только Остину на него взглянуть.
- Горю желанием, - Остин закатил глаза, а потом закрыл их, задрал голову и сделал несколько глотков из бутылки. Со старостой он хоть и помирился более-менее, в его сторону смотреть не хотелось. Потому что даже идиоту было ясно, кем занято внимание Олли. Бедетти ему заговорщицки улыбнулся, взглянув из-под козырька бейсболки и подмигнув.
Олли стало теплее, даже жарче, несмотря на вырывавшееся с паром дыхание.
- А я думал, ты меня не позвал, потому что испугался, - Морис сострил, рассчитав, что если Остин будет играть с Нилом, ему попался бывший лучший друг.
- Я не думал, что тебя медсестра отпустит, - Бедетти честно признался, бросив бутылку обратно и подняв сетку рукой, пролез под ней, чтобы говорить на пару тонов ниже.
- Когда я у нее разрешения спрашивал?
- А вдруг хуже будет?
- Какие мы заботливые, - Грэйсли фыркнул. – Признай, ты просто боишься.
- Весь дрожу, - Бедетти его заверил, скорчив гримасу и возвращаясь обратно, на свое место, подкидывая в руке новый мяч.
- И сразу скажи, что поддаваться не собираешься! А то я знаю тебя, потом начнешь всем говорить, что пожалел меня, да-а-а… как же, пожалеешь ты.
- Никаких поддавков, - заверил Бедетти и наклонился, подбросил мяч, размахнулся и с таким эмоциональным выдохом его отбил, что даже Остин понял – это было нарочно.
Олли стало не просто теплее, а жарче, и он поерзал на месте, потерев еще раз ладони друг о друга, чтобы притвориться, что ему по-прежнему холодно.
Расслабиться и отдохнуть в игре с Морисом, в отличие от нее же с Остином, не получалось ни секунды, и Бедетти получил именно то, чего ему с утра так хотелось – возможность выплеснуть всю энергию, мешавшую адекватно соображать.
Проиграть Морису было гораздо позорнее, чем Дэнли, потому что они оба знали, кто и на что способен, прекрасно представляли типичные ходы друг друга, отчаянно пытались выдумать новые, чтобы оказаться непредсказуемыми и обмануть, опередив на секунду, хотя бы.
Первым мяч пропустил Николас, и Олли на трибуне скрипнул зубами, подавшись вперед и за игрой наблюдая, следя за мячом, не отрывая от него взгляда.
Пока Нил уклонялся от летевшего в него каждый раз мяча, а Остин наслаждался возможностью отомстить хоть как-то, Бедетти с Грэйсли разошлись окончательно, и на трибунах все даже замерли. Выдохи перешли в надрывные стоны, а потом – в агрессивные, на последнем дыхании выкрики. Если закрыть глаза, можно было даже подумать, что примерно так же звучит не совсем игра в теннис.
Николас отыгрался, Морис пропустил второй мяч и швырнул ракетку в сетку, пошел за ней, чтобы подобрать. Бедетти скинул бейсболку и бросил ее к сетке, чтобы не мешала, вытер запястьем пот со лба и затянул потуже резинку на волосах. Про Олли он успел уже забыть, окончательно увлекшись игрой и понимая, что третий пропущенный мяч будет провалом того, кто его пропустит, и больше играть они не станут.
На Мориса напал припадок ненависти за упрямство, с которым самодовольный, как полсотни мустангов, Бедетти никак не желал ему уступить. Конечно, он просто не мог сдаться и хоть немного ослабить контроль, ведь проиграть «без поддавков» тому, у кого такая важная для тенниса травма, просто абсурдно. Морис понимал, но все равно ненавидел за то, что эту дурацкую травму Николас брал в расчет. Его попросили не жалеть, и он не жалел, но проиграть тоже не мог, ведь это видели все.
«Конечно, как же… как же он может проиграть, он же такой у нас лучший весь», - злорадно подумал Грэйсли.
Стук мяча выбил все лишние мысли из голов тех, кто сидел на трибунах, заполнив собой все пространство и заставив забыть про холод. Даже тем, кто особой приязни ни к кому из игравших не испытывал, стало жарко.
- Черт!.. – Нил вскрикнул и схватился за лицо. Остин вздрогнул, решив, что отбил слишком сильно и уж чересчур «метко», целясь в лоб. Неужели в глаз?
«Нет, только не это. Давайте еще посадим меня за это», - подумал он в панике, метнувшись на другую половину, задрав сетку, чтобы пролезть под ней, и Бедетти едва успел ударить сильнее, чтобы мяч успел перелететь.
Морис не отбил из-за задравшейся сетки, психанул и снова отшвырнул ракетку, но быстро очнулся и понял, что это было честно, вытер вспотевшие руки о форменные шорты и сделал шаг вперед, чтобы пожать победителю руку.
Николас сначала подал было ее, но потом отдернул и прищурился.
- Нифига. Ничья, - кивнул он. Грэйсли вопросительно поднял брови.
- Если бы не кое-кто, ты бы отбил, и мало ли, кто бы проиграл, - Бедетти пояснил, просто поднимая руку и поворачивая ее ладонью вперед. Морис хмыкнул, просто хлопнул по ней и пихнул его плечом в плечо, проходя мимо, к Нилу, который согнулся на земле, встав на колени.
- Он все же дал ему в глаз, - протянул Николас, упирая руки в бока и глядя сверху вниз на то, как Остин, вставший тоже на колени, пытался заставить ненавистного Макмиррена показать, что с его лицом.
Нил отворачивался, прижимая ладони к лицу, а локти – к торсу, но не плача. Он просто шипел от боли, рычал иногда от злости.
- Не в глаз, а в бровь, - буркнул Макмиррен ему в ответ, соизволив хоть на кого-то обратить внимание. С трибун кто-то хихикнул, и Морис мог не поворачиваться, чтобы узнать в этом скулящем хрюканье Пита.
- Извини, я не хотел, - Остин наконец выдавил из себя извинения, и прозвучало даже очень искренне, без тени ехидства. Непонятно было только, чего он боялся больше – наказания, если бы у новенького «случайно вытек глаз», или того, что Нилу было действительно больно.
Нилу очень хотелось ответить в духе «пошел ты», но он знал, что это испортит весь образ и все старания, поэтому просто встал, не убирая одну руку от правой брови, которая горела и дарила незабываемые ощущения, пошел в обход сетки к академии.
- Подожди, врежешься во что-нибудь! – Морис крикнул ему вслед, схватил сумку, в которой лежала его бутылка с водой, и ракетку. Пит решил не отставать особо, чтобы если что, похвалили за участие и его. Нил все же был его соседом по комнате, нельзя же было так откровенно игнорировать.
- Ладно, - Бедетти с хрустом потянулся, жмурясь, вытягивая руки вверх. – Я в душ. Ты со мной? – он взглянул на Остина, но тот закатил глаза и принялся тоже собираться.
- Нет, я еще в комнату зайду. Иди.
Николас взглянул на Олли, который стоял на ступеньках в проходе между рядами трибун. Староста хотел было пойти с ним, но потом понял, что тогда на стадионе останется только Остин. Ни с кем из тех, кто сидел на трибунах, он общаться точно не стал бы, а потому очень неловко будет оставлять его одного, чувствующего себя опять виноватым во всем.
Они же решили больше не ссориться.
Бедетти понял этот многозначительный взгляд и ушел за Морисом, Нилом и Питом. Они направились к медкабинету, не заметив, как он свернул на центральную лестницу, и он уже даже начал обижаться на такое невнимание после всех стараний на стадионе. В душевой было пусто и тихо, прохладно и спокойно, как в морге, только в моргах, наверное, не капала вода.
Тело налилось свинцом от перенапряжения, кровь кипела, а мышцы все никак не хотели расслабляться, даже когда он включил воду попрохладнее и закрылся в кабинке, подставляя распылителю лицо, приглаживая волосы назад. Долго под холодной водой, несмотря на жар, стоять не получилось, без движения все тепло куда-то пропадало, и воду Бедетти делал все горячее и горячее, пока не остался доволен, а над кабинкой не начал подниматься пар. Из-за шума воды он даже не услышал, как открылась дверь из раздевалки в коридор, а из коридора в раздевалку кто-то вошел, на ходу раздеваясь.
Староста в душевую прокрался чуть не на четвереньках, чтобы остаться незамеченным, а когда встал прямо перед нужной кабинкой ровно, понял, что Бедетти на него и не смотрит, вообще глаза закрыл и «смотрит» в потолок, приоткрыв рот, в который попадала вода, потом стекая по подбородку, по шее.
Конечно, Остин мог с минуты на минуту прийти, ведь он сказал, что оставаться с ним необязательно, он только заглянет в столовую… но удержаться Олли не мог. Он протянул руку над дверцей кабинки, открыл ее изнутри и вошел быстрее, чем Николас успел бы заметить, схватил его за шею обеими руками, встал на цыпочки и прижался губами к его губами.
Бедетти открыл глаза и вытаращил их от удивления только на секунду, а как только понял, что это не какой-то «шутник», вроде Нила, и уж точно не Морис, сделал вид, что даже не удивился. Староста все равно жмурился от удовольствия, тоже сразу намокнув под душем и наконец согреваясь после холодного стадиона.
- Я не помешал?.. – уточнил он, не открывая глаза, гладя губами чужие губы и проводя по ним кончиком языка. Олли так и стоял на цыпочках, вытянув руки над плечами Николаса и упираясь локтями в стену за его спиной.
- Я уже подумал, что с Остином интереснее, - Бедетти сострил, тем не менее, обеими руками обнимая его, а потом вцепившись так, будто хотел задавить насмерть, чтобы староста уже не ушел.
- Это должен был быть сюрприз, - пояснил Олли с долей иронии, тоже стиснув его, обнимая за шею и отвернувшись, просто прижавшись щекой к его щеке. Обниматься, не думая уже о том, как он в этот момент выглядит, было невероятно. Он не знал, куда деть руки, но не как раньше, а просто не зная, к чему сильнее хотел прикоснуться. Трогать хотелось везде, и он успел погладить по спине, схватиться за плечи, пока Бедетти с упоением целовал его в шею, где она переходила в плечо. Не сильно, но не в силах оторваться, тоже готовый лопнуть от переполнившего его восторга, который непонятно было, на что именно расходовать сначала.
- Вдруг зайдет кто-то? – уточнил он, сопровождая этим вопросом тот факт, что одной рукой гладил старосту уже по пояснице, то и дело щипая за тощий бок.
- Ну, хана его психике тогда, - Олли ответил с жутким безразличием к мнению того, кто мог зайти. – Или можем спрятаться, - он выключил воду, и колени у него подогнулись. Николасу пришлось наклониться вместе с ним, чтобы не упасть, и опуститься на колени прямо на кафельный пол. Староста поднял руки и развернул их, вцепившись пальцами в край дверцы, тяжело дыша и как-то уж очень заманчиво глядя. Николас сам готов был задохнуться от удовольствия только наблюдать за этим выражением лица, не говоря уже о том, что и мечтать во время игры на стадионе о такой награде за «ничью» не мог. Хотя, Остина он, конечно, разделал, как надо. Это стоило того, чтобы теперь держать старосту обеими руками поперек спины, чтобы он вообще не касался сомнительных стенок кабинки, зато сел к нему «на колени», обнимая ногами за пояс.
- Быстрее, правда, пока кто-нибудь не пришел, - Олли стиснул руками край двери, прогнувшись, чтобы устроиться удобнее, как только получалось в подобном положении. Он зажмурился, как и Николас, который лбом буквально упирался в дверь, поставил подбородок ему на плечо и перестал хвататься за дверь, схватился уже за самого Бедетти, перекрестив у него за спиной лодыжки.
Николас бы за дверь подержаться не отказался, но без шума воды в кабине стало слышно, как скрипнула дверь в раздевалку, и вошел не только Остин, но и Морис с ним заодно. Николасу пришлось просто упираться ладонью в дверь и надеяться, что задвижка выдержит не только это, но и тот факт, что плечами Олли тоже на дверь опирался.
Теряющий рассудок с каждым мгновением, с каждым движением внутрь и обратно, горячий изнутри и упоительно теплый сам по себе, обнимающий крепко и в кои-то веки доверчиво. Настолько же доверчиво, как вчера вечером, когда Николас был пьян, только еще доверчивее. Совсем не так, как в первый раз, совсем без агрессии и какого-то злорадства.
Остин и Морис расположились в тех же кабинах, что обычно по утрам, и как только включили воду, да еще начали болтать о Ниле и об игре, спрятавшимся Олли и Николасу стало как-то проще скрываться.
Бедетти поклялся себе, жмурясь и стискивая Олли в объятиях еще крепче, стараясь быстрее кончить и его заставить тоже, что в следующий раз будет делать это только там, где очень много места, и никого при этом нет.
Безумный староста, такой до ужаса желанный, что невозможно не поддаться на любую его провокацию. Наверное, Олли стоит просто пальцем поманить, и Николас встанет на колени, если его ждет подобное вознаграждение. К черту неудобство и страх быть застуканными, неприятные разговоры и взгляды, которые могут за этим последовать. Плевать на них, если только староста сам, с таким энтузиазмом и дикой нежностью буквально виснет на нем. Не кто-то там, а именно Олли, даже возможность прикоснуться к которому вызывает восторг, не говоря о том, чтобы осознавать, как близко он его готов подпустить. Добровольно позволить такое, что в глазах темнеет, а все мысли испаряются, оставляя место только для восхищения и желания подобраться еще ближе. Каждый вздох, как ответ на любое движение, и горячее дыхание возле уха, и крепко обхватившие его бедра, и давящие на бока колени, и царапающие спину, чуть не сдирающие кожу до крови ногти. Все говорит только о том, как сильно Олли это чувствует, какое удовольствие он получает не только от того, что делает, но и от осознания, с кем именно это делает.
«Ему нравится… ему нравится со мной… только со мной…» - билась единственная мысль в голове у Николаса, лишая последнего рассудка и вызывая полную эйфорию от чувства необходимости, которое Олли мог подарить. И он старался ответить тем же, убедить каждым прикосновением в том, что чувствует абсолютно то же, и что никто и никогда не оценит все это так, как может он, потому что он старосту, кажется, полюбил.
Глава 55
В библиотеке уже включили свет, и старосте слишком уж лень было идти от дальних стеллажей к читальному залу. Олли просто стоял в отдалении от главного прохода, отодвинув на полупустой полке книги, положив свою на освободившееся место и читая. К тому же, сидеть после приключений в душевой было не то чтобы очень удобно.
Николаса он не видел после этого ни разу за целый день и не мог понять, кто от кого бегал. То ли он прятался, делая вид, что у него куча дел, то ли Бедетти виртуозно находил себе занятия в обществе кого угодно, кроме него.
Одно было очевидным – это было продуманное расставание, а не серьезная попытка избежать разговора или просто присутствия друг друга. Олли даже немного заводила эта возможность притворяться равнодушным, а потом случайно столкнуться в коридоре и почувствовать себя жутко неуютно. Когда они не виделись хотя бы час, выражения лиц стирались из памяти, и при столкновении они видели только знакомые гримасы – равнодушные и даже немного презрительные из-за выработавшегося за годы вражды рефлекса.
Живьем резала возможность не пройти мимо «мерзкого выпендрежника» и «придурочного старосты», а повиснуть на нем в темном углу за занавеской и потрогать, где только вздумается. Разрывало на кусочки, но так приятно, что можно было поддаться искушению играть в это вечно. Особенно, осознавая, что ничего, на самом деле, не изменилось.
Может быть, Олли и узнал, что Бедетти может быть умным, внимательным, добрым в какой-то мере, но это не делало его кем-то другим. Он оставался тем, кто хамил ему на протяжении многих лет, тем, кому сам Олли перемывал кости в разговорах с Остином.
Его захватывала волна непередаваемого восхищения то ли Николасом, то ли самим собой, когда он видел перед собой привычную холодную гримасу, а потом так же отчетливо видел, как губы Бедетти растягиваются то ли в ухмылке, то ли в улыбке, а глаза остаются такими же спокойными, с прохладным взглядом. Олли очень надеялся, что сам он производил такое же впечатление, и не знал, что так и было.
Николаса эта возможность получить недоступное, сделать нереальное реальным рвала на клочки так же. Вечно надменный староста с надутыми губами и высокомерием в каждом жесте казался недоступным и когда поворачивался к нему даже в столовой, не покидало ощущение, что он вот-вот скажет очередную колкость, как раньше. А потом он многозначительно ухмылялся, скривив губы и отводя взгляд, зато прикасаясь к его руке под столом.
Олли увлекся мыслями об этом, пытаясь предугадать, где именно в академии они столкнутся снова, и как пройдут эти несколько минут, в которые опять придется успеть поверить в то, что они встречаются. Так увлекся, что не услышал шагов, а очнувшись, почувствовал только, что у него за спиной кто-то стоит.
Он хотел было оглянуться или отодвинуться, если это был кто-то, кому понадобилась книга с полки, которую он собой загораживал, но потом подумал, что это может оказаться сюрпризом. В конце концов, почему нет? Если он подкрался к Николасу утром, в душе, то с Бедетти станется подкрасться в библиотеке, обнаружив его там и подобравшись со спины, чтобы напугать или просто схватить, или закрыть глаза руками, например.
К тому же, ничья рука к полке мимо него не тянулась, а это значило, что интересовали стоявшего сзади далеко не книги.
Под левую лопатку как будто что-то укололо, и хотелось передернуться, прогоняя мерзкое чувство паники, но староста замер, притворяясь, что по-прежнему сосредоточен на чтении. Он даже сдерживал порыв нервно потереть шею сзади, потому что ему казалось, что он и правда ощущал на коже чье-то дыхание.
Конечно, это было дикостью, и чувствовал он себя ужасным идиотом, когда сделал полшага, даже меньше, назад, упираясь спиной в чужую грудь. Если бы это был кто угодно, кроме Бедетти, он бы такого делать точно не стал, ему бы такое в голову не пришло, а если и пришло бы, староста себя никогда бы уже не простил. Нет, определенно, это не было рефлексом, тем более, не было противоестественным инстинктом. Это было осознанными решением с расчетом на то, что в библиотеке тихо и безлюдно почти, особенно, у дальних стеллажей. Никто не должен увидеть. А прикасаться к Бедетти дорогого стоило, а потому хотелось постоянно.
Его шеи коснулось уже не только дыхание, но и кончик чьего-то носа. Староста начал таять еще за секунду до того, как его за плечи крепко взяли чьи-то руки, с силой проводя по ним вниз, до локтей, а потом еще сильнее сжимая, чтобы толкнуть нижней половиной тела в зад. Дернуться у Олли из-за державших его рук не получилось, так что к заднице чей-то пах прижался основательно, подтолкнув его к стеллажу ближе.
- Ну просто охренеть, какие у вас глубокие отношения, если староста жопу теперь подставляет, как шлюха, - задумчиво протянул слишком высокий, чтобы принадлежать Николасу, голос. Заметная отмороженность в нем позволила опознать обладателя с первого раза, и Олли, окрысившись, хотел было уже ударить Мориса локтем в живот, но Грэйсли вовремя сделал шаг назад, отпустив его и отряхнув руки.
- Твоему опыту в определении шлюх я точно верю, - староста хмыкнул, одергивая кофту и закрывая книгу, убирая ее на полку, как положено.
- Да что ты?
- Честное слово, кто лучше разбирается в шлюхах, если не ты, - Олли начал заводиться, капая ядом все сильнее и сильнее. Против Мориса он не имел ничего, пока они не сталкивались, а если и сталкивались, ограничивался равнодушными правилами вежливости. До тех пор, пока с ним не начинали шутить подобным образом. – Не я же по кустам кому попало даю, - он обворожительно улыбнулся, медленно облизнув нижнюю губу, а потом оскалившись во все зубы.
- Терпеть тебя не могу, - честно сообщил ему Морис, принимая новость, как данность, и не особенно удивляясь. Скорее всего, Бедетти старосте об этом рассказал, ведь он говорил, что тогда подглядывал за ним и Остином. А теперь у Николаса со старостой такая близость, такое доверие, что неудивительно, что они всем делятся. Лучшие друзья, облизывающие друг друга при любой возможности.
«Ну разве не прелесть», - подумал Морис напоследок, решив не злиться особо, заметив, что Олли ожидал именно агрессии и был немного разочарован.
Заставить старосту разочароваться в самом себе, что может быть приятнее.
- Шутки на уровне детского сада, - Олли продолжил.
- Зато ты тупее, чем я думал, - Грэйсли прищурился и показал пальцами расстояние в пару сантиметров. – Он меня вот настолько выше, а старосте нашему плевать, кому жопу подставлять, и даже посмотреть слишком лень. Так, смотри, промахнешься когда-нибудь, оправдаться сложно будет.
- Оправдаюсь как-нибудь, - заверил его Олли, испытывая настоящую досаду. И правда, как он мог не заметить, что дышали ему прямо в шею, а Николас этого сделать не смог бы, не наклонившись чуть-чуть, потому что был выше. – Ты такой заботливый. Влюбился, что ли?
- В тебя? – Морис впервые за весь разговор сменил выражение лица на фальшиво-удивленное, презрительное. – О, да. По ночам дрочу и плачу, страдаю прямо, не знаю, как дальше жить.
- Ручки-то не болят?.. – Олли надул губы с поддельным сочувствием. – А то, смотрю, хорошо страдаешь, основательно. Молодец, по-мужски.
- Ой, все ради того, чтобы внимание твое привлечь. Сегодня для тебя выпендривался.
- Я заметил, визги в Висконсине слышно было, наверное, - Олли невероятно тонко намекнул на те дикие крики на стадионе, которыми Бедетти и Грэйсли сопровождали удары по мячу.
- Да уж как было сдержаться, если староста глазками так и стрелял, так и стрелял, аж в трусах все горело.
- Ой, бедняжка, жаль-то тебя как… и с Остином в грязи кувыркался только потому, что он мой друг, да?.. А я-то думал все, нафига… пожалел бы, да времени нет, пойду.
- Вали, давай, ага, - Морис его передразнил, повторяя интонацию голоса старосты с мельчайшей точностью.
- Пойду, ага.
- Вали, ага, - Морис процедил, не желая уступать и настроившись оставить последнее слово за собой. Олли открыл было рот, чтобы повторить про уход снова, но Грэйсли на него вдруг топнул, дернувшись в его сторону, и староста шарахнулся в сторону прохода. – Вали уже.
- Боже, какие страдания, какая боль. Ну, не всем же так везет, будь ты немного повыше, не таким страшным и тупым, я бы, может, и подумал... – Олли не удержался, отступая назад, а потом отвернулся, пожал плечами и отправился к выходу.
Морис его с торжествующей ухмылкой проводил взглядом, все равно чувствуя, что в этом столкновении с по-прежнему презираемым старостой он победил. А теперь можно было уже и взять книгу, за которой он, на самом деле, шел.
Вообще, у него было полно свободного времени, но провести его, мучая Пита, Морис не мог. Ему необходим был классный повод предложить встречаться еще раз, и чтобы этот повод звучал, как что-то, действительно стоящее внимания. Он должен быть достаточно серьезным, чтобы это выглядело уважительно, но не слишком напыщенным, чтобы это не выглядело, как в дешевой драме. Во-первых, Пит не поверит, потому что он не девчонка, во-вторых, Морис и сам не был придурком, чтобы всерьез пороть чушь, вроде той, что говорят в кино.
Нет, нужно было предложить Питу встречаться именно так, чтобы он понял, чего Морис от него хочет и что готов предложить взамен. Постоянное общение на официальной основе, а не на добровольной, чтобы постоянно искать какие-то оправдания и причины находиться рядом, даже поводы заговорить. Чем это отличалось от предложения дружбы? Дружбу нельзя предлагать, иначе она не будет настоящей, а вот отношения предложить можно, потому что общение может и не перерасти никогда в нечто «такое» из-за того, что один из них не заинтересован, а может не перерасти лишь потому, что оба не уверены в себе.
Морис хотел напрямую сказать, что хотел не просто совместного времяпровождения, но и возможности смешивать это с чем-то «таким». Раз уж Пит отчаянно заявляет, что он «не такой», но в то же время не видит ничего ужасного в том, что они делали в лесу, да и не против, кажется, повторить что-то подобное. Просто возможность делать это по взаимному согласию, чтобы не было шанса отмахнуться и больно ударить словами, вроде «ты сам прилип».
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |