Носорог для Папы Римского 41 страница

— Это поют негры, которые измельчают тростник, — пояснил Перу.

Он указал куда-то поверх корявых сараев, мимо которых они проходили, и Тейшейра догадался, что имеются в виду те крыши, которые он видел с корабля. Но как раз в то время, когда у него появилась возможность прислушаться к пению, оно внезапно оборвалось.

— А, — сказал Перу. — Это, должно быть, дон Фернан. Они всегда умолкают, когда он проезжает мимо. Его мутит от этого воя. Пойдемте, мы должны встретиться с ним в форте.

Форт оказался чем-то вроде палаццо, выстроенного целиком из дерева и крытого тростником, как и все остальные здания на острове. Со всех сторон он был окружен приподнятой террасой, а у каждого из четырех углов стояло по маленькой пушке: орудия эти имели вид более декоративный, чем где-либо еще. Над одной из пушечек стояли двое человек. Один на что-то показывал, а другой, кивавший и смеявшийся, был не кем иным, как доном Франсишку. Увидев Тейшейру, он перестал смеяться.

Дон Фернан де Меллу подошел к нему и отвесил глубокий поклон. Был он среднего роста, плотный, с тяжелой челюстью и двойным подбородком. Водянисто-голубые глаза совсем не гармонировали с грубыми чертами лица, из-за чего Меллу странным образом походил чуть ли не на ребенка: вечно зреющая юность на грани вечно зреющей раздражительности. С Тейшейрой он говорил осторожно, общими словами, словно обращался к толпе, которая собралась лишь для того, чтобы услышать его мнение. Когда с приветствиями было покончено, все четверо проследовали внутрь и принялись обсуждать пополнение запасов провианта на «Ажуде»: договорились о ценах, кратко обговорили количество и качество продуктов. Дон Франсишку торговался с Меллу, а Тейшейра, глядя на них, все сильнее озадачивался простотой, с которой проходили эти переговоры. Меллу был притчей во языцех во всех Индиях как человек, отказавший в поставах провианта голодающему гарнизону Мины из-за того, что те не могли расплатиться золотом. Положим, с тех пор минуло почти десять лет, но ходили и другие слухи, причем куда более страшные, а теперь вот Главный Лавочник Гвинейского побережья смиренно соглашается со всем, что предлагает этот тупой дон Франсишку. Погрузку начнут сегодня же вечером и управятся за три дня, а может, даже за два. Тейшейра и дон Перу наблюдали за тем, как эти двое перешучиваются и добродушно препираются, причем последний не прилагал никаких усилий, чтобы скрыть, как изумлен он столь неожиданным преображением губернатора Сан-Томе. Пока они все еще обменивались последними рукопожатиями и Меллу с горестным восхищением признавал, что иметь дело с доном Франсишку даже тяжелее, чем с самим королем Маноло, Тейшейра перебил их, спросив об адресованной ему депеше.

Оба умолкли. Меллу обернулся к дону Франсишку, и дон Франсишку прочистил горло.

— Все улажено, — начал он хриплым голосом. — Я уже просмотрел ее. Мы должны следовать прежним курсом. — Он сделал паузу. — Ваша болезнь заставила меня принять соответственные меры, и, будучи, то есть, хочу я сказать, учитывая, что я являюсь капитаном «Ажуды», я взял это дело на себя…

Здесь он остановился: дурно отрепетированное объяснение увязло в собственной его едва скрываемой неловкости.

Тейшейра следил за тем, чтобы лицо его ничего не выражало. Все яснее становилась причина, по которой внезапно задохнулся их смех. Понимая, что иначе он никогда не узнает содержания адресованной ему, Тейшейре, депеши, дон Франсишку, чтобы вскрыть ее, воспользовался его болезнью. К этому его, несомненно, склонил Меллу, а затем состряпал эту дурацкую уловку, которую дон Франсишку теперь воспроизводил послушно, как попугай.

Вслух же он сказал:

— Разумеется, дон Франсишку. В случае моей смерти вам следовало бы принять на себя мои обязанности, а без инструкций это вряд ли было бы возможным…

Его голос был спокойным, почти невыразительным. Хороншо, думал он, давай дальше.

— Тем не менее неловко получилось бы, случись дону Фернану де Перешу узнать, что официальный получатель его депеши совершенно незнаком с ее содержанием. Неважно, прежний курс или нет, но, вероятно, было бы лучше, если бы я тоже ознакомился с его посланием. Вы так не считаете?

Когда он закончил, возникла короткая пауза. Меллу снова посмотрел на дона Франсишку. Дон Франсишку ответил ему недоуменным взглядом.

— Депеша, дон Франсишку? — подсказал ему губернатор Сан-Томе.

Тот смущенно сунул было руку за пазуху своего камзола, но тут же вскрикнул:

— Но она осталась там, где вы…

— А, вы оставили ее там. Простите, я думал, вы ее забрали.

Пока они разыгрывали эту маленькую пантомиму, Тейшейра чувствовал, что становится все спокойнее. Затем Меллу провел его через анфиладу комнат к той, что использовалась в качестве кабинета. Пергамент лежал на маленьком письменном столе, и он тотчас узнал печать Переша. Воск, как и ожидалось, был взломан. Меллу вручил ему депешу и вышел, не сказав больше ни слова.

Приветствую вас, дон Жайме. Это послание я вручаю Дуарте Алеме, капитану «Пикансу», и дону Рую Мендешу де Мешките, его лоцману, которые поведут корабль из Белена к Гвинейскому побережью и Сан-Томе. Вы получите его из рук дона Фернана де Меллу, губернатора Сан-Томе и преданного слуги дона Маноло…

Тейшейра фыркнул и стал читать дальше. Переш хвалил его за стойкость в преодолении тягот плавания к Сан-Томе. Упоминались страшные штормы у Игольного мыса, затем следовали еще большие хвалы в адрес Тейшейры, а за ними — новые призывы. Горячая надежда на скорую и благополучную встречу была выражена как в официальных, так и в дружеских выражениях. Ему желали доброго здоровья и сообщали, что он еженощно поминается в молитвах дона Фернана де Переша и его супруги. В этом месте Тейшейра чуть не рассмеялся. Представление о том, что Переш способен молиться не напоказ, было смехотворным для каждого, кто провел в его обществе хотя бы две секунды. На этом депеша закончилась и вместе с ней — кратковременный прилив хорошего настроения у Тейшейры. Не упоминалось ни о звере, ни о месте его назначения, ни… Он положил пергамент на стол.

Затем по его лицу расползлась ухмылка. Он представил себе, до чего раздражен Меллу тем, что его терпеливые ухищрения грозят столкнуться со скалистым мысом тупости дона Франсишку. Может быть, характер у него изменился из-за того, что Меллу омывало теплым течением добродушия, — двое хлебнувших невзгод фидалгу повстречались на богом забытом острове посреди моря… Так оно было бы лучше, и все же, Тейшейра в этом не сомневался, дон Франсишку не знал о том, что его столь удачная сделка по снабжению корабля провиантом была всего лишь маневром его свежеиспеченного приятеля, губернатора Сан-Томе, прикрывавшим тот факт, о котором дон Франсишку тоже не знал, а если бы знал, то разъярился бы: капитана «Ажуды» попросту подкупали. А Меллу, в свою очередь, — при этой мысли Тейшейра громко рассмеялся — не знал о том, что подкупать этого человека совершенно необязательно. Чтобы дон Франсишку вскрыл депешу, достаточно было предложить ему стакан мадеры и похлопать по плечу…. Капитан прочел ее и ничего в ней не обнаружил. А потом ее с тем же самым результатом прочел Меллу. Тейшейре она тоже ни о чем не говорила, и в той манере, в которой она намеренно ни о чем ему не говорила, он уловил слабый намек на двусмысленные придворные козни, на двойные и тройные дымовые завесы, являвшиеся самой сутью того воздуха, которым Переш дышал в Айямонте. Здесь чувствовался запах, исходивший от старого лиса. Переш и его супруга молятся… Здесь и слов-то не подберешь. Жена Переша вот уже двадцать лет как умерла.

Тейшейра рассмеялся, уже совсем не сдерживаясь, и так громко, что к нему поспешил дон Перу и осведомился, все ли в порядке.

— Более чем, — ответил он, все еще смеясь.

Он был слугой человека, бросившего его посреди океана в компании с умирающим монстром. Вскоре он станет опальным слугой того же человека, и тот свяжет его по рукам и ногам трупом зверя и отдаст на волю куда более предательских течений придворных интриг, где он и пойдет ко дну.

Когда он вернулся, Меллу и дона Франсишку уже не было. Дон Перу, осторожно на него поглядывая, объяснил, что нынешним вечером губернатор дает так называемый банкет в честь господ с двух судов, прибывших на Сан-Томе. Ему же в оставшееся до этого время поручено показать дону Жайме все, что тот пожелает увидеть на острове.

— А где теперь дон Эштеван и дон Гонсалу? — спросил он и получил ответ, что те присматривают за доставкой припасов.

Он задумался, не стоит ли к ним присоединиться, и решил, что поскольку в «инструкциях» Переша ничего не содержится, то не имеет значения, чем он здесь занимается и как проводит время.

— Мне бы хотелось осмотреть факторию, — сказал он.

Дон Перу крикнул, чтобы оседлали двоих лошадей.

Пение негров вздымалось волнами — зычные аккорды нарастали и останавливались, а затем начинали расти сызнова. В промежутках чей-то голос рявкал речитативом, и музыка отталкивалась от него, послушно извиваясь соответственно новому элементу, пока он не замещался другой модуляцией, и тогда песня опять двигалась вперед низко и широко расстилаясь в воздухе. Они прошли через деревья и высокие травы, названий которых Тейшейра не знал. Дорога расширилась, и они оказались лицом к лицу с факторией.

Крыши, которые он видел с корабля, простирались теперь по обе стороны от него, образуя единый огромный навес из тростника. Пространство под навесом делилось на отдельные участки лишь благодаря тому, что здесь выполнялись разные работы. Негры, голые по пояс, трудились под присмотром других негров, с важным видом расхаживавших между ними с длинными палками или мачете в руках. Ближе всего к Тейшейре и Перу находился участок с сотнями ям, вырытых в земле, над каждой из которых висел огромный котел. Рабы либо поддерживали огонь под котлами, либо перемешивали их содержимое и снимали пену.

— Здесь мы выпариваем воду из мелассы, — объяснил Перу. — Потом ее отправляют в сушильни.

— А откуда поступают эти люди? — спросил Тейшейра.

сказал Перу. — Или работали.

— Работали?

— В последнее время торговля буксует. Возникли кое-какие осложнения… Не здесь, разумеется. На материке. Туземцы прекратили торговать рабами, а может, мани опять запретил им этим заниматься. Мы не знаем. Такое случалось и в прошлом. Что-то непонятное… — Здесь он спохватился и вернул на свое лицо веселое выражение. — Давильни будем смотреть?

Рабов, занятых сушкой мелассы, было до смешного мало по сравнению с количеством тех, кто выжимал сок из тростника. Перед Тейшейрой предстала одна и та же картина, повторенная в тысяче копий: негр, широко расставивший ноги над длинной деревянной лоханью и дробящий тростник тяжелой дубиной, покуда и она, и все его тело не покрывались сплошной пленкой сладкой жидкости. Эта работа задавала ритм песнопениям, и воздух не только густел из-за тяжелого запаха сока, но и вибрировал от песни, которая все длилась и длилась, — казалось, ей никогда не будет конца. Сюда приносили те же котлы, что Тейшейра уже видел раньше, наполняли их сахарным соком и уносили. Вслед за тем являлись рабы, навьюченные огромными тюками тростника, из лоханей вываливали кашицеобразные отходы и засыпали туда новые стебли. Затем процесс начинался снова. Те, что выносили отходы, еще только пробирались к выходу, а дробление уже возобновлялось.

— Куда они идут? — спросил Тейшейра, указывая на одного из носильщиков.

— К Холму, — сказал Перу. — Дон Фернан воздвигает его уже много лет. Часть отходов сушится, чтобы стать топливом. Остальное идет на Холм.

— Хотелось бы на него взглянуть.

Надсмотрщики бросали на Перу свирепые взгляды, пока он прокладывал путь среди рабов. Выбравшись наконец на другую сторону фактории, Тейшейра поднял голову и посмотрел на Холм. Он подумал было, что вся эта груда тлеет, потому что она исходила паром и, казалось, испускала жар. Однако пар этот вонял разложением, а те, что взбирались вверх по склонам Холма чуть левее их, не выказывали ни малейшего признака страха. Они сгибались под тяжестью измельченных волокон, по колено проваливаясь в тростниковую мульчу. Для каждого шага требовалось высвободить одну ногу и снова глубоко понизить ее в горячий компост, затем перенести вес тела вперед и проделать то же самое с другой ногой. Тейшейра хотел было спросить, с какой целью воздвигается этот компостный монумент, как вдруг начались беспорядки. Четверо человек, судя по оружию — надсмотрщики, гнались за пятым вверх по склону Холма, и все пятеро карабкались как безумные и кричали на языке, которого он не понимал. У двоих надсмотрщиков при себе были веревки, и на глазах у Тейшейры они догнали преследуемого и повалили ударом в висок, на секунду заставив его замолчать. Потом тот закричал снова, и Тейшейра заметил, что умоляющие нотки в голосе пойманного сменились ужасом, когда он увидел веревки. Надсмотрщики вмиг связали его и, ухватив за лодыжки, поволокли его, как бревно, выше по склону и в сторону.

— Воровство, — в порядке объяснения сказал Перу.

Та группа быстро скрылась из виду, но он уже продвигался влево, огибая основание Холма и понукая свою лошадь, чтобы та проехала сквозь цепочку носильщиков, которые не замедлили шага, даже не подняли взгляда на неожиданную помеху. Когда Тейшейра снова их увидел, двое надсмотрщиков рыли яму высоко на склоне Холма, опустившись на колени и выгребая гниющие стебли голыми руками. Потом все четверо просто перевернули беглеца вниз головой и опустили в яму, так что снаружи остались одни ноги. Хотя тот был связан, Тейшейра видел, с каким неистовством он сопротивляется. Потом надсмотрщики стали хватать охапки пульпы, бросать их в яму и утрамбовывать ногами. За минуту, не больше, они управились, и теперь виднелись только икры и ступни их жертвы, высовывающиеся из склона Холма. Цепочка рабов-носильщиков, как и прежде, продолжала карабкаться кверху, но теперь надсмотрщики направляли их по новому маршруту, крича и неистово размахивая палками, точно пришли в возбуждение от совершенного ими. Тейшейра видел, как первый носильщик бросил свой груз там, где был погребен вор, затем еще и еще один… Он осознал, что Перо подскакал к нему и стоит рядом.

— Что он украл? — спросил он без выражения.

— Сахарный тростник. Так обычно бывает. Они едят его, видите ли… Вы должны понять, дон Жайме, прежде чем осуждать дона Фернана, вы должны понять, что эти люди ценны, что это не жадность, нет, ему не жалко нескольких стеблей тростника…

— Сколько их там погребено? — спросил Тейшейра, по-прежнему глядя вверх. Вор уже исчез под растущим холмом отходов.

— Вы должны выслушать меня, дон Жайме. Когда дон Фернан приехал сюда, здесь ничего не было. Совершенно ничего. Я видел его… Я видел его однажды. Он опустился на колени, это было неподалеку отсюда, он вот так сложил руки, словно для молитвы, но потом посмотрел вниз, на землю, и погрузил в нее руки, он распахивал ее в тот день голыми руками, и все, что вы здесь видите, построил он, теми же руками, теми же самыми нежными руками, а теперь король, которому он здесь служил, хочет отменить его контракт и прислать сюда своего представителя, чтобы все это забрать, все это разрушить…

Перу бубнил и бубнил. А Тейшейра устал, ему было не по себе. Он не хотел ничего слышать. Значит, Меллу боится его, принимает за шпиона Маноло. Чтобы «Ажуда» оказалась здесь лишь в качестве баржи для перевозки зверя, умирающего на ее палубе? Нет, конечно, Меллу ни на мгновение не поверит в такую нелепость. Тейшейра повернул свою лошадь. Перу, этот защитник безумца, держался с ним рядом, продолжая говорить нервным, срывающимся голосом. Тейшейра предпочел слушать широкое, не знающее границ пение негров, предпочел внимать ритму, не знающему сбоев, что заполнял и отягощал собой воздух. Только когда они миновали негров, он заметил, что их лошади шагают в такт этому ритму.

— …Жуан Афонсу де Авейру, плантатор в Гато, что возле Бенина, дон Валентин Коэлью и дон Фернанда да Монторойю, торгующие с мани Конго, дон Руй Мендеш де Мешкита, капитан «Пикансу», и дон Дуарте Алема, его лоцман. Я сам, губернатор, вы и дон Франсишку…

Они ехали шагом вдоль множества больших бараков, в которых не было ни души. Что-то в перечислении Перу кольнуло Тейшейру, но он не понял, что именно. Он попросил повторить, на этот раз слушая внимательнее.

Когда они добрались до форта, Перу велел слугам принять лошадей, после чего исчез вместе с ними. Тейшейра сел на террасе и бегло перечитал письмо Переша, удовлетворенно кивая, когда подтверждались его подозрения. Он стал думать, как может быть устроена эта встреча, о которой такими косвенными намеками дал знать человек, находившийся в тысяче лиг отсюда, потому что она, эта встреча, должна была состояться сегодня, на «банкете в их честь», чем бы два этих события ни обернулись. Распростертая перед ними бухта выглядела безветренной чашей с гладкой желеобразной водой, «Пикансу» и «Ажуда», казалось, увязли в ней. Холма отсюда Тейшейра не видел, но картина погребения заживо все еще стояла у него перед глазами. Он гадал, сколько других таких жертвоприношений предшествовали нынешнему. И кому приносились эти жертвы? Меллу? Богу? Собственно зловонному гниению? Он отогнал эти мысли: от них не было толку. Потом на бухту пали вечерние тени, и на «Ажуду» тоже, и на сооружение на ее палубе, внутри которого умирал Ганда.

В тот вечер гости прибывали парами: Жуан Афонсу де Авейру и дон Фернан де Меллу, плантатор и губернатор, стояли снаружи форта, чтобы приветствовать своих гостей. Сначала его самого и дона Франсишку, затем работорговцев, дона Валентина Коэлью и дона Фернанду да Монторойю, а последними — дона Руя Мендеша де Мешкиту, капитана «Пикансу», и дона Дуарте Алему, его лоцмана. Они ели каплунов, приготовленных на вертелах над ямой-очагом рядом с террасой, где они сидели. Позади каждого из них стояли негры, обмахивая опахалами всех восьмерых, которые, усевшись за стол, принялись сдирать с костей горячее мясо и слизывать с пальцев жир. Пили они сладкий ром, который, по словам дона Фернана, был изготовлен на острове.

— Жаль только, что мы им не торгуем, — сказал он. — Вы не могли бы продавать такой товар в Антверпене? — Вопрос был адресован Мешките.

— Сахар, — сказал капитан «Пикансу». — Сахар — в Антверпен, а рабов — в Мину. Мы возим только эти грузы. — В голосе его слышалось недовольство.

Работорговцы, сидевшие по обе стороны от Тейшейры, заерзали и нахмурились.

— Очень скоро все наладится, — сказал тот, которого звали Монторойю. — Такое положение не может быть вечным.

— Какое именно? — вмешался тогда дон Франсишку, и на мгновение показалось, что Монторойю продолжит. Его оборвал Меллу.

— Спрос, — сказал он, грохнув кулаком по столу. — Это сердце торговли. Нет спроса, нет и торговли. В Эдемском саду никто не извлекал выгоды, верно? Я помню время, когда хорошего здорового раба можно было получить за три тазика для бритья и ржавый нож. Все в прошлом, друзья мои. Негры вероломны, а мы вдали от дома.

Последняя фраза прозвучала как трюизм, знакомый всем остальным, и все, кроме Авейру, заулыбались.

— Их вероломство ничем не отличается от нашего, — сказал он. — Просто теперь они знают цену этой торговли. Или знали.

— Знали? Положение? Что еще за положение?

Тейшейра видел, как прилила кровь к лицу дона Франсишку, и понимал, что внутри тот взвинчен соответственно этому.

Авейру ответил ему спокойно.

— Они остановили торговлю, — просто сказал он. — Я надзираю за факторией в Гато вот уже тридцать лет. Тамошний оба, то есть король, продавал мне своих рабов. Но вот месяц назад он прекратил торговлю, затем отказался со мной встречаться, а потом, неделю назад, меня выволокли из кровати, бросили в каноэ и повезли вниз по реке, к морю…

Здесь он остановился и недоуменно распростер руки. На лине его, однако, удивления не было.

— То же самое творится ниже по побережью, в Мпинде, — сказав Монторойю. — Мани говорит, а конголезские негры повинуются. Около месяца назад. С тех пор — ничего. И мы ничего не можем с этим поделать.

— Не будьте так уж категоричны, — сказал Коэлью. Он был моложе остальных и вел себя задиристее. — Есть еще Ндонго, да и другие места вверх по реке…

— Я не желаю этого слышать! — яростно вторгся в разговор Меллу. — Не желаю выслушивать человека, который собирается нарушить лицензию. Я не потерплю этого, Коэлью. Слышите меня?

На мгновение Тейшейре показалось, что эти двое сейчас вскочат и подерутся. Сидевший напротив него Алема, лоцман, не обмолвившийся за весь вечер ни словом, встревоженно переводил взгляд с одного на другого. Потом сквозь нарастающий жар перебранки прорезался голос Авейру.

— Перед тем как оттуда убраться, я поймал настоящего маленького пирата, — проговорил он спокойно, словно остальные были маленькими детьми, которые утихомирятся, если просто не обращать на них внимания. — Явился в Бенин как ни в чем не бывало, в татуировках с ног до головы: по-моему, настоящий старый lan[60]. Я, конечно, слышал о нем и раньше. Десять лет, а то и больше пробыл в лесах на севере, торгуя с племенем варри. Не знал, говорит, что требуется разрешение… — У сидевших вокруг стола это вызвало недоверчивые смешки. — Так или иначе, — невозмутимо продолжал Авейру, — этот негодяй разбирается в работорговле и знает, почему она прекратилась: так он сказал.

При этом все замолкли и подались вперед, внезапно обратившись во внимание, — все, кроме Меллу. Тот откинулся на спинку стула, блуждая взглядом по столу. Уже слышал эту историю, подумал Тейшейра.

— Он был в деревне неподалеку от верховья Фермозу. Чуть больше месяца назад, примерно через пару недель после того, как прекратились дожди, туда пришел человек из какого-то другого племени, и в руках у него был джу-джу, что-то вроде священного посоха, — пояснил он вновь прибывшим. — Жители его приветствовали, всячески потчевали, а потом созвали собрание, на которое нашего lan не допустили. Через несколько дней его разбудил человек, с которым вел дела, и велел убираться. Не успел он собрать свои пожитки, как явились другие — имейте в виду, хорошо знакомые ему люди, приставили ему к брюху копье и выдворили из деревни. Он оглядывается — а те запаливают его хижину со всем ее содержимым. Вот что он рассказал.

— Та же история, что и ваша, — сказал Монторойю. — Кроме человека с джу-джу.

Авейру кивнул.

— Я тоже так думал. Но потом вспомнил кое-что, что видел в первый свой год в Гато, в тот же год, когда был коронован тамошний оба. Там была обширная церемония, длившаяся много дней, — еда, питье маскарады и так далее. А потом, перед самым ее окончанием, прибывает какой-то малый и, как это ни странно, все прекращается. Весь город — а город там здоровенный, не меньше Лиссабона, — все окрестности просто застывают. Малый этот является в одиночку, входит в ограду обы, а когда выходит оттуда, оба уже коронован. Помню, при себе у него было странного вида джу-джу, точно такое, как описывал мой пират.

— И что, этот малый короновал обу Бенина? — недоверчиво спросил Монторойю.

— Насколько я помню, да. Потом я о нем спрашивал, но долгое время мне никто ничего не говорил. Собственно, они странно ко мне относились, если об этом вообще стоит упоминать…

— Значит, вы так и не выяснили, — сказал Монторойю.

Авейру фыркнул.

— Разумеется, выяснил. Под конец напоил одного, и он сказал мне, что тот малый был из какого-то племени, обитающего к северо-востоку от Бенина. Оно, если память мне не изменяет, называется эззери. Однако туда никто не ходит. Обе это не по нраву.

— Мани тоже, — сказал Монторойю. — К северу от Рио-душ-Камароньш. Замечали вы это?

Этот вопрос он адресовал Коэлью. Тот кивнул и сказал:

— Та же самая область, если только добираться туда с юга.

— Так что же они там прячут? Эти эззери? — вмешался Меллу. Никто не ответил. Он снова повернулся к Авейру. — Мы должны допросить этого вашего lan. Куда вы его подевали?

— Эх, lan — это вымирающая порода, — вздохнул Авейру. — В прежние времена мы назвали бы его настоящим pombeiro[61] и усадили бы вот за этот стол рядом с собой. Но это было так давно, а, дон Фернан? До того, как появились люди вроде Афонсу да Торреша с его «Контрактом на это побережье» и дона Кристобаля де Аро с его «Контрактом на то побережье», а также выданные им разрешения и те, кто их выдает, говорю это без всякого намерения кого-либо обидеть, — (последнее было обращено к Мешките), — и до того, как наш король о подписал договоры с подобными мани и оба. Когда-то каждый был просто человеком, а у каждого человека была своя цена, и ничего здесь нельзя было поделать. Давным-давно, как я говорил. Теперь все иначе.

Он взял каплуна со стоявшей перед ним тарелки и стал разрывать его на части. Тейшейра наконец понял, что плантатор пьян. Авейру забыл о заданном ему вопросе, и Меллу пришлось напомнить о нем.

— Ах да, lan, — сказал он так, словно об этом начали говорить лишь только что. — Что ж, заниматься работорговлей без разрешения… Я повесил его на месте.

Тейшейра посмотрел через стол. Алема неотрывно на него глядел.

Тогда Меллу обратился ко всей компании:

— А давайте-ка споем?

Какое-то время они пели, потом вели праздные разговоры о погоде. Дон Руй рассказал забавные истории о плавании на «Пикансу» и изложил последние сплетни из Мины, находившейся примерно в двух сотнях лиг от острова, на материке. Потом он спросил у дона Франсишку о звере, который, как сообщали слухи, был погружен на палубу «Ажуды». Что это за зверь?

— Это такое чудовище, — сказал дон Франсишку. — И притом злобное. — К этому времени он тоже опьянел, и голос его звучал угрюмо и мрачно. — Оно жрет конину, — сказал он под конец, метнув на Тейшейру, сидевшего по другую сторону стола, взгляд, исполненный неприкрытого презрения.

Вскоре после этого банкет завершился, и торговцы вместе с Меллу скрылись в форте, а остальные пошли искать — кто пирс, у которого стоял «Пикансу», кто лодку, которая доставила бы их на «Ажуду». Дон Франсишку взял Мешкиту под руку и принялся рассказывать ему, как они прорывались из гавани Гоа.

— Два полных бортовых залпа меньше чем за две минуты! Недурно, а, дон Руй?

Капитан «Пикансу» вежливо кивал.

— Дон Жайме?

Это был Алема — он остановился и поджидал его, полный неуверенности. Тоже нервничает, заметил Тейшейра. На протяжении всего вечера он почти не прикладывался к своему кубку. Тейшейра как бы невзначай оглянулся, но на террасе теперь никого не было, кроме восьми негров, которые стояли позади них, пока длился банкет, и до сих пор не сдвинулись с места, обмахивая теперь восемь пустых стульев. Пьяная болтовня дона Франсишку стихла в ночи.

— Можете остановиться, — сказал он неграм.

Те переглянулись, но махать не перестали. Тейшейра покачал головой, затем повернулся к Алеме.

— У вас письмо от Переша, — сказал он и увидел, как по лицу молодого человека разлилось облегчение. Потом вернулась настороженность.

— Откуда вы знаете?

— В том письме, что у Меллу, ничего нет, как вам, вероятно, известно. — При этих словах молодой человек помотал головой. — Вас он упоминает как капитана «Пикансу», а дона Руя — как его лоцмана. Переш не делает таких ошибок беспричинно. Письмо у вас при себе?

Алема полез в куртку и вручил ему письмо.

— Если бы все было нормально, нас бы здесь давно уже не было, — сказал он. — При других обстоятельствах трудно было бы придумать причину для нашей стоянки.

— При других обстоятельствах? О чем это вы?

— Вы же слышали за столом. Мы ждем груза вот уже месяц. Рабов нет. И по всему побережью — то же самое. Раньше мы вставали на рейд в нескольких лигах от Аксима, чтобы принять на борт свежую воду и овощи. Цены в форте кусаются, так что… Это очень разорительно. Мы знаем тамошних туземцев, и они знают свое место. Но в этот раз — ничего. — Алема недоуменно пожал плечами. — Мы видели, что они наблюдают за нами с берега, но подплыть к нам они не пожелали.

Тейшейра аккуратно сложил и убрал письмо. Он отчасти слушал Алему, отчасти думал о словах, над которыми вскоре будет размышлять у себя в каюте. О словах Переша.

— Вы встречались с ним лично? — спросил он у лоцмана. — С Перешем, я имею в виду.

Тот помотал головой.

— Только с одним из его помощников.

— С Алвару Каррейрой?

— Имени он не называл. Он немного старше меня. — Затем Алема замолк и поспешно огляделся по сторонам. — Есть еще одно дело, — начал он быстро и негромко.

Они шагали по безлюдной извилистой тропе, которая постепенно распрямлялась, превращаясь в дорогу, ведущую вдоль берега к пирсам и тому месту, где они высадились. В нескольких сотнях шагов впереди шли Мешкита и дон Франсишку, причем последнего капитану каравеллы приходилось поддерживать.

— Дон Руй предпочитает об этом помалкивать, потому что если Меллу узнает, то поимеет все корабли, подходящие к этому побережью. — Он одернул себя и собрался с мыслями. — Это было на Риу-Реал. Мы заплыли слишком далеко вдоль берега и слишком далеко в устье реки. Мы увидели его, когда боролись со встречным ветром и шли на юг, видели только мельком — он был лигах в пяти или больше… В устье стоял на якоре корабль. Это было месяц назад. Потом я думал обо всех этих сегодняшних разговорах, об упадке торговли…

— И что? Здесь торгуют многие корабли, разве не так?

Тейшейра не мог распознать причин его волнения.

— Да-да, так оно и есть, — согласился Алема. — Но не там и не сейчас. Когда мы отплыли, «Берриу» и «Эшфера» все еще набирали команды. Мы первые в этом сезоне. Возможно, это капер, испанское судно, а может, даже французское, — последнее слово он произнес с ощутимым содроганием, — но все равно не понятно, почему они бросили якорь там.

Дата добавления: 2015-08-29