Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Тема этой работы - информационная война. Это вводная часть работы, задача которой состоит в том, чтобы в максимально доступной и короткой форме обрисовать, зачем нам необходимо знать об 8 страница



В других обществах, и прежде всего в классических Афинах, в отношении к таким связям существовало известное противоречие. С одной стороны, ценности и эстетика любви к юношам широко принимались и практиковались, с другой же стороны, пассивная, «женская» роль в половом акте считалась позорной и недостойной свободного гражданина. В Афинах существовал закон, лишавший гражданской чести (то есть значительной доли гражданских, прежде всего политических, прав) того, кто «отдавал своё тело в разврат». Понятно, что граница между осуждаемым «развратом» и идеализируемой «любовью» была (как впрочем и в наше время) достаточно субъективной. Её проводили по наличию корыстных мотивов. Такой моральной проблемы не видели в отношении неграждан и тем более рабов: существовала мужская проституция и мужские публичные дома.

 

На Крите существовал следующий обычай, описанный историком Эфором. Влюблённый, предупредив о своих намерениях, встречает юношу на дороге и пытается увести его. Друзья юноши символически удерживают его, и, если считают влюблённого недостойным, то не отдают ему юношу. В противном случае похититель и его возлюбленный два месяца проводят вместе, охотясь, а затем устраивают угощение. Эта церемония знаменует переход в иной возрастной класс.

 

Древними критскими законами было установлено «сожительство мужчин с мужчинами». Причиной этого, по мнению Аристотеля, была ВНИМАНИЕ!!! необходимость контроля над рождаемостью. То есть ещё в глубокой древности люди знали, что распространение гомосексуализма ведёт к понижению рождаемости и, более того, уже тогда это использовали!

 

Греческие атлеты состязались обнажёнными начиная с 15-ой Олимпиады (720 год до н. э.), а занимались обнажёнными на Крите и в Спарте ещё раньше. Обычай обнажаться в гимнасиях считали важной причиной распространённости любви к юношам.

 

Обычаи спартанцев противопоставлялись элейским и фиванским. Как говорится в «Пире» Платона: «В Элиде, например, и в Беотии, да и везде, где нет привычки к мудреным речам, принято просто-напросто уступать поклонникам [букв. „существует установление радовать влюблённых“] … и никто там, ни старый, ни молодой, не усматривает ничего предосудительного в этом обычае; в Ионии же и во многих других местах, повсюду, где правят варвары, это считается предосудительным».



 

В некоторых, однако, частях Греции, гомосексуализм осуждался. Но, к примеру, в Халкиде рассказывали, что любовь к юношам перестала осуждаться после подвига фарсалийца Клеомаха, которому перед битвой придал силы поцелуй возлюбленного. Мы то с вами знаем, что точно такую же силу могут предавать мягко говоря, более естественные поцелуи возлюбленных женщин.

 

По словам Ксенофонта, у беотийцев взрослый и юноша живут как супруги.

 

Фиванский полководец Горгид воссоздал «Священный отряд», в который входили триста отборных воинов, который был составлен из любовников.

 

Первые упоминания о любви к юношам в Аттике относятся к времени Солона (рубеж 7—6 веков до н. э.). Солон, который неоднократно был, по его словам «бёдр красотою прельщен», издал закон, воспрещающий рабам натираться маслом и любить мальчиков, допуская это лишь как занятия свободных. Солон был влюблён в Писистрата, ставшего тираном.

 

Лучше всего в источниках представлена жизнь афинян. Как говорил Сократ: «У нас принято думать, что из красоты и знаний можно делать равно и благородное и гнусное употребление. Так, красоту если кто продаёт за деньги кому угодно, того обзывают распутником; а если кто знает, что его любит человек благородный, хороший и делает этого человека своим другом, то мы считаем его нравственным». Как пример общего места в риторике Аристотель приводит рассуждение, что: «влюблённые полезны для государства на том основании, что любовь Гармодия и Аристогитона ниспровергла тирана Гиппарха».

 

Приписывался гомосексуализм многим деятелям искусства и философам.

 

Эмпедокл посвятил свою философскую поэму возлюбленному Павсанию. Имеются упоминания, что Эмпедокл был возлюбленным Парменида; Сократ — наложником философа Архелая; а евнух Гермий, тиран Атарнея — возлюбленным Аристотеля.

 

Поэт Пиндар прославился песнями в честь победителей атлетических состязаний (включая Олимпийские), в которых он неоднократно прославляет красоту победителей, упоминает мифы о Ганимеде, Ахилле и Патрокле.

 

Гомоэротические сюжеты на афинской сцене были представлены заметно широко: Эсхил был автором драматической трилогии об Ахилле (дошли лишь небольшие фрагменты). Он изобразил Ахилла, влюблённого в Патрокла и восклицающего, оплакивая погибшего: «О, бёдер друга близость благодатная!».

 

Софокл в сатировых драмах «Геракл» и «Поклонники Ахилла» изображает любовные приставания сатиров к Гераклу и Ахиллу. В жизни сам Софокл также был небезразличен к красоте юношей.

 

Комедии Аристофана полны обвинений различных граждан и даже всей публики в гомосексуальном разврате, для чего используется уничижительный эпитет «широкозадый» (в русских переводах часто «толстозадый»). Уже в первых комедиях Аристофана упоминается «толстозадый говорун Алкивиад». Ко всем этим персонажам Аристофан относится с осуждением. В другой своей комедии в споре Правды с Кривдой Кривда уверяет, что быть «широкозадым» вовсе не позорно, апеллируя к примеру большинства — то есть указывая на зрителей, с чем Правда вынужден согласиться.

 

Комедия «Птицы» (414 г. до н. э.) содержит пародию на учение о любви, возвышающей до неба (из «Федра» Платона). В этой комедии, в частности, герой описывает идеальный город, в котором «отец смазливенького мальчика» бранит друга за то, что тот не приставал к его сыну: «Прекрасно, нечего сказать, с сынком моим // Ты поступил! Помывшись, из гимнасия // Он шел. Его ты видел. Ты не стал его // Ни целовать, ни лапать, ни тащить к себе. // И другом быть мне хочешь после этого!».


Поэт Фанокл вообще занимался собиранием и систематизацией мифологических сюжетов о гомосексуализме и любви к юношам, и написал целый сборник элегий.

 

Сохранилось около 200 гомоэротических стихотворений периода 3-2 века до н.э.

 

Гомосексуализму, естественно, неизменно сопутствовала педофилия. Неумолимое взросление юноши и утверждение, что для любви осталось немного времени — одна из доминирующих тем любовных эпиграмм, например, в стихотворении Стратона:

 

«Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать

Лет наступило ему — он вожделеннее стал.

Годом позднее пришёл ещё более сладостный возраст,

И привлекательней всех был он пятнадцати лет.

Шестнадцать лет — это возраст богов, а семнадцатилетний

Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.

Если тебе и постарше милей — то уже не забава:

Время настало, и долг твой — за него отвечать»

 

 

Одной из любимых идей Плутарха была мысль, что женщины не менее достойны любви, чем юноши, так как также бывают отмечены различными добродетелями. Любовь, по Плутарху, внушает мужество, вдохновляет на подвиги и творческие свершения. Аргументация сопровождается многочисленными цитатами из поэтов и ссылками на примеры из мифологии и истории. В в одном из произведений «Диалоги гетер» вообще описывается транссексуал Мегилл (бывшая девушка Мегилла). В другом его диалоге «Две любви» условные персонажи Харикл и Калликратид произносят речи в защиту соответственно любви к женщинам и мужчинам. Как заявляет Калликратид: «Пусть же никто не требует, чтобы любовь мужчины к мужчине восходила в стародавние времена: тогда необходимо было общение с женщиной, чтобы без посева не погиб окончательно наш род. А всему многообразию знаний и этой жажде возвышенной любви к прекрасному было суждено выйти на свет лишь в нынешний век, не оставляющий без исследования ничего, чтобы вместе с божественною философией расцвело юношелюбие».

 

Философия и сами философы

 

Попытку объяснить появление «женоподобных» людей делал Парменид в поэме «О природе». Гиппократ объяснял это неправильным смешением начал при зачатии. Получает распространение требование воздержанности. Например, лечащий врач должен быть далёк «от любовных дел с женщинами и мужчинами».

 

Сократ нередко считается апологетом любви к юношам. О безуспешных попытках Алкивиада соблазнить Сократа рассказано в нескольких диалогах Платона, причём сюжетное содержание не даёт оснований считать их исключительно художественным вымыслом.

 

«Воспоминания» Ксенофонта содержат рассказ о причинах конфликта Сократа с будущим тираном Критием. Согласно Ксенофонту, Сократ пытался отвратить Крития от страсти к некоему Евтидему, указывая, «как унизительно и недостойно свободнорожденному человеку, подобно нищему, выпрашивать милостыню у своего любимца, (…) моля и прося у него подарка, да ещё совсем нехорошего», а видя безуспешность свои увещеваний, в присутствии многих резко заявил, что у Крития «есть свинская наклонность: ему хочется тереться об Евтидема, как поросята трутся о камни».

 

Платон в юности был возлюбленным драматурга Агафона. Известны любовные стихотворения Платона, обращённые к некоему Астеру («звезде»). Но, встретившись с Сократом, занялся философией. И в своём последнем произведении «Законы» Платон объявил, что, если гетеросексуальные отношения «уделены нам от природы» для рождения детей, то «соединение мужчины с мужчиной и женщины с женщиной — противоестественно и возникло как дерзкая попытка людей, разнузданных в удовольствиях». Подобное утверждение он сделал, видимо, впервые в истории (запреты существовали и раньше, но без ссылок на понятие природы). Виновниками подобного «извращения природы» Платон считает обычаи, прежде всего спартанские и фиванские, а также гимнасии. По сути, здесь доведён до крайности сократовский рационализм, осуждающий всякую страсть, способную поработить волю и разум человека; гомосексуальная страсть не связана с деторожением и целиком иррациональна, а потому вредна. Аналогично относились к однополой любви киники. Диоген Синопский как-то растолкал спавшего на улице мальчика стихом: «Проснись — Пику тебе, берегися, вонзят лежащему, сзади!».

 

Разнообразные аспекты отношений между любовниками Аристотель анализирует в своих этических трактатах. Рассматривая вопрос о чрезмерности наслаждения, он говорит о вещах, доставляющих удовольствие по природе, и трёх видах удовольствия не по природе (в силу уродств, привычек или испорченности естества). Видимо, впервые в науке Аристотель обратил внимание на примеры гомосексуального поведения у животных (у куропаток, перепелов, петухов, голубей): как самцов, так и самок.

 

В учении стоиков любовь к юношам в начале относилась к сфере безразличного (для достижения высшего блага). Зенон Китийский утверждал: «Сходиться с мальчиками следует не больше и не меньше, чем с немальчиками, а с женщинами — так же, как с мужчинами». Впрочем, сам Зенон предпочитал юношей.

 

Стоик Аристон Хиосский называл главу Академии Аркесилая «растлителем отроков, мужеложцем и наглецом». При этом тот самый Аркесилай негативно относился к «женоподобным». Когда один из них отстаивал философский тезис об отсутствии различия между большим и меньшим, Аркесилай вместо логической аргументации спросил у него: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?».

 

Эпикур признавал, что любовные наслаждения доставляют удовольствие, но выше ценил трезвое рассуждение. Известны его любовные письма к Пифоклу.

 

Феодор, прозванный Безбожником, полагал, что «любить мальчиков мудрец будет открыто и без всякой оглядки».

 

Поздние стоики переходят на позицию осуждения однополой любви. По словам Эпиктета: «Что теряет терпящий действия извращённого? Мужчину. А действующий? Много и другого, но и сам тоже ничуть не менее мужчину». Мудрец-неопифагореец Аполлоний Тианский осуждал «обабившихся красавчиков».

 

Последняя позиция философов - безусловный прогресс - интеллектуальный прогресс вопреки росту развращённости общества, а может также и вследствие развращённости, размеры которой стали угрожающими для существования греческой цивилизации.

 

Итак, каковы выводы: развитый гомосексуализм в древней Элладе (как наиболее ярком и развитом примере общества древнего мира) противоречиво сочетал попытки оправдания или даже возведения на трон средь «видов» любви, с подспудным, а иногда и вполне отчётливым осознанием его противоестественности и вреда, и его осуждением; осознанием и признанием, что он появился в результате развращения общества и также является пособником этого самого развращения, ведущего общество к разложению и вырождению. Более того, в некоторых местах дошло до того, что, по информации того же Аристотеля, узаконение гомосексуализма стали использовать для контроля рождаемости (то есть её уменьшения).

 

Здесь мы также можем составить себе представление, почему греки, не смотря на то, что они заселили всё Средиземноморье, воздвигли десятки тысяч государств-полисов, создали великую, богатейшую культуру, развили до небывалых высот своего времени военное искусство, дали нам немало примеров героизма, однако, не смогли создать крепкое государство, равное по величию всему выше перечисленному. Лишь однажды, Александр Македонский смог механически соединить в величайшую по размеру империю почти всю ойкумену. Но это был лишь всплеск гения одного человека, одного полководца. Его творение моментально рухнуло сразу после его преждевременной смерти. Вопрос: почему? Ответ: у греков не было прочного института семьи. Семья – ячейка общества – следовательно, ячейка государства, его миниатюра, из которой каждый член государства впитывает отношение ко всему остальному обществу и всему окружающему миру, откуда берёт модель своего поведения. Семья – маленькая модель государства. Порядок в семье – порядок в государстве. Понимаю, утверждение для некоторых может показаться весьма спорным. Конечно, семья – не единственная опора государства в борьбе за обретение силы и могущества. Мы знаем много примеров государств с крепким семейным институтом, однако, никогда не достигавших какой-либо даже региональной значимости. Это факт. Здесь очень важны многие и многие аспекты в совокупности, и общее культурное развитие народа и государства, и технический уровень. Но если даже у сильного в техническом, да и во всех остальных сферах государства хромает или начинает шататься семья, семейные устои, то такое государство скоро рушится. В свою очередь, крепкие семейные устои помогают достигнуть незначительному государству значимого места среди соседей, и оно, даже не являясь великим, однако будет очень устойчивым как во внешней среде, так и защищённым от внутренних неурядиц.


Так что семья и семейные устои являются одной из важнейших опор государства. В подтверждение своего тезиса и в противовес греческим нравам у меня для этого есть ярчайший пример – Рим. Рим – величайшая империя, простоявшая более тысячи лет. И особенно примечательная для нас закономерность (ну для кого-то это может показаться совпадением) состоит в том, что римская (итальянская) семья до сих пор является эталоном и символом крепости. Вспомнить хотя бы тот же фильм «Крёстный отец», в котором итальянскую мафиозную структуру называют «семьёй», и это название стало применяться ко всем прочно организованным криминальным структурам.

Для более подробного сравнения систем воспитания, и, следовательно, культурно-нравственного (информационного) поля, создававшегося тем и другим народами, рассмотрим подробнее в стиле Плутарха эти системы.

 

Греция. В Элладе самой знаменитой, самой полной и выразительной системой воспитания была спартанская. Установителем её называют Ликурга (9-8 века до Р.Х.). Ликург был царского рода, он был братом царя Спарты. Но после смерти брата он по собственной воле, имея возможность взять власть в свои руки, от неё отказался в пользу только-только рождённого сына брата, однако, до времени взросления взяв власть в свои руки на правах регента и опекуна. Но его сильно преследовала жена брата, бывшая царица, мстившая ему за то, что тот не согласился стать правителем и не взял её в жёны. Ликург решил во избежание смут отправиться путешествовать. Путешествие его было целенаправленным: он поехал перенимать опыт государственного устройства и воспитания других государств.

 

Отправившись в путь, Ликург сначала побывал на Крите. Он изучил государственное устройство и кое-какие тамошние законы одобрил и усвоил, чтобы затем насадить в Спарте. С неким Фалетом, одним из тех, кто пользовался на острове славою человека мудрого и искушенного в государственных делах, Ликург подружился и ласковыми уговорами склонил его переселиться в Спарту. Слывя лирическим поэтом и прикрываясь этим именем, Фалет на деле совершал то же, что самые лучшие законодатели. Его песни были призывом к повиновению и согласию чрез напевы и ритмы, несшие в себе некий стройный порядок. Эти песни неприметно смягчали нрав слушателей и внушали им рвение к доброму и прекрасному, исторгая из души возобладавшее в ту пору в Спарте взаимное недоброжелательство, так что до некоторой степени Фалет расчистил путь Ликургу и его воспитательным трудам.

 

-----------------
ЗАПИСЬ

----------------

 

С Крита Ликург отплыл в Азию, желая, как рассказывают, сопоставить суровую простоту критян с ионийскою роскошью и изнеженностью — по примеру врачей, сравнивающих со здоровыми телами больные и недужные, — чтобы отчетливее увидеть различия в образе жизни и государственном устройстве.

Там он впервые познакомился с поэмами Гомера, и найдя, что в них, кроме рассказов, доставляющих удовольствие и развлечение, заключено много чрезвычайно ценного для воспитателя и государственного мужа, тщательно их переписал и собрал, чтобы увезти с собою. Какая-то смутная молва об этих произведениях уже распространилась среди греков, а немногие даже владели разрозненными их частями, занесенными в Грецию случайно, но полное знакомство с ними впервые произошло благодаря Ликургу.

 

Тем временем в Спарте царь не справлялся с управлением, смуты лишь усилились, и спартанцы ждали Ликурга. Ликург приехал назад и тут же принялся изменять и преобразовывать все государственное устройство. Он был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы, если, словно врачуя больное тело, страдающее всевозможными недугами, с помощью очистительных средств, не уничтожить дурного смешения соков и не назначить нового, совершенно иного образа жизни.

 

Первым делом он занялся переделом земли. Поскольку господствовало страшное неравенство, толпы неимущих и нуждающихся обременяли город, а все богатства перешли в руки немногих, Ликург, дабы изгнать наглость, зависть, злобу, роскошь и еще более старые, еще более грозные недуги государства — богатство и бедность, уговорил спартанцев объединить все

 

земли, а затем поделить их заново и впредь хранить имущественное равенство, превосходства же искать в доблести, ибо нет меж людьми иного различия, иного первенства, нежели то, что устанавливается порицанием постыдному и похвалою прекрасному.

 

Затем он взялся за раздел и движимого имущества, чтобы до конца уничтожить всяческое неравенство, но, понимая, что открытое изъятие собственности вызовет резкое недовольство, одолел алчность и корыстолюбие косвенными средствами. Во-первых, он вывел из употребления всю золотую и серебряную монету, оставив в обращении только железную, да и той при огромном весе и размерах назначил ничтожную стоимость, так что для хранения некоторой суммы денег требовался большой склад, а для перевозки — парная запряжка. По мере распространения новой монеты многие виды преступлений в Лакедемоне исчезли. Кому, в самом деле, могла припасть охота воровать, брать взятки или грабить, коль скоро нечисто нажитое и спрятать было немыслимо, и ничего завидного оно собою не представляло, и даже разбитое на куски не получало никакого употребления? Ведь Ликург, как сообщают, велел закалять железо, окуная его в уксус, и это лишало металл крепости, он становился хрупким и ни на что более не годным, ибо никакой дальнейшей обработке уже не поддавался.

 

Затем Ликург изгнал из Спарты бесполезные и лишние ремесла. Впрочем, большая их часть, и без того удалилась бы вслед за общепринятой монетой, не находя сбыта для своих изделий. Возить железные деньги в другие греческие города было бессмысленно, — они не имели там ни малейшей ценности, и над ними только потешались, — так что спартанцы не могли купить ничего из чужеземных пустяков, да и вообще купеческие грузы перестали приходить в их гавани. В пределах Лаконии теперь не появлялись ни искусный оратор, ни бродячий шарлатан-предсказатель, ни сводник, ни золотых или серебряных дел мастер — ведь там не было больше монеты! Но в силу этого роскошь, понемногу лишившаяся всего, что ее поддерживало и питало, сама собой увяла и исчезла. Зажиточные граждане потеряли все свои преимущества, поскольку богатству был закрыт выход на люди, и оно без всякого дела пряталось взаперти по домам. Ремесленники, вынужденные отказаться от производства бесполезных предметов, стали вкладывать все свое мастерство в предметы первой необходимости.

 

Чтобы нанести роскоши и страсти к богатству еще более решительный удар, Ликург провел третье преобразование — учредил общие трапезы: граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез; они больше не проводили время у себя по домам, валяясь на мягких покрывалах у богато убранных столов, жирея благодаря заботам поваров и мастеровых, точно прожорливые скоты, которых откармливают в темноте, и растлевая не только нрав свой, но и тело, предающееся всевозможным наслаждениям и излишествам, приобретающее потребность в долгом сне, горячих купаниях, полном покое — словно в некоем ежедневном лечении. Это, конечно, чрезвычайно важно, но еще важнее, что благодаря совместному питанию и его простоте богатство, как говорит Феофраст, перестало быть завидным, перестало быть богатством.

 

Невозможно было ни воспользоваться роскошным убранством, ни насладиться им, ни даже выставить его на показ и хотя бы потешить свое тщеславие, коль скоро богач ходил к одной трапезе с бедняком. Нельзя было и явиться на общий обед, предварительно насытившись дома: все зорко следили друг за другом и, если обнаруживали человека, который не ест и не пьет с остальными, порицали его, называя разнузданным и изнеженным. Обычай совместных трапез спартанцы неукоснительно соблюдали вплоть до поздних времен.

 

За трапезами бывали и дети. Их приводили туда точно в школу здравого смысла, где они слушали разговоры о государственных делах, были свидетелями забав, достойных свободного человека, приучались шутить и смеяться без пошлого кривляния и встречать шутки без обиды. Спокойно переносить насмешки считалось одним из главных достоинств спартанца. Кому становилось невтерпеж, тот мог просить пощады, и насмешник тотчас умолкал.

 

Записывать свои законы Ликург не стал. Главнейшие начала, всего более способствующие процветанию государства и доблести, обретают устойчивость и силу лишь укоренившись в нравах и поведении граждан, ибо для этих начал более крепкой основой, нежели необходимость, является свободная воля, а ее развивает в молодежи воспитание, исполняющее в душе каждого роль законодателя. А второстепенные и в частности денежные обязательства, которые изменяются сообразно различным потребностям, лучше не закреплять в писаных законах и незыблемых правилах: пусть в нужных случаях делаются те дополнения или изъятия, какие люди сведущие одобрят и сочтут полезными. Поэтому всю свою деятельность законодателя Ликург, в конечном счете, сводил к воспитанию.

 

Другая ретра, опять-таки направленная против роскоши, требовала, чтобы в каждом доме кровля была сделана при помощи только топора, а двери — одной лишь пилы, без применения хотя бы еще одного инструмента. И если впоследствии, как рассказывают, Эпаминонд говорил о своем столе: «За этаким завтраком нет места измене», — то Ликург предвосхитил эту мысль, сообразив, что в подобного рода доме не найдется места роскоши и безумным тратам. Нет человека настолько безвкусного и безрассудного, чтобы в дом, сработанный просто и грубо, вносить ложа на серебряных ножках, пурпурные покрывала, золотые кубки и спутницу всего этого — роскошь. Волей-неволей приходится прилаживать и приспосабливать к дому ложе, к ложу — постель, к постели — прочую обстановку и утварь.

 

Третья ретра Ликурга, о которой упоминают писатели, запрещает вести войну постоянно с одним и тем же противником, чтобы тот, привыкнув отражать нападения, и сам не сделался воинственным. В более поздние времена царя Агесилая как раз в том и обвинили, что частыми вторжениями и походами в Беотию он превратил фиванцев в равносильных соперников. Недаром Анталкид, увидев его раненным, сказал: «Недурно заплатили тебе фиванцы за то, что, вопреки их желанию, ты выучил этих неучей сражаться!»- то есть здесь речь как раз и идёт о том, что даже воюя с врагом идёт обмен информацией, и если враг был изначально слаб, то подобно человеческому иммунитету, со временем навыкает противостоять и становится сильнее себя прежнего, тогда как сильнейший мало того, что не научается ничему новому, но наоборот привыкает лишь воевать со слабейшим, тратит силы на его тренировку, сам же более деградирует, нежели растёт. Эсхин, последователь Сократа, видя, как хвастаются и чванятся фиванцы своей победою при Левктрах, заметил, что они ничем не отличаются от мальчишек, которые ликуют, вздувши своего дядьку.

 

Начиная воспитание, в котором он видел самое важное и самое прекрасное дело законодателя, издалека, Ликург сперва обратился к вопросам брака и рождения детей. Аристотель неправ, утверждая, будто Ликург хотел было вразумить и наставить на истинный путь женщин, но отказался от этой мысли, не в силах сломить их своеволие и могущество — следствие частых походов, во время которых мужья вынуждены бывали оставлять их полными хозяйками в доме, а потому и оказывали им уважение большее, чем следовало, и даже называли «госпожами». Нет, Ликург в меру возможности позаботился и об этом. Он укрепил и закалил девушек упражнениями в беге, борьбе, метании диска и копья, чтобы и зародыш в здоровом теле с самого начала развивался здоровым, и сами женщины, рожая, просто и легко справлялись с муками. Заставив девушек забыть об изнеженности, баловстве и всяких женских прихотях, он приучил их не хуже, чем юношей, нагими принимать участие в торжественных шествиях, плясать и петь при исполнении некоторых священных обрядов на глазах у молодых людей. Случалось им и отпускать остроты, метко порицая провинности, и воздавать в песнях похвалы достойным, пробуждая в юношах ревнивое честолюбие. Кто удостаивался похвалы за доблесть и приобретал известность у девушек, удалялся, ликуя, а колкости, даже шутливые и остроумные, жалили не менее больно, чем строгие внушения: ведь поглядеть на это зрелище вместе с остальными гражданами приходили и цари и старейшины... Оттого и приходили к ним слова и мысли, подобные тем, какие произнесла, говорят, однажды Горго, жена Леонида. Какая-то женщина, видимо, чужестранка, сказала ей: «Одни только вы, лаконянки, властвуете над мужьями». «Да, но одни только мы рождаем мужей», — откликнулась Горго (имея ввиду НАСТОЯЩИХ мужей).

 

Все это само по себе было и средством побуждения к браку — я имею в виду шествия девушек, обнажение тела, состязания в присутствии молодых людей, которых приводила, говоря словами Платона, не геометрическая, а любовная необходимость. В то же время Ликург установил и своего рода позорное наказание для холостяков: зимою, по приказу властей, они должны были нагими обойти вокруг площади, распевая песню, сочиненную им в укор (в песне говорилось, что они терпят справедливое возмездие за неповиновение законам), и, наконец, они были лишены тех почестей и уважения, какие молодежь оказывала старшим. Вот почему никто не осудил дерзости, которую пришлось выслушать даже такому прославленному человеку, как полководец Деркиллид. Какой-то юноша не уступил ему места и сказал так: «Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне».

 

Да, установление Ликурга - разгуливание девушек обнажёнными - могло пробуждать большее половое влечение и способствовать к браку, но лишь в совокупности с законом о наказании холостяков (то есть, по сути, законодательное принуждение именно бракосочетаться), без коих обязательств возбуждение страсти способствовало бы обычному промискуитету.

 

Очень примечательны брачные установления. Ликург счел разумным и правильным, чтобы, очистив брак от всякой разнузданности, спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность, не терпящую ни разделения, ни соучастия. Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша, внушавший старику уважение и любовь, мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы, словно совершив посев в тучной почве, дать жизнь добрым детям, которые будут кровными родичами добрых граждан.


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.02 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>