Однако постепенно, по мере того как законы Ликурга стали нарушать, в страну проникали корысть и стремление к обогащению, а сила государства уменьшалась, да и союзники по этой же причине стали относиться к спартанцам враждебно. Они не отступали полностью от Ликурговых установлений, пока их собственные граждане, захватив тираническую власть, не отринули вовсе образ жизни предков и таким образом не сблизили спартанцев с другими народами. Отказавшись от былой славы и свободного высказывания своих мыслей, спартанцы стали влачить рабское существование, а теперь, как и остальные эллины, оказались под властью римлян - заключает Плутарх.
РИМ
В Древнем Риме тоже существовала система воспитания свободных граждан. Главной составной частью этой системы является семейное обучение и воспитание. До семи лет дети должны были находиться под постоянным и непосредственным надзором матери и пожилых родственников. С семи лет мальчики переходили под руководство отца. Целью воспитания на этом этапе была подготовка ребенка к общественной, военной и хозяйственной деятельности с учетом социального положения семьи. Главное назначение римской системы состояло в том, чтобы подготовить гражданина, готового пожертвовать всем ради своего рода и государства. Риму нужен был храбрый воин, исполненный презрения ко всему иноземному, консервативный политик, скупой и даже жестокий землевладелец.
При рождении ребёнка отец мог отвергнуть его, и тогда новорожденного выбрасывали. С этим жестоким обычаем боролись еще христианские писатели, и Минуций Феликс указывает на него, как на одно из преступлений, которое в языческой среде таковым не почиталось: «Вы иногда выбрасываете ваших сыновей зверям и птицам, а иногда предаете жалостной смерти через удавление». Только при Александре Севере выбрасывание детей было объявлено преступлением, которое приравнивалось к убийству.
Право выбросить ребенка, продать его или даже убить целиком принадлежало отцу; — «нет людей, которые обладали бы такой властью над своими детьми, какой обладаем мы».
Что действительно сказал отец Горация своему сыну, убившему сестру за то, что она оплакивала врага родины, и произошел ли весь этот трагический эпизод в действительности, это в данном случае не имеет значения: важно заявление, которое Ливии, современник Августа, влагает в уста старика-отца: если бы поступок сына был несправедлив, он, отец, сам казнил бы сына. Давший жизнь имел право ею и распоряжаться: известная формула — «я тебя породил, я тебя и убью» — развилась в логическом уме римлянина в систему обоснованного права, именовавшегося «отцовской властью». Это было нечто незыблемое, освященное природой и законом. Когда в грозный час войны трое военных трибунов, облеченных консульской властью, спорят в сенате о том, кому идти воевать (дело происходит в V в. до н. э.) — городские дела в такую минуту кажутся слишком ничтожными, и все трое рвутся к войску, — то отец одного из них приказывает ему остаться в Риме «священной властью отца». Этого приказа достаточно, чтобы прекратить и спор, и необходимость метания жребия: отцовское слово оказалось сильнее даже конституционных постановлений. Сын может дожить до преклонных лет, подняться до высших ступеней государственной карьеры, приобрести почет и, он все равно не выходит из-под отцовской власти, и она кончается только со смертью отца. Жизнь сумела обойти ряд законов: поставить иногда раба, бесправное существо, «вещь», выше всех свободных, дать женщине, которая всю жизнь должна находиться под опекой отца, брата, мужа, права, которые уравнивали ее с мужчиной, — отцовская власть оставалась несокрушимой. А Фульвия, отправившегося к Катилине, отец-сенатор приказал вернуть с дороги и убить.
И только при Константине казнь сына объявляется убийством. А Валентиниан даже ввёл за это смертную казнь.
К мальчикам приставляли «педагога» — старого, почтенного раба или отпущенника, обычно грека, чтобы дети еще в раннем возрасте выучивались греческому языку. «Педагог» исполнял обязанности нашего «дядьки» XVIII в., сопровождал всюду своего питомца, учил его хорошим манерам — «так следует ходить, так вести себя за обедом», дирал за уши, а иногда прибегал и к более крутым мерам; император Клавдий жаловался на свирепость своего дядьки; перед Харидемом, дядькой Марциала, трепетал весь дом, и старик не унимался в своих наставлениях поэту, когда тот уже брил бороду.
Семилетний возраст был поворотным пунктом в жизни мальчика. Сестры его оставались с матерью и няней, он же «уходил из детства»: начинались годы учения, и первые шаги мальчик делал под руководством отца.
Плутарх оставил хорошую памятку об этом первоначальном обучении в старинных римских семьях: отец учил сына читать и писать, ездить верхом, метать дротик, биться в полном воинском снаряжении, бороться с водоворотами и стремительным речным течением. Не были забыты уроки «бокса»; отец закалял мальчика, приучая его к физическому напряжению, к боли, к тому, чтобы стойко переносить жару и холод: он был для него «и учителем, и законодателем, и руководителем в физических упражнениях». Можно не сомневаться, что по мере того как мальчик подрастал, отец знакомил его с сельским хозяйством в разных его аспектах, начиная со свойств почвы и севооборота и кончая правилами рациональной постановки дела.
Еще важнее, чем знания, приобретаемые на этих уроках, была та нравственная атмосфера, в которой ребенок рос. Горячая любовь к своей стране, готовность жертвовать для нее всем, — «благосостояние государства да будет главным законом», — убеждение в ее абсолютном превосходстве над всеми другими, гордость родовыми традициями, сознание того, что он наследник их доблести и долг его не изменить тому, что завещано рядом поколений, — вот тот «духовный воздух», которым с малолетства дышал мальчик и в котором его воспитывали. Он не раздумывал над тем наследием, которое оставили предки, и не оценивал его; работала не мысль, а чувство, и оно предписывало определенную линию поведения на всю жизнь от момента, когда он надевал тогу взрослого человека, и до того часа, когда вереница предков провожала до погребального костра достойного представителя их рода. «Рим и сила его держится старинными нравами», — сказал Энний, и Цицерону эти слова казались изречением и предсказанием божества. Римлянин Деций Мус, видя паническое бегство войска, обрекает себя на гибель как искупительную жертву: «Что медлю я покориться нашей семейной судьбе? Нашему роду дано жертвовать собой во избавление государства: вместе с собой приношу я Матери-Земле и подземным богам вражеские легионы». Это старинное воспитание имел в виду Цицерон, вкладывая в уста Сципиона Африканского заявление, что домашнему быту и домашним наставлениям он обязан больше, чем книжному учению. «В старину было так установлено, что мы учились, не только слушая слова старших, но и глядя на их поступки: мы знали, как надлежит нам поступать в недалеком будущем и какой урок передать младшему поколению», — эту прекрасную характеристику старинного воспитания дал Плиний Младший, сам получивший такое воспитание.
Когда мальчик надевал тогу взрослого — обычно 15—16 лет от роду, отец поручал его заботам кого-либо из крупных государственных людей, и для юноши начиналась «начальная школа форума». Отец Цицерона привел его к Квинту Муцию Сцеволе, авгуру, великому знатоку права, — «я не отходил от него ни на шаг... я старался стать образованнее, поучаясь у него». Юноша сопровождал своего наставника в сенат, присутствовал при обсуждении государственных вопросов часто первостепенной важности, слушал выступления первых ораторов своего времени, наблюдал за борьбой партий, «был зрителем, прежде чем стать участником»; в действии изучал он механизм государственной машины; вместе со своим руководителем шел он в суд, отправлялся в народное собрание, — «учился сражаться на поле сражения». После этого практического введения в политическую жизнь начиналась военная служба, и юноша или оставался в рядах армии, или же возвращался в Рим и начинал свою политическую карьеру.
Так проходило детство и юность человека сенаторского или всаднического сословия. А детство крестьянского сына или сына ремесленника проходило, примерно, следующим образом. Мальчик уже очень рано начинал в меру сил и способностей принимать участие в трудовой жизни семьи. Это практическое обучение шло рядом с воспитанием нравственным; отец был человеком бедным и незнатным, но богатством чувств и мыслей не уступал представителю старинного рода. Римское государство создали не Корнелии и Метеллы — они были лишь представителями народа, стойко и безропотно выносившего все тяготы, которые взваливала на его плечи историческая судьба.
Крестьянский мальчик так же, как и его аристократический ровесник, рос в здоровой атмосфере строгой дисциплины, твердых семейных устоев и спокойного патриотизма. Он был связан с родной землей кровными, неразрывными узами: ее слуга и хозяин, защитник и сын.
Апулей, вспоминая изречение древнего мудреца, писал: «Первая чаша утоляет жажду, вторая веселит, третья услаждает, четвертая безумит; с чашами Муз наоборот: чем их больше, чем крепче в них вино, тем лучше для душевного здоровья. Первая чаша у начального учителя: она кладет основы; вторая — у грамматика: сообщает знания; третья — у ритора: вооружает красноречием».
Сын находился под постоянным наблюдением отца. Даже когда тот отправлялся куда-нибудь на званый обед, он брал его с собой. При этом всякий поступок, который бы мог осквернить чистоту и невинность ребенка, вызывал суровую кару. Катон, будучи цензором, исключил из сената Манлия за то, что тот среди бела дня поцеловал свою жену в присутствии дочери. В конце трапезы, в праздничные дни, было обыкновение петь песни, восхвалявшие подвиги великих людей; весьма вероятно, что в этом пении принимали участие и дети.
Такое воспитание имело то преимущество, что оно делало тело крепким, характер твердым, душу дисциплинированной и слепо подчиняющейся законам. Ему, без сомнения, Рим обязан тем, что добился владычества над всем миром, причем ни разу во время самых великих бедствий его граждане не падали духом. Но такая система имела и свою оборотную сторону. Практический интерес оказывался единственным руководящим правилом жизни; ничего не делалось для развития нежных свойств сердца, для того, чтобы доставить человеку способность к тонкому и бескорыстному умственному наслаждению. Типичный римлянин, соответствующий древнему идеалу, это Катон, рекомендующий продавать раба после того, как он состарится в доме и не в состоянии уже больше служить; это и Муммий, который с покойным сердцем уничтожает в Коринфе чудные произведения искусства. Наступило, впрочем, время, когда греческое влияние заронило в эти здравые, но чересчур расчётливые умы искры любви к искусствам, но вместе с ними и зачатки разврата.
Начиная с эпохи Пунических войн (с Карфагеном) мы видим множество признаков этого изменения. Когда к Риму пришла слава, когда был побеждён геополитический противник – Карфаген, когда стала появляться роскошь, тогда и начались изменения, и, естественно, не в лучшую сторону. Также по мере завоевания земель, населённых греками, более тесное с ними знакомство, взаимодействие, культурное сотрудничество.
Главным предметом обучения в школе грамматика было чтение и толкование поэтов, письменные и устные упражнения в греческом и латинском языках. с произведениями греческой литературы знакомились по переводам по мере того как в Риме распространялось употребление греческого языка, греческих авторов стали читать в подлиннике. Обыкновенно начинали изучать греческий язык раньше латинского. Предметами преподавания были: грамматика, чтение, комментарий и критика текста и литература в собственном смысле слова.
После всех этих упражнений юноша лет в 16 переходил к ритору, хотя часто уже и грамматик вторгался в область последнего. Целью ритора было дать своим ученикам ряд указаний, которые приготовили бы их к практической деятельности политического и судебного оратора. Их заставляли писать нечто вроде обвинительной речи против определенного какого-нибудь преступления или порока: против игры, гордости, святотатства или тирании.
Приверженцы старинной системы воспитания примирились кое-как с греческим преподаванием, которое велось учителями греческого происхождения. Но когда они увидели, что и их соотечественники делаются проповедниками новых идей и применяют их к латинскому языку и литературе, то они всполошились. Цензоры издали в 92 г. до Р. X. эдикт, воспрещающий деятельность rhetores latini. Но развитие ораторского искусства в практической жизни было так велико, что никакие запретительные меры не могли уже остановить его.
После того как молодой человек заканчивал свое учение и надевал тогу мужчины, отец часто посылал его в чужие страны пополнить свое образование. Отправлялись больше всего в Афины, Родос, Митилену, Пергам или Александрию, куда юношей привлекала слава какого-нибудь знаменитого преподавателя.
Как видно, старались не очень утомлять голову ребенка. Несмотря на изобилие дней отдыха, ленивые ученики находили еще и другие поводы не ходить в школу: они притворялись больными, принимая при этом томный и изнуренный вид. Такие ученики рисковали подвергнуться наказанию, на что школьные учителя были очень щедры, если верить Горацию, сохранившему весьма неприятные воспоминания о своем страшном учителе Орбилии. Пощечины, удары линейкой, розгой, плетью или ремнем играли весьма существенную роль в суровой системе древнего воспитания.
Впрочем, хватит о методах воспитания детей. Перейдём к вопросам семьи, разграниченным в законодательной и нравственной сферах.
У римлян иметь семью и детей считалось за цель и главную суть гражданина. Смерть не почиталась несчастьем, т.к. она неизбежна, но вымирание семьи, рода считалось бедствием. Поэтому в Риме рано выработаны были способы усыновления чужих детей, чтобы поддерживать существование рода.
Семейные отношения у римлян были строгим проведением начал, намеченных самою природою. Семья по римским понятиям должна была составлять нечто вполне единое, и поэтому управляться она должна была одним полноправным человеком - мужем и отцом. Мы уже упоминали, насколько велика была власть Главы семейства (патер фамилиа). Отец имел над дочерью власть даже в случае её фактического замужества. В Риме существовал закон, дозволяющий отцу убить свою дочь в случае её измены своему мужу.
Государственное устройство было повторением в более широкой сфере семейных отношений. Знаменитый Катон - римлянин старого закала, говорил, что важнее быть хорошим семьянином, чем хорошим сенатором. В Римском праве понятие «свобода гражданина» было тождественно его обязанностям перед государством. Общественное, государственное право и частное были чётко разграничены. Измена, в том числе супружеская относилась к общественному преступлению и каралась смертью.
За преступление наказанию подвергались не только сами преступники, но и их семьи, как минимум в имущественном отношении - всё имение преступника изымалось в пользу казны. До сих пор – фамилия, семья, итальянская мафия – отголосок патриархальных нравов древнего Рима.
Ухудшение, как мы уже упоминали, нарастало по мере возвеличивания Рима, начиная с победы над Карфагеном - основным конкурентом на господство в средиземноморском регионе. Карфаген был в своё время самым богатым городом мира, изобилие и роскошь которого и стала причиной упадка и разложение карфагенян, конечное поражения Ганнибала (которого не поддержали свои же олигархи), и гибели. Но зато как-бы в отместку Карфаген успел заразить Рим своей «трупной» болезнью разврата. Вместе с богатствами и рабами в Рим проникла восточная роскошь, и все те дурные обычаи, нравы и извращения, ей сопутствующие. В Риме привился культ Вакха вместе с его безобразными оргиями. Правительство даже на каком-то промежутке времени безуспешно пыталось вести с ним борьбу. Но было поздно.
Как сказал, описывая этот период,...один известный человек (не помню кто конкретно): «...и тут и там, во всех павших и падающих империях видим мы полное падение семейной жизни, которая во всяком случае составляет основу и зародыш любой национальности, одинаковую склонность к праздности, стремление к роскоши, ставшей доступной, малодушное неумение стоять как в несчастье, так и перед деньгами...». Точнее не скажешь.
Появилась мода на куртизанок и гетер, и чуть ли не обязательным было для уважаемого человека их содержать у себя на довольствии. Число браков уменьшалось, число разводов увеличивалось. На браки стали смотреть как на сделку.
Позднейшие римские законы дозволили разводиться семьям в случае отказа одного из участников. этот принцип вызвал пагубные последствия. Как пишет знаменитый историк Эдвард Гиббон в своём 7-ми томном труде "История упадка и разрушения Великой Римской Империи": "... страсти, личные интересы и прихоть ежедневно могли служить мотивами для расторжения браков... И самая нежная из человеческих связей была низведена до временного сожития ради денежных выгод или удовольствия. Лица обоего пола терпели унижение и вред от таких порядков.
Матроны могли переходить в течение 5 лет 8 раз от одного к другому, утрачивали сами всякое уважение к собственному целомудрию. Женщина могла уйти от мужа, забрав всё состояние и оставив у него на шее детей, которые может даже не были его. Женщина, выходя замуж молодой и красивой, могла быть брошена старой и без средств на пропитание. В римском пантеоне была богиня, которая выслушивала и примиряла мужа с женой. Но её название "укротительница мужей" ясно давало понять, с какой стороны всегда ожидается покорность.
Для некоторых благовидных теорий служит опровержением этот свободный и всесторонний опыт, доказывающий нам, что свобода развода не доставляет счастья и не располагает к добродетели. Лёгкость, с которой можно расходиться, совершенно уничтожает взаимное доверие и разжигает всякую ничтожную ссору. Тогда различие между мужем и посторонним мужчиной так легко уничтожается, что может быть ещё легче совсем позабыто".
Проблемы семьи и нравственности поднимались многими политиками на самом высоком уровне, в частности в речах Квинта Метелла «Об умножении потомства» и Рутилия «О порядке домостроения». Известно, что сам Цезарь издавал законы против роскоши, законы на поддержку многодетных семей и развитие и укрепление браков. Отдельная история была с императором Августом.
Дочь Августа, Юлия, была известной прелюбодейкой. Смерть близких была не так тяжела ему, как их позор. Смерть обоих усыновлённых внуков Гая и Луция в военных походах его не надломила, но он сгорал от стыда от позора дочери так сильно, что хотел её казнить по упомянутому римскому праву и обычаю отца. Но он ограничился (или, наоборот, наказал жёстче) ссылкой её на остров Пандатерию. Сосланной Юлии он запретил давать вино и предоставлять малейшие удобства. Когда повесилась одна из сообщниц его дочери, Феба, то он сказал, что лучше ему быть отцом Фебы. Он не подпускал к ней ни раба ни свободного без своего ведома. Только 5 лет спустя он перевёл её с острова на материк и немного смягчил условия ссылки. но о том, чтобы совсем её простить, бесполезно было его умолять. В ответ на частые настойчивые просьбы римского народа он только пожелал всему собранию таких же жён и таких же дочерей.
Гнев за безнравственность падал не только на дочь, но и на всех родных и приближённых. Ребёнка, родившегося Юлии после осуждения, он не захотел ни признавать, ни воспитывать. От третьего внука, Аггрипины, он отрёкся, заключил под стражу на острове, особым постановлением приказал его задержать там пожизненно за низкий нрав и жестокость. Он даже заставил умереть одного из любимых своих вольноотпущенников, узнав, что тот соблазнял замужних женщин.
И тут стоит, однако, отметить, что Август по молодости сам спал с чужими жёнами. Не является ли это, хотя бы отчасти, причиной развращённых нравов своих потомков, и если не прямым следствием, то Божьим наказанием? Кто знает...
Впрочем, и жёсткие меры, и справедливые императоры, ввиду того, что они случались в Риме очень редко, могли лишь немного задержать всеобщее разложение пресыщенных "владетелей мира". И у историка Тацита, в своих трудах описывающего нравы германских варваров, очевиден молчаливый укор в сторону нравов римских: "Так ограждается их целомудрие, и они живут, не зная порождаемых зрелищами соблазнов, не развращаемые обольщениями пиров. У столь многолюдного народа прелюбодеяния крайне редки; наказывать их дозволяется незамедлительно и самим мужьям: обрезав изменнице волосы и раздев донага, муж в присутствии родственников выбрасывает ее из своего дома и, настегивая бичом, гонит по всей деревне; и сколь бы красивой, молодой и богатой она ни была, ей больше не найти нового мужа. Ибо пороки там ни для кого не смешны, и развращать и быть развращаемым не называется у них — идти в ногу с веком. Но еще лучше обстоит с этим у тех племен, где берут замуж лишь девственниц и где, дав обет супружеской верности, они окончательно утрачивают надежду на возможность повторного вступления в брак. Так они обретают мужа, одного навеки, как одно у них тело и одна жизнь, дабы впредь они не думали ни о ком, кроме него, дабы вожделели только к нему, дабы любили в нем не столько мужа, сколько супружество... И добрые нравы имеют там большую силу, чем хорошие законы где-либо в другом месте".
Итак, ещё раз повторим: народы, находящиеся в постоянной борьбе с окружающей средой за выживание, как никто другой осознают, что нравственность и порядок в семье - НЕОБХОДИМЫЙ инструмент выживания. А народы, казалось бы, победившие внешние опасности, пресыщаясь всеми доступными благами, выкидывают нравственность из своей жизни, как преграду к их пресыщению всевозможными удовольствиями, вырождаются и освобождают путь более пассионарным, энергичным и нравственным народам. Закон жизни.
Мы отклонились от главной темы, чтобы как можно более подробно разобраться в том, насколько важна нравственность в жизни государства. В истории мы также находим общую для развитых государств закономерность: как только государство начинало выходить на высокий уровень материального благополучия, и роскошь начинала оставлять первые следы плесени на нравах, то в обществе (в наиболее интеллектуальной его половине) разгорались нешуточные споры. В борьбу вступало два мировоззрения - мировоззрения умеренности и воздержания, сохранения нравов против мировоззрения потребления, наслаждения, эгоизма. Первые из них - самые бдительные постовые, мудро предвидящие и глубоко переживающие за будущее своего отечества. Вторые - эдакие оправдатели, утвердители и узаконители «новых веяний», пытающиеся (и не без успеха) с помощью логики (в данном случае формальной) оправдать вызревающие пороки и «успокоить не в меру разволновавшихся», как они говорят, крикунов и паникёров, которые, по их мнению, абсолютно зря бьют тревогу и пытаются сохранить «давно отжившие, устаревшие понятия». И часто дальнейшее существование государства зависело именно от того, какая партия выигрывала этот спор, брала верх над умами масс и, конечно же, их властителей. И, к глубокому сожалению для такого народа, они чаще всего выбирали ту сторону, которая была им приятнее, нежели сторону здравого рассудка.
Да и как было разобраться, если каждое из направлений доказывало свою нравственность и безнравственность оппонента. Конечно, по-своему, они были правы, субъективно: у них просто точки отсчёта и сами системы координат были разными.
Впервые борьба двух этих принципов была запечатлена историей Древней Греции, и философские учения, исповедовавшие эти принципы, назывались стоиками и эпикурейцами. Разумеется, данные учение не были выразителями в чистом виде подвига и греха, нравственности и развращения, добродетели и порока – тогда человечество лишь вставало на путь познания, исследования нравственных высот непреложных законов бытия, часто оступаясь и сворачивая с пути истины. Но основное направление двух тенденций наметилось в человеческой философии именно тогда.
Все мы слышали выражение: «он перенёс это стоически». У меня всегда слово «стоически» ассоциировалось с русским словом «стойкость». Как оказалось, хоть слово и не славянского корня, однако, на удивление, и действительное значение понятия имеет со словом стойкость общее не только в созвучии.
Стоицизм – древнегреческое философское учение, проповедовавшее умеренность, бесстрастие, неприхотливость в жизни. Идеалом стоиков был невозмутимый мудрец.
Хотя стоики были материалистами, однако представляли мир живым организмом, управляемым божественным законом - логосом. Человеческая судьба является проекцией этого логоса, посему стоики возражали против идеи спора с судьбой или её испытания. Взаимосвязь всего со всем понимается как осмысленный порядок, реализуемый божественной волей. Такой порядок стоики называют роком, а предопределенную им цель — провидением.
Все люди — граждане космоса как мирового государства; стоический космополитизм уравнивал (в теории) перед лицом мирового закона всех людей: свободных и рабов, греков и варваров, мужчин и женщин.
Главное препятствие на пути гармонии со своей судьбой — это страсти. Всякое нравственное действие является, согласно стоикам, не чем иным, как самосохранением и самоутверждением, и это увеличивает общее благо. Все грехи и безнравственные поступки — это саморазрушение, утрата собственной человеческой природы. Правильные желания и воздержания, поступки и дела — гарантия человеческого счастья, для этого надо всячески развивать свою личность в противовес всему внешнему, не склоняться ни перед какой силой.
В некотором роде в противовес этому учению, примерно одновременно с ним возникло другое, названное в честь своего основателя – эпикуреизм.
Эпикур, перебравшись с острова Самос в Афины, со своими учениками поселился в купленном им саду (отсюда наименование эпикурейцев: «философы Сада»). Над входом туда висело изречение: «Гость, тебе здесь будет хорошо. Здесь удовольствие — высшее благо».
Первичным и главным критерием истины он считал ощущения, в которых даётся нам жизнь. Разум же Эпикур считал полностью зависимым от ощущений. Поскольку чувственное познание, согласно Эпикуру, непогрешимо, постольку ошибки в познании или заблуждения происходят из ошибочных суждений о том, что дано в ощущениях.
Познание природы не есть самоцель, оно освобождает человека от страха суеверий и вообще религии, а также от боязни смерти. Это освобождение необходимо для счастья и блаженства человека, сущность которых составляет наслаждение. Правда он делал оговорку, что это не простое чувственное, но духовное наслаждение. Но вообще всякого рода наслаждения сами по себе не являются дурными. Духовное наслаждение более устойчиво, ибо оно не зависит от внешних помех. Благодаря разуму, дару богов, за который они не требуют никакой благодарности, стремления должны приводиться в согласие, предполагающее наслаждение, причём одновременно достигается не нарушаемое неприятными переживаниями спокойствие, невозмутимость (атараксия), в которых и заключается истинное благочестие.
В отличие от стоиков, которые считали рок неизбежным, эпикурейцы наделяют человека свободой воли. Человек может предаваться удовольствиям сообразно своим желаниям. Жизнь — вот главное наслаждение.
Главные тезисы эпикуреизма:
«Смерть не имеет к нам никакого отношения, когда мы живы, смерти ещё нет, когда она приходит, то нас уже нет», — Эпикур
- своим появлением на свет человек обязан самому себе и своим родителям;
- человек есть результат естественного развития природы;
- боги, возможно, есть, но они никаким образом не могут вмешиваться в жизнь людей и земные дела;
- судьба человека зависит от него самого, а не от богов;
- душа человека умирает вместе с телом.
Главный интерес для эпикурейцев представляет чувственный мир, поэтому их основной этический принцип — удовольствие. Но Эпикур представлял удовольствие не вульгарно и упрощенно, а как благородное спокойствие, уравновешенное удовольствие. Он считал, что желания человека безграничны, а средства их удовлетворения ограничены. Поэтому необходимо себя ограничить лишь потребностями, неудовлетворение которых ведет к страданию. От остальных желаний следует отказаться, в этом необходимы мудрость и благоразумие. Эпикур призывал человека соизмерять наслаждение, которое он получает, с возможными последствиями. Но, как мы видим, его последователи, совершенно предсказуемо, упростили его учение до уровня именно чувственных удовольствий. И если он этого не предвидел, ставя удовольствие во главу угла, и при этом не учёл главную человеческую особенность, то философ из него, по моему личному мнению, не очень то хороший.
Эпикурейская философия не имеет конечной целью нахождение теоретической истины, она не ставит перед собой задачу получить некое чистое знание. Так и читаешь между строк главную мысль: «Не задумывайся о смысле жизни! Забей и БЕРИ ОТ ЖИЗНИ ВСЁ!». Главные тезисы призывают последователей этого учения к тому, чтобы: не чувствовать на себе никакой ответственности за свою жизнь, за данное им от высших сил предназначение, вообще исключить влияние высших сил на человека, и искать смысл жизни в чувственных, в итоге, удовольствиях.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |