зации. Это дало нам возможность выяснить отношение политических групп, входящих в федерацию «Джами- ят», друг к другу и внутренне расслоиться. Началась оживленная внутренняя жизнь и борьба за руководство и первенство. На январском совете «Джамият» 1921 года в результате длительных обсуждений программных вопросов выработались две программы, так называемая 19-пунктная — прогрессистов — и 27-пункт- ная — социалистов; из этих двух программ только 7 пунктов оказались приемлемыми для обеих сторон, что и составило основную программу федерации «Джамият». В вопросах, не вошедших в общую программу, социалисты и прогрессисты, выделившиеся в особые фракции, действовали самостоятельно. Общую программу составляли: отношение к России, отношение к большевикам, республиканский строй, национальный вопрос внутри Туркестана (пропорциональное представительство), отделение церкви от государства, вопросы народного образования. Пункты разногласия: социально-экономические, земельные и профессиональные вопросы, обыкновенно отделяющие полусо- циалистов и демократов от социалистов. Кроме того были еще чисто местные бытовые вопросы (например, колебание прогрессистов в вопросе о женском покрывале, об отмене прежних народных судей). Вначале пунктом разногласия было также отношение к мировому революционному движению и к Лиге наций, впоследствии, однако, большинство в этом вопросе присоединились к линии социалистов, отклоняя всякую связь с Лигой наций. Вообще туркестанские прогрессисты, так же как и русские социал-демократы, были умеренны не столько своей программой, сколько тактикой, своей нерешительностью, колебаниями, бегством в |
трудную минуту. Они даже приняли социалистическую программу (национализацию земли и воды и т. д.), но не решились называть себя социалистической партией. Разъяснять европейцам ту степень культурного развития, на которой находится наш народ, а особенно трудящиеся массы, и те условия, в которых приходится работать социалистам в нелегальном положении, •— очень трудно. Но некоторые моменты легко объяснимы: прежде всего у нас нет промышленного пролетариата, нет класса туземных феодалов — помещиков — и противоположного им класса крепостных крестьян, как это имелось и имеется в России и Персии. Весь народ — мелкий собственник, и весь народ, включая и городское туземное купечество, работал на европейский и русский капитал. Не было ни одной туземной фабрики и ни одного туземного банка. Царская власть, в целях концентрации всей промышленности в европейской России, не допускала устройства крупных заводов и фабрик в Туркестане. Гнет европейского капитала — дело общее для всех классов туземцев. Угнетает русская власть, русский капитал, и в лице крестьян-пе- реселенцев, чиновников и купцов — вся русская нация в целом. Она угнетает нас тоже не как класс, а как нацию, ей же, по ее понятиям, законно подчиненную. И этот общий гнет не дал возможности обнаружиться внутреннему классовому антагонизму, который существовал и который до оккупации края русскими определял, как и на западе, всю жизнь Туркестана. Он тлел и под русским игом, и под влиянием развития туземного торгового капитала, накоплявшегося у туземных посредников — агентов русского и европейского капитала, а благодаря постепенному обнищанию экс |
плуатируемых масс должен был еще более усиливаться. После революции и этот туземный торгово-посреднический капитал исчез. Все несчастья, которые испытывал трудящийся туземец после революции 1917 года, нахлынули под лозунгом коммунизма и социализма. Семь лет продолжались в Туркестане восстания, восстания безработных, бесправных дехкан (крестьян), главным образом ранее работавших на хлопковых плантациях. Восставшие были исключительно туземцы. Несмотря на классовый крестьянский и рабочий состав восставших, русские крестьяне-переселенцы к этому движению не присоединились. Против восставших туземцев действовали русская власть, русские войска, и эта классовая борьба в начале восстания к началу 1921 года превратилась в войну за национальную независимость. А когда к этому восстанию примкнул и начал руководить Энвер-паша, то все классы русских в Туркестане взялись за оружие. Во время голода 1917 — 1917 гг. русские власти в Туркестане кормили только русское население, оставляя туземцев на произвол судьбы. В 1922 г., когда мне пришлось долгое время находиться среди повстанцев-туземцев, я непрерывно был свидетелем того, как русские крестьяне-переселенцы помогали против туземных повстанцев большевикам, которых они (русские крестьяне) на самом деле ненавидели. Вообще в тех колониях, где представители угнетающей нации составляют незначительное меньшинство, все слои, все классы этого меньшинства объединяются, боясь за свою жизнь, ибо все крестьяне-пе- реселенцы и горожане устроились там, лишь захватывая земли туземцев, выгоняя их в негодные пустыни и истребляя их. В противовес такому единству угнетателей совершилось присоединение к туркестанскому |
«Джамияту» революционных сил Киргизии и Башкирии, где вражда между туземным крестьянством и русскими захватчиками-переселенцами проявлялась еще более определенно. При таких условиях социалисты, ушедшие от большевиков в подполье, могли или совершенно бездействовать или действовать в союзе с прогрессистами. Хотя социализм и коммунизм потеряли было свой авторитет, однако инициатива и руководство были и оставались в руках социалистов, и последние никогда не терпели ка- кого-либо иного руководства. Все это относится к тому времени, когда надо было иметь дело непосредственно с массами и с повстанцами, когда мы хотели воздействовать на Коминтерн и заставить его пойти на уступки. А он шел на уступки, только не нам, а муллам и реакционерам. Союзники Коминтерна — русский империалистический дух, русский национализм, русское кулацкое переселенчество — оказались сильнее наших союз- ников-прогрессистов и повстанческих сил (басмачей). Но другое дело — работа, главным образом воспитательная, среди учащейся молодежи, учителей и (несмотря на полный контроль и монополию большевиков) среди туземных профессиональных организаций (союз «Кушчи» и др.). Здесь наша фракция действовала самостоятельно и с полным успехом. Этому способствовали события. События научили не только наше молодое поколение, но и старую интеллигенцию хозяйственному мировоззрению, реальному отношению к вещам. Тур- кестанцы являются сыновьями тех отцов, которые раньше, когда шли войной на Китай, не вторгались туда и возвращались обратно, если в Китае в это время происходили междоусобные войны, считая нападение в такое время противоречащим честности рыцаря. Когда |
они встречали спящего врага, они сначала будили его, чтобы последний сел на коня и вооружился для сражения. События показали полную негодность такой философии. События оправдали всякую ложь, коварство, лицемерие, провокацию и не только по отношению к врагам. Мне сам Ленин как-то сказал, возражая: «Что же вы, тов. Валидов, ссылаетесь на какие-то нравственные уставы, какой же вы революционер? Договор же, заключенный с вами, это клочок бумаги, никого ни к чему не обязывающий». А мы, азиаты, раньше полагали, что такие слова говорят только Колесов (в Ташкенте) и Цвиллинг (в Оренбурге), и Артем, а не Ленин. События при царизме и события во время революции научили нас многому. Царская Россия установила было такой порядок, что Туркестан будет производить только хлопок, киргизы будут удалены целиком в пески, и там они будут разводить кочевое скотоводческое хозяйство, не производя хлеба, а хлебом Туркестан будет снабжаться только из европейской России. Таким образом, вся жизнь многомиллионного населения Туркестана и Южной Киргизии была поставлена в зависимость от европейской России, от урожая и неурожая, от исправности соединяющей Туркестан с Москвой Самаро-Таш- кентской железной дороги. Не дай Россия хлеба, Туркестан должен вымереть. Так и случилось в 1917—1918 гг., когда Россия не могла дать хлеба, и железная дорога была прервана и погибло с голоду более двух миллионов туземного населения. В результате такого горького опыта Туркестан стал сеять хлеб, а не хлопок, и развил до невероятности в XX веке размеры кустарного производства. Туркестан убедился, что и теперь, как это было до оккупации края русскими, он может обойтись своим хлебом и своим производством, если даже будет ото |
рван от всего мира. Теперь Туркестан может развить хлопководство до довоенных размеров только в том случае, если кочевое население северного Туркестана и Киргизии получит возможность основательно и окончательно перейти к земледелию и улучшит орошение, если Туркестан будет соединен железными дорогами с другими хлебородными районами Персии, Китая, Индии, если, наконец, и трудящиеся Туркестана будут иметь гарантию, что их жизнь не будет зависеть от тех или других событий в России или от милости или каприза русских империалистов и что орошённые им земли никто не сумеет у них отнять. Трудящиеся туземцы Туркестана, которые ранее заготовляли сырье и работали на московские текстильные фабрики, теперь находятся на положении рабочего, забастовавшего против своего эксплуататора тирана, и этот последний видит, насколько ощутительна и внушительна его забастовка. Когда Коминтерн пугает Туркестан, что забастовки вредят общему революционному делу, он получает ответ, что эта забастовка направлена только против империализма. Туркестанцы очень хорошо знают, что богатейшей стране подобает и теперь вновь стать богатой, но смерть страшнее бедной жизни. Все это создает громадный переворот в умах трудящихся туземцев Средней Азии. Туркестан за время своей тысячелетней истории неоднократно испытывал наплыв кочевых варварских орд, но такого захвата земли и такого истребления туземцев новыми переселенцами, как во время русской революции, никогда не было (русских до войны в пяти областях Туркестана было 282688, а в 1920 году стало 541611. Общее население пяти областей Туркестана в 1917 г. было 8084700, но в 1922 году всего 5029512. По Киргизии и Башкирии подсчета еще |
нет). В результате горьких испытаний туземцы, конечно, стали и реальными политиками и хозяйственно мыслящими. Теперь туземцы научились считать, сколько пудов хлеба из Туркестана вывозится и сколько ввозится. Такой опыт, научиться считать, конечно, хорошая вещь для азиатов, но, однако, трудно было бы теперь же определить, что дороже: приобретенный опыт или жизнь трех миллионов туземных крестьян. Я на этот наш опыт ссылался лишь потому, что первые шаги социализма — это умение угнетенных и бедных считать, каков должен быть его заработок и сколько у него отнимает эксплуататор. Теперь ежедневно слышат о марксизме и социализме, и их тоже на практике изучают. Марксизм тоже хорошая вещь, он дает всему ясность, но каждый его воспринимает согласно своему классовому сознанию. Есть марксизм Муссолини и марксизм Ленина, и у нас марксизм тоже понимается различно. Большевики учат людей своей практикой известной тактике борьбы, известным нравственным отношениям. Это у нас называют марксизмом. Но социализму большевики не учат. В течение семи лет революции они не издали ни одной понятной народу книги о социализме. Я был в 1922 году удивлен, увидев, как довольно большие рукописные нелегальные книги о нелегальном социализме, о социалистических течениях и вообще о внекоммунистических воззрениях с жадностью читались и списывались молодежью в разных концах Туркестана. Отныне идея нелегального социализма должна получить в Туркестане популярность не только среди учащейся молодежи, но и среди наиболее отсталой дехканской и рабочей массы. Тому должно способствовать явно обнаружившееся различие поведения двух крыльев |
туземных революционных сил в последние годы революции. Интеллигенты и прогрессисты в процессе открытой борьбы за автономию и независимость, стараясь лишь «идейно руководить», показали свою мягкотелость, а в легальной советской политической жизни обнаружили неспособность ориентироваться в новых непривычных условиях, в хозяйственной жизни, как внеклассовые националисты, проявили полную беспро- граммность. В то же время социалисты и вообще сочувствующие им молодые активные силы, как в нелегальной борьбе в рядах восставших в качестве бойцов и агитаторов, так и в легальной работе в так называемом «советском строительстве», борясь с русским империализмом на съездах, собраниях и в руководящих органах РКП (конечно, в одежде коммуниста), показали себя как наиболее реальные последовательные защитники интересов трудящихся масс туземцев в самые трудные минуты. Социалисты теперь, когда подходят к массе, не нуждаются в чьей-либо рекомендации и имеют полную возможность организоваться в самостоятельную партию. Наряду с этим обращает на себя внимание еще другое обстоятельство: крайнее обострение шовинизма, национального эгоизма, стремление ассимилировать одну народность за другой в соседних с Россией мусульманских странах. Взаимная ненависть арабов, турок, персов дошла до невероятных размеров. Когда турецкие националисты обвиняют персов в содействии во время войны англичанам против турок, то не ставят вовсе разницы между различными классами персов; персидские же националисты бесчинства некоторых турецких же офицеров во время войны приписывают всему турецкому народу. |
Ожесточеннейшие нападки и отвратительнейшие формы травли ведутся в газетах («Маликан» в Тегеране, «Ватан» в Константинополе, «Аль-Ахрам» в Каире и некоторые газеты в Сирии и Мекке), которые в 1923 году даже вызывали иной раз дипломатические осложнения. Эти события показали негодность голого внеклассового национального начала в политической жизни мусульманских народов. Социалистические или профессиональные организации этих стран, имеющие отношение к Коминтерну, обыкновенно ставились в слишком тесную связь с советскими посольствами, консульствами, и потому люди, связанные со своей родиной, от них уходят. Теперь среди левых революционных националистов должна получить популярность идея социалистической партии, которая могла бы установить сотрудничество среди указанных народов между собой, с одной стороны, и с европейским пролетариатом — с другой. Что касается отношения нашей фракции ко II и III Интернационалам, то отношение ко II Интернационалу определяется нашим отношением к Коминтерну. Мы также стоим за мировую социальную революцию, эту идею мы считаем одной из величайших и важнейших, которую выдвинули революция и война. Трудящиеся массы восточных народов, разочаровавшиеся в возможности освобождения от ига европейского капитала путем развития у себя милитаризма, возлагают надежду на революцию и сочувствуют рабочему движению в Европе. Эта идея и в дальнейшем будет связывать революционеров Востока и Запада. Вера европейских революционных рабочих в творческую силу революции и в значение воли человека, когда он совершает социальные перевороты, отразилась везде на Востоке и прежде всего в Туркестане. |
Именно дух революции руководил нами во всех наших восстаниях, и этот дух не погаснет, если в самой Западной Европе этот дух будет жив. Второй Интернационал у нас мало известен, потому что он избегает решения колониального вопроса, вовсе не отличаясь в этом вопросе от буржуазных партий. От того, что Макдональд заменил Ллойд-Джорджа, ничего в английской колониальной, а также и среднеазиатской политике не изменилось. Все они одинаково заинтересованы, чтобы в Средней Азии не было восстания и не было создано новое мусульманское государство. От Коминтерна мы, главным образом, отличаемся тем, что стоим за власть трудящихся в Туркестане, за власть всех революционных сил, отстаивающих социальную революцию, за демократизм внутри трудящихся масс и против диктатуры одной коммунистической или какой-либо другой партии. Диктатура коммунистов собственно означает лишь диктатуру прежней угнетающей национальности, независимо от того, в какие краски эта диктатура ни была бы окрашена. |
ЗАПИСКА СТАЛИНУ 20 сентября 1925 года Глубокоуважаемый товарищ Сталин! Моя жена Нафиса Валидова оставалась на родине. Она теперь хлопочет выехать ко мне в Турцию. Я тоже в прошлом, 1924, году обратился было по этому поводу в Берлине к товарищу Крестинскому. |
Убедительнейше прошу Вас разрешить ей выехать в Турцию. По этому поводу обратился я также к товарищу Фрунзе. |
ПИСЬМО ФРУНЗЕ 20 сентября 1925 года Уважаемый товарищ Фрунзе! Моя жена Нафиса Валидова осталась на родине. Она теперь хлопочет выехать ко мне в Турцию. Я тоже в прошлом, 1924, году обратился было по этому поводу в Берлин к тов. Крестинскому, теперь обращаюсь по этому поводу к товарищу Сталину и к Вам. Убедительнейше прошу содействовать ей без задержки получить заграничный паспорт. Три месяца тому назад я приехал из Берлина в Анкару и здесь работаю в Комиссии по авторскому праву и переводу при Министерстве просвещения. Теперь переезжаю в Константинопольский университет в качестве профессора истории. Я читал и слышал от проф. Самойловича, что Вы работаете в «Новом Востоке» и в Ассоциации востоковедения. Мне бы очень хотелось получить советскую литературу по национальному вопросу. Но, к сожалению, не имею средств выписывать за деньги, не сумеете ли прислать мне наличные выпуски «Нового Востока» и №№ «Жизни национальностей» за 1924, 1925 гг. и другие наиболее важные труды по интересующему меня |
вопросу. Со своей стороны я мог бы писать в Ваши научные журналы. Уже в Германии я в конце 1924 года послал две статьи в Российскую Академию наук, и одна из них уже печаталась в «Известиях Академии наук». Надеюсь, что Вы еще не забыли меня. Валидов Адрес: Ахмет-Заки Валиди. Константинопольский университет. |
ПИСЬМО А. Б. ТАЙМАСУ 30 июня 1935 года Дорогой друг Баттал1! До сегодняшнего дня у меня не было возможности ответить на твое письмо от 4 сентября прошлого года. Теперь мой ответ заключается в следующем: 1) Возникновение особого политического движения в Башкортостане действительно связано с моими усилиями и с деятельностью моих единомышленников. Но на сегодняшний день оно стало движением культурного возрождения целого народа и не может приписываться лишь мне. Мое отношение к проблеме «общий тюркский язык и культура» и ныне остается таким же, каким оно было в прошлом. То есть и во времена съездов2 1917 года я не был сторонником замены звуков «С» и «Ч» на «Һ» и «Ҫ». В наше время газеты и вся печать выходили на языке, одинаково понятном татарам и башкирам. Но я, Саитгирей Магазов и Хабибул- |
ла Габитов придерживались мнения, что наш язык должен развиваться в тесной связи с казахским. Я желал, чтобы башкирский литературный язык развивался не на основе звуков «һ» и «Ҙ», а на усилении тех его особенностей, которые являются общими с казахским наречием. Но ныне в силу современных реальных событий утвердилось чисто башкирское наречие с его звуками «Һ» и «Ҙ», появилась большая литература на этом языке. И татарский превратился в чисто казанское наречие с преобладанием звука «Ч». И сейчас, когда татарский алфавит, как его арабский, так и латинский варианты, обрел столь малопонятный для нас вид, усиление башкирского наречия естественно. Сейчас мы, башкиры, живущие за рубежом, между собою переписываемся на башкирском языке. Доктор Таган совсем не понимает османский язык, и по-татарски писать не умеет. И я постепенно забываю татарский, не могу правильно написать ни статьи, ни письма. Желаемого всеми «общего тюркского» литературного языка нет, в этой ситуации совершенно равнозначно, пишет ли человек на татарском, башкирском или казахском языке. Все это мелкие и преходящие вопросы, сложным же является вопрос об «общем тюркском» языке и культуре. 2) Много лет мы были вместе в Турции, боролись, откровенничали, пели в застольях, и я думал, что за это время ты забыл свои слова «мы не можем терпеть притязания башкир быть отдельной нацией», опубликованные в 1924 году в журнале «Новый Кавказ», и встал на другой, более надежный, путь. Мне казалось, что в то время ты изучил мои основные идеи и нашел их приемлемыми для себя. Ты ведь знаешь, что я принял и воспользовался некоторыми твоими мыслями. Но ока |
6—46 |
залось, что ты все еще придерживаешься своего старого мнения. Очень хорошо, ты не приемлешь башкирское движение из-за того, что башкиры, отказавшись от татарского литературного языка, встали на путь использования башкирского языка, и, оценивая это движение как явление отрицательное, собираешься развернуть против меня борьбу. Но как же этот замысел ты сам или вы все намереваетесь претворить в жизнь? (Извини, писать по-татарски не могу, перехожу на турецкий.) Предположим, Гаяз Исхаки или ты эту мысль сделаете всеобщим достоянием и распространите ее среди татарской молодежи и ваша мысль окажет на них серьезное влияние, так как обнародованная идея не остается без внимания. Результатом этой идеи будет нескончаемая и отравляющая душу борьба между двумя народами. Как вы намереваетесь в ходе этой борьбы добиться победы и осуществить свою идею? Может быть, примените силу? Какую же вы собираетесь применять силу? Если в России начнутся перемены, создадите войска? Но если появятся такие возможности, башкиры раньше вас соорганизуются и войска создадут. В таком случае кто их заставит стать татарами? Единственная возможность осуществления этой вашей затеи — тот непотребный способ, которым пользовались до сих пор, — интриги и провокации, попытки воспрепятствовать любому полезному начинанию башкир, доносительство при каждом удобном случае русским, как белым, так и красным, изображая башкир как врагов русских, их государства. По существу, это и будет методом вашей борьбы. Знаю, ты сам на этот путь не встанешь, останешься пассивным, ввиду бесчестности этого метода, останешься в стороне. Но ты принимаешь участие в рождении самой идеи, делаешь |
ее всеобщим достоянием, и поэтому ответственность за ее осуществление, лежащее на плечах Гаяза и еще более худших, разделишь и ты. Почему ты не стремишься смотреть на мир открытым, непредвзятым взглядом? Почему на все смотришь только с башни Су- юмбики? Почему не встанешь на путь анализа проблемы в более радикальной форме, как я уже предлагал в предыдущих письмах? 1) Я никогда не был врагом татар. Вы лишь в своих пустых фантазиях представляете меня в таком качестве. Если бы я был враждебен по отношению к татарам, то открыто написал бы об этом в своей книге «Семнадцать занесенных песком городов и Садри Максуди- бей»3. Я никого не боюсь, почему должен бояться татар? В самой середине книги хвалю тех своих единомышленников из татар, с которыми мы на основе идеи о территориальной федерации сотрудничали в Башкортостане и Туркестане, а также рассуждаю о том, что среди татар наряду с древними традициями хазар-булгар все еще живет мощный кыпчакский дух и высказываю свои мысли о той великой роли, которую татары сыграют в будущей судьбе Туркестана. Поверь мне, эти мои мысли предельно искренни, поверь, я все это говорю с полной внутренней убежденностью. По-мое- му, казанцы сумеют сыграть ту роль, которую в древности сыграли уйгуры. Только для этого они должны отказаться от того ложного пути, который им указали их нынешние «вожди», должны навечно отречься от мечтаний стать духовным поводырем, старшим братом всех остальных тюрков. По моему мнению, казанцы — самая способная и дельная часть тюркской нации. 2) Твое мнение о том, что объединение башкир с татарами вокруг казанского диалекта является «важным |
б* |
шагом на пути достижения тюркского национального единства», — ошибочная, ложная мысль. Попытка развивать национальное движение в Поволжье в отрыве от других тюркских народов будет противоречить движению «за тюркское национальное единство и общий литературный язык», развернувшемуся в Туркестане. Это обособление возникло в результате незнания, непонимания тенденций общетюркского движения. А те, которые, зная эту тенденцию, тем не менее продолжают ратовать за великий «Идель-Урал» или «великую Казань», или не верят иным движениям, или они движимы желанием предводительствовать над другими. Назойливое вмешательство татар в башкирские дела, повторение мысли о том, что без татар башкиры обречены на исчезновение, — вредно и неверно. Цезарь говорил: «Бессмысленно надеяться на спасение того, кто сам себя не в состоянии защитить». Кроме самих татар кто ныне может поверить, что «под руководством татар будет завоевана свобода, поэтому распространение татарского диалекта среди башкир важно с точки зрения достижения общетюркского единства»? Мы думаем, что свобода достижима (разумеется, с участием также и татар) на основе общетюркского единства. Поэтому мы ныне стремимся объединиться с казахами и узбеками и хотим быть мостом между казанцами и широким тюркским миром на пути их объединения. Я эту свою мысль высказал еще в 1917 году в первом номере газеты «Башкорт» в своей программной статье. 5) Твое мнение, что я теперь человек, потерявший всякие связи с родиной, ошибочно... 6) Я до сих пор верю, что среди татар найдутся люди, которые смогут понять мои мысли, изложенные в пре |
дыдущих письмах к тебе. Возможно, позже и ты будешь одним или даже окажешься главным из них. Если исчезнет это проклятое и бессмысленное притязание на тата- ризацию, между башкирами и татарами нет ни малейшего повода для склок. Мы ваши единомышленники. Если раз и навсегда будет взаимопонимание по упомянутому вопросу, мы готовы по первому вашему зову с радостью прийти к вам для сотрудничества по любому вопросу. Но обратите внимание на то, как плохо обстоят дела в данное время. Не будем касаться политической стороны ситуации, взгляни лишь на проблемы культуры. Из татар ныне, кроме Саадат-ханым и Рашита Рах- мати4, выросли еще несколько молодых ученых и влились в культуру, приумножая ее мощь. К сожалению, при нынешнем состоянии дел по существу невозможно с ними сотрудничать. Эти мои соплеменники, находящиеся в связи с научными кругами, иногда перед весьма известными личностями пытаются опорочить меня, распространяют сплетни обо мне. Один немецкий ученый, работающий в Министерстве иностранных дел, несколько месяцев тому назад, то есть за несколько месяцев до моего прибытия в Германию5, в очень деликатной форме спросил меня: «Как Вы знакомы с Шарифом Ма- натовым? Не по Вашей ли инструкции, данной Вами ему в 1920 году в бытность председателем правительства Советского Башкортостана, Шариф Манатов вел свою пропаганду в Турции?» Вне сомнения, этот вопрос в голове немецкого ученого возник как результат «разъяснений» моих земляков. Разумеется, я нашел, что ему ответить. Мы, собираясь заключить мир с Советами, решили за благо удалить от себя Шарифа и направили его с поручениями на Кавказ. Однако все эти сплетни и «разъяснения», к сожалению, не ограничиваются слуха |
ми вокруг Шарифа Манатова. Сейчас в научных кругах Европы мне, слава богу, оказывают большое внимание. Я не сомневаюсь, что в будущем в высоких научных кругах это внимание к моим трудам будет возрастать6, и я сам для этого буду делать все, на что способен, так как считаю, что это будет способствовать росту не только моего авторитета, но и авторитета родного народа, и хорошо понимаю, что перед лицом моего народа этот мой долг чрезвычайно важен. Но молодые люди из числа татар, вступающие на стезю служения культуре, понимают ситуацию совершенно иначе: они мою былую деятельность по созданию независимой от Казани Республики Башкортостан оценивают как самое большое национальное предательство, а свою борьбу против этого движения считают самым великим национальным долгом. Исходя из этого они, по-видимому, то, что я ныне пользуюсь вниманием в высших научных кругах и вызываю интерес, рассматривают как «национальное бедствие». Поэтому в данное время они делают все возможное, чтобы всю туркестанскую эмигрантскую молодежь противопоставить нам, башкирам, внести вражду между нами. В этих условиях не остается никакой возможности сотрудничать со всеми этими новыми силами из числа казанцев в сфере культуры. И ты постарайся понять двусмысленность своего положения. Этот вопрос не должен тянуться бесконечно, как собачья кишка, этому делу надо положить конец. 7) Как башкиры, мы преследуем следующую цель: защитить Малую Башкирию и привлекать туда и казанцев: превратить регион по руслу реки Яик в место объединения башкир, татар и казахов; развернуть разъяснительную работу по переселению татар, разрозненно населяющих Россию и Сибирь, в Туркестан; в вопросе о |
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |