Некоторое время так и было. Эндрия нашла резиновый мячик в коробке с игрушками, которые она держала для своего единственного внука (который давно уже вышел из игрушечного возраста). Горес по-слушно гонялся за мячиком и приносил его назад, хотя не усматривал в этом большого для себя смысла; ему больше нравились мячики, которые можно было ловить в воздухе. Но работа является работой, и он продолжал ее выполнять, пока Эндрия не задергалась так, словно ей вдруг стало холодно.
- Ох, ох же сука, вновь нашло.
Она легла на диван, полностью сосредоточившись на конвульсиях. Одну из диванных подушек она прижала себе к груди, а глазами вперилась в потолок. Скоро у нее начали клацать зубы – очень раздра-жающий звук, по мнению Гореса.
Он поднял ей мячик, надеясь ее утешить, но она его оттолкнула.
- Нет, миленький, не сейчас. Дай мне пережить это.
Горес положил мячик перед отключенным телевизором и сам лег. Дрожание женщины немного ос-лабло, и вместе с этим ослаб ее болезненный запах. Руки, которые сжимали подушку, расслабились, когда она сначала начала кунять, а вскоре и захрапела.
Что значило – настало время жратвы.
Горес вновь нырнул под стол, прошел по конверту из коричневой манильской бумаги, где лежали ма-териалы дела ВЕЙДЕР. За конвертом лежала попкорновая Нирвана. О, блаженный пес!
Горес все еще обжирался, виляя бесхвостым задом от наслаждения, которое почти равнялось экста-зу (рассыпанные там бубки были чрезвычайно маслянистые, фантастически солененькие и – что лучше всего – идеально выдержанные), когда вновь заговорил мертвый голос.
«Передай ей это».
Но он же не мог, его хозяйка ушла.
«Другой передай».
Мертвый голос не терпел отказов, да и все равно попкорн уже почти весь закончился. Горес себе от-метил несколько последних бубок на будущее, и тогда начал идти на попятную, пока конверт не оказался перед его носом. На мгновение он забыл, что должен был сделать. Но тут же вспомнил и ухватил конверт зубами.
«Хорошая собака».
Что-то холодное лизнуло Эндрии щеку. Она отпихнула его прочь и перевернулась на бок. На пару се-кунд она вновь почти впала назад в целебный сон, но затем прозвучал лай.
- Замолкни, Горес, – накрыла она себе голову подушкой.
Снова лай, а следом тридцятичетырёхфунтовый корги плюхнулся ей на ноги.
- Ах, – вскрикнула Эндрия, садясь. Перед ней была пара сияющих светло-карих глаз и хитро улыбаю-щаяся морда. Вот только что-то торчало на помеху его улыбке. Конверт из коричневой манильской бумаги. Горес опустил его ей на живот и соскочил на пол. Ему не разрешалось залазить на мебель, кроме его соб-ственной, но похоже на то, что требование мертвого голоса нуждалось в спешном исполнении.
Эндрия подобрала конверт с вмятинами от зубов Гореса и едва заметными следами его лап. Увиде-ла прилипшее к конверту ядрышко попкорна и смахнула его прочь. Неизвестно, что там внутри, но прощу-пывалось что-то довольно грубое. На лицевой стороне конверта шла надпись большими печатными бук-вами: ДЕЛО ВЕЙДЕР. Ниже, тоже печатным письмом: ДЛЯ ДЖУЛИИ ШАМВЕЙ.
- Горес? Где ты это взял?
Конечно, Горес не мог ответить на этот вопрос, но ответа и не требовалось. Ядрышко попкорна под-сказало ей место. И тогда и память включилась, воспоминание, мерцающее и призрачное, словно снови-дение. Это было во сне, или Бренда Перкинс действительно приходила к ее дверям в тот день, после пер-вой ночи ее ужасной ломки? Когда пищевая передряга бушевала на другом конце города?
«Ты можешь это подержать у себя для меня, милая? Только какое-то время? У меня спешные дела, а я не хочу брать это с собой».
- Она была здесь, – сказала Эндрия Горесу, – потому что это ее конверт. Я его у нее взяла… по край-ней мере, так мне кажется… но потом меня потянуло блевать. Наверно, я его швырнула на стол, когда бе-жала к унитазу. А он завалился вниз? Ты нашел его на полу?
Горес гавкнул один раз. Это могло быть утверждением, и так же это могло быть сообщением: я готов вновь играться в мяч, если хочешь.
- Премного благодарна, – произнесла Эндрия. – Хорошая собачка. Я отдам это Джулии, как только она сюда вернется.
Где и делась ее сонливость, а также – сейчас – и судороги. Вместо этого ей завладело любопытство. Потому что Бренда была мертва. Убита. И случиться это с ней могло вскоре после того, как она передала ей этот конверт. Из чего вытекало, что он мог быть очень важным.
- Я только взгляну краешком глаза, разве нельзя? – произнесла она.
Горес вновь гавкнул. Для Эндрии Гриннел это прозвучало: почему бы и нет?
Эндрия распечатала конверт, и большая часть секретов Большого Джима Ренни высыпалась ей на колени.
Первой вернулась домой Клэр. Следом пришел Бэнни, потом Норри. Они втроем сидели на крыльце дома Макклечи, когда, идя напрямик через лужайки, держась в тени, прибыл наконец-то Джо. Бэнни и Нор-ри пили теплую крем-соду доктора Брауна[393]. Клэр, медленно катаясь вверх-вниз на дворовых диване-качелях, ласкала в руках бутылку пива из запасов своего мужа. Джо сел рядом с ней, Клэр положила руку на его костлявые плечи. «Он такой хрупкий, – подумала она. – Он этого сам не понимает, однако так и есть. Он, словно птенец».
- Чувак, – сказал Бэнни, передавая Джо жестянку содовой, которая его ждала. – А мы здесь уже нача-ли волноваться.
- Мисс Шамвей хотела еще кое-что узнать о той коробочке, – объяснил Джо. – Вообще, вопросов у нее было больше, чем у меня ответов. Вот же тепло сейчас, правда? Тепло, как летней ночью. – Он перевел взгляд вверх. – А посмотрите только на эту луну.
- Я не хочу, – произнесла Норри. – Она страшная.
- Ты в порядке, дорогой? – спросила Клэр.
- Эй, ма. А ты?
Она улыбнулась.
- Сама не знаю. Будет ли из этого толк? Как вы, дети, думаете? Я имею в виду, что вы на самом деле обо всем этом думаете?
Никто не был в состоянии моментально ответить, и это пугало ее больше всего. А потом Джо поцело-вал ее в щеку и сказал:
- Все будет хорошо.
- Ты уверен?
- Конечно.
Она всегда могла угадать, когда он говорит неправду – хотя понимала, что этот дар может ее поки-нуть, когда он станет старше, – но не пристыдила его на этот раз. Лишь поцеловала его в ответ, дыхание ее было теплым и по-отцовски немного пахло пивом.
- Только бы не было кровопролития.
- Никакой крови, – заверил Джо.
Она улыбнулась.
- Хорошо, это для меня главное.
Они сидели там, в темноте еще долго, говорили мало. Потом зашли в дом, оставив город спать под розовой луной.
Перевалило за полночь.
ПОВСЮДУ КРОВЬ
Уже началось двадцать шестое октября, когда в половине первого ночи Джулия вернулась в дом Эн-дрии. Она старалась заходить тихо, но необходимости в этом не было, в доме звучала музыка, работал портативный радиоприемник, оттуда «Стейпелз Сингерс»[394] на всю мощь исполняли «Выбирай истин-ную церковь и возвращайся домой».
В коридор поприветствовать ее вышел Горес, он вилял своим гузном, улыбаясь той немного сума-сшедшей улыбкой, на которую способны только корги. Он склонился, распластав передние лапы, и Джулия чуточку почесала его за ухом – в самом сладком для собачки месте. Эндрия сидела на диване с чашкой чая в руках.
- Извиняюсь за музыку, – произнесла она, уменьшая звук. – Я никак не могла заснуть.
- Это твой дом, дорогуша, – ответила Джулия. – А для РНГХ это настоящий рок.
- И это как раз началось сегодня днем, с того времени и передают одни только заводные госпелы, – улыбнулась Эндрия. – У меня такое ощущение, словно я выиграла джек-пот. Как прошла ваша встреча?
- Хорошо. – Джулия села.
- Хочешь что-то рассказать?
- Тебе не следует волноваться. Надо концентрироваться на выздоровлении. И знаешь что? Ты уже выглядишь немного лучше.
И в самом деле, очень отощавшая Эндрия оставалась бледной, но темные круги у нее под глазами немного посветлели и сами глаза начали искриться.
- Благодарю на добром слове.
- Горес пристойно себя вел?
- Очень хорошо. Мы играли в мяч, а потом оба чуточку поспали. Если на вид я уже не такая страшная, то, наверное, это благодаря сну. Ничего лучше сна не сохраняет девичью красу.
- Как твоя спина?
Эндрия улыбнулась. На удивление просветленной улыбкой, впрочем, без особого в ней юмора.
- Спина не болит совсем. Ни кольнет, даже когда я наклоняюсь. Знаешь, что я думаю?
Джулия покачала головой.
- Я думаю, что, когда речь идет о наркотиках, тело с мозгом действуют в заговоре. Если мозг желает наркотика, тело ему подыгрывает. Оно говорит: «Не волнуйся, не обвиняй себя, все обстоит благополучно, мне действительно больно». То, о чем я говорю, это не совсем ипохондрия. Это просто!.. Она замерла с отсутствующими глазами, словно отлетела куда-то далеко.
«Куда?» – удивлялась Джулия.
Но Эндрия вскоре вернулась.
- Человек по своей природе бывает деструктивным. Скажи мне, как ты думаешь, похож ли город на человеческое тело?
- Да, – моментально согласилась Джулия.
- Итак, тело может уверять, что ему больно, только бы мозг получил наркотик, которого желает он?
Джулия подумала минутку, и тогда кивнула:
- Да.
- А сейчас мозг нашего города Джим Ренни, не так ли?
- Так, дорогуша. Я соглашаюсь, именно он им и есть.
Эндрия сидела на диване со склоненной слегка головой. Вдруг она выключила радиоприемник и встала на ноги.
- Думаю, мне время идти в кровать. И знаешь, мне кажется, я наконец-то смогу по-настоящему вы-спаться.
- Это хорошо, – а следом, без всякой причины, которую бы она сама могла понять, Джулия спросила: – Эндрия, что-нибудь случилось, пока меня не было?
Эндрия сделала удивленный вид.
- Конечно, да. Мы с Горесом игрались в мяч, – она резко наклонилась без признаков боли, чего, по ее словам, не способна была сделать еще неделю назад, и протянула руку. Горес подошел к ней, позволив себя погладить. – Он замечательный подносчик снарядов.
У себя в комнате Эндрия села на кровать, открыла конверт ВЕЙДЕР и начала вновь все перечиты-вать с самого сначала. Теперь еще внимательнее. Когда она наконец-то засунула бумаги назад в коричне-вый конверт, было уже около двух утра. Конверт она положила в ящик столика, который стоял возле ее кровати. В том же ящичке лежал револьвер 38-го калибра, подаренный Эндрии на день рождения два года назад ее братом Дагласом. Тогда ее это взволновало, но Даг убедил ее, что женщина, которая живет од-на, должна держать в доме что-то, чем сможет себя защитить.
Теперь она вытянула револьвер, откинула барабан и проверила патронные гнезда. Согласно инст-рукциям Твича, то гнездо, которое при возведении курка подкатывалось под боек, было пустым. Осталь-ные пять были заряжены. В шкафу на верхней полке лежали еще патроны, но ей не подарят шанса пере-зарядить. Ее расстреляют на месте копы из его скромной частной армии.
А если она не сумеет убить Ренни пятью выстрелами, тогда, вероятно, и сама не заслуживает жизни.
- Наконец, – пробормотала Эндрия, пряча револьвер назад в ящик, – ради чего я очистилась от нарко-тика?
Теперь, когда ее мозг очистился от «окси», с ответом самой себе она не ошиблась: «Ради того, чтобы стрелять метко».
- Аминь с этим, – произнесла она.
Через пять минут она уже спала.
Джуниор вовсе не спал. Он сидел на единственном в госпитальной палате стуле возле окна, смотря, как чудный розовый месяц садится, прячась за черным пятном на Куполе, что оказалось для Джуниора но-востью. Это пятно было большим и висело намного выше того, что осталась после неудачного ракетного обстрела. Может, пока он был без сознания, происходила очередная попытка пробить Купол? Он этого не знал, да и не переживал. Значение имело только то, что Купол еще держится. Если бы не так, город сей-час был бы освещен, как Лас-Вегас, и заполнен солдатами. Конечно, в нем и теперь кое-где светится – в домах тех, кто страдает бессонницей, – но в целом, Честер Милл спит. И это хорошо, потому, что ему надо кое-что обдумать.
А если точнее: Бааарби и друзей Барби.
Сидя возле окна, Джуниор не ощущал боли в голове, и память к нему вернулась, но парень осозна-вал, что он очень болен. Всю левую половину тела охватывала какая-то подозрительная слабость, а вре-мя от времени из левого угла его рта и слюна выплывала. Вытирая ее левой ладонью, он иногда ощущал прикосновение кожи к коже, а иногда и нет. В дополнение к этому, довольно большое черное пятно в фор-ме щели для ключа от замка плавало у него перед левым глазом. Словно что-то порвалось внутри его глазного яблока. Он предполагал, что так оно и есть.
Джуниор вспомнил ту дикую злость, которую он чувствовал в День Купола; вспомнил, как гнался за Энджи по коридору к кухне, как швырнул ее на холодильник и врезал коленом ей в лицо. Вспомнил тот звук, который услышал тогда: словно у нее в голове за глазами находилось фарфоровое блюдо и он раз-бил его ударом колена. Теперь та ярость прошла. Его место заняла новая, какая-то словно шелковистая, злость, которая плыла через его тело из неизвестного бездонного источника внутри его головы; этот поток вместе с тем охлаждал и очищал.
Перед этим, вечером, заходил его осмотреть тот старый хер, которого они с Фрэнки потрясли на озе-ре Честер. Этот старый хер действовал профессионально, померил ему температуру и кровяное давле-ние, расспрашивал о головной боли, даже проверил у него коленные рефлексы маленьким резиновым мо-лоточком. А потом, когда он ушел, Джуниор услышал болтовню и смех. Прозвучало имя Барби. Джуниор украдкой подошел к дверям.
Там стоял тот старый хер и одна из юных волонтерок, хорошенькая латинос, которую еще звали то ли Буффало, то ли как-то похоже на Буффало. Старый хер расстегнул на ней блузку и щупал сиськи. Она раскрыла молнию у него на штанах и дрочила ему штык. Их обвивало ядовитое зеленое марево.
- Джуниор со своим другом меня побили, – говорил старый хер, – но теперь его друг мертвый и этот тоже скоро умрет. Так приказал Барби.
- Я мечтаю пососать у Барби его слоника, как мятного коника, – произнесла девка Буффало, а старый хер сказал, что он бы тоже это радушно сделал. Потом Джуниор сморгнул и увидел, что они просто идут по коридору. Никакой зеленой ауры, никакой грязной болтовни. Это у него, наверняка, была галлюцинация. А с другой стороны, возможно, и нет. Единственное точно: все они здесь заодно. Все носятся с Бааарби. Он в тюрьме, но это лишь временно. Наверняка, чтобы набраться к себе сочувствия. Это часть плааана Баа-арби. К тому же он думает, что в тюрьме защищен от Джуниора.
- Ошибаешься, – прошептал он, сидя возле окна, вперившись в ночь своим дефектным зрением. – Очень ошибаешься.
Джуниор действительно знал, что с ним произошло, это была вспышка понимания, логичность кото-рой находилась вне всяких сомнений. Он отравлен талием так же, как тот российский парень в Лондоне. Армейские жетоны Барби были присыпаны порошком талия, а Джуниор вертел их в руках и вот теперь умирает. А поскольку в квартиру Барби его послал отец, значит, он тоже принимает участие в этом загово-ре. Он тоже тот… что и рядом с Барби… как же их называют, тех ребят…
- Фавориты, – прошептал Джуниор. – Очередной филейный фаворит Большого Джима Ренни.
Едва только он об этом подумал, едва лишь ум прочистился, как ему все стало ясно. Отец хотел, чтобы он навеки замолчал о Коггинсе и Перкинс. Отсюда отравление его талием. Все сходится.
На дворе, по парковке, которая лежала за лужайкой, медленной рысью протелепался волк. На самой лужайке возились в позиции 69 две голые женщины. «Шестьдесят девять, лижущее племя!» – любили детьми скандировать они с Фрэнки, когда видели двух девушек, которые прогуливались вместе, сами не зная, что означают эти слова, зная только, что в них есть что-то грубое. Одна из лизуний была похожа на Сэмми Буши. Медичка – Джинни ее имя – сказала ему, что Сэмми мертва, однако же, это явное вранье и означает это, что и Джинни также принимает участие в заговоре; она тоже с Бааарби.
А хоть кто-то в этом городе не с ним? Кому здесь можно верить?
Ага, понял он, есть таких двое. Это дети, которых они с Фрэнком нашли возле озера, Алиса и Эйден Эпплтоны. Он помнил их испуганные глаза, и как девочка обняла его, когда он подхватил ее на руки. Когда сказал ей, что теперь они в безопасности, она спросила: «Вы обещаете?» И Джуниор ответил ей: «Да». Ему тогда стало так хорошо от своего обещания. И вес ее доверия тоже дарил ему утешение.
Вдруг Джуниор решил: он убьет Дейла Барбару. Если кто-то попробует перейти ему дорогу, он убьет и их тоже. Потом найдет своего отца и его убьет… об этом он мечтал много лет, хотя до сих пор никогда не признавался себе в этом абсолютно честно.
А когда все будет сделано, разыщет Эйдена и Алису. Если кто-то попробует его остановить, он и их убьет тоже. Детей он заберет на озеро Честер и будет за ними присматривать. Он будет соблюдать обе-щание, которое дал Алисе. Если он так сделает, тогда не умрет. Бог не даст ему умереть от отравления талием, в то время как он будет досматривать двух маленьких детей.
А теперь Доди Сендерс с Энджи Маккейн дефилировали по парковке, обе в коротких юбочках черли-дерш и свитерах с большими W Милловских «Уайлдкетс» на груди. Заметили, что он за ними наблюдает, и начали вертеть бедрами, задрав юбочки. Их лица набухли от гниения. Они скандировали: «Отворяй быст-рей кладовку! Снова трахнемся мы ловко! Айда… КОМАНДА!»
Джуниор закрыл глаза. Раскрыл. Его подружки исчезли. Очередная галлюцинация, как и тот волк. Что касается девушек в позе 69 он не чувствовал себя таким уверенным.
А может, думал он, ему совсем и не надо забирать детей на озеро. Это довольно далековато от горо-да. Может, он вместо этого заберет их в кладовку Маккейнов. Это близко. И там полно пищи.
И еще, конечно, там тьма.
- Я буду проявлять заботу о вас, детки, – произнес Джуниор. – Со мной вы будете в безопасности. Ед-ва только Барби станет мертвым, развалится весь заговор.
Вскоре он прислонился лбом к оконному стеклу, и тогда наконец-то и сам заснул.
Пусть срака у Генриетты Клевард и не была сломана, а лишь побита, болела она, словно та аспид-ская паразитка – в восемьдесят четыре года, как выяснила Генриетта, любое расстройство в организме заявляет о себе аспидской болью, – и сначала эта госпожа подумала, что это именно срака разбудила ее на рассвете в тот вторник. Однако похоже на то, что парацетамол, который она приняла в три часа утра, все еще действовал. К тому же она нашла подушку-бублик своего покойного мужа (Джон Клевард страдал геморроем) и эта штука тоже помогала ей в значительной мере. Нет, разбудило ее что-то другое, и вскоре после того, как проснулась, она поняла причину.
Вил Бадьи, ирландский сеттер Фримэнов. Бадьи, который до этого никогда не выл. Он был самым воспитанным псом на всей Бетл-Стрит, короткой улочке, которая шла сразу после подъездной аллеи больницы имени Катрин Рассел. Вместо этого генератор Фримэнов молчал. Генриетта подумала, что, на-верняка, именно это, а не вытье пса, могло ее разбудить. Потому что прошлым вечером как раз гудение их генератора помогло ей погрузиться в сон. Их генератор не принадлежал к породе тех скрежещущих чудо-вищ, которые выбрасывают в воздух синий дым, генератор Фримэнов выдавал низкое, мягкое урчание, ко-торое действительно действовало успокоительно. Генриетта думала, что машина эта дорогая, но Фримэ-ны могли ее себе позволить. Уилл владел эксклюзивным в их городе дилерским центром «Тойоты», право на открытие которого когда-то так хотел получить Большой Джим Ренни, и, хотя времена теперь для всех автодилеров были не самыми лучшими, Уилл всегда был исключением из правил. Только в прошлом году они с Лоис возвели очень красивую и элегантную надстройку над своим домом.
Но это вытье. Голос собаки звучал так, словно ей было больно. Раненный или больной зверь никогда бы не остался без внимания таких людей, как Фримэны, они должны были бы отреагировать немедленно… Так почему же этого не случилось?
Генриетта слезла с кровати (немного кривясь, когда ее гузно покинуло утешительную ямку в пороло-новом бублике) и подошла к окну. Она очень хорошо видела верхний этаж дома Фримэнов, хотя свет во дворе было серым, мертвенным, а не ярко-резким, как полагалось бы утром в конце октября. Со своего места возле окна она еще лучше услышала Бадьи, но не видела, чтобы хоть кто-то там двигался. Дом ос-тавался совсем темным, ни в одном окне не светилось даже простейшего фонаря Коулмена. Она подума-ла, что они могли куда-то поехать, но обе их машины стояли на подъездной аллее. Да и вообще, куда те-перь здесь можно поехать?
Бадьи не переставал выть.
Генриетта набросила домашний халат, обула тапки и вышла во двор. Стоя уже на тротуаре, она уви-дела машину, которая подъезжала. В ней сидел Даглас Твичел, который, конечно же, направлялся в боль-ницу. Он вышел из машины с пластиковым кофейным стаканом, на котором был логотип «Розы- Шиповни-ка», и она увидела, какие у него припухшие глаза.
- С вами все хорошо, миссис Клевард?
- Да, но что-то с Фримэнами нехорошо. Слышишь это?
- Конечно.
- Вот, значит, и они должны были бы. Машины их стоят здесь, так почему они не реагируют?
- Я пойду, взгляну. – Твич отхлебнул кофе и поставил стакан на капот своего авто. – Вы постойте здесь.
- Херня, – возразила Генриетта Клевард.
Они прошли ярдов двадцать по тротуару, а потом по подъездной аллее Фримэнов. А пес все выл и выл. От этого звука у Генриетты, несмотря на дряблое утреннее тепло, морозом бралась кожа.
- Воздух какой-то мерзкий, – произнесла она. – Пахнет, как было в Рамфорде[395], когда я только вы-шла замуж и все бумажные фабрики еще работали. Нехорошо это для людей.
Твич крякнул и позвонил Фримэнам. Не дождавшись ответа, он сначала постучал, а потом уже начал и громыхать в двери.
- Попробуй, может, они незаперты, – посоветовала Генриетта.
- Я не уверен, что мне следует это…
- Вот еще россказни. – Она оттолкнула его и взялась за щеколду. Та повернулась. Она приоткрыла двери. Дом за дверьми был наполнен тишиной и глубокими предрассветными тенями. – Уилл? – позвала Генриетта. – Лоис? Вы дома?
Не ответил никто, только вой так и продолжал звучать.
- Собака на заднем дворе, – сказал Твич.
Быстрее было бы пройти туда напрямик через дом, но, ни ему, ни ей этого не хотелось, и они отпра-вились по подъездной аллее, а дальше по крытой галерее между домом и гаражом, в котором Уилл дер-жал не машины, а свои игрушки: пара снегомобилей, вездеход-квадроцикл и два мотоцикла – внедорожник «Ямаха» и турер «Хонда Золотое Крыло».
Задний двор Фримэнов окружала непроглядно высокая изгородь. Туда вела калитка в конце галереи. Едва только Твич ее приоткрыл, в тот же миг на груди у него оказалось семьдесят фунтов веса ошалевше-го ирландского сеттера. Испуганно крикнув, Твич задрал руки, но пес не собирался его кусать; настроение у Бадьи был однозначным: умоляю-прошу-спасите-меня-люди. Положив лапы на грудь Твичу, вымазывая грязью его последнюю чистую рабочую рубашку, пес принялся слюнявить ему лицо.
- Прекрати! – завопил Твич и оттолкнул собаку. Бадьи упал, но тут же вскочил и, оставляя свежие сле-ды лап на рубашке Твича, вновь начал лизать ему лицо своим длинным розовым языком.
- Бадьи, фу! – скомандовала Генриетта, и пес моментально присел на задние лапы, заскулил, забегал глазами, не зная, на ком из них остановить взгляд. Позади его начала растекаться лужа мочи.
- Миссис Клевард, что-то здесь нехорошо.
- Вот-вот, – кивнула Генриетта.
- Наверное, вам лучше остаться с соба…
Генриетта вновь произнесла свое «вот еще россказни» и промаршировала на задний двор Фримэнов, позволив Твичу следовать за ней в кильватере. Бадьи крался позади их – голова опущена, хвост поджат – и безутешно скулил.
Им открылось мощенное каменной плиткой патио с барбекю посредине. Мангал было аккуратно на-крыт зеленым брезентовым чехлом с надписью: КУХНЯ ЗАКРЫТА. За ним, на краю лужайки, стоял сосно-вый помост. А на помосте – джакузи Фримэнов. Твич решил, что высокий забор вокруг дворика был возве-ден специально, чтобы им можно было спокойно посидеть в джакузи голыми, а то и трахнуться, если очень захочется.
Вилл с Лоис именно там и сидели сейчас, но времена их любовных утех прошли навсегда. На головах у обоих были прозрачные пластиковые пакеты. Пакеты эти были затянуты у них на шеях то ли шнурами, то ли коричневыми резиновыми жгутами. Изнутри они затуманились, однако не так чтобы очень, не так, что-бы Твич не мог рассмотреть их опухшие лица. Между бренными останками Вилла и Лоис Фримэнов стояли на сосновой полочке бутылка виски и маленький медицинский флакончик.
- Стоп, – произнес он, сам не зная к кому обращается: к себе, или к миссис Клевард, или, может, к Ба-дьи, который как раз вновь начал свое сиротливое вытье. Конечно же, не Фримэнам он это сказал.
Генриетта не остановилась. Она пошла прямо к джакузи, с прямой, как у солдата, спиной поднялась на две ступеньки и посмотрела в лицо своих абсолютно приличных (и абсолютно нормальных, сказала бы она) соседей, бросила взгляд на бутылку виски, увидела, что это «Гленливетт»[396] (отошли они, по край-ней мере, стильно), и тогда уже подобрала флакончик с этикеткой семейной аптеки Сендерса.
- Амбьен или лунеста?[397] – спросил угнетенно Твич.
- Амбьен, – ответила она, признательная уже за то, что ее пересохшие гортань и рот были в состоя-нии выговорить эти слова нормальным голосом. – Лекарства, выписаны на нее. Хотя, думаю, напоследок она с ним поделилась.
- Там есть какая-то записка?
- Здесь нет, – ответила Генриетта. – Может, в доме.
Но и там ничего не нашлось, по крайней мере, нигде на видных местах, да и тяжело им было пред-ставить причину, которая бы побуждала кого-то прятать такую вещь, как предсмертная записка. Бадьи следовал за ними из комнаты в комнату, он не выл, лишь тихий скулеж доносился из глубины его горла.
- Наверное, я заберу его домой, к себе, – сказала Генриетта.
- Придется вам. Я не могу взять его с собой в госпиталь. Я позвоню Стюарту Бови, чтобы приехал и забрал… их, – кивнул он большим пальцем себе за плечо. У Твича бурлило в желудке, но не это было пло-хим; плохим было то, что депрессия, которая прокралась в него, омрачила его по обыкновению солнечную душу.
- Не понимаю, зачем им вздумалось это сделать, – произнесла Генриетта. – Конечно, если бы мы уже целый год просидели под Куполом… или даже месяц… тогда да, возможно. Но меньше недели? Не годит-ся стойким людям отвечать таким образом на неприятности.
Твичу казалось, что он их понимает, но ему не хотелось говорить об этом Генриетте: впереди у них, вероятно, тот самый месяц, а то и год. А может, еще больше. Без дождей, с все меньшими ресурсами и ухудшением воздуха. Если самая мощная в технологическом плане страна в мире до сих пор не была в состоянии понять, что же именно случилось в Честер Милле (не говоря уже о решении проблемы), значит едва ли это произойдет скоро. Уилл Фримэн, наверное, это понял. А может, это была идея Лоис. Может, когда остановился генератор, она сказала: «Дорогой, давай это сделаем, пока вода в джакузи еще горя-чая. Давай выберемся из-под Купола, пока мы не голодаем. Что ты на это скажешь? Посидим напоследок в ванной и немного выпьем на прощание».
- Может, это тот самолет подтолкнул их к концу, – отозвался Твич. – Тот ирландский лайнер, который врезался вчера в Купол.
Генриетта ничего не произнесла на эти его слова, она отхаркнула и сплюнула в кухонную раковину. Довольно шокирующая демонстрация непринятия. Они вышли во двор.
- Будут еще и другие люди, которые так будут делать, не так ли? – спросила она, когда они уже дошли до конца подъездной аллеи. – Потому что иногда самоубийство просто витает в воздухе. Как вирус какого-то гриппа.
- Кое-кто уже успел, – Твич не знал, действительно ли самоубийство безболезненное[398], как поется в той песне, но, безусловно, при некоторых обстоятельствах оно может быть заразным. Наверное, особен-но заразным, когда ситуация беспрецедентная, а в воздухе начинает вонять так, как в это безветренное, неестественно теплое утро.
- Самоубийцы – трусы, – заявила Генриетта. – Это правило, в котором нет исключений, Даглас.
Твич, чей отец долго и тяжело умирал от затяжного рака желудка, имел в отношении этого сомнения, но ничего не сказал.
Генриетта, уперев руки себе в костлявые колени, наклонилась к Бадьи. Тот вытянул вверх шею, при-нюхиваясь к ней.
- Идем, здесь рядом, мой мохнатый друг. У меня есть три яичка. Ты можешь их съесть, пока они не испортились.
Она уже было отправилась, и потом вновь обратилась к Твичу.
- Самоубийцы – это трусы, – повторила она, делая особое ударение на каждом слове.
Выписавшись из «Кэти Рассел», Джим Ренни хорошо выспался в собственной кровати и проснулся освеженным. Хотя он ни за что никому в этом не сознался бы, отчасти причина состояла в том, что дома не было Джуниора.
Теперь, в восемь часов, его черный «Хаммер» стоял неподалеку ресторана Рози (прямо перед по-жарным гидрантом, да какая к чертям собачим разница, пожарного департамента сейчас не существова-ло). Он завтракал с Питером Рендольфом, Мэлом Ширлзом, Фрэдди Дейтоном и Картером Тибодо. Картер занимал уже обычное для обоих место по правую руку от Большого Джима. Этим утром он имел при себе два пистолета: собственный на бедре и недавно возвращенный Линдой «Беретта Таурус» в подмышечной кобуре.
Квинтет занимал лясоточильный стол в дальнем уголке ресторана, без всяких угрызений совести вы-турив оттуда завсегдатаев. Рози к ним не подходила, послала Энсона обслуживать.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |