========== Глава 23. Немощность ==========
Комментарий к Глава 23. Немощность
Не ожидали? И я не ожидал! Вот таким вот монстром я иногда бываю. Если вам непонятны какие-то моменты в главе, то, пожалуйста, не стесняйтесь и задавайте мне вопросы. Это будет вполне оправдано.
Главу я еще не перечитывал, так что возможны очепяточки и ошибки. Если вам не трудно, то и их, пожалуйста, отправляйте в публичку. Буду премного благодарен.
И... с Пасхой, ребята!
Как часто люди ставят перед собой цели? Насколько усердно они стремятся к ней? Многие ли ее достигают? Поставив перед собой задачу – не дать родителям отправить меня в лечебницу, я не учел некоторые, на первый взгляд, совсем не важные мелочи, из-за чего теперь сидел на заднем сидении машины и бездумно провожал взглядом быстро сменяющийся пейзаж.
«К большим делам относись легко, а к маленьким – дотошно», - Елена очень часто говорила мне это, когда я рассказывал ей какие-нибудь случаи, что происходили со мной (или с кем-то другим) в младшей и средней школе. Я не брал ее слова во внимание, всегда оставаясь при своем мнении, считая, что более большие вещи имеют более большую значимость, чем мелкие. Мне, глупому ребенку, тяжело было понять, что суть глобального заключается в мелочах, и теперь я страдал от последствий своей невнимательности.
Мне казалось, что главное – доказать родителям, что со мной все хорошо за максимально короткий срок. Однако я не учел того, что, когда речь заходит о душевном состоянии человека, гораздо большее внимание уделяют тому, что произошло с ним в прошлом (даже если это прошлое – три дня назад), ежели его нынешнему состоянию. Мои улыбки, громкий смех и более-менее хорошее поведение не оказали совершенно никакого эффекта ни на родителей, твердо стоявших на своем решении, ни на миссис Эдэймо, решившую поддержать Донну и Дональда в этом вопросе. А очередная истерика и агрессия по поводу неудач лишь подлили масла в огонь. Отец покачал головой и сказал, что своими действиями я лишь подтверждаю то, что мне необходимо медикаментозное лечение и помощь психиатра, закрыв глаза на все мои восклицания по поводу справедливости и закона. Как бы ни было обидно это осознавать, но Дональд был прав: до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год, все решения, касающиеся моего лечения, например, будут принимать именно родители.
Не улучшил ситуацию и побег из дома – меня нашли при помощи какого-то приложения в телефоне, которое, как оказалось, было установлено там уже давно. Я чувствовал себя жалкой букашкой, пытающейся справиться с великаном-пауком. Все, что я делал, приводило лишь к одному – скорейшему отправлению в Дом Моники. Меня, конечно, и раньше посещали мысли, что порезы по всему телу – не очень нормально, но я бы никогда не подумал, что из-за этого человека могут отправить в психиатрическую больницу. Это ведь не настолько страшно, как шизофрения, анорексия или склонность к суициду. Хотя, кого я обманываю?
Глаза болели от продолжительных рыданий, а на душе противно скреблись кошки. Я был рад, что мне позволили попрощаться с Фрэнком, уже даже практически смирился со своей участью, но потом меня поставили перед фактом, что о посещении кем-либо, кроме тех же самых родителей и Майки, можно забыть. То есть, меня собирались заточить в каком-то здании с умалишенными людьми, плохой едой и занудными врачами и лишить всякого общения с человеком, из-за которого моя жизнь была хотя бы немножечко лучше. Я совершенно не понимал ход мыслей взрослых, с виду, людей. Они собирались вылечить меня от умышленного самонасилия посредством лишения объекта, благодаря которому мне становилось легче. Никому ведь и в голову не пришло, что было бы полезнее изолировать меня от родителей.
- Джерард, ты точно все собрал? – спросила мама, сидевшая на переднем сидении рядом с отцом.
- О, Господи, я совсем забыл взять зимнюю шапку и длинные резиновые сапоги! – воскликнул я, хватаясь за голову. - Мы в дороге уже около получаса, серьезно, мам?
- Юноша, прекратите издеваться!
- Женщина, прекратите задавать глупые вопросы! – я наклонился вперед, оказавшись между двумя сидениями.
- Джерард, хватит дерзить матери! – вмешался папа.
- Почему никого не волнует, как я себя чувствую <i>сейчас</i>? Неужели так тяжело – просто выслушать?! Почему вы запретили Фрэнку навещать меня?
- Потому что это из-за него ты стал <i>таким</i>, - мама скривила губы в отвратительной гримасе, а затем отвернулась к окну, гордо вздернув нос. Очевидно, эта женщина чувствовала себя просто королевой, когда разговаривала со мной.
- Каким «таким»? Режущим себя по поводу и без? Или парнем-гомиком, постоянно думающим о мужских половых органах? – я прищурил глаза и посмотрел в зеркало, где встретился взглядом со злыми глазами Дональда. К его глубочайшему сожалению, теперь меня совершенно не интересовало, что эти люди сделают мне – я и так был в плохом положении. – Готов поспорить, для вас гораздо важнее снова сделать из меня натурала, чем лишить пристрастия к лезвиям, - я рассмеялся и снова откинулся на сидения. – Вы хоть знаете, зачем везете меня туда? – Вопрос остался проигнорированным. – Боже, конечно, нет, - закатив глаза, я снова отвернулся к окну. До больницы оставалось всего ничего, и я даже был бы рад сбежать туда от своих родителей, если бы не тот факт, что отныне я не буду видеться с Фрэнком и находиться под присмотром врачей.
Спустя пятнадцать минут наша машина подъехала к высоким черным воротам, сделанных из тонких черных прутьев. Здание Дома Моники было вовсе не высокое, – всего лишь два этажа – но довольно широкое. Оно состояло из трех частей: одной – центральной и двух, примыкающих к ней по бокам, словно крылья. Думаю, так эти части и назывались: левое крыло, правое крыло, главный корпус. Сама территория, на которой находилась лечебница, больше походила на лес: все тут было окружено хвойными деревьями, а кое-где можно было заметить и мелких зверьков. Почему-то в голову приходила мысль, что их запустили сюда специально, чтобы пациенты чувствовали себя более умиротворенно. На меня же вся эта атмосфера влияла с точностью наоборот: хотя я любил сосны, лиственницы и прочие хвойные деревья, от одного лишь воспоминания о том, что мне придется неопределенный срок созерцать монотонные виды из окна, тянуло выблевать все, что я съел за последние два дня.
- Ну, ты так и будешь сидеть? – спросил папа, открывая дверь с моей стороны. Я посмотрел на него исподлобья и, взяв рюкзак, напичканный карандашами, бумагой и множеством блокнотов, выполз из машины. Этой ночью я совсем не спал, поэтому чувствовал себя просто отвратительно. Тело не слушалось меня, процент раздражения рос в геометрической прогрессии, а под глазами, я уверен, пролегли черные (даже не серые) круги. Вместе с родителями я прошел до главного входа в лечебницу, а уже там меня встретила какая-то женщина, судя по всему, медсестра, и, приветливо улыбнувшись, сказала, что проводит меня до моей палаты.
- Как ты уже, наверное, заметил, у здания три части. Ты будешь жить в левом крыле, там как раз находятся такие пациенты, как ты. – Мы шли по скудно освещенным коридорам; я еле поспевал за миссис Тернер (как подсказал мне бейджик на правом кармане халата) в виду того, что лениво переставлял ноги, а она шла просто огроменными шагами.
- Здорово, - без какого-либо энтузиазма ответил я.
- Нельзя сказать, чтобы у нас тут бывали тяжелобольные люди, но буйные точно встречаются, - в этот момент женщина остановилась перед дверью одной из палат. Открыв ее, она внимательно посмотрела на меня и спросила: - Ты ведь не будешь буйным?
- Посмотрим, - я склонил голову вниз и молчаливо вошел в комнату. Медсестра сразу же изменилась в лице и прошествовала следом за мной.
В комнате было две кровати, и обе пустовали. В общем, интерьер ничем не отличался от палат каких-нибудь других больниц. Разве что окна невозможно было открыть нараспашку – только форточку, что расстроило меня. Когда мне было невыносимо тоскливо, я всегда открывал окно, свешивал ноги с подоконника и дышал свежим воздухом, представляя, что моя жизнь – лишь воспоминание о каком-нибудь рассказе, а я – вовсе не я. Что ж, теперь меня лишили и этого. Неужели врачи здесь настолько дотошны, что считают, будто кто-нибудь, выпав со второго этажа больницы, сможет умереть? Максимум – небольшое сотрясение, и то навряд ли. Кровати стояли друг напротив друга, у противоположных стен, одна из них - по правую сторону от двери. Окно находилось чуть левее другой, а прямо слева от меня стоял узкий, но высокий шкаф, в который мало что можно было поместить. Палата ослепляла белым цветом, и это еще больше заставляло чувствовать себя неудобно. Я надеюсь, мы все помним, какие чувства у меня вызывает белый цвет?
- Выбирай одно из мест: они оба свободны, но учти, что в шкаф можно складывать только самые необходимые вещи. Постельное белье не пачкать, порядок соблюдай. Не включай музыку слишком громко, не кричи и вообще не делай ничего такого, что может вывести из нормального состояния твоих соседей. Справишься? – миссис Тернер снова посмотрела на меня. Моя правая бровь доползла до середины лба, а рот непроизвольно приоткрылся. Эти их требования больше походили на правила в каком-нибудь нереально строгом военном лагере. Хотя, возможно, они лишь мне казались чересчур жестокими, потому что я не привык находиться где-нибудь, кроме собственной комнаты, дома семьи Айеро и школы.
- Конечно, - не скрывая сарказма, ответил я и бросил сумку на дальнюю кровать, ту, что находилась вблизи окна, за что сразу же получил испепеляющий взгляд сестры. Женщина покинула палату, а я, еще раз обведя белоснежное пространство взглядом, поплелся к кровати и, упав на нее, мгновенно провалился в беспокойный сон.
Разбудил меня некто, вечно трясущий за плечо и что-то бубнящий на ухо. Разлепив веки, я увидел перед собой размытые очертания какого-то мужчины в белом халате. Проморгавшись, я, наконец, смог различить, где у него ухо, а где – нос. Лицо его было немного грубоватое, широкое. Глаза не слишком большие, но и узкими их не назовешь, в них отсутствовал всякий блеск и, так называемый, «огонек». Мне казалось, что я смотрел на очень уставшего, потухшего человека, потерявшего всякий интерес к жизни. Впрочем, я был не так уж и не прав, когда вслушался в голос мужчины.
- Ты вставать собираешься, или нет? – Он был раздраженный и немного обозленный.
- Ах, да. Точно, - я приподнялся на локтях и, в сотый раз оглядев комнату, сел на кровати. Голова казалась мне невероятно тяжелой, будто бы в нее залили свинец. Тело по-прежнему болело, но на этот раз оттого, что я спал в неудобной позе.
- Сейчас у вас всех обед, а после ты идешь на прием к психиатру.
- Ясно. Замечательно, - я встал с кровати и направился за санитаром (так я предположил, потому что мысль, что за мной, словно прицепившаяся пчела, будет присматривать какой-нибудь главврач, была абсурдна).
В огромной столовой я оказался под прицелом нескольких десятков, если не сотен, глаз пациентов. Некоторые смотрели на меня, как на мясо: прожигая дыры и оценивая; некоторые – безразлично, а некоторые с неприкрытой ненавистью. Отметив про себя, что лучше мне ни с кем не заводить знакомства, я подошел к поварам, спешно накладывающим в тарелки какую-то жижу, которую мне предстояло съесть.
- Ха, новичок что ли? – спросила крупная женщина, стоявшая около места выдачи чая (или что там им дают?).
- Да, - ответил я, ставя тарелку с непонятным содержимым на поднос.
- А по тебе и не скажешь, - хмыкнула она, когда я уже разворачивался в сторону столиков. На ее фразу я лишь закатил глаза, в который раз поражаясь взрослым людям: неужели персонал не обучали обращаться с пациентами как подобает? Если бы я не был сонный, то обязательно сделал бы что-нибудь, что заставило бы ее усомниться в своих словах.
Мне повезло, что в этом богом забытом месте еще были незанятые столики. Так, сев в один из самых удаленных от чужих глаз уголок, я поставил перед собой то, что мне выдали и, решив, что есть я сегодня <i>точно</i> не буду, снова провалился в раздумья.
На данный момент мое состояние можно было описать, как: полное отсутствие каких-либо эмоций и сильное желание удариться головой об стену. Я понимал, что кошмар только-только начинается, и поэтому меня бросало в дрожь. Возможно, если я буду паинькой, то уже через неделю (я надеюсь) меня выпустят. Казалось бы, это так легко – не делать ничего, что смогло бы разозлить персонал больницы и моих родителей, но только не для меня. Я, человек, привыкший жить исключительно эмоциями, не собираюсь снова прятаться за маской, которая будет выедать мои внутренности и уничтожать мою истинную сущность. Теперь надеть маску – означает признать свое поражение, чего я точно не собираюсь делать. Сложившаяся ситуация была для меня ничем иным, как войной. Борьба за самого себя, за свободу слова и действий, за право быть тем, кто я есть – вот, как я видел все это. Белого флага не было у меня в арсенале, поэтому я собирался отстаивать свою точку зрения до конца.
Сейчас у меня в планах было внимательно изучить характер моего психиатра, и, если я сочту его вменяемым человеком, рассказать ему истинную причину того, почему я начал наносить себе увечья, поделиться полной историей моего исцеления и возвращением к началу. Я расскажу ему обо всем, что происходило со мной, постараюсь выложить свои мысли наиболее понятным образом, и тогда, возможно, меня перестанут считать больным на голову. Если, конечно, я посчитаю психиатра достаточно сообразительным, чтобы понять подростка.
На стол кто-то шумно поставил свой поднос. Я, подняв взгляд, встретился с серо-голубыми глазами незнакомого парня. Выглядел он достаточно прилично, но если вспомнить, где я нахожусь, то лучше не питать к нему симпатии и не доверять.
- Привет, - поздоровался он, откидывая мешающиеся сальные прядки черных волос назад ловким движением руки.
- Привет, - кивнул я, сразу же впечатываясь взглядом в тарелку, давая открытый намек на то, что не желаю с ним разговаривать. Но незнакомец, видимо, решил его проигнорировать.
- Когда приехал? Вчера я тебя тут не видел, - он точно так же, как и я, игнорировал то, что было у него на подносе. Вообще, у меня уже успело сложиться мнение, что он игнорирует все, что может. Водрузив локти на стол и сцепив пальцы в замок, собеседник уронил на них подбородок, с любопытством разглядывая меня. В глазах цвета пасмурного неба плясали озорные бесенята, чем-то напоминавшие частые вспышки молнии. Опустив взгляд от глаз ниже, к запястьям, я заметил яркие – красные рубцы, а чуть выше – более бледные, розовые. Они выглядели значительно серьезнее, чем мои, поэтому я мог лишь догадываться о том, как много крови вытекло из парня, и каким чудом его удалось спасти.
- Сегодня утром. Вы еще спали, я полагаю. Слушай, у меня еще разговор с психиатром, поэтому я, пожалуй, пойду. Приятного аппетита, - чувствуя себя невероятно неудобно, я, взяв в руки серый поднос, содержимое которого так и не изменилось за те десять–пятнадцать минут, что я был в столовой, пошел туда, где, кажется, избавлялись от остатков пищи. Через три минуты я уже шаркал подошвой кед по коридорам больницы, в попытках найти нужный мне кабинет.
Тик-так, тик-так, тик-так. В кабинете мистера Моррисона тишина разбавлялась лишь шарканьем ручки по бумаге и раздражающим тиканьем часов. С тех пор, как я пересек порог и сел на стул, прошло около десяти минут, и, если честно, его бездействие вводило меня в ступор. Он же даже не поздоровался со мной! Но, ладно, к черту приветствия, он бы хотя бы мою карточку попросил, или, не знаю, о самочувствии спросил. Меня раздражало, что вместо того, чтобы умирать от тоски в одиночестве в собственной палате я был вынужден тратить свободное время на это безделье. В конце концов, если бы я знал, что все будет именно так, то обязательно взял бы с собой хотя бы плеер или альбом для рисования. Да, однозначно.
- Ты так и будешь молчать? – спросил мужчина, сидевший за столом, не поднимая на меня взгляда. Я чуть слюной не поперхнулся от возмущения – сразу же захотелось снять с него его огромные очки в толстой оправе и разбить стекла на много-много разных осколков.
- То есть, я сейчас должен был что-то сказать? – спросил я.
- Да, я ведь задал тебе вопрос. – Его тихий и монотонный голос разрезал тишину комнаты, и меня снова начинало клонить в сон.
- Какой? – снова заговорил я.
- Я спросил, какие у тебя жалобы, - ответили мне, все так же не отрываясь от изучения каких-то бумаг.
- Но Вы ничего такого не говорили, - я нахмурился, пытаясь вспомнить: спрашивал ли он у меня что-нибудь, или нет? Кажется, я <i>действительно</i> сойду с ума в этом желтом доме.
- Нет, я спрашивал, - настойчиво сказал мистер Моррисон. Тут он, наконец, отложил в сторону ручку и посмотрел на меня. Я опешил. Его глаза были… добрые. Удивлены? Я тоже. Он напоминал мне старого пса, уже долгое время жившего у одних и тех же хозяев. Ведь все старые псы смотрят примерно с таким же теплом, преданностью и добротой на «своих людей», не так ли?
- Но… - хотел уж было снова возразить я, но меня бесцеремонно перебили:
- Спросил. Только что, - мужчина улыбнулся мягкой улыбкой, не показывая зубы, а в моей голове снова промелькнула мысль о том, что в подобных заведениях не только пациенты невменяемые, но еще и сам персонал.
- Жалобы? – переспросил я и, получив утвердительный кивок, продолжил: - Меня до судороги в скулах бесит, что никто не хочет выслушать меня. Разве я много прошу? Никто не хочет поставить себя на мое место, никто не хочет немного пораскинуть мозгами и… боже. Это выводит из себя, - я выдохнул, опуская взгляд в пол и понимая, что я не могу подобрать слов, чтобы описать все, что я чувствую.
- Они не пытаются встать на твое место потому, что слишком боятся ощутить на собственной шкуре результаты своей же деятельности. – Я снова поднял взгляд и с интересом посмотрел на врача. – Для этого ты здесь: чтобы рассказать все, что тебе не дали сказать. Давай.
И тут в меня будто бы вдохнули новую жизнь. В голове сразу начали всплывать нужные слова для моего повествования, а я говорил взахлеб, еле успевая сделать вдох, чтобы продолжить с большим напором. Я начал с того, что после смерти бабушки началось переосмысление всего моего существования. Продолжал, рассказывая о первых порезах, о планировании суицида, о Фрэнке, о первой неудачной попытке, и снова о Фрэнке. Я впервые делился собственной историей с кем-то, кому это действительно интересно, и поэтому чувствовал, как по венам, вместе с кровью и страхом, течет еще и волнение. Я рассказывал о том, как парень на год младше меня спасал меня от депрессии, буквально вырывал из лап тьмы, и как родители, после, снова тянули меня во мрак, лишая кислорода и жизненных сил. Закончил я на том, что недавно начал чувствовать себя хорошо, но, опять-таки, из-за вмешательства родителей и психолога снова вернулся к начальной стадии своего заболевания, если это так вообще можно назвать. Я с удивлением отметил, что из моих глаз снова текли слезы, а дыхание было сбито. Я икал и задыхался, стараясь унять дрожь в пальцах и коленях. Рассказывая то, что я уже пережил, я будто бы снова возвращался в те ужасные дни и чувствовал то, что когда-то уже приходилось чувствовать.
- Знаешь, Джерард, люди – не роботы, они очень часто совершают ошибки, - начал говорить мистер Моррисон спустя несколько минут. – К нам довольно часто попадают люди, которым вовсе не требуется помощь психиатра. Как правило, запихивают их сюда их родственники, желающие поступить «как лучше», но в итоге они лишь все усложняют. Ты умный мальчик, и, я думаю, ты и так понимаешь, что тебе тут не место, не так ли? – Я кивнул, удивленно смотря на мужчину и часто моргая: боль в глазах снова вернулась. – Я даже не понимаю, почему тебя начали таскать по психологам, потому что единственное, что могло бы стопроцентно помочь тебе, не вызывая побочного эффекта, - простая беседа. Людям иногда, и правда, стоит только прислушаться к тому, что им пытаются сказать. Как много проблем можно было бы избежать, если бы мы <i>слушали</i>, не так ли? – Я снова кивнул, совершенно не понимая, какого черта тут происходит.
- Что вы хотите мне этим сказать? – спросил я.
- То, что тебе не придется распаковывать сумки, Джерард. У тебя есть кто-нибудь, кто смог бы тебя забрать? Кроме родителей, конечно. С ними мне еще предстоит завтра поговорить.
- Конечно, я… я могу позвонить Фрэнку.
- Тогда чего же ты ждешь? – мужчина задорно рассмеялся и протянул мне свой телефон. Дрожащими пальцами я вбивал выученный номер телефона и судорожно вдыхал, пока слушал длинные гудки.
***
- Джи, в чем дело? Ты мне так нормально ничего и не объяснил! Что происходит? – как только такси подъехало к главному входу Дома Моники, Фрэнк, открыв заднюю дверь, вышел из машины и начал осыпать меня вопросами. – Разве тебя не должны были отправить сюда, эм, лечиться?
- Должны были, - ответил я, загадочно улыбаясь и выдыхая сигаретный дым в лицо парню. От моего действия он прикрыл глаза, простоял так несколько секунд, а затем, открыв их, посмотрел на меня недоумевающим взглядом. – Меня просто выслушали, - улыбнулся я и, обогнув парня, закинул рюкзак в машину, а сам сел рядом. Развернувшись, Фрэнк запрыгнул следом за мной и, назвав собственный адрес таксисту, закрыл за собой дверь. Посмотрев на окно второго этажа, я увидел в нем улыбающегося и подмигивающего мне мистера Моррисона. Кивнув ему, я повернулся к Фрэнку и взял его за руку. Впереди нас ждала длинная дорога.
Перед глазами снова мельтешили картинки сменяющегося пейзажа. На улицу опускались сумерки, в небе висели легкие, слово пуховые, тучи, из которых уже начинали капать первые капли весеннего дождя. Я так и чувствовал запах озона в воздухе и легкую влажность под ногами. Хвойные деревья навевали на меня умиротворение и расслабленность. Машина ехала довольно быстро, но мягко. Склонив голову на плечо Фрэнка и немного задрав ее, чтобы чувствовать запах парня, я переплел свои пальцы с его пальцами и прикрыл глаза, наслаждаясь легким постукиванием дождя по стеклу.
Какими иногда тяжелыми нам кажутся некоторые задачи. Как сильно мы раздуваем все из ничего. Как легко потом все оказывается. Прокручивая в голове определенные ситуации, я выдумывал себе какие-то непреодолимые трудности, преувеличивал, накручивал себя, и в итоге верил во весь этот фарш. Я предположить не мог, что Дом Моники – это не страшная психиатрическая больница, а всего-навсего оздоровительный центр; что психиатр – не безумец с дикими глазами, а весьма добродушный и искренний мужчина со смешными очками; что все, что требуется от меня – рассказать. Да, мне выписали успокоительное и снотворное, да мне посоветовали не напрягаться, да, я поплакался в халат мистеру Моррисону, но… разве это то, что я себе навыдумывал? Конечно, нет.
Относись ко всему легче, и проблема окажется вовсе не проблемой.
========== Эпилог ==========
В классном кабинете очень тихо и душно, тут витает атмосфера напряженности и волнения, страх. Цифры в правом верхнем углу альбомного листа подсказывают, что сегодня пятнадцатое июня, а голову все никак не покидает мысль о том, что это последний школьный экзамен. Мне больше не придется пересекать двери этого учебного заведения, ловить на себе десятки хищных глаз, справляться с голосами, которые так и норовят затащить меня в школьный туалет и заставить полоснуть ножом по голубой вене. Мне больше не придется выходить из себя при виде слишком недалеких и глупых сверстников и ходить с навостренными ушами, ожидая очередной подлянки или гадкого хихиканья за спиной. Это конец одной из глав моей жизни и начало новой, более яркой, светлой и счастливой.
Кажется, еще вчера я, выйдя из машины такси, вошел в дом и улыбнулся оторопевшим родителям. Кажется, совсем недавно доктор Моррисон, человек, который должен был лечить меня, два часа вел беседу с моими родителями, пытаясь объяснить им, как лучше поступать в тех или иных случаях. Сложившаяся ситуация казалась мне до ужаса смехотворной, потому что Донна и Дональд сами же попали в ловушку, которую ставили для меня. Мы с Майки подкалывали их по этому поводу: я, сполна насаждаясь вкусом победы, а брат – просто за компанию. Я знаю, что он переживал за меня не меньше Фрэнка, и от этого на моей душе становилось теплее. Прокручивая в голове все эти моменты, я удивлялся тому, как быстротечно время, и как много всего со мной произошло.
Я не чувствовал пустоту внутри себя, которая раньше так и кричала, чтобы я заполнил ее кровью, вытекающей из моей руки (или лодыжки, это не так важно). Зато я в полной мере ощутил, каково это – парить. Не так, когда ты обкурился или обдолбался у кого-то на вечеринке, а так, когда ты, полностью находясь в сознании, понимаешь, что тебе все побоку. Все начинает казаться таким легким и простым, что на губах невольно появляется улыбка. Ты думаешь: «Господи, и раньше я считал это веской причиной, чтобы резаться?», - а потом звонко смеешься, понимая, каким, на самом деле, был идиотом. Те дни, проведенные в темной комнате, теперь казались мне каким-то мутным воспоминанием из фильма, который я смотрел в далеком-далеком детстве. Они казались мне нереальными, будто бы чужими.
Ученики по одному поднимались со своих мест, сдавая экзаменационные работы и с облегчением выдыхая. Кто-то, конечно, выходил, опустив голову и тяжело вздыхая, но я считал, что это был чисто их промах. Так же безмятежно улыбаясь, я встал из-за невысокой парты, за которой было чертовски неудобно сидеть, и, собрав свои вещи, направился к учительскому столу. Положив свой листок на небольшую стопку точно таких же других, я размеренной походкой вышел из кабинета, через пару мгновений оказываясь на улице.
Лицо нежно целовал теплый летний ветер. Он обдувал мои отросшие волосы и развевал подол белой рубашки с коротким рукавом. Я впервые за долгое время оголял свои руки перед людьми, и впервые мне не было страшно, что они раскроют мою тайну. В большей степени потому, что слишком слепы, чтобы увидеть что-то дальше экрана своего гаджета. Но еще и потому, что теперь я не считал это чем-то ужасным. Я мог с легкостью сказать: «Хэй, все в порядке, этот этап уже пройден!», - а потом улыбнуться, посмотрев на растерянное лицо случайного собеседника. Он будет думать, что я сумасшедший, но где-то в глубине души подумает: «Я рад за тебя, парень». В конце концов, все люди справляются с болью по-своему, ну а я выбрал самый болезненный способ, как бы абсурдно это ни звучало.
- Хэй, - улыбнулся Фрэнк, стоявший в тени деревьев, что росли на территории школы. Он приветливо помахал мне рукой, и я, махнув ему в ответ, направился в его сторону. – Как написал? – спросил он у меня, когда мои руки уже покоились на его талии.
- Думаю, хорошо, - ответил я, наклоняясь к его лицу и оставляя легкий поцелуй в уголке губ. – Пошли в кафе? Там есть холодный лимонад и мороженое, мне жутко жарко в этих брюках, - рассмеялся я. Он подхватил мой смех, и мы направились вниз по улице, обсуждая вкусы мороженого и песни, доносившиеся из колонок ближайшего музыкального магазина.
Впереди меня ждали вступительные экзамены в институте Нью-Йорка, переезд в съемную квартиру, знакомство с одногруппниками и незнакомым городом, но до этого… До этого всего я собирался провести лето в компании Фрэнка, Майки и марафона мультфильмов про Скуби-Ду. Красная полоса под названием «Self Harm» была оставлена позади, и теперь передо мной открывались новые горизонты, интригующие своей неизведанностью. И я был готов идти к ним навстречу с чистыми руками.
<right><i>Просто открой глаза и посмотри на мир по-иному. Ты поймешь, что все это дерьмо не стоит порезов на твоем запястье.</i> </right>
Комментарий к Эпилог
Что ж, я всегда считал, что эпилог - это то, что непременно должно быть чем-то небольшим. Эдакой главой-связкой, которая все расставляет на свои места, вносит ясность. Думаю, именно поэтому я не стал растягивать его на четыре страницы. Да чего уж там, тут, кажется, даже страницы нет.
Мне нечего сказать по поводу этой работы. Все, что у меня было, теперь тут, в этих страницах, хранящих в себе частичку моей души и истории. Все, что я могу сказать касательно идеи, уже написано в "Обращении к читателям", так что...
Просто спасибо за то, что были со мной, за то, что оставляли отзывы и делились своими эмоциями, за то, что вы есть. Огромное сердечное спасибо.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |