http://ficbook.net/readfic/2411294 8 страница

Ложась спать, я надеялся, что не умру во сне, потому что завтрашний день обещал быть потрясающим.

========== Обращение к читателям ==========

Что ж, я очень долго думал над вопросом: писать мне весь этот бред, или все-таки нет? Как видите, решил написать.

Сейчас я хочу высказать свое мнение по поводу самого фика “Self Harm”. Эта работа – не более чем просто история о том, как некоторые (подчеркиваю: <i>некоторые</i>) подростки справляются со своей душевной болью. Я прекрасно знаю, что большинство не воспринимает этот способ всерьез, начинает глумиться над теми, кто умышленно причиняет себе боль. Однако есть еще и те, кто черпает из подобных историй какие-то теоретические знания (если это так можно назвать), и начинает применять их на практике. Не нужно этого делать, правда.

Все дело в том, что мне на глаза попадаются некоторые читатели, которые тонко, но доступно говорят о том, что главные герои фика начинают «пробуждаться» в них. Речь идет именно о Джерарде. Возможно, это прозвучит как-то высокомерно или самовлюбленно, но, пожалуйста, пусть это лучше будет так; я ни в коем случае не желаю, чтобы мои опасения подтвердились.

Я начинал писать этот фанфик не для того, чтобы оказывать на Вас какое-либо негативное влияние, заставлять Вас что-то делать с собой, говорить, что резаться – это круто. Нет-нет-нет-нет! Эта работа, в первую очередь, - призыв быть сильным и не поддаваться демонам, которые искушают Вас поднести лезвие к коже и пустить кровь. Я лишь хотел сказать, что все, на самом деле, терпимо, а все эти своеобразные способы – чушь собачья. Подтверждение этому Вы можете найти в любых видео и историях людей, прошедших этот этап. Нет ничего сильнее человеческого морального духа, и Вы даже представить себе не можете, на что Вы способны.

Впрочем, я не хочу писать обращение, длиною в шесть страниц. Просто пообещайте мне, что Вы не будете воспринимать образ хрупкого и чувствительного Джерарда, как человека, на которого можно поравняться. Я не хочу, чтобы Вы делали с собой то, что делает он. Это, на самом деле, просто ужасно.

Вы прекрасны, не позволяйте никому и ничему сломать Вас!

хохо Дикобраз с Марса.

========== Глава 13. Замерзшие руки ==========

Это просто ужасно – чувствовать, как ты отдаляешься от близких людей и не иметь возможности предотвратить это. Такое случается. В какой-то момент ты постоянно думаешь о ком-либо, общаешься с ним сутками, доверяешь свои секреты и мысли, открываешься ему, а потом случается это. Темы для разговоров заканчиваются, общение становится сухим, встречи – реже, и ты уже даже не понимаешь, когда все начало разрушаться. Человек отдаляется от тебя, находит другого человека, а тебя в его судьбе будто бы и не было, и тебе остается просто забиться в угол и выть от отчаяния.

К чему я все это? Я впервые задумался о будущем. Мне стало страшно, что наше общение с Фрэнком прекратится точно так же: глупо и непонятно. Мне этого не хотелось, но это, кажется, неизбежно.

Я всегда смотрел на своих родителей и не понимал, как два абсолютно чужих друг для друга человека смогли ужиться под одной крышей и, даже более того, создать полноценную семью? Просто в голове не укладывается! Неужели на свете, и правда, есть нечто такое, что связывает разных людей вместе и заставляет их любить друг друга настолько, что они готовы прожить вместе всю жизнь? Или все дело лишь в детях? Как бы там ни было, мысль, что мои родители терпят друг друга на протяжении многих лет, успокаивала меня. У них не ангельские характеры, но они до сих пор вместе, а значит, все возможно. Так, почему бы мне отпустить все эти тяжелые мысли и, наконец, не пойти в душ? Не знаю. Просто мне всегда нужно думать о чем-нибудь.

Время на часах показывало десять утра, а это означало, что на кухне я обязательно пересекусь с родителями. Если честно, сегодня мне было особенно противно видеть их лица. Наверное, все дело было в том, что всякий раз, когда я появлялся у них на глазах, они начинали осыпать меня всякими вопросами, наподобие: «Почему ты совсем перестал учиться?», «Разве тебя не волнует твое будущее?» или «Где ты пропадаешь в последнее время?». Последний был самый актуальный за последние три дня.

Вот и сегодня утро началось именно с этого вопроса. Никаких приветствий, все как на допросе.

- С другом, - ответил я, наливая себе кофе.

- Что же у тебя за друзья? Я думала, что они не должны позволять прогуливать школу, - сказала мама, прыская ядом.

- Донна, прекрати, - вступился за меня отец. Я поперхнулся напитком, громко кашляя и не веря своим ушам. – Просто у Джерарда появилась девушка, - улыбнулся он.

- Пап, я – гей. - Наступило молчание, давящее на уши и заставляющее мой желудок скручиваться в узел. Предложение было озвучено настолько быстро, что я даже не сразу осознал, что сказал именно <i>это.</i>

- Скажи, что ты шутишь, - сказала мама, внимательно смотря на меня. Через секунду к ее прожигающему взгляду присоединился взгляд папы, и мне показалось, что в скором времени я превращусь в горстку пепла. Пожалуй, это будет даже неплохо.

- Нет. Я абсолютно серьезно, - все-таки набрался я смелости.

- Это невозможно. Ты еще слишком мал, чтобы знать это, - из губ Донны вырвался истеричный смешок, а затем она начала лихорадочно разрезать омлет на мелкие кусочки. Через открытую форточку на кухню залетал холодный ноябрьский воздух и звук проезжающих машин.

- Я достаточно взрослый, чтобы понять, что мне кто-то нравится, - сказал я, выливая кофе в раковину и намереваясь покинуть дом раньше, чем начнется скандал.

- Разговор не окончен! – выкрикнул отец, когда я развернулся в сторону дверного проема, но я его проигнорировал. – Отлично! Иди, куда хочешь! Все равно ты придешь, и вот тогда мы с тобой поговорим.

Дверь за мной с громким хлопком закрылась, и я, поправив лямку рюкзака на плече, спешно пошел на остановку, намереваясь поехать к Фрэнку, но, быстро передумав, изменил направление и пошел в парк.

Все здесь было усеяно снегом, и из-за этого чувствовалась пустота, безразличие ко всему, чувство незащищенности и уязвимости. Создавалось ощущение, будто я, на фоне всего этого масштабного белого фона, - всего лишь жалкий крохотный человек, которого можно раздавить одним мизинцем. Я вообще никогда не любил зиму и белый цвет. Они заставляли что-то в моей душе просыпаться. Точнее, то, чего там не было. Зияющая дыра становилась больше всякий раз, когда я был окружен кристально чистым пространством.

Так же было и сейчас. Пока все мои внутренности пожирались чем-то неведомым и нематериальным, я думал: как мне, идиоту, пришло в голову, что мои родители вдруг отодвинут собственные нормы морали на второй план? Естественно, кто я им такой? Всего лишь сын, который вырос ебаным педиком. Я даже не удивлюсь, если они начнут презирать меня, ненавидеть и крыть оскорблениями. Я справлюсь с этим, как бы больно мне ни было. Знаете, бывает очень обидно и больно, когда ваши собственные родители, люди, подарившие вам жизнь, ставят ненависть к «ненормальным» выше, чем любовь к чаду.

Что за идиот вообще сказал, что любовь – сильнейшее чувство? Это все ложь! Нет ничего сильнее ненависти, потому что только она дает стимул развиваться, к чему-то стремиться, ставить перед собой недостижимые, на первый взгляд, цели и становиться зачинщиком чего-то великого, гениального, ужасного и разрушительного. Ненависть порождает ярость, которая является наимощнейшим стимулом к самосовершенствованию. И, в конце концов, разве наш мир был бы таков, если бы любовь была сильнее ненависти? Бред. Все, что говорят и пишут якобы умные люди, - бред.

Кожа на руках покраснела, я уже не чувствовал пальцев, а время близилось к полудню. Сейчас самым разумным решением было: либо зайти в кафе, либо поехать к Фрэнку. Денег в карманах хватило бы лишь на проезд, но что-то останавливало меня, не давало встать и сесть в автобус.

Я ему надоел. Я его раздражаю. Он хочет от меня избавиться.

Я, серьезно, не знаю, какое у человека должно быть терпение, чтобы выносить меня. Я, конечно, понимаю, что Фрэнк – практически идеальный человек и все такое, но иногда даже ангелы совершают убийство. Я к тому, что как бы дорог я ему ни был, это не значит, что в один прекрасный день голос с хрипотцой не скажет: «Проваливай! Ты меня бесишь!». У каждого человека есть определенный лимит терпения, и если ты видишь, что он каким-либо образом абстрагируется от твоего трепа, то просто закрой свою пасть и начни говорить о чем-то еще, кроме своих проблем. Думаю, я уже достаточно плакался в худи Фрэнка, чтобы этот самый лимит был исчерпан именно сегодня. Нужно остыть, чтобы не испортить парню вечер. Нужно заткнуть свой эгоизм и тихий голос искалеченной души, чтобы не капать на нервы Айеро. Нужно хотя бы сегодня натянуть на лицо самую широкую улыбку и, наконец, подумать о ком-то еще, кроме себя. Будет очень больно, если горькая правда прозвучит именно сегодня. Вообще, больно будет всегда, но так я хотя бы оттяну момент, когда все это дойдет до самого пика силы.

Вы никогда не задумывались, что все человечество очень похоже на колебательную систему? Люди – маятники, выводящие друг друга из состояния покоя, но всегда будет какая-нибудь одна пара, которая будет воздействовать друг на друга больше, чем остальные. В конце концов все это продолжается до тех пор, пока не наступает резонанс.

Так же и у нас с Фрэнком. Я воздействую на его нервы тем, что постоянно что-то делаю с собой, постоянно говорю о смерти или о каких-то других мрачных вещах, говорю о том, как мне плохо и замыкаюсь в себе. А он вынуждает меня влюбляться в него, зависеть от него, доверять ему и отдаваться. Тоже своеобразное насилие, правда, неумышленное. Вот так мы и будем по очереди дергать друг друга за ниточки, расшатывать психику до тех пор, пока оба не спрыгнем с крыши, держась за руки, либо не положим конец всему и сбежим.

Побег. Неплохая идея, если задуматься. Будет глупо звучать, если я скажу, что до такого состояния меня довело мое окружение, но это так и есть. Пока я не разговаривал с родителями, пока они не замечали меня, я был чист и даже не думал о том, чтобы причинять себе вред. Если только иногда. А теперь, после того, как они начали задавать все эти вопросы, стали интересоваться моим времяпровождением, узнали о моей ориентации и лишний раз доказали, что я не должен им доверять, я снова хочу взять нож и полоснуть его лезвием по запястью, лодыжке или плечу. Я понимаю, что единственный человек, который мог бы помочь мне, сейчас находится на другом конце города, но гребаный страх не дает мне оказаться в уютной комнате, стены которой украшают постеры фильмов и плакаты с рок-группами.

В кармане куртки завибрировал телефон, и я, кое-как заставив свои красные пальцы прийти в движение, принял вызов. С каждым произнесенным Фрэнком словом страх и сомнение отступали, освобождая место сладкому предвкушению и, какой-никакой, радости. Да, я был рад слышать, что Фрэнк беспокоится за меня. Я был рад слышать, что ему скучно без меня. Я был рад слышать, что он ждет меня, несмотря на то, что до запланированного времени осталось еще чуть более часа. Я был рад слышать его голос просто потому, что он заставлял боль в висках утихать, а сердце – биться в бешеном темпе, к которому я уже привык.

Спустя полчаса я сидел на мягкой кровати, мои руки были в руках разозлившегося Фрэнка, а на прикроватной тумбочке стояли две кружки горячего шоколада.

- Господи, больше никогда так не делай! Ты же мог их себе отморозить, - все ругал меня Фрэнк, а я улыбался, потому что он напоминал мне курицу-наседку со своей заботой.

- Ты такой смешной, когда пытаешься поругать меня, - хохотнул я.

- А, ну если тебе так весело, то можешь продолжать сидеть на холоде без перчаток и морозить свои конечности, - Фрэнк положил мои руки мне же на колени и, взяв одну из кружек, всучил ее мне в руки.

- Где твоя мама? – спросил я, спустя пару минут молчания. Тепло напитка разливало по всему телу и согревало руки, отчего они начинали гореть.

- Она поехала к бабушке, у нее сегодня День Рождения, - пожал плечами парень, тоже делая глоток шоколада из своей кружки. – Я надеюсь, ты скажешь, почему ты сидел на улице так долго, когда мог просто приехать ко мне? – кружка снова оказалась на своем прежнем месте, а я – в уже привычном для меня состоянии – замешательстве. Каждый раз, когда Айеро спрашивал у меня, почему я сделал что-нибудь, то я не мог придумать ни одной правдоподобной лжи, потому что мне становилось стыдно. В этот раз я решил сразу же сказать правду.

- Ну. Я поссорился с родителями, и мне подумалось, что я испорчу тебе настроение своим присутствием и своим нытьем. Теперь понимаю, что вообще не надо было приходить сюда, потому что я все равно испоганил весь наш день, - я тоже убрал кружку с горячим шоколадом на тумбочку и, сцепив руки в замок между коленок, опустил голову вниз, пытаясь рассмотреть переплетение нитей ткани джинс.

- Хэй, не неси чушь! - снова возмутился Фрэнк. – Ты никогда не испортишь мне настроение, и никогда не надоешь мне, так что насчет этого можешь не переживать, - я улыбнулся уголком губ на его заявление, но где-то на фоне все равно промелькнула мысль: «Никогда не говори никогда». Абстрагировавшись от мыслей, я сосредоточился на голосе Фрэнка, потому что было очевидно, что он задаст мне как минимум один вопрос. – Из-за чего ты поссорился с родителями?

- Я сказал им, что я гей. – Далее последовал мой эмоциональный пересказ всего, что произошло дома несколько часов назад, изложение собственных мыслей и тихая истерика. Фрэнк обнимал меня и пытался успокоить, говоря, что это нормально – чувствовать боль оттого, что родители не разделяют твои взгляды. Говорил, что это все из-за разницы в поколениях, что они свыкнуться с этой мыслью, и что все обязательно будет хорошо. Мне хотелось верить ему. Правда, очень хотелось.

- Только не расценивай это как еще один повод причинять себе вред, ладно? Мы вместе преодолеем это. Я обещаю, - я все еще был в объятиях Фрэнка, его пальцы все еще перебирали мои волосы, а мои ледяные пальцы все еще впивались в ткань его кофты.

- Я верю тебе. Ты, на самом деле, единственный, кто вообще хоть как-то может мне помочь, - ответил я. - Фрэнк? – я отлип от груди парня, вынуждая его поднять голову и посмотреть мне в глаза.

- Да?

- У тебя не найдется сигареты? – спросил я. – Я нуждаюсь в одной никотиновой палочке. Нужно… успокоиться.

- О, конечно! – Айеро потянулся рукой к полке, что висела над кроватью, и протянул мне пачку сигарет.

- Спасибо, - ответил я, вставая с кровати и идя на кухню, вспоминая, что именно оттуда можно было попасть на балкон.

На улице снова пошел снег. Он укрывал собой весь город, погружал его в пустоту. Зажав сигарету между губ и поднеся к ней огонек зажигалки, я пытался отодвинуть на задний план абсолютно все мысли и просто расслабиться. Выдыхая в холодный воздух никотиновый дым, я почувствовал, как на мои плечи опустилась куртка, а боковым зрением заметил подошедшего Фрэнка. Он стоял, сцепив руки на груди и, нахмурившись, наблюдал за сонным городом. Холод всегда на всех действует усыпляюще. Делая еще одну затяжку, я протянул руку в сторону парня, немо спрашивая, разделит ли он со мной процесс отравления организма подростка. Принимая сигарету из моих рук, Фрэнк делает одну глубокую затяжку, а затем поворачивается и берет мое лицо в свои ладони, выдыхая дым мне точно в губы. Я почувствовал, как от прикосновения холодных пальцев к щекам по мне прошелся ток. Я почувствовал, как от дыма все мое тело расслабилось. Я почувствовал острое желание прижаться своими губами к губам парня.

Мгновение спустя я сделал это.

Сбрасывая руки Фрэнка с себя и делая небольшой шаг вперед, я обнимаю парня за шею и самозабвенно целую его губы, наслаждаясь тем, с какой страстью он отвечает на мой поцелуй. Я не знаю, сколько проходит времени, но очевидно, что про сигарету уже никто и не думает, а на губах каждого все еще остается ее горький привкус.

Нам это нравится.

Фрэнк прижимает меня к себе, обнимая в ответ и заставляя куртку съехать с плеч и упасть на ледяной пол. Я чувствую, как по моему телу проходится бешеный ряд мурашек, вызванных прикосновениями парня, чье тепло я чувствую даже через слои одежды. Кислород в легких заканчивается, и мы вынуждены оторваться друг от друга, потому что никому из нас не хочется задохнуться.

- Ты ведь знаешь, что я влюбился в тебя? – спрашиваю я, после того, как мое дыхание приходит в норму. Я чувствую, как сильно бьется сердце Фрэнка от произнесенных мною слов. Чувствую, как сходит с ума мое собственное. Я чувствую желание быть с этим человеком, проводить с ним каждую секунду своей жизни. Я чувствую, что хочу отдаться ему, подарить всего себя без остатка. Но, самое главное…

Я чувствую желание жить.

Комментарий к Глава 13. Замерзшие руки

Ошибки в публичку с:

И, да, с Днем Святого Валентина!

========== Глава 14. Примирение ==========

Парень смотрел на меня, хлопая своими огромными, светящимися от счастья глазами. Я улыбался, наблюдая за его реакцией на мои слова, и не мог поверить, что в этом мире есть что-то взаимное, кроме ненависти. Мне нравилась эта светлая сказка, сюжет которой развивался тут, на балконе многоэтажки, и мне не хотелось ее покидать. Было плевать на онемевшие пальцы, окоченевшие ступни, красные щеки и холод, окутывающий нас со всех сторон. Мне было достаточно того тепла, что просыпалось во мне, когда я был рядом с Фрэнком. Впервые за долгое время я чувствовал себя счастливым.

Зайдя в квартиру, мы снова оказались на кухне. Вообще, это место было самым уютным в обители семьи Айеро, после комнаты Фрэнка, конечно же. Стены тут были светло-зеленого цвета, очень приятного, от которого хотелось всегда улыбаться (не говорите мне, что я – единственный человек, которому вообще хочется улыбаться от каких-либо цветов). Также позитивный настрой на меня оказывали оранжевые разделочные доски и ручки ножей и всевозможных венчиков, что висели на стене на специальных крючках, ярко контрастируя с цветом стен. На окнах висели белые жалюзи, солнечные лучи сквозь них проникали довольно хорошо, и поэтому кухня была светлая. Потолок, пол, скатерть и люстра были стандартного белого цвета, но от него мне не хотелось забиться в угол. Должно быть, тут сыграл роль его минимализм. Было видно, что миссис Айеро проводит большую часть времени именно тут, причем не потому, что вынуждена, а потому, что ей это нравится.

Фрэнк, тем временем, копошился около микроволновки, заваривал чай и параллельно умудрялся что-то рассказывать мне. Я слушал его вполуха, потому что полностью был погружен в собственные мысли. Для меня было странно находиться не в своем доме, обедать не за своим столом, чувствовать заботу по отношению к себе…

Дома такое случалось крайне редко: родители постоянно бывали на работе, а Майки все время проводил в своей комнате. Возможно, когда-то в нашей семье все было как у других людей, но либо вспоминания стерлись из моей памяти, либо эта забота была неискренняя, мнимая. Знаете, это ведь всегда чувствуется, когда человек заботится от чистого сердца и когда делает это ради «галочки». Искренность всегда остается в памяти, а притворство забывается. Думаю, именно поэтому я не могу вспомнить ни одного теплого семейного вечера. Только лицемерие, эгоизм и поиск личной выгоды.

Сейчас я посмотрел на нашу семью другим взглядом. Возможно, кому-то могло показаться, что мы – пример для подражания, эдакий шаблон идеальной семьи, на который должны равняться все. Как бы не так. Да, мы завтракаем и ужинаем за одним столом. Да, родители интересуются о наших успехах в учебе. Да, они покупают нам лекарства, когда мы болеем, но разве все это имеет хоть какой-то смысл, если во всех действиях нет ни капли искренности? Вся эта мнимая любовь к детям, наконец, показала свою истинную сущность. Если бы все в нашем доме было так, как это выглядит, то сейчас я бы не думал о том, что со мной сделают Донна и Дональд, когда я вернусь домой. В конце концов, любая ложь всегда всплывает на поверхность, как утопленник в озере.

Фрэнк, заметив, что я нахожусь где-то в недрах сознания, замолчал и теперь просто молча накладывал в тарелки спагетти с грибным соусом, судя по запаху. Мгновение спустя передо мной оказался мой сегодняшний обед и кружка зеленого чая.

- Спасибо, - поблагодарил я Фрэнка, улыбнувшись уголком губ.

- Моя мама – ярый фанат всего, что относится к итальянской кухне, даже если это будут самые обычные макароны странной формы, - рассмеялся Фрэнк.

Мы ели в тишине, не имея тем для разговоров или желания нарушать идиллию. Однако спустя некоторое время, когда с обедом было покончено, нам все же пришлось заговорить, так как мы понятия не имели, чем займемся позже.

- Предлагаю посмотреть идиотское ток-шоу и объесться мороженым, - озвучил свою идею Фрэнк после того, как несколько предыдущих версий было откинуто.

Час спустя мы смеялись над глупыми шуточками из передачи далеких двухтысячных годов и наслаждались вкусом холодного лакомства, периодически меняясь друг с другом ведерками, потому что у меня было лимонное, а у Фрэнка – карамельное.

- Хэй! Твое мне нравится больше! – воскликнул Фрэнк после того, как мы в очередной раз обменялись.

- О, ну возьми. Потому что мне больше нравится карамельное, - пожал я плечами, снова протягивая парню свое мороженое.

- Угощайся! – не успел я опомниться, как ко мне в рот, буквально, залетела ложка с карамельным мороженым. Я широко распахнул глаза: от неожиданности и холода, а Айеро расхохотался, запрокинув голову назад и прикрыв глаза. Я улыбнулся, проглотил растаявшее лакомство, а затем, зачерпнув ложку своего мороженого, угостил им Фрэнка, повторив его махинацию. Действия, происходящие на экране, мало нас интересовали. Мы просто смеялись и обмазывали друг друга тем, что обычно считается десертом, полностью растворяясь в светлой атмосфере.

Внезапно, прекратив смеяться и посмотрев на меня, Фрэнк сказал:

- Иди ко мне, - и, придвинувшись, поцеловал меня в губы. Не так, как это было тогда, на балконе, а как-то легко, быстро. – Ты просто не представляешь, насколько ты прекрасен, когда улыбаешься. Делай это чаще, - я почувствовал, как мое лицо и уши стремительно краснели от смущения. Айеро, в свою очередь, продолжал целовать мое лицо, ссылаясь на то, что там мороженое, тем самым доводя меня до пика стеснения.

- Ну конечно, - ответил я, отворачиваясь в сторону телевизора и стараясь скрыть свое покрасневшее лицо.

К сожалению, время шло слишком быстро. К тому времени, пока мы привели гостиную в порядок, на город уже опустились сумерки, и в окнах рядом стоящих домов зажегся свет. Вечер мы провели сидя на кровати в комнате Фрэнка, рассказывая друг другу разные истории, сюжеты фильмов и споря о всяких мелочах. Я понимал, что когда-нибудь мне все равно придется вернуться домой, что меня ждет серьезный разговор с родителями, но я старался отодвинуть плохие мысли на дальнюю полку. Мне просто хотелось быть здесь и сейчас.

Утром я получил сообщение от Майки. Он писал, что родители просто в бешенстве, и хотят видеть меня через два часа. Судя по содержанию текста, дома меня ждал довольно громкий скандал, и, клянусь, после того, как я представил себе всю эту картину, мое сердце готово было разорваться от такого быстрого темпа.

Слеза, скатившаяся по щеке, утонула в мягкой ткани наволочки. Я лежал спиной к Фрэнку, и очень надеялся на то, что прижимающийся ко мне спящий парень не заметит подрагивание плеч и судорожное дыхание. Мне не хотелось портить Фрэнку настроение с самого утра. Да что там, мне вообще не хотелось ему что-либо портить, но вы об этом, в общем-то, уже знаете.

Теплое дыхание коснулось кожи на моей шее, а крепкие руки сильнее обняли меня. Это означало, что Фрэнк проснулся, и сейчас он точно заметит, что со мной что-то не так, потому что он уже вопросительно промычал кое-что невнятное.

- Хэй, Джи? Что случилось? – спросил он у меня приподнимаясь на локте.

- Нет. Нет-нет, ничего, - я закрыл глаза, борясь с желанием разрыдаться навзрыд. Я даже описать не могу, какую боль мне приносили мои собственные фантазии. С каждой секундой я все больше понимал, что теперь мои родители возненавидят меня, и это было просто адски больно.

- Ты не обязан все держать в себе, - прошептал он мне в шею, обвивая свои руки вокруг моей талии. И тут я не выдержал.

- Мне страшно, понимаешь? Мои родители – не те люди, которые могут запросто с чем-то смириться. Они сделают все возможное, лишь бы все было так, как они хотят. Я знаю, что они что-то придумают по отношению ко мне. И еще... Майки написал мне сообщение. Он сказал, что родители просто в ярости и хотят видеть меня дома через два часа.

- Джи, - Фрэнк ловко встал с кровати, а затем опустился передо мной на колени. – Какими бы они ни были, это твои родители. Я просто не верю, что они отправят тебя на какие-нибудь терапии, чтобы вылечить от гомосексуализма. Они не могут быть настолько жестоки. Просто не накручивай себя раньше времени и не позволяй им оскорблять себя. Помнишь, что я тебе говорил? Мы справимся с этим вместе. – Голос Фрэнка вселял в меня веру, спокойствие, надежду. Мне бы очень хотелось, чтобы все на свете было так же легко, как он это описывает.

- Хорошо, спасибо, - выдохнул я, собираясь с духом. – Мне нужно сходить в душ, если не возражаешь.

- Да, конечно.

***

Я старался зайти домой как можно тише, чтобы не привлечь лишнее внимание родителей к себе, но это у меня плохо получилось, потому что именно в этот момент отец спускался вниз по лестнице на первый этаж.

- Поглядите-ка, кто вернулся, - фыркнул он. В этот же самый момент в коридоре показалась и мама. Все это напоминало сцену ссоры между подростком и его родителями из второсортного фильма, где актеры всегда переигрывают. Раньше я всегда смеялся над ними, но теперь, когда ощутил эту ситуацию на собственной шкуре, мне не до смеха.

- Привет мама, привет папа, - закатил я глаза, сразу же надевая на себя маску подростка-пофигиста. Я снял с себя куртку, повесил ее на вешалку, затем приступил к обуви, а как только расправился с нею, то заметил два прожигающих меня взгляда.

- Какого черта ты вчера устроил? – снова заговорил отец, в этот раз несколько громче, чем прежде.

- Мне показалось, что вы не хотите видеть такого, как я, в собственном доме, - хмыкнул я, проходя на кухню. Я буквально слышал, как кипела кровь в висках моего отца. Что насчет Донны? Да, она была зла, но не настолько, как Дональд. Скорее, она злилась на то, что я не предупредил, где буду ночевать. В таких случаях материнский инстинкт (или все тот же эгоизм?) берут верх. Конечно, важные дамочки в шляпках всегда будут винить именно мать, если узнают, что ее сын умер где-нибудь в подворотне. Это ведь она не уследила за ним. - К тому же, я был слишком «не в порядке», чтобы выслушивать ваши нотации в тот же день. У меня болела голова.

- Я надеюсь, ты говорил не всерьез, когда заявил, что ты, кхм… гей, - все-таки заговорила мама. – Ты ведь понимаешь, что это было очень жестоко? Мы с отцом переволновались, потому что мы не хотим, чтобы у наших детей были какие-либо психические отклонения. Нам не нужны презрительные взгляды соседей. Мы еще хотим побывать на твоей свадьбе, - я прошел мимо родителей на кухню, делая вид, будто я их не слушаю.

- Вы ведь знаете, что в Нью-Йорке разрешены однополые браки? – спросил я, держа в правой руке кружку с водой и делая из нее глоток.

- Как долго ты еще собираешься придуриваться? Мы воспитывали тебя должным образом, и ты никак не мог вырасти гомосеком, - отец скрестил руки на груди, внимательно смотря на меня, а во мне, тем временем, бушевал ураган эмоций. Не покончив с содержимым кружки, я со всей силы ударил ею о пол, как обычно это делают разъяренные баскетболисты, и она разлетелась по полу кухни множеством мелких осколков.

- Господи, да вы серьезно? – воскликнул я. – Вы вообще слушали меня хоть единожды?! Я, кажется, уже упоминал, что вы практически не принимали участия в моем воспитании! Да я практически сам слепил себя, а вы, блять, этого до сих пор не понимаете! – я махал руками и отчаянно кричал, снова выливая наружу все мысли, что копились во мне долгое время. Я кричал, в надежде, что меня услышат. - Как же вы своим деградирующим мозгом не можете понять, что быть геем – это нормально?! Почему вы, гнилые гомофобы, ставите свои убеждения выше родительских чувств?! Неужели вы готовы просто так взять и отказаться от меня лишь за то, что я равнодушен ко всяким шлюхам из собственной школы?! – в один миг я замолчал. Жжение в скуле заставило меня замолкнуть. Я быстро опустил голову, борясь с подступающими слезами, а затем посмотрел на раскрасневшегося отца, что стоял около меня. Из его ушей, казалось, вот-вот повалит пар.

Дата добавления: 2015-11-04