http://ficbook.net/readfic/2411294 5 страница

Я выбрал путь притворства и лицемерия лишь потому, что так было проще слиться с массой, потому, что я слаб. Я прекрасно понимал, что такого меня общество никогда и ни за что не примет, и это вгоняло в отчаяние. Меня убивало то, что для того, чтобы выжить в этом гребаном мире, мне нужно было называть себя кем-то, кем я, на самом деле, не являюсь. К сожалению, не я один такой. Только подумайте, сколько офисных планктонов могли бы стать выдающимися писателями со своими взглядами на жизнь, известными музыкантами, художниками, если бы не шаблонное общество, где все должно быть строго по образцу: образование-работа-семья-дети-смерть. Но нет, они живут по ненавистному режиму, ходят на ненавистную работу, выполняют поручения ненавистного начальника и смотрят в зеркало на ненавистного себя, потому что когда-то не смогли быть достаточно сильными, чтобы восстать против диктаторов-родителей.

Я лишь надеюсь, что смерть избавит меня от этой удушающей маски, надеюсь найти самого себя, в то время как буду задыхаться от тугого обхвата обернувшейся вокруг шеи веревки. Забавно получается: для того, чтобы избавиться от морального удушья, мне нужно пережить физическое.

***

Вернувшись домой, я выпиваю стакан воды, переодеваю школьную форму на более удобную для меня одежду и, никому не сказав, куда ухожу, снова вышел на улицу, направляясь к автобусной остановке. За последний месяц я провел в автобусе больше времени, чем за все свои семнадцать лет, но это, на самом деле, было не так уж и важно сейчас. Я знал, что с Фрэнком ничего страшного не случилось, но какая-то из сторон подсознания упрямо щебетала мне, что за эти две недели парень мог нечаянно упасть с крыши высотки, уснуть в ванной, переехать в другой штат, в общем, бесследно пропасть или умереть. Я старался отодвигать подобные мысли на задний план и повторял фразу «С ним все хорошо» бессчетное количество раз, но сердцебиение все равно не успокаивалось, и я пришел к выводу, что буду спокоен лишь тогда, когда, наконец, увижу здорового и невредимого Фрэнка.

Дорога казалась бесконечно долгой, но доехал я до нужного места, как и обычно, и уже через пару минут стоял перед запертой дверью квартиры, собираясь с духом, чтобы, наконец, постучать в нее. Сжимаю руку в кулак, машинально натягивая рукава толстовки и зажимая их между пальцами, и несколько раз стучу, ожидая ответа. Буквально через несколько секунд я увидел перед собой миссис Айеро, что заставило меня удивленно раскрыть рот, а ее – застыть на месте и ошарашено смотреть на меня.

- Здравствуйте, миссис Айеро. Я – Джерард, друг Фрэнка, - наконец, нарушил я неловкую паузу, давящую на виски.

- Ох, Джерард! Фрэнк ни разу не рассказывал о тебе! – воскликнула женщина, с первого раза называя меня точно по имени и ставя правильное ударение. Она отошла от двери, пропуская меня внутрь квартиры. – Признаться честно, я даже не знала, что у него есть друзья, он ведь из дома даже не выходит. – В ее голосе была слышна искренняя забота о сыне и переживания за него, то, чего я ни разу не слышал в интонации своей матери. – Я рада, что ты пришел.

- А Фрэнк, он… дома? – спросил я, снимая успевшую промокнуть куртку и вешая ее рядом с одеждой Линды (насколько я помню, миссис Айеро звали именно так).

- Да. Просто он немного приболел. У него с детства плохой иммунитет. – Неловко посмотрев на довольно приятную на вид женщину, я засунул руки в карманы, мечтая лишь о том, чтобы поскорее оказаться в комнате парня. – Проходи пока в его комнату, она прямо вот тут, - худощавая рука взметнулась вверх, указывая на запертую деревянную дверь, - а я пока пойду на кухню. Буду ждать вас к ужину, - Линда добродушно улыбнулась и пошла хлопотать над тарелками и разными кастрюлями, оставляя меня в коридоре.

Досчитав до десяти, я лишний раз убедился, что этот «метод успокоения» не работает и, легонько постучав в дверь комнаты, зашел внутрь, сразу же натыкаясь взглядом на спящего Фрэнка. Он был такой спокойный, умиротворенный, невредимый, а главное – живой. Теперь я понимаю, что совершенно точно убил бы себя, если бы вдруг выяснилось, что это очарование больше не дышит, что его сердце остановилось. Знаете, в тот момент мне было совершено все равно, что я в очередной раз нарушаю обещание, что собственноручно связываю нас с Айеро, что, в конце концов, ставлю на паузу процесс, который уже давно запущен. Единственное, что было важно – сердцебиение парня, его тихое посапывание, подрагивающие ресницы, тепло, излучаемое его телом. Последнее я чувствовал особенно сильно, то ли оттого, что был продрогший насквозь из-за усилившегося дождя, то ли просто из-за того, что он был действительно очень теплым. Забивая на разум, подчиняюсь чувствам и, приоткрывая одеяло, ложусь рядом с Фрэнком, тут же обвивая руки вокруг его талии и млея от мурашек, пробежавшихся по всему телу. Мне хорошо, все мысли, что до этого вертелись в моей голове, казалось, взорвались и куда-то исчезли, оставляя меня один на один с тем, что я чувствую. Хрупкое тельце в моих руках развернулось, и теперь я видел перед собой приоткрытые сухие губы, удивленные глаза миндального цвета и редкие веснушки на милых щеках.

- Что ты здесь делаешь? – прошептал все еще не проснувшийся Фрэнк осипшим ото сна голосом.

- Пришел навестить тебя, - так же шепотом ответил я.

- Нет. Что ты делаешь тут, в моей кровати? – снова спросил он, на этот раз пытаясь выбраться из моих объятий.

- Греюсь. Я замерз, пока шел от дома до остановки под проливными дождем, - я лишь крепче прижал к себе парня, на что он удивленно выдохнул, но все-таки прекратил дрыгаться.

- Знаешь, мне немного неловко лежать в твоих объятиях, потому что ты, вроде как, меня игнорируешь, а я, вроде как, обижен на тебя за это.

- Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя? – спросил я.

- Да. – Ничего не сказав в ответ, я разжал свои объятия и выбрался из-под одеяла, сразу же вставая на ноги и смотря на до предела смущенного и злого Фрэнка.

– Какого черта вы, мистер Уэй, устроили? – начал свою тираду он. – Ты не отвечал на мои звонки и сообщения, не открывал мне дверь, когда я пришел к тебе, избегал меня везде, где я тебя видел! И после этого у тебя еще хватает наглости вот так вот просто заваливаться ко мне домой, ложиться рядом со мной, обнимать меня и вести себя так, будто ничего не было? Боже, да ты просто сумасшедший! – он провел ладонями по своему лицу, на пару секунд запуская длинные пальцы в волосы, а затем резко расслабил их, из-за чего они безвольно повисли вдоль его туловища. - Ты, блять, сделал мне больно: сначала относился так, будто давал мне какой-то ебаный шанс на отношения, а потом просто взял и исчез! Сейчас же ты стоишь передо мной такой весь мокрый, как котенок и до ужаса прекрасный, а меня все никак не оставляет мысль о том, чтобы поцеловать тебя, но я, блять, не могу этого сделать, потому что ты просто воспользовался моими чувствами! – Его голос срывался, становился надломленным, в нем все больше проявлялись нотки истерики; я просто стоял и слушал все то, что он выкрикивал мне в лицо, размахивая руками и кружа по комнате. - Не думай, что ты сможешь приходить так ко мне всякий раз, когда тебе захочется «погреться», потому что я больше не собираюсь унижаться, показывать свои чувства и бегать за тобой, словно собачка, потому что я не тупой, и прекрасно понимаю, что ты не нуждаешься во мне! Хочешь резаться – пожалуйста, хочешь быть таким же притворным и неискренним – флаг тебе в руки, но только не смей убивать себя, потому что тогда я точно сойду с ума и пойду следом за тобой. – По щеке Фрэнка скатилась первая слезинка, а за ней – вторая и третья. Мое сердце разрывалось на миллионы кусочков, в то время как парень тяжело дышал и, закрыв лицо руками, тихо всхлипывал. – А теперь, пожалуйста, оставь меня одного, и ничего не говори маме. Она все равно не услышала ни слова.

Тяжело вздохнув, я в последний раз взглянул на обессиленного и выжатого, словно лимон, Фрэнка и, открыв дверь, вышел в коридор, сразу же встречаясь взглядом с такой же улыбчивой Линдой Айеро. Должно быть, она, действительно, не слышала ни слова. Я снова надел маску счастливого человека, и как можно шире улыбнувшись, сказал:

- До свидания, миссис Айеро. Было приятно с Вами познакомиться.

- Ах, Джерард, уже уходишь? – спросила она. – А как же ужин?

- Мне очень жаль, но у меня еще есть кое-какие дела дома. Надеюсь, у нас получится встретиться в ближайшие дни, - снова улыбнулся я. – Спасибо за гостеприимство!

- Пока, Джерард! Заходи еще, я буду рада видеть тебя. – Дверь за мной закрылась. Я спускался по лестнице и мечтал о том, чтобы мои ноги потеряли равновесие, и я умер, скатившись по нескольким пролетам. Разрастающаяся ненависть к самому себе заставляла старые мысли возвращаться в голову, а шрамы – приятно чесаться и побаливать.

Оказавшись в своей комнате, я сделал сразу несколько глубоких порезов, наслаждаясь быстро остывающей кровью, стекающей по запястью вниз и капающей густыми каплями на пол. Я знал, что задуманное свершится завтрашней ночью.

Комментарий к Глава 8. Отчаяние

Хэй, сейчас я обращаюсь ко всем, кто читает этот фанфик. Как вы думаете, стоит ли мне поднять рейтинг до NC-17 и написать (попытаться написать) нц-у в одной из глав? Будет ли это вообще уместно в данной работе?

========== Глава 9. Попытка ==========

<right><i>I'm one stop from a breakdown.

Two steps from being safe.

Just try to see this through...

I'm three steps from this nightmare

And four steps from the door.

The rest is up to you...

Staind – Pardon Me</i></right>

Я открыл глаза, предвкушая сегодняшний день. На улице была гроза: по стеклу и крыше били тяжелые дождевые капли, комната была плохо освещена из-за туч, полностью обволокших небо, а воздух был настолько плотный, будто состоял из одной лишь воды. Из кухни уже доносились шипение масла на сковороде, звук льющегося из графина в стакан сока, скрежет вилки по тарелкам и негромкие разговоры отца и мамы. Мое сердце билось как у нормального живого человека, тело ощущало прохладу комнаты, и кожа от этого покрывалась мурашками, лишь внутри меня не было ничего, что, в общем-то, не являлось какой-то дикостью. Именно сейчас я был абсолютно точно уверен, что ничто не способно помешать мне вонзить лезвие под кожу настолько глубоко, что оно вскроет вены.

Знаете, я всегда думал, что покончить с собой можно только в том случае, если ничего уже не поможет. Почти любая проблема решаема, и пока есть хоть малейшая надежда на выход из ситуации, нужно продолжать жить, пусть эта надежда несбыточна и призрачна как дым, не в этом дело. Если человек видит надежду, если ему больно уходить отсюда добровольно, значит, он совершит ошибку, самую ужасную и неисправимую ошибку. Умирать должны только уже мертвые.*

Я мертв.

Осознание этого пришло ко мне только сейчас, несмотря на то, что решение я принял еще вчера. Я не знаю, как долго разлагаюсь, но почему-то сейчас мне кажется, что умер я лишь вчера, когда Фрэнк, фактически, отрекся от меня. Он не заявлял это напрямую, но из всего того, что вчера было сказано им, я сделал вывод, что теперь не нужен никому. Самое смешное здесь то, что я привык к тому, что обо мне кто-то беспокоится, заботится, думает. Конечно, это злило меня, выводило из себя, раздражало, но я не мог не согласиться тем, что это также было и приятно. Агрессия была, скорее, защитной реакцией. Ну, знаете, как у одичавшей кошки. Она домашняя, да, но жизнь без человека сделала ее злой, недоверчивой, заставила шипеть на окружающих и выпускать когти всякий раз, когда кто-либо подходил ближе, чем дозволено. Я в этой ситуации был кошкой, а Фрэнк – человеком. Я неоднократно говорил о том, что лишен внимания, и именно оно было мне нужно все то время, что я резал себя. Возможно, в чем-то Бен был прав, когда говорил, что такие, как я, - просто-напросто показушники, желающие привлечь к себе внимание, но он кое-что не учел: если мы лишаемся того, о чем давно мечтали, мы умираем. Умираем, как гребаное комнатное растение, которое забывали поливать.

Несмотря на пустоту, сжирающую внутренности и разрастающуюся с каждым разом все больше и больше, я, улыбаясь, спустился по лестнице и поприветствовал всех членов семьи, сидящих за столом. Майки сразу же опустил взгляд в тарелку, стараясь игнорировать неловкую паузу и напряженную атмосферу. Родители прожигали меня взглядом, а я, смело взглянув им в глаза, набрал полные легкие воздуха и сказал:

- Простите меня за вчерашнее поведение. – Я извинился за правду, извинился за то, что снова был хотя бы на одну треть реален. Как глупо, правда?

- Ты хоть знаешь, сколько раз за последнюю неделю мы слышали эту фразу? – спросила мать, все с таким же презрением смотря на меня. Я улыбнулся, а она, кажется, была удивлена точно так же, как и отец. Улыбнувшись еще шире, я произнес:

- Что ж, в таком случае, я отказываюсь от завтрака и ухожу в школу. Удачного дня!

Закрывая за собой входную дверь, в звенящей тишине и скрежете вилок я услышал тихий голос Майки:

-Джерард…

Входная дверь с хлопком закрылась, а я вышел на улицу, с удивлением замечая, что вместо привычных холодных капель на асфальт падают и тут же тают маленькие снежинки. Что ж, хотя бы обувь не промокнет. Стягиваю с головы шапку, которая будто бы сдавливает мой мозг, и, поправив лямку рюкзака на плече, снова погружаюсь в свой собственный мир бесконечных раздумий, ставший мне таким родным за последний год.

И все-таки, я буду скучать за ним. Он, как никак, был одним из немногих, кто, правда, заботился обо мне, а не просто делал вид заинтересованности в моем состоянии. Другое дело – родители. С каждым месяцем, прожитым с ними в одном доме, я все больше начинал думать, что они для меня не более чем просто сожители, которые иногда занимают ванную раньше меня или слишком громко включают телевизор на кухне. Это ужасно, особенно, если брать во внимание тот факт, что родители, вроде как, должны быть самым дорогим, что у нас было в жизни.

***

- Я не обижался на тебя, чувак. Мне хотелось ударить тебя в твое смазливое личико, вышибить тебе мозги, переломать все кости, но я не обижался на тебя, вовсе нет, - был ответ Бена. Мы все сидели на заднем дворе, слушая, но не вслушиваясь в гул голосов вокруг нас, обсуждая рандомные темы и неся всякий бред. Все, в общем-то, было как обычно. Бен докуривал вторую сигарету, в то время как я сделал всего две-три затяжки, пытаясь игнорировать удивленные взгляды друзей, а Том махал рукой с чересчур длинными, на мой взгляд, пальцами, перед лицом, тщетно пытаясь не дышать никотиновым дымом, который мы теперь уже нарочно выдыхали в его сторону. С каждой минутой я был все спокойнее и спокойнее, потому что уверенность в том, что никто не будет держать на меня зла, росла с каждым произнесенным мною «Прости», а это не могло не успокаивать.

Бросая окурок на землю, оглядываю всех учеников, что бегали вокруг нас, иногда раздражая слишком громкими криками. Взгляд зацепился за невысокую фигуру, что сидела на скамейке рядом с точно таким же силуэтом, только у него тело было более… мужеподобное. Очевидно, что это был парень, и в нем я узнал Фрэнка, а рядом с ним сидела неизвестная мне девушка. Они смотрелись настолько мило и слащаво, насколько вообще может выглядеть гетеросексуальная пара. Я прожигал этих двоих взглядом, пытаясь таким образом заставить Фрэнка поднять голову и посмотреть на меня, потому что гордость просто не позволяла взять и выкрикнуть его имя. Только не после того, что он мне сказал и только не на заднем дворе школы. Нет – нет – нет. Однако, как бы я ни старался, все мои попытки были тщетны (по крайней мере, по отношению к Фрэнку, потому что девушка все же заметила меня и стала вести себя более сковано).

Далее весь учебный день эта парочка будто бы следила за мной и постоянно попадалась мне на глаза. Я прекрасно понимал, что Айеро – гей до мозга костей, но какое-то чувство не давало мне спокойно смотреть на этих двоих. Всякий раз, когда они попадались мне на глаза, голову посещала мысль убить противную девчонку, закопать ее тело в лесу, а Фрэнка приковать к кровати в моей комнате и никуда его не отпускать. Я даже предположить себе не мог, что являюсь таким собственником. Однако, несмотря на навязчивые мысли, я продолжал улыбаться, строить из себя самого счастливого человека и плеваться сарказмом во всех, кто, на мой взгляд, выглядел слишком самовлюбленно.

Сама по себе сложившаяся ситуация была до икоты смешная, но мне от нее хотелось рыдать, забившись в самый темный угол. Я винил себя, в первую очередь, за то, что вовремя не осознал, насколько нуждаюсь в этом человеке, но что-то меня все-таки успокаивало, например, мысль о том, что не только я, но и другие люди, начинают ценить что-то лишь после того, как лишаются этого.

Теперь же я вспоминаю свою маму. Я помню, что Донна очень редко общалась с бабушкой, Еленой, но, несмотря на это, мы с Майки проводили лучшие выходные вместе с ней. Каждую пятницу она забирала нас к себе домой, знакомила с музыкой и искусством в целом, рассказывала интересные сказки и поила вкуснейшим какао. Дома мы с Майки взахлеб рассказывали безучастным родителям о проведенном времени, а мама воротила нос и отправляла нас по комнатам, дабы мы «не капали ей на нервы бесполезным трепом». Позже я стал замечать, что маме были неприятны не только разговоры о бабушке, но еще и ее присутствие. Семейные ужины проходили напряженно, при неловкой тишине и угнетающей атмосфере. Майки увлеченно рассказывал о чем-то своем, болтая в воздухе ногами, и упорно не замечал испепеляющих взглядов женщин. Я же, наоборот, все видел, и в моих глазах скапливались слезы, потому что мне было больно смотреть, как два самых дорогих для меня, на тот момент, человека немо ненавидят друг друга.

Я не знал, что произошло между ними, а если бы узнал, то обязательно попытался бы все исправить до того, как Елена умрет. Донна долгое время винила себя за то, что в свое время не поддерживала со своей матерью должные родственные отношения, все время была депрессивна, а иногда, в периоды истерик, даже грозилась спрыгнуть с моста. Благо, ее намерения не были серьезными, потому что наша семья не выдержала бы еще одних похорон ни морально, ни материально.

Из воспоминаний о похоронах бабушки, я помню, сколько денег мы заплатили за одно лишь церковное отпевание, так что стоит ли вообще говорить обо всех остальных затратах? Мир настолько алчен и мерзок, что для того, чтобы должным образом похоронить человека, нужно буквально разориться, а потом еще около месяца вставать с колен. Честно говоря, мысль о том, что я могу ввести родителей в серьезные долги, вызывала у меня некоторые сомнения по поводу моего решения, но в конечном итоге я оставался при своем мнении. Кто знает, сколько еще денег я смог бы вытрясти из семейного бюджета, если бы окончил школу и поступил в институт? По крайней мере, это будет их последний вклад в меня. Хотя, нет. Даже не в меня, а в гроб, который они закажут.

- Господи, для кого я это вообще рассказываю? – воскликнул Бен, поднимая руки к небу. – Запомни, Уэй, если ты снова во время просмотра будешь мучить меня своими вопросами, я ничего тебе не расскажу! – показав язык, он скрестил руки на груди, а затем, забыв про «обиду», стал громко хохотать с каким-то учеником из параллельного класса.

- Том? - обратился я к рядом стоящему парню. Он вопрошающе взглянул на меня, тем самым давая знак продолжать. – Пообещай мне, что если со мной что-то случится. Вдруг. – Взгляд Томаса стал более ясным и встревоженным. – Вы с Беном обязательно будете навещать меня, даже если я буду на кладбище.

- Что ты такое не-

-Не перебивай меня! Я знаю, что это звучит глупо, даже безумно. Просто мне нужно знать, что вы будете помнить меня, несмотря на то, что иногда я бывал груб или проводил с вами не так много времени, как, возможно, вам бы этого хотелось. Можете проклинать меня, ругать, прокручивать только худшие моменты, связанные со мной, но только, пожалуйста, помните меня.

- Ох, - тяжело вздохнул Том. Он был ошарашен, но кроме испуга в кофейных глазах было еще и понимание. – Я не знаю, что ты читал или смотрел, откуда у тебя появились такие мысли, но… не беспокойся. С тобой ничего не случится, а если и случится, то ты все равно не умрешь. Карма не убьет тебя, какой бы сукой она не была.

- Спасибо.

Ученики толпами и небольшими группами проходили мимо нас, оставляя после себя неимоверное количество разных запахов, забивающихся в нос, и гул, отдающийся в голове томным звоном. Я чувствовал себя маленькой, неприметной частью чего-то масштабного. Я чувствовал хаос, в центре которого находился, и это утомляло меня, заставляло желать освобождения еще больше, изнывать от ожидания. Людям ведь всегда тяжело выжидать последние минуты или часы. Они могут ждать годами, а какие пять-десять минут сводят их с ума, потому что они уже устали.

На улице по-прежнему шел снег; микроскопические снежинки все так же летали в воздухе, больше напоминая кристаллики сахара, а холодный ветер уносил их прочь, не давая приземлиться на мокрый и холодный асфальт. Те, что все-таки тонули в застывающих лужах, тут же таяли, не оставляя после себя ничего. Я все так же чувствовал себя частью чего-то, но не знал, чего именно. У каждого ведь в жизни есть свое предназначение. Кто-то спасает людей из пожара, кто-то лечит их от болезней, кто-то оказывает психологическую помощь, а кто-то – юридические услуги. Для чего же здесь я? Для того чтобы укреплять нервы окружающих? Ха-ха, бред. Я был чем-то маленьким, незначительным, но чаще всего именно из-за отсутствия чего-то крохотного ломался весь механизм. Но… возможно ли, что Мастер просто ошибся? Засунул меня не туда, куда было нужно, и я оказался не тем, чем должен был? Быть может, я – всего лишь бесполезный винтик, попавший в конструкцию по глупой случайности? Наверное, так и есть. Потому что я не чувствую, что нужен этому миру, не чувствую, что принесу ему пользу, я не чувствую абсолютно ничего, кроме апатии, тоски и всепоглощающей пустоты.

Учебный день, тем временем, подошел к концу. Я кое-как отсидел последние уроки, но мысли мои были далеки от изучаемого материала и объяснений учителей. Теперь я припоминаю, что, кажется, так и не объяснил, почему выбрал именно эту ночь. Что ж, поясняю: дома буду лишь я. Родители вместе с Майки уедут к нашему кузену, так как у него родился сын, а я не еду потому, что «мне нужно успешно сдать экзамены, хотя для начала стоило бы подтянуть оценки». Я прекрасно знаю своих родителей, которые на любую подобную ситуацию скажут: «Учеба важнее – она определяет твое дальнейшее положение в обществе». Чаще всего слышать такое просто смешно, потому что: боже, они действительно еще надеются на то, что я оправдаю их ожидания и стану директором какого-нибудь банка? Я не думаю, что проснусь завтра утром, какая речь может идти о жизни через пять–десять лет? Ха – ха – ха.

Заходя домой, застаю уже полностью одевшихся Донну, Дональда и Майки. Брат, как и бывало обычно, - само спокойствие, а родители, кажется, сейчас из-за напряжения повылетают из одежды.

- Пока, Джерард! Будь умничкой, сделай всю домашнюю работу и ложись спать пораньше – тебе завтра еще на учебу, - щебетала мама, пытаясь подправить выбившийся из прически локон.

- Ужин в холодильнике, так что можешь не переживать на этот счет. Не вздумай прикасаться к алкоголю и не устраивай вечеринок. Приедем завтра вечером – все проверим, - басил отец, застегивая часы. Накинув на шею шарф в полоску, он взял с тумбочки ключи от машины и, попрощавшись со мной, вышел на улицу. Мама – за ним.

- Пока, Джи! Если что, звони, - Майки меня обнял, мы простояли так около двух секунд, а затем он, отцепившись от меня, тоже покинул дом, оставляя меня наедине с работающим телевизором и всепоглощающим желанием. Время на часах показывало три часа после полудня, и я, решив все-таки дождаться ночи, взял немного своих карманных денег и отправился в парк.

Я любил гулять по центральному парку именно осенью. У меня не было определенного любимого времени года, не было любимой погоды, но я любил атмосферу, что царила здесь именно поздней осенью, незадолго до зимы. Деревья в это время стояли полностью обнаженные, а золотая листва маленькими кучками лежала на земле, раздуваемая порывами ветра. Листья разлетались в разные стороны, путались в волосах прохожих, приземлялись на влажные асфальтированные дорожки или плавали в неглубоких лужах. Небо было тяжелое, будто бы из свинца, и цвет у него был такой необычный: серый с голубым отливом или голубой с серым отливом. Иногда, когда на улице собиралась гроза, в нем появлялись графитные и иссиня-черные пятна, делающие пейзаж еще более мрачным. Многим эта пора осени кажется невзрачной, слишком темной, депрессивной, но меня она этим и привлекала. Мне всегда было скучно смотреть на летнее палящее солнце, цветущие цветы и ярко-зеленый газон подле дома, это выглядело слишком шаблонно, приторно, неестественно. Другое дело – гроза, молнии и холодный ливень с шариками льда, все это будто бы показывало настоящий мир, мир без масок, притворства, лицемерия и лжи.

Люди не любят правду, а я, видимо, не человек.

В парке было немноголюдно, единственными, кого я встретил за последние два часа моего нахождения тут, была парочка пожилых дам, как-то странно посмотревших на меня, местный дворник и пара таких же подростков, как и я сам. В голове вертелись разные мысли, касающиеся того, о чем я думал все последнее время. Где-то внизу живота был небольшой сгусток страха, но, думаю, это был именно тот страх, который испытывают все люди, которые близки к смерти, он заложен природой, что ли. Что-то такое, что похоже на рефлекс, когда мы одергиваем руку от горячей воды. Я точно знал, что этот страх исчезнет после того, как я сделаю достаточно глубокий порез.

На улицу плавно опускались сумерки, я, не спеша, шел домой, выкуривая уже вторую сигарету и глубже втягивая в себя свежий вечерний воздух. Я чувствовал, как никотин заставлял меня расслабиться, чувствовал, как горела замерзшая кожа рук, чувствовал, как бешено стучало сердце каждый раз, когда я думал о том, чтобы позвонить Фрэнку в первый и последний раз.

Закрывая за собой дверь, сразу же поднимаюсь в комнату. Открываю окно, позволяя холодному воздуху проникать в душное помещение и выветривать запах, въевшийся даже в стены. Достаю из прикроватной тумбочки карманный ножик и телефон – из кармана. Недолго думаю о том, чтобы позвонить Айеро, несколько раз откидываю устройство в сторону, но в конечном итоге все же снова беру его в руки и набираю знакомый номер. Длинные гудки заглушают шуршание страниц книги, перелистываемых ветром, но я об этом не думаю, потому что все внимание сосредоточено на немного хриплом голосе и фоновом шуме, напоминающим все тот же ветер.

- Да? – немного удивленно и заторможено спрашивает Фрэнк.

- Фрэнки? – только сейчас замечаю, что мой голос дрожит, будто бы вот-вот заплачу.

- Джи? Что-то случилось? Почему у тебя такой голос?

- Ничего не случилось, просто я только что с прогулки, немного замерз. Я тебя не сильно отвлекаю? – трясущиеся пальцы сильнее сжимают холодную сталь, чувствую, как кожа покрывается мурашками. Кажется, в комнате действительно становится холодно.

- Нет, я тоже сейчас на улице. Сегодня очень красиво. Ты что-то хотел или просто так звонишь? – из интонации исчезают удивление и испуг, но какая-то тревога все еще остается. Где-то там слышу громкий сигнал машины.

- Вообще, да. Я… я хотел бы извиниться перед тобой за все, что когда-либо тебя задело, расстроило, разозлило или просто оставило неприятный осадок. Ты должен знать, что я, на самом деле, ценил каждый твой неравнодушный взгляд, ценил твою заботу обо мне и каждый твой вопрос по поводу моих порезов. Возможно, я казался слишком эгоистичным, бесчувственным, грубым, но это была всего лишь маска. Мне всегда нужен был человек, который смог бы позаботиться обо мне, о котором смог бы заботиться я, но, к сожалению, уже слишком поздно. Я настолько одичал в своем собственном мире, что разучился выражать свои чувства, разучился быть милым и заботливым, разучился принимать помощь и благодарить за нее. Мне, правда, жаль, что все так получилось. Мне жаль, что я заставил тебя страдать, жаль, что причинил так много боли, но иначе я просто не умею. Прости за все слова, что я сказал тебе. – На том конце трубки я услышал учащенное дыхание Фрэнка, а затем - и его голос с истерическими нотками.

- Джи, мне страшно! Что ты там задумал?! Ты сейчас дома?

Дата добавления: 2015-11-04