существу, естественно управлялся нравственными вожжами. Теперь сделан первый шаг
— но разрешающий! — шаг по новой дорожке. И Зина это понимает и мучается от
этого. И эта мука сольется с мукой от того, что подтвердила ей записка: Шаманов
для нее потерян, он любит Валентину.
Все это происходит утром. Теперь мы встретимся с Зиной лишь вечером. У нее есть
время подумать, что делать.
Два желания борются в ней. Можно исправить свой бесчестный поступок, отдать
записку Валентине и, признав свое поражение, выйти из игры. Но вдруг отношения
Шаманова с Валентиной всего лишь легкое увлечение, 207 флирт от нечего делать и
не поздно еще вмешаться и разрушить эту эфемерную связь?
А как поведет себя Шаманов, когда узнает о ее проделке? А узнает он непременно!
Может быть, утаив записку, Зина спровоцирует ярость Шаманова и доведет дело до
разрыва?..
Что-то решать надо. Уже вечер. И Шаманов вот-вот вернется и тогда…
Терзают Зину раздумья о несправедливости всего, с ней происходящего. Чем только
не готова она пожертвовать и чего только не вынесла уже, рабыня этой проклятой
любви! А что такое Валентина?.. Что способна она дать Шаманову?! Молодость.
Чистоту. Чистоту, которую Зина уже утратила, как и многие иллюзии, «побывав»
замужем. И молодость… Разве она старуха? Ей двадцать восемь. Не больше и не
меньше. Двадцать восемь, но не восемнадцать… Но это все досужие мысли, а сейчас
надо решать, что делать.
И может быть, Зинаида и решилась бы, и отдала бы Валентине записку, предоставив
событиям развиваться уже без ее участия. Может быть. Не подвернись тут Мечеткин.
Что же произошло тогда, когда Мечеткин от имени месткома и общественности
поднялся в мезонин, чтобы навести порядок в безнравственном поведении Зинаиды?
Мечеткин, незадачливый в любовных похождениях пошляк и дрянь, принадлежит к той
«общественности», которая более всего любит заглядывать в замочные скважины,
рыться в чужих постелях, чтобы после бить себя в грудь, обличая чужие пороки.
«Что будем делать?» — спрашивает Мечеткин, изложив Зине причину своего появления.
Кашкина (себе). Что делать?.. Что делать?.. (Мечеткину.) Вы водку пьете? Давайте
выпьем водки.
Мечеткин. А?
Кашкина. Хотите выпить?
Мечеткин. С вами? (Остолбенел от внезапно открывшейся перед ним возможности.)
Если вы не шутите… (362)
Зина пребывает в смятении, но совсем не по причине испуга от предъявленного ей
обвинения, как думает Мечеткин. И в своем мучительном поиске решения «что делать?»
внезапно наталкивается на дикую, но на мгновение увлекающую ее идею: напиться.
Забыться, отключиться от невыносимого напряжения, нерешенностей, ожидания.
Напиться! С кем? Все равно! Лишь бы не одной. Мечеткин же истолковывает такой
поворот, как желание Зины откупиться от него наиболее доступной ей ценой — она
же в глазах «общественности» шлюха, — сперва напиться, а потом переспать с ним и
тем похерить всю эту возню. Вот от какой «внезапно открывшейся перед ним
возможности» остолбенел Мечеткин. Но тут же опомнился, клюнул и… попался на
крючок: Зина уже передумала пить с ним. Мечеткин влип, теперь он у нее в руках —
с его-то «нравственной незапятнанностью», с его-то «общественным лицом»! И не
остается ничего иного для спасения репутации, как предложить руку и сердце, как
и положено у «порядочных людей».
«Кашкина рассмеялась», отмечает Вампилов. И тут же повторяет ремарку: «Она
смеется», и напоминает еще раз: «сквозь смех» (363).
Над чем же смеется Зина? И как?
Это смех, близкий слезам. Зина вдруг видит себя со стороны, глазами разных там
мечеткиных и помигаловых. Жизнь обретает оттенок трагифарса. А она-то думала о
себе, что она «подруга» Шаманова! Надеялась, что между ними могут быть истинные
чувства, любовь, близость не только постельная, но и духовная. Чепуха! Подстилка,
шлюха, к которой имеет право лезть любой мечеткин — вот кто она! Все ее
человеческое, вся ее женская гордость — все это ни черта не стоит и никому не
нужно! Да еще она украла записку, совершила подлость и мучается от этого. Чего
же мучаться?! «Такая, как она», и должна совершать подлости, красть, мстить! И
все это из-за Шаманова! Это он довел ее до всего этого!
208 Разумеется, все это не более как «власть минуты», и на спокойную голову Зина
удержалась бы от таких переборов. Но где ее взять, эту «спокойную голову», когда
вся Зинаида превратилась в боль, обиду, отчаяние:
Кашкина. … Ну подумайте, гожусь я вам в невесты?
Мечеткин (неуверенно). А что, Зинаида Павловна?
Кашкина. Ну что вы? Вы такой принципиальный, такой положительный, а я?..
Вспомните-ка, зачем вы сюда пришли. Вспомнили?.. Скажите, вы были женаты?
Мечеткин. Ни разу.
Кашкина. А я и замужем побывала. Видите… Нет, Иннокентий Степанович, увы, я вам
не пара. Вам надо искать невесту, достойную вас. Достойную, вы понимаете? Что
требуется от невесты? Прежде всего невинность. Вы согласны?.. (Задумчиво.) Ума
не надо. Забота, преданность — все это лишнее. Опыт — ни в коем случае. Главное
— невинность… Вам все понятно? Ищите девушку (363 – 364).
По горестности прозрения, по степени охватившего Зину отчаяния, эта сцена
вызывает у меня прямую ассоциацию с отчаянием Ларисы Огудаловой, для которой
наконец-то имя найдено:
Лариса (глубоко потрясенная). Вещь… да, вещь. Они правы, я вещь, а не человек. Я
сейчас убедилась в том, я испытала себя… я вещь! (С горячностью.) Наконец слово
для меня найдено, вы нашли его294*.
И далее Зина подсовывает Мечеткину Валентину как «достойную» кандидатуру в
невесты. Что же это? Сознательная интрига с точным расчетом?
«… И нечего вам тут рассуждать, надо действовать. Поговорите с ней, пригласите
ее погулять, у вас есть лодка, покатайте ее на лодке, побеседуйте с ее отцом, вы
местный житель, он человек патриархальный, да мало ли что? За счастье,
Иннокентий Степанович, надо драться. Зубами и ногами. Ясно вам?..» (365)
Нет. Тут никакого замысла, никакой организации интриги. Увидев себя как дрянь, в
которую ее превратил Шаманов, предавший ее ради Валентины, она издевается над
собой, над своими иллюзиями, и все, что она говорит Мечеткину, к нему никакого
отношения не имеет. Равно и к Валентине, как таковой. Восхваляя достоинства «девушки»
— Валентины, — якобы пленившие Шаманова, Зина казнит себя, клеймит Шаманова. Это
сцена как бы без партнера. Это отчаянный монолог, которым Зина воспитывает в
себе право и оправдание любой безнравственности. Подобно Ларисе Огудаловой.
Лариса (со слезами). Уж если быть вещью, так одно утешение — быть дорогой, очень
дорогой295*.
Зина так же принимает иной нравственный закон, по которому за счастье надо
драться зубами и ногами.
Таким представляется мне ответ на четвертый вопрос.
Как же разрешается линия Зины дальше? Когда Мечеткин (по ремарке) «вдохновился»,
поняв, что ему следует драться за Валентину «зубами и ногами», до Зины доходит,
что ее размышление вслух принято Мечеткиным как директива к действию. У нее нет
сейчас ни сил, ни охоты разъяснять ему, что к чему. Она, по ремарке, «как бы
спохватившись», резко обрывает разговор с ним и уходит. Позже, узнав, что
Мечеткин действительно развил бешеную энергию для реализации Зининого «совета»,
она скажет ему «ну и болван же вы. Мечеткин» (337), тем самым подтверждая, что
вовсе не имела намерения подвигнуть его на эти действия.
Итак, Зина, пройдя через сложный душевный зигзаг, порожденный ее встречей с
Мечеткиным, находит выход из одолевавших ее колебаний. Теперь-то уж она не
отдаст Вале записку и будет биться до конца, «зубами и ногами».
209 И действительно, уловив минуту, когда Валентина разговаривает с Пашкой, Зина
начинает действовать. Услышав, что Пашка уговаривает Валентину пойти с ним на
танцы, Зинаида влезает в их разговор. Вслушайтесь в ее речь:
Ах, какая роскошь! Молодцом, молодцом. Поздравляю… Это куропатки?.. Рябчики?..
Ах, какая роскошь! И они что, прямо в лесу… летают?.. Ужасно… У-у, какие брови!
Вы посмотрите, какие красные… (Со значением) Я ужинаю не одна, у меня будет
гость… (С восторгом) Ах, какой у меня сегодня будет ужин. Настоящий сюрприз.
Мужчины любят рябчиков, не правда ли?.. И т. п. (368 – 369).
Здесь все вранье, здесь нет ни одного живого слова, будто и говорит это не Зина,
а какой-то другой персонаж. Все ложь и все только для того, чтобы сыграть перед
Валентиной самоуверенность счастливой соперницы и заявить, что она ужинает не
одна, что у нее будет «гость». Поистине уж, «зубами и ногами».
Зинаида хотела ранить Валентину и ранила ее. Наверное, если бы не этот «демарш»
Зинаиды, Валентина и не пошла бы на танцы с Пашкой.
Но Зины хватает ненадолго. Когда через несколько минут она вернется и услышит,
что Валентина согласилась идти с Павлом (а ведь этого она и хотела, услыхав, что
Пашка уговаривает Валентину), ее первая реакция — растерянность (375). Далее
следует ремарка:
Кашкина… заходит во двор, появляется наверху на лестнице, но пройдя ее
наполовину, останавливается и садится на ступеньки, поставив рядом свою сумку.
Небольшая пауза. Поднимается и решительно спускается вниз…
Голос Кашкиной (во дворе). Подожди, Валя!.. Постой. Послушай меня. Не ходи. Не
делай этого… Подожди, выслушай меня (375).
И когда Валентина, отвергнув попытку Зинаиды удержать ее, уходит с Пашкой, «Кашкина
выходит со двора, делает несколько нерешительных шагов вслед за ними,
останавливается» (376) и затем усаживается на веранде в ожидании Шаманова.
Что же движет Зиной в этих метаниях? Боязнь неизбежной расплаты за содеянное?
Вероятно, отчасти и это. Но главное то, что в Зине идет непрекращающаяся борьба
ее органической порядочности с вынужденно принятой программой «зубами и ногами».
И именно потому, что в ней идет борьба, ни одного действия она не доводит до
конца. Она идет к себе, то есть оставляет события развиваться без ее участия, но
садится на лестнице. Она решительно спускается вниз, чтобы остановить и
предупредить Валентину, но не доводит этого до нужного результата. Она делает
несколько шагов, чтобы догнать Валентину, но и этого не осуществляет. Во всех
случаях она не знает, что нужно делать и чего не нужно. И происходит это не по
слабости характера, а потому что Зина исказила свою натуру. Исказила тем, что
допустила мысль, что все дозволено и все средства хороши. И таким образом, села
между двумя стульями, так как потеряла уверенность, что ее нравственная позиция
верна (она уже привела ее к краху), но не может еще освободиться от нее. Потому-то
«зубами и ногами» не получается и не приносит ей ничего, кроме новых мучений. И,
поняв бесперспективность этих усилий, она, сломленная и обессилевшая, садится
покорно ждать неизбежного суда Шаманова.
И вот наступили десять часов вечера. Возвращается Шаманов. Он приходит на
свидание с Валентиной! И хотя Шаманов говорит ей, Зине, то, что она со дня их
встречи мечтала услышать хоть раз, Зина не воспринимает ничего, кроме того, что
он возбужден, счастлив, обновлен, потому что к нему пришла новая любовь. И
действительно Шаманов прерывает свою пылкую тираду, чтобы спросить, где
Валентина? И Зинаида полностью осознает свое поражение и не борется, не
защищается, а просто сообщает Шаманову правду. Ибо никто уже не может осудить ее
более жестоко, чем она сама.
210 Доброе и порядочное в Зине берет верх. Но поздно и уже не нужно. Уже ничему
не поможет то, что Зина пытается направить поиски Шаманова по верному пути, — он
все равно ей уже не поверит. И ее признание Валентине, и искреннее раскаяние —
все теперь приобретает оттенок горькой и жестокой авторской иронии. И уже не
может оправдать Зинаиду. Понять — да, но не оправдать.
Примечательная ремарка (383): «Кашкина, как стояла, не поворачиваясь, пошла по
улице и исчезла в темноте».
VI
В ответе на мой пятый вопрос — почему устами Валентины Вампилов ставит как бы
знак равенства между антиподами — Пашкой и Шамановым? — вероятно есть важнейший
ключ ко всей пьесе.
… Пашке двадцать четыре года, в деревне он в гостях, на нем ярко-красная
экстравагантная куртка, но одновременно и грубые рабочие башмаки. Парень он
крупный, неуклюжий. Взгляд чуть исподлобья, говорит басом. Вообще, склонность
идти напролом хорошо согласуется с его внешностью (337).
А вот что скажет о нем мать — Анна Васильевна Хороших:
«… Упрямый он. И дурной сделался… Упрямый он всегда был. Я мать ему, но выходка
у него не моя… Бывало, че увидит, ну пропало. Вынь да положь. Лет до десяти,
пока я одна была, баловала я его. (Вздохнула.) Потом отошла ему лафа. (Не сразу.)
Не даст он нам покою… Слышишь, Валентина. Не отстанет он от тебя» (358).
И наконец, вот что говорит о себе сам Пашка:
«… За шесть лет, Валя, я кое-что повидал. И геологию тебе, и службу, и стройки
разные, и городской жизни попробовал…
Валентина. Не много ли?
Пашка. Я, Валя, везде нужен… Шофера здесь, говорят, неплохо заколачивают… Может,
закрыть гастроли и приземлиться на лоне родной природы?..» (367).
Сущность Пашки расшифрована этими тремя ссылками. Все остальное логически
вытекает из сказанного здесь о нем и им самим.
Что движет Пашкой в любых ситуациях? До предела обнаженный, ничем не
приукрашенный эгоизм, возведенный для себя в степень вседозволенности.
Пашке двадцать четыре года. До восемнадцати он прожил при матери. И эта жизнь
распалась на два резко разграниченных периода. Десять лет Анна Васильевна
лелеяла сына, развивала в нем ощущение собственной главности, единственности и
безотказности удовлетворения его желаний. Но с появлением Дергачева «отошла ему
лафа». Афанасий потерял на войне ногу, попал в фашистский плен, чудом выжил. А
когда, наконец, лишь в 1956 году добрался он до дому ко все еще любимой невесте,
получил от нее подарочек в виде десятилетнего сынка, прижитого черт его знает с
кем. Вся горестная история Афанасия озлобила его, породила болезненное ощущение
несправедливости жизни. Пасынок же стал как бы материализацией этой
несправедливости, ежечасным напоминанием о «любви с обманом», поводом не
утихающих раздоров с Анной. Взаимная ненависть нагнеталась и копилась восемь лет,
искажая психику обоих. Они, надо думать, жили «на зло» друг другу. И так до тех
пор, пока — наконец-то! — Пашку не забрали в армию. Тогда воцарился мир и
согласие в доме Анны Васильевны.
Из армии Пашка домой не вернулся, а пошел в большую жизнь, беря реванш за годы
зависимости от Дергачева и вынужденного подавления своих желаний и своей натуры.
Многое попробовав и переменив за четыре года после армии, Пашка обрел
уверенность в себе, научился отметать все, что не соответствовало его желаниям,
и брать лишь то, что хотелось взять.
211 Чем же продиктована теперь, через шесть лет, эта пашкина «гастроль» в
Чулимске? Тоской по дому? Любовью к матери? Отнюдь. Пашка, с его точки зрения,
многого достиг. И заявляется в Чулимск, чтобы этим козырем своего преуспевания
побольнее ударить ненавистного отчима. Пришло время сквитаться и с ним, да и с
матерью, которая предала Пашку ради этого ничтожества, злобного неудачника.
И Пашка въезжает в Чулимск на белом коне своей самоуверенности и самодовольства.
Теперь он всем покажет, кто чего стоит и кто истинный хозяин жизни. Однако
задуманный демарш не получается. Пашка не только не навел «порядок» в доме
матери, но увяз в мелочных дрязгах, ссорах, склоке. Поставить на колени ни мать,
ни Дергачева не удается. Более того, мать гонит его, Пашку, из дому. Инвалид,
значит, взял верх. А тут еще девчонка. Валентина. Положил на нее глаз, вроде бы
осчастливил и — на тебе! — уперлась, не поддается.
Шикарная программа Пашки-победителя забуксовала. Чулимский «парад-алле» не
получился. И Пашка «завелся». Теперь-то уж не уступит, не отстанет, своего
добьется. С отчимом дошли до драки, матери пришлось в лоб сказать то, чего бы и
не следовало (374). Тут дело дрянь. Ну зато Валентина-то уже не выкрутится, это
бросьте! Но когда и тут не получается — Пашка идет до конца, идет напролом, как
и было обещано исходной ремаркой.
Полюбил ли Пашка Валентину? Нет. Ни до того, как овладел ею, ни после. Да и
доступно ли ему это чувство? Все дело в самоутверждении, в его эгоистическом «праве».
Ну, а если все сложилось так, можно и жениться. Дедо-то не в этом, а в том, что
он, Пашка, взял верх. «По-моему получилось, не по-вашему!»
Очень показательно, что если пресловутый пашкин выстрел вызывает в Шаманове
необычайное потрясение, меняющее все направление его мыслей, то для Пашки по
психологическому счету это проходит бесследно. Если и была минута, когда он не
на шутку струхнул, что чуть не влип, кокнув следователя, то и эта минута прошла,
не оставив следа в его душе. И ни на йоту не перестроила в нем ничего. Напротив,
так как он и тут проиграл, — подхлестнула его агрессивность. И теперь победа над
Валентиной становится и обязательной для него победой над Шамановым.
Пашке удалось изнасиловать Валентину, но поставить на колени не удается, хотя,
казалось бы, куда уж теперь-то ей деваться? Должна бы на все согласиться и еще
спасибо сказать, что замуж берут. Ан нет!
И тогда проигрыш Павла завершается вынужденным бегством из Чулимска. «Гастроль»
провалилась.
Есть сцена, когда становится как будто и жалко Пашку, и вроде бы шевельнется к
нему сочувствие и сострадание. Речь идет о его разговоре с матерью (373 – 374).
Действительно, Анна виновата перед ним, и, предъявляя ей беспощадный счет,
формально он прав. И теперь она больно и жестоко оскорбляет Пашку и у него есть
основания «переживать». И Валентина, сама в эту пору глубоко несчастная и
одинокая, жалеет его и соглашается пойти с ним на танцы. Но что переживает Пашка?
Человеческую ли боль незаслуженно и жестоко обиженного человека? Нет. Мрачное
озлобление от своего проигрыша, оттого, что не удается реализовать свою
победительскую программу. Вот где выдает он себя — не оскорбился, не страдает, а
озлобился пуще прежнего:
«… А говорят, дома лучше. Не соответствует…»
Вдруг хватил кулаком о перила (384).
И в самом деле — результаты, которых он добился, начисто не соответствуют
задуманному.
Никакого места для «лирики» тут не остается.
С первой ремарки и до последней страницы пьесы Вампилов яростно, с ненавистью и
беспощадностью разоблачает Пашку. Даже 212 «сентиментальную» сцену с матерью он
пишет с позиций этого беспощадного суда над пашками. Но вот в чем парадокс!
Яростно и беспощадно расправляясь с Пашкой, Вампилов тем самым яростно и
беспощадно расправляется и с Шамановым. Ведь он поставит их рядом в последней
сцене и устами Валентины вынесет им единый приговор, стирая все различия между
ними.
Посмотрим: Шаманов предложит Валентине увезти ее отсюда:
Пашка. Зря стараешься. (Шаманов оборачивается) Все, следователь. Твое дело
сторона. Ты опоздал. (384)
Пашка повторяет по смыслу тексты Шаманова перед выстрелом. И даже в последней
фразе цитирует наиболее задевшие его слова Шаманова — «ты опоздал» (сравните с.
352).
Небольшая пауза. В это время раздается нарастающий треск мотоцикла. Пашка и
Шаманов стоят, готовые броситься друг на друга.
Здесь и дальше в сцене с Помигаловым важно, что и Пашка, и Шаманов вынуждены
идти до конца — биться друг с другом насмерть, жениться, врать — все что угодно.
Так как для Пашки это последний шанс взять верх над Шамановым и Валентиной. У
Шаманова же — единственная возможность реабилитироваться перед собой,
расплачиваясь за порожденную им ситуацию. Иметь успех у самого себя Шаманову
необходимо, а сейчас — последний шанс завоевать его.
Валентина (вдруг поднимается, кофтой вытирает слезы). Едет отец. Уходите.
Небольшая пауза.
Пашка. Уходи, следователь. Не мешайся не в свое дело.
Валентина. Уходите оба.
Треск мотоцикла рядом, луч фары выхватывает всех троих из полутьмы. Затем мотор
глохнет, и к скамейке быстро подходит Помигалов.
Помигалов (всем, грозно). Ну?
Все молчат.
(Валентине.) Где была?.. С кем?
Шаманов. Со мной. Она была со мной… Мы были в Потеряихе.
Пашка. Врешь! (Помигалову) Я с ней был… Я!.. Он врет.
Шаманов. Она была со мной.
Пашка бросается на Шаманова, но Помигалов его осаживает.
Помигалов. Стой! (Валентине.) Кто с тобой был?
Пашка (Валентине.) Скажи!
Помигалов. Говори! (Указывает на Пашку) Этот?
Валентина. Нет.
Помигалов (указывает на Шаманова) Он?
Валентина. Нет.
Небольшая пауза.
Не верь им, отец. Они ждали меня здесь. Я была с Мечеткиным… Успокойся…
Молчание.
Они здесь ни при чем, пусть они не врут… И пусть… пусть они больше ко мне не
вяжутся.
Молчание (384 – 385).
В чем же дело? Почему Валентина не откликнулась на предложение Шаманова увезти
ее? Почему она так категорически отвергает эту возможность, хотя еще утром могла
только мечтать об этом?
И ведь Зина сказала ей, что Шаманов любит ее. Да и сам он говорил примерно то же,
даже узнав, что с ней случилось.
Очевидно потому, что Валентина увидела главное, что объединило в ее глазах
изнасиловавшего ее Пашку и любимого ею Шаманова. Не она нужна и интересна тому и
другому. Им нужно что-то свое, своекорыстное, для чего она, со своей судьбой,
любовью и горем, лишь средство. Валентина обостренным чувством угадывает и в
зверстве Пашки и в поэтических разглагольствованиях о чуде Шаманова одинаковый в
сути своей эгоизм. И тогда уж не важно, что у Пашки это эгоизм обнажен и
нагляден, а у Шаманова разодет в благородные слова и изысканные чувства. Суть
одинаково жестока.
Справедлив ли такой приговор? Что касается Пашки — это бесспорно. Иное дело —
213 Шаманов. Да, мы обстоятельно разбирались в том, как его жизненный проигрыш
повлек за собой полную потерю интереса ко всему, кроме самого себя. Но это было
до чуда. С выстрела начинается другая жизнь, то, что по первым впечатлениям мы
назвали «воскрешением» Шаманова. И в этот период Шаманов совершает ряд поступков,
которые подтверждают это самое «воскрешение». Вот они:
• Шаманов пытается оберечь Валентину от раззадоренного им Пашки и пишет ей
записку;
• Шаманов кается перед Зиной и осознает свою вину перед ней;
• Шаманов пытается найти и защитить Валентину;
• Шаманов предлагает попавшей в беду Валентине увезти ее и тем самым зачеркнуть
прошлое и устроить ее будущее;
• Шаманов решает принять участие в суде и ехать в Город.
Казалось бы, действительно в Шаманове произошел внутренний перелом и от позиции
мрачного эгоистического погружения в себя не осталось и следа. Но так ли это?
Мы поняли, что движителем его поступков в отношении Валентины является чувство
ответственности или лучше сказать — боязнь ответственности. Не «юридической»,
нет. И не моральной ответственности перед Валентиной. А ответственности перед
собой. Его совесть обязательно должна быть чиста. Иначе не быть ему «положительным
героем», которым, заново получив Жизнь, он обязан быть. Значит, каким бы
моральным и словесным гарниром ни обставлялись его действия, в сути своей они
направлены только на себя, а вовсе не на Валентину, т. е. в сути своей глубоко
эгоистичны.
Вернувшись вечером и наткнувшись на Зину, Шаманов разражается пространным
монологом (377 – 378).
Выясним сначала одно дезориентирующее обстоятельство. Все, что скажет Шаманов в
этом монологе, Зина воспримет по-своему: он влюблен в Валентину и явился на
любовное свидание с ней. И объективно Зина вроде бы имеет к этому все основания.
Сразу же Шаманов заявляет: «Я был к тебе несправедлив. Прости, ты оказалась
права. Ты знаешь меня лучше, чем я сам». В чем была права Зина? Конечно, в своей
ревности, в том, что разгадала вспыхнувшее увлечение Шаманова — так это понимает
Зина. Да и сам он подтверждает это в конце своей речи: «Я хочу, чтобы ты меня
поняла. Я хочу, чтобы ты меня простила. Я хочу… Я хочу тебя спросить… Где
Валентина?» Для Зины тут все ясно. И теперь у нее уже есть действительные
основания сказать Валентине: «Он ждал тебя здесь. В десять вечера… Он любит тебя»
(382). Значит, все, что так горячо («подсаживаясь к ней», «беря ее за руку», «смеясь»,
«поднимаясь», «садясь и снова беря ее за руку» — таковы ремарки к этому монологу)
и так пространно говорил Шаманов Зине, лишь красивые слова, золотящие пилюлю?
Значит, суть монолога сводится к тому, чтобы по-хорошему, без сцен и скандалов,
расстаться с Зиной, выторговать себе отпущение грехов и кинуться в новый роман?
Чепуха! Мы знаем, что Шаманов вовсе не любит Валентину. Но даже если допустить,
что мы ошиблись и Шамановым действительно движет эта новая любовь, то весь
монолог — ложь, хитрая уловка, чтобы обезвредить Зину и вылезти сухим из воды.
Нет, это совсем не в характере Шаманова. Он и вообще-то искренен и честен, а уж
сейчас, начиная НОВУЮ ЖИЗНЬ, — тем более.
Поэтому все, что говорит Шаманов Зине, — правда. И все это ни к Валентине, ни к
вопросу, который он задаст, отношения не имеет, а раскрывает его подлинные
чувства к Зине, во всяком случае — в эту минуту. Но Шаманова весь день не
покидала и не покидает сейчас тревога, связанная с тем, как поведет себя Пашка.
И когда в условленное время Валентины нет на месте, это беспокойство обостряется.
Однако спросить Зину о 214 причине отсутствия Валентины — бестактно. Тем более в
контексте тех искренних и сердечных признаний, которые он делает. А между тем с
каждой проходящей минутой тревога Шаманова растет, и вопрос о Валентине вертится
на языке. И наконец срывается с языка. Вот почему Вампилов ни паузой, ни
ремаркой не разделяет две совсем разные темы — ту, что относится к Зине, и
вопрос о Валентине. Но спросить прямо, сразу — не получается. Ведь Зина ревнует,
а Шаманов ей еще ничего толком не объяснил после утреннего скандала. Поэтому
вопрос «спотыкается»: «Я хочу… Я хочу тебя спросить… Где Валентина?» Вот и
получается предательски дезориентирующая реплика.
Я так подробно остановился на этом тексте, потому что он может быть ошибочно
принят как подтверждение версии о влюбленности Шаманова в Валентину, что
является несомненным заблуждением. Между тем для меня несомненно, что если бы
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |