|
Теперь можно перейти к тому, что во многих отношениях является наиболее важным пунктом всего нашего анализа. Как мы показали, «эгоистические элементы» человеческой мотивации нельзя рассматривать как единственный определяющий фактор поведения человека, будь то в экономической сфере или любой другой. Однако не в этом состоит наиболее важное расхождение с основанным на обыденном сознании мнением, широко распространенном как среди экономистов, так и среди всех остальных. Радикально новая мысль состоит скорее в том, что содержание самой эгоистической мотивации, конкретные объекты человеческих интересов не могут быть рассматриваемы как постоянные при сколько-нибудь широком уровне обобщения в социальных науках. Это означает, что при объяснении поведения людей следует принимать во внимание не только тот факт, что люди стремятся соблюдать свои интересы, но и то, что содержание интересов подвержено изменениям. И эти изменения нельзя рассматривать, подобно экономистам, как нечто произвольное по отношению к социальной структуре, включая также и экономическую сферу общества. Ибо именно вокруг социальных институтов в значительной степени организуется содержание эгоистического интереса. Действительно, можно в самом общем виде сказать, что одна из наиболее важных функций институтов — это организация во взаимосвязанную систему того, что без такой организации станет почти произвольным набором эгоистических тенденций человеческого действия. Без такой организации общество вряд ли было бы способно поддерживать порядок, какой мы привыкли в нем видеть. Таким образом, конкретное направление эгоистически ориентированной деятельности и ее социальные последствия зависят от критериев, на которых основано признание, а также от того, с какими линиями поведения связано удовольствие, и от того, что считается общепризнанными символами престижа и статуса. Все это точно так же относится к тому, что обычно называют "экономическими интересами", как и к любым другим интересам.
Широкое сравнительное изучение различных институциональных структур убедительнейшим образом подтверждает это положение. Это сравнительное изучение может много дать для объяснения, например, того, почему большое число индийских брахманов практиковало определенные виды мистического аскетического религиозного поведения, почему так много представителей высших классов Китая посвящало себя изучению конфуцианских классиков, стремясь к официальной карьере в качестве мандаринов, или почему представители европейской аристократии презирали «ремесло» и связывали свою судьбу, если вообще намеревались делать профессиональную карьеру, чаще всего с вооруженными силами государства, что считалось характерной карьерой именно для "джентльменов". У нас, к сожалению, слишком мало места, чтобы подробно остановиться на этих примерах.
Но, по-видимому, полезно будет привести яркий пример из жизни нашего собственного общества, а именно: различие между профессиями, связанными с предпринимательством и с научной работой. Есть существенные различия между институциональными моделями, которые управляют этими двумя высокооцениваемыми сферами нашей профессиональной деятельности. Вероятно, наиболее яркие из этих различий касаются именно проблемы эгоистического интереса. Наиболее общая форма, в которой это обычно выражают, — отличие «специалистов» и лиц свободных профессий от «торгашей». В самом поверхностном смысле суть «профессионализма» заключается в ряде ограничений, которые ставятся агрессивности эгоистического интереса. Например, медицинская этика запрещает медицинскому персоналу рекламировать свои услуги. От медиков ожидают, что они в любом случае будут лечить пациента, независимо от того, есть ли у пациента возможность заплатить за лечение и заслуживает ли он кредитного доверия. Им запрещено вступать в прямую и явную конкуренцию с другими врачами, побуждая пациентов обращаться именно к ним на том основании, что они окажут им те же самые услуги за более низкую цену. И действительно, во всех случаях нарушение профессиональной этики в общем позволило бы врачам получить немедленную финансовую выгоду, которую они не получат, соблюдая правила этики. Но отсюда вовсе не следует, что соблюдая тот кодекс правил, которому они подчиняются, медицинские работники на самом деле действуют вопреки своим эгоистическим интересам, т.е. так, как не свойственно поступать людям бизнеса.
Напротив, данные, которые были собраны при изучении медицинской практики, приводят к совершенно противоположному выводу, что главное различие — это различие на уровне институциональной модели, а вовсе не различие в типе мотивации, как думают обычно4.
4 'Это ни в коем случае не означает, что в типе мотивации не существует различий. Но эти различия могут быть объяснены скорее тем, что две профессиональные группы, о которых мы говорим, действуют избирательно на типы личностей в одной и той же популяции, либо тем, что они различно влияют на мотивации входящих в них людей. При этом важно понять, что неправомерно рассматривать конкретные различия в поведении как прямые манифестации одних лишь различий в конечной мотивации, упуская из виду институциональный фактор. Вполне возможно, однако, что инсти-туционализация финансового интереса способствует воспитанию в типичном бизнесмене определенного рода эгоизма и агрессивности, что менее характерно для специалистов и лиц свободных профессий.
И в том и в другом случае эгоистический интерес типичного индивида в целом обуздан необходимостью поддерживать институциональный кодекс, который господствует в его профессиональной сфере. Бесспорно, что посредством рекламы, посредством отказа от несостоятельных пациентов либо, в определенной обстановке, путем снижения платы отдельный врач может получить немедленную финансовую выгоду. Но, если институциональная структура в целом действует исправно, весьма сомнительно, что, поступая так, он соблюдает свой дальний эгоистический интерес. Его поступки вызовут реакцию в первую очередь коллег по профессии, затем публики, и эта реакция может нанести вред его профессиональному положению. Если он будет продолжать эту практику, пострадает его профессиональный статус и, по всей вероятности, исчезнут или сильно уменьшатся различные более осязаемые преимущества, такие, как рекомендации пациентам (обратиться к нему) со стороны других врачей. Мы не хотим сказать, что средний врач обдумывает все это именно в таких терминах; большинству из них, по-видимому, просто не приходит в голову, что они могут отклониться от правил этики. Но лежащие в глубине сознания контрольные механизмы тем не менее налицо.
В сфере предпринимательства "определение ситуации" принципиально иное. Реклама, оценка кредитоспособности и конкуренция цен большей частью являются институционально признанной и одобряемой практикой. Такого рода действия не только не рассматриваются как предосудительные, но даже считаются частью институционально определенной роли настоящего предпринимателя.
Правда, и для специалиста денежный доход — это важный символ его профессионального положения. Наиболее преуспевающие врачи назначают и более высокие гонорары. Соответственно, они имеют более высокий общий доход. И все-таки остается важное различие. Во-первых, здесь существуют большие отклонения от прямой пропорциональности. В мире бизнеса, наверное, нет ничего, что могло бы сравниться с высоким профессиональным престижем медицинских ученых светил, находящихся в постоянном штате крупных учреждений, хотя в среднем их доход значительно ниже, чем у известных врачей, занимающихся частной практикой. Вероятно, очень немногие прикрепленные (не входящие в постоянные штаты) врачи или хирурги клиник, связанных с такими учреждениями, как Гарвардский медицинский институт, отказались бы от возможности поступить на постоянную работу ради того, чтобы продолжать заниматься частной практикой, даже если бы эта последняя сулила им гораздо большее денежное вознаграждение.
Кроме того, в предпринимательстве денежные прибыли не только символ статуса. Они в значительной степени представляют собой непосредственную меру успеха предпринимательской деятельности, а ввиду исключительной разнородности технического содержания такой деятельности, это единственная общая мера. Положение вещей, однако, быстро меняется в связи с переходом организации мира бизнеса на рельсы крупных корпораций. Теперь понятие «прибыль» применимо только к фирме как целому; для индивида же существует прежде всего его должность и его жалованье. Эта эволюция в значительной степени ликвидирует противоположность в данном вопросе между предпринимателями и специалистами5.
5 В ходе этого развития радикально изменяется институциональный аспект проблемы эгоистического интереса. Даже если, как будет указано ниже, в индивидуальной конкуренции на рынке прибыль является институционально определенной целью, а не мотивом, есть существенное различие в том, прямо ли отражаются последствия принятия решения в сфере предпринимательства на кармане именно того человека, который принимал решение (из чего исходили все прежние экономисты), или же только на счете той организации, за которую он решал. Положение управляющего в сфере предпринимательства все более становится, следовательно, положением доверенного лица. Почти нет разницы между теми соображениями, которыми руководствуется директор предприятия, в особенности консервативного типа, и казначей университета или больницы, несмотря на то, что первый участвует в бизнесе, приносящем прибыль, второй же — «доверенное лицо» альтруистического учреждения. И в том и в другом случае они связаны определенными обязанностями и определенной ответственностью. Если ситуация достаточно интегрирована с институциональной точки зрения, то в конечном счете их эгоистические интересы будут состоять в том, чтобы быть на уровне этой ответственности.
Таким образом, получается, что пресловутое «стяжательство», характерное для капиталистической экономической системы, вообще мало связано с прямым действием элемента эгоистического интереса мотивации типичного индивида. Оно связано с особой институциональной структурой, которая сложилась в странах Запада. Есть основания полагать, что положение с мотивацией в данной области в гораздо большей степени, чем это принято думать, подобно положению в других сферах нашей профессиональной структуры, которые таковым «стяжательством» не отличаются.
В нашей профессиональной структуре статус определяется в основном в соответствии с достижениями и способностями, гарантирующими успех в выполнении специализированной функции или группы функций. Поэтому можно, пожалуй, сказать, что во всей профессиональной сфере у нас преобладает единая основная цель — «успех». Содержание этой основной цели, разумеется, будет меняться в зависимости от конкретного характера функциональной роли. Но каково бы ни было это содержание, оно включает в себя одновременно и эгоистические, и бескорыстные элементы. «Бескорыстный элемент» состоит прежде всего из двух компонентов: из бескорыстного стремления «хорошо работать» в соответствии с техническими критериями и бескорыстного принятия моральных стандартов, которые управляют этой деятельностью, в таких вопросах, как уважение прав других. В эгоистическом элементе в большинстве случаев преобладает, видимо, заинтересованность в признании, в высоком положении внутри профессиональной группы, к которой принадлежит индивид. Это удовлетворяется как прямо, так и более или менее косвенными символами статуса, среди которых видное место занимает денежный доход. Его выдающееся значение отчасти является результатом того, что в нашем обществе институционализирована экономика, основанная на предпринимательстве6.
6 Чтобы избежать возможных недоразумений, следует еще раз подчеркнуть, что мы не отрицаем наличия больших различий в самой мотивации. Б частности, мы согласны, что ситуация в сфере предпринимательства способствует формированию определенных типов «торгашеской» ориентации. Главная цель наших рассуждений — показать, что прежняя логика анализа, которая перескакивала от экономического анализа прямо к мотивации, непригодна. Институциональные модели всегда составляют важную часть этой проблемы, и к более глубинным проблемам мотивации следует переходить только через анализ роли институциональных моделей, а не игнорируя его.
Традиционная доктрина экономической науки, заключающаяся в том, что в предпринимательской экономике действие мотивировано прежде всего «рациональным преследованием эгоистического интереса», оказывается отчасти просто неверной, отчасти же скрывающей сложный комплекс элементов и их отношений, который люди, пользовавшиеся традиционными представлениями, большей частью не осознавали. Можно надеяться, что все вышеизложенное даже в таком схематическом виде станет основой для анализа, в котором надлежащее место займут некоторые стоящие перед экономистами эмпирические проблемы, и это даст экономической науке возможность более плодотворно сотрудничать со смежными науками, изучающими человеческое поведение, вместо того чтобы, как часто бывало до сих пор, изолироваться в замкнутую систему.
Однако было бы достойно сожаления, если бы нас поняли так, что наше изложение претендует на полноту и пригодность для решения всех задач. В заключение мы хотели бы кратко коснуться еще одного аспекта проблемы, который имеет огромное эмпирическое значение, но не может быть подвергнут развернутому обсуждению ввиду краткости настоящей статьи. Вышеприведенный анализ излагался в терминах концепции институционально интегрированной социальной системы. Лишь в случае такой интеграции сохраняет силу столь важное для наших рассуждений положение о существенном совпадении направлений, в которых действуют на человеческое поведение бескорыстные и эгоистические элементы мотивации. В действительности же социальные системы интегрированы в этом смысле в самой различной степени; в некоторых случаях интегрированный тип почти точно воплощается в реальность, в других же — очень далек от нее. Но даже если мы будем разрабатывать теорию, адекватную второй ситуации, то и в ней интегрированный тип Должен быть важнейшей отправной точкой анализа.
Существует множество обстоятельств, которые могут толкнуть индивида, преследующего свои эгоистические интересы, к большему или меньшему отклонению от институционально одобренных стандартов. Бывает, что жизнь формирует личность, далекую от полной интегрированности, и у такого индивида его эгоистические тенденции вступают в конфликт с его институциональным статусом и ролью. Иногда же сама социальная структура бывает плохо интегрирована, так что от одного и того же индивида ожидаются принципиально несовместимые поступки. Один из самых распространенных видов такой слабо интегрированной структуры - это структура, в которой символы признания теряют связь с институционально одобренными достижениями и в которой люди пользуются признанием независимо от соответствующих достижений и, наоборот, имея такие достижения, не получают полагающегося им признания. В результате такого недостатка интеграции индивид попадает в конфликтную ситуацию. С одной стороны, он вступает в конфликт с самим собой. Он чувствует себя вынужденным обеспечивать свои эгоистические интересы способами, несовместимыми со стандартами поведения, которые воспитаны в нем и которые настолько глубоко укоренились в его сознании, что он не может их полностью отбросить. С другой стороны, он оказывается перед объективной дилеммой. Например, он может продолжать жить в соответствии с теми стандартами, которые он ценит, но тогда он лишается признания и его символов; либо он может погнаться за «внешним успехом», но только ценой нарушения своих собственных стандартов и стандартов тех людей, которых он больше всего уважает. Обычно внешний и внутренний конфликт возникают одновременно, и по-настоящему счастливого выхода из такой ситуации нет.
Обычная психологическая реакция на такую конфликтную ситуацию — состояние психологической «беззащитности». Как хорошо известно, такое состояние беззащитности, в свою очередь, приводит к разным формам более или менее выраженных невротических реакций, посредством которых индивид стремится разрешить свои конфликты и восстановить ощущение уверенности. Рас-пространеннейшей формой такой реакции является повышенная агрессивность в преследовании личных целей и своих эгоистических интересов вообще.
Мы утверждали, что институционализация эгоистического интереса объясняет одну из важных составных частей явления, которое обычно называют «стяжательским характером» капиталистического общества. Но это объяснение еще далеко не исчерпывает всего явления в целом. Мы живем в обществе, которое во многих отношениях далеко от полной интеграции. Очень большая часть нашего населения в этом смысле отличается глубоким ощущением беззащитности. Поэтому можно предположить, что другой важный элемент явления «стяжательства», особенно в том виде, в котором оно представляется наиболее оскорбительным для наших нравственных чувств, состоит в выражении этого широко распространенного чувства беззащитности. Элтон Мэйо нашел для этого положения вещей соответствующее выражение, перефразировав знаменитое заглавие Тауни и написав «Стяжательство больного общества»7. Но следует подчеркнуть, что этот элемент, также как и институционализация эгоистического интереса, недостаточно учитывается формулой «рациональное преследование эгоистического интереса».
Разумеется, можно найти много других вещей, которые продемонстрируют неполноту изложенного выше подхода к этой проблеме. Без сомнения, во многих отношениях формулировки ее будут изменяться и усложняться по мере накопления наших знаний об этих явлениях — такова судьба всех научных концептуальных схем. Но вдобавок ко всем достоинствам, которые этот подход может иметь для решения отдельных эмпирических задач, он имеет еще и иное значение. По мере разработки он поможет нам показать, что многие проблемы могут быть более плодотворно изучены при условии сотрудничества на теоретическом уровне разных социальных дисциплин, нежели это возможно сделать, действуя внутри каждой из них в отдельности, как бы хорошо ни была разработана для решения определенного круга проблем ее теоретическая схема.
7 См. его работу «Human Problems of Industrial Civilization» (N.Y., 1933). Элемент такого типа, по-видимому, имеется в виду, когда жалуются на преобладание «духа коммерции» в медицине.
Аналитический подход к теории социальной стратификации*
Социальная стратификация понимается здесь как дифференцирующее ранжирование индивидов данной социальной системы. Под стратификацией понимается также способ рассмотрения индивидов как занимающих более низкое или более высокое социальное положение друг относительно друга в некоторых социально важных аспектах. Наша первая задача — выяснить, почему подобное дифференцирующее ранжирование может рассматриваться как основа основ социальных систем, и в каком именно отношении оно представляется нам важным. Подобное ранжирование — лишь один из способов, при помощи которых могут быть различены индивиды1.
* An analytical approach to the theory of social stratification // Parsons T. Essays in Sociolodical Theory. Revised Edition. Free Press, Macmillan. N.Y-(London), 1964, p. 69 — 88.
1 Некоторые авторы (см. Sorokin P.A. Social Mobility. N.Y., 1927) то, что здесь называется стратификацией, отличают как «вертикальную» ось дифференциации индивидов от «горизонтальной» ее оси. Соответственно, когда индивиды изменяют свой статус в дифференцированной системе, об этом говорится как о вертикальной и горизонтальной мобильности. Но такое словоупотребление опасно. Оно формулирует аналитическую проблему в терминах двухмерной пространственной аналогии. С одной стороны, из того, что стратификация является важным параметром дифференциации, вовсе не следует, что все остальные параметры можно рассматривать как нерасчлененную остаточную категорию. Например, дифференциацию по полу, не связанные со стратификацией профессиональные различия, различия в религиозных убеждениях и т.д. не следует априорно рас сматривать так, будто бы все они являются величинами единственной переменной — «горизонтальной дистанции». С другой стороны, столь же опасно априорно предполагать, что саму стратификацию можно адекватно описать как изменение лишь в одном количественном континууме, как это подсказывает аналогия с прямолинейным пространством. Количественный элемент содержится в стратификации, как в большинстве других социальных феноменов. Он включается в это понятие, поскольку речь идет о ранжировании. Но полагать, что им и исчерпывается вопрос, так же неверно, как считать существенными только цифры и интервалы. Как будет показано ниже, изменяется и само содержание критериев, которыми определяются ранги. И эти изменения при современном уровне наших научных знаний нельзя свести к точкам в едином количественном континууме. Несмотря на то, что все вышесказанное касается частных вопросов, связанных со стратификацией, замечания эти справедливы и для любого некритического использования таких понятий, как «социальное пространство» и «социальная дистанция». Доказательства необходимости их использования всегда должны опираться на соответствие их социальным фактам и аналитическим схемам, верифицированным в социальной сфере, а отнюдь не на логику дедукции и не на аналогии с физическим пространством и с физической дистанцией.
И лишь в той мере, в какой эти различия связаны с более высоким и более низким социальным положением, они относятся к теории социальной стратификации.
Главная проблема данной статьи — это дифференциальная оценка индивидов как единиц, основанная на нравственных критериях. Моральное превосходство — это объект определенной, эмпирически обнаруживаемой установки на «уважение», в то время как его противоположность — это объект специфической установки на «неодобрение» или даже, как бывает в крайних случаях, на «возмущение»2.
По-видимому, выбор моральной оценки как главного критерия ранжирования, образующего стратификацию, может быть сочтен в некотором смысле произвольным. Однако он не более произволен, чем, например, выбор расстояния в качестве основного критерия для описания отношений тел в механической системе. Такой выбор определен тем местом, которое занимает моральная оценка в обобщенной концептуальной схеме, называемой «теория действия».
2 Дюркгейм, возможно, сделал больше, чем все другие социальные теоретики, для объяснения этого явления и для анализа выводимых из него следствий (см., в особенности, его «L'Education morale», Paris, 1925 и «Les Formes elementairesde la vie religieuse», Paris, 1912; ed. 1925, ch. III). У Макса Вебера оно тоже фигурирует в его понятии «законности» (см. «Wirtschaft und Gesellschaft», 1925, Кар. I, S. 5 — 7). Рассматривается и анализируется оно в книге: Parsons Т. The Structure of Social Action (N.Y., 1937), ch. X, XI, XVII.
Единственным необходимым обоснованием такого выбора может быть демонстрация применимости выбранных категорий. В нашем обыденном понимании социального ранга содержится огромная доля моральной оценки. Нормальная реакция, наряду с другими реакциями, на грубые ошибки в ранжировании — моральное возмущение: либо человек считает, что его «несправедливо» унизили, поставили на одну доску с теми, кто на самом деле ниже его, либо люди, расположенные выше него, чувствуют себя «шокированными» тем, что к нему относятся как к равному им3.
Теория действия указывает на фундаментальность такого явления, как стратификация. Во-первых, моральная оценка — решающий аспект действия в социальных системах. Это основной элемент более широкого явления, называемого "нормативной ориентацией" (более широкого, поскольку не все связанные с действием нормативные стандарты являются объектом нравственных чувств). Второй решающий факт — важность индивида как единицы конкретных социальных систем. Если же и индивиды в качестве единиц, и моральная оценка существенны для социальных систем, то эти индивиды будут оцениваться именно как единицы, а не просто по их конкретным качествам, действиям и т.п. Более того, речь не может идти просто о том, что какой-то конкретный индивид А имеет моральные установки по отношению к другому конкретному индивиду В. Моральная оценка предполагает ранжирование. Если исключить возможность полной дезинтеграции социальной системы (что для системы функционально невозможно), то оценки, которые дают индивиды А и В находящемуся в той же системе С, должны быть близки друг другу. Подобно этому должно так или иначе совпадать относительное ранжирование ими индивидов С и D, если возникнет нужда в таком сопоставлении4.
3 Превосходный пример этого явления дается в исследовании: Roethlisbergen F.J., Dickson W.A. Management and the Worker. 1939, Part III, ch. XV.
4 Понятие «интеграция» — одно из основных в теории действия. Это такой тип связи единиц системы, при котором эти единицы действуют так, чтобы, с одной стороны, не допустить распада системы или нарушения ее стабильности, а с другой — «кооперируются» ради содействия функционированию системы в целом (см.: Parsons Т., op. cit.).
Теоретически возможно, что не только два любых индивида, но и все, входящие в данную систему, будут ранжированы как совершенно равные между собой. Такая возможность, однако, никогда не была даже приблизительно осуществлена ни в одной из известных нам систем большого масштаба. Но даже если бы такой случай имел место в действительности, все-таки это не опровергало бы того факта, что стратификация имеет всеобщий характер, поскольку и тогда речь шла бы не об отсутствии стратификации, а о ее конкретном предельном типе. Стратификация, как мы ее здесь понимаем, является аспектом понятия «структура обобщенной социальной системы»'.
В любой конкретной социальной системе реально существует система ранжирования в терминах моральной оценки. Но это в некотором смысле предполагает наличие интегрированного ряда стандартов, согласно которым даются или должны даваться оценки. Поскольку ряд стандартов образует нормативную модель, то фактически существующая система не будет точно совпадать с этой моделью. Фактическая система отношений иерархии в той мере, в какой она опирается на моральные санкции, может быть, таким образом, названа системой социальной стратификации. Напротив, нормативная модель будет названа нами шкалой стратификации.
Так как шкала стратификации представляет собой упорядоченную структуру, образуемую моральным авторитетом, интегрированным с точки зрения общепринятых нравственных чувств, она тем самым является частью институциональной структуры социальной системы. Эта часть и ее анализ попадают в теорию социальных институтов, и именно в терминах этой теории она будет здесь анализироваться5.
5 Обобщенная социальная система — это система понятий, а вовсе не эмпирическое явление. Это логически согласованная система эмпирически соотносимых абстрактных понятий, в терминах которой может быть описано и проанализировано неограниченное множество различных конкретных социальных систем (см.: Henderson L.J. Pareto's General Sociology. 1935, ch. IV, p. 3).
Понятие «институты», подобно понятию «стратификация», является центральным в теории действия, но мы не можем здесь вдаваться в его анализ (см.: Parsons Г., op. cit., ch. I, XVII).
Прежде чем приступить к проблеме структурной дифференциации системы и шкал стратификации, а также некоторых оснований для проведения различий между ними и функциональных следствий, из них вытекающих, следует рассмотреть некоторые аспекты отношения к шкале стратификации со стороны отдельного актора. Фактическим материалом для нас здесь будет служить такой тип системы, где (как, скажем, в нашей собственной) имеются довольно широкие возможности для «достижения» статуса (термин Линтона).
Прежде всего, с точки зрения теории действия, действующее лицо есть в некотором роде целенаправленная сущность. Один из важных аспектов такой ориентации заключается в чувствах актора относительно моральной желательности для него этих целей, хотя в то же время они, конечно, могут иметь для него и другое значение. Объектами таких нравственных чувств могут быть не только цели как таковые. В этой роли могут выступать люди и их отношение к актору, неодушевленные предметы и их связи с ним, а также социальные отношения. Многие из важнейших целей группируются вокруг этих вещей.
Далее, каждая из этих вещей либо все они вместе взятые могут иметь для актора другое значение, отличное от морального. Они могут быть источником гедонистического удовлетворения либо объектами аффективных установок. Нормальный актор — это в значительной степени «интегрированная» личность. Обычно вещи, которые он ценит, исходя из моральных побуждений, это в то же время и вещи, к которым он стремится как к источникам гедонистического удовольствия или объектам своих привязанностей.
Несомненно, в реальной действительности в этом отношении часто возникают серьезные конфликты, но их следует рассматривать в основном как случаи «отклонения» от интегрированного типа.
Наконец, важность нравственных чувств для действия, так же, как и то, что действия направлены на цели, обуславливает наличие у нормального актора нравствен-
ных чувств по отношению к самому себе и к своим действиям. Он наделен либо хорошо развитым чувством самоуважения, либо в большей или меньшей степени испытывает чувства «вины» и «стыда».
Но такой актор существует не в одиночестве, а более или менее интегрирован с другими действующими лицами данной социальной системы. Это, с одной стороны, означает, что различные акторы, входящие в данную систему, имеют в основном сходные нравственные чувства в том смысле, что они одобряют одни и те же основные нормативные модели поведения. С другой стороны, это означает, что различные индивиды приобретают важность друг для друга. То, что они делают, говорят или даже думают и чувствуют про себя, не может быть совершенно безралично для других индивидов.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |