В очень своеобразной форме вопрос о соблюдении ст. 10 решался в деле "Фогт против Германии" (1995 г.)[191]. В течение длительного времени в Федеративной Республике Германии действовал так называемый запрет на профессии, в соответствии с которым члены право- и леворадикальных партий не могли находиться на государственной службе. Как уже отмечалось ранее, Европейская Конвенция не знает права доступа на государственную службу. Фогт — преподавательница немецкого и французского языков в государственной школе — была в 1987 г. уволена с работы как активный член Германской коммунистической партии. После того как административные суды страны подтвердили правильность ее увольнения, она обратилась в Страсбург, утверждая, что стала жертвой нарушения ст. 10.
Примерно за десять лет до рассмотрения дела Фогт, в 1986 г., в Суде слушалось дело по жалобе на нарушение той же ст. 10 другого немецкого учителя — Глазенапа, которому было отказано в приеме на работу в государственную школу на основании "запрета на профессии"[192]. Тогда Суд не нашел ratione materiae нарушения ст. 10, указав, что основным в конфликтной ситуации является вопрос о доступе на государственную службу, а такое право Конвенция не гарантирует.
В 1995 г. Суд, хотя и с минимальным перевесом голосов, изменил свою позицию (на что, возможно, повлияла новая политическая обстановка в Европе, и в частности в ФРГ). Сам Суд так обосновал изменение своей позиции: "Данный случай отличается от дел Глазенапа и Козика. По этим делам Суд квалифицировал действия властей как отказ заявителям в доступе на государственную службу на том основании, что они не отвечали одному из необходимых квалификационных требований. Таким образом, вопрос доступа на гражданскую службу стоял в центре рассмотрения дела в Суде. Что касается Фогт, то она уже была штатным государственным служащим, и речь шла о ее увольнении".
Вряд ли эту юридическую конструкцию можно признать вполне состоятельной. Всякая люстрация (а "запрет на профессии' несомненно являлся таковой) означает как невозможность подпадающих под нее лиц поступить на государственную службу, так и изгнание находящихся на ней таковых лиц. Принципиального различия между этими двумя "процедурами" нет, и в обоих случаях право иметь и выражать свое мнение в свете Конвенции нарушается равным образом.
В решении по делу Фогт говорится, что Суд исходит "из той предпосылки, что демократическое государство вправе требовать от государственных служащих лояльности в отношении конституционных принципов, на которых оно основывается". Однако эта обязанность лояльности не должна иметь абсолютного характера, "приданного ей толкованием немецких судов", когда она вменяется всем государственным служащим без различия их должностей и функций. Она не может вести к тому, что государственный служащий лишается прав, гарантированных ему Европейской конвенцией, в том числе права иметь и высказывать свое мнение.
Это решение, признавшее нарушенным в обстоятельствах данного дела ст. 10 Конвенции, не потеряло своего значения и сегодня, применительно, правда, не к ФРГ, а к некоторым другим государствам-участникам из числа стран Центральной и Восточной Европы, где не только существуют, но время от времени достаточно активно применяются законы о люстрации.
При рассмотрении дел по ст. 10 (как и по некоторым другим) Суд часто оказывается перед коллизией двух социальных ценностей: свободы слова, с одной стороны, и одной (а иногда и несколькими) из социальных ценностей — с другой, ради которых Конвенция считает возможным ограничение свободы слова национальным законодателем. Такой социальной ценностью могут быть репутация и права других лиц, охрана здоровья и нравственности, территориальная целостность и другие основания, о которых говорит п. 2 ст. 10. В обстоятельствах конкретного дела Суд должен решить, какая социальная ценность перевешивает в этом конфликте: свобода слова или та, на которой основывались власти государства-ответчика, осуществляя вмешательство в свободу слова заявителя.
Впрочем, сам Суд с такой постановкой проблемы в свое время не соглашался. В решении по делу "Санди тайме" против Соединенного Королевства" (1979 г.) он высказался следующим образом:
"Суд стоит не перед лицом выбора между двумя конфликтующими принципами, а перед лицом принципа свободы слова, который является объектом ряда исключений, требующих в свою очередь ограничительного толкования'[193]. Суд прав в том отношении, что исходным для него является свобода слова и решается вопрос о свободе слова. Но никуда не уйти от того, что за "исключениями" стоят весьма значимые социальные ценности и в коллизии свободы слова с какой-либо из этих ценностей перевес может оказаться не на стороне последней. Во всяком случае может возникнуть более сложное соотношение, чем "правило и исключение". Суд сталкивался с такими ситуациями. В качестве примера приведем дело "Йерсилд против Дании" (1994 г.).
Обстоятельства его таковы. Заявитель, сотрудник Датской телерадиовещательной корпорации, провел телевизионное интервью с тремя участниками расистско-радикалистской молодежной группы, которые в ходе интервью допустили оскорбительные выпады в адрес эмигрантов и иных этнических групп в Дании, за что через некоторое время они были осуждены городским судом Копенгагена (ст. 266 УК Дании — пропаганда расизма). Одновременно заявитель был оштрафован Судом на 1000 датских крон. Ему инкриминировалось подстрекательство и пособничество, поскольку передача была построена таким образом, что расистские заявления перед камерой остались в итоге передачи без необходимого опровержения. Йерсилд обратился в Страсбургский суд, считая, что было нарушено его право на свободу выражения мнений.
Суд посчитал, что, хотя телеинтервью в определенной мере небезупречно, сам заявитель предосудительных заявлений не делал, в симпатии к молодым расистам заподозрен быть не может и взятый в целом телесюжет не похож на нечто, способствующее распространению расистских взглядов. Большинством голосов — Двенадцать против семи — Суд пришел к выводу, что вмешательство в виде уголовного осуждения заявителя было несоразмерно с преследовавшейся правомерной целью "защиты прав других лиц" и не подпадает под критерии "необходимо в демократическом обществе". Соответственно имеет место нарушение ст. 10 Конвенции.
Приведем в выдержках аргументы против такого решения, взятые из особых мнений не согласных с ним судей.
"Наш Суд впервые столкнулся с делом, касающимся распространения расистских высказываний, которые отрицают принадлежность к "человеческим существам" большой группы людей... ему ни разу не приходилось рассматривать ситуацию, где "репутация или права других лиц" (ст. 10 п. 2) оказывались до такой степени в опасности. Мы согласны с большинством, что высказывания самих "зеленых курток" "не пользуются защитой ст. 10". То же самое должно относиться к журналистам, которые распространяют подобные высказывания с благожелательным комментарием или с одобрением...
Из письменного текста интервью и из видеофильма, который мы смотрели, очевидно, что замечания "зеленых курток" не могут быть терпимы в обществе, основанном на соблюдении прав человека. Заявитель сократил полный текст интервью до нескольких минут, вследствие чего и даже, наверное, умышленно в нем были оставлены самые грубые замечания. Раз это так, то было совершенно необходимо дополнить его по крайней мере четко выраженной неодобрительной фразой. Большинство Суда усматривает такое неодобрение в контексте всего интервью. Но это лишь толкование загадочного молчания. Никто не может исключить, что некоторая часть аудитории нашла в данном телевизионном сюжете подтверждение своим расистским предрассудкам.
Датские суды... тщательно проанализировали ответственность заявителя, и основания для их вывода были совершенно уместны. Защита расовых меньшинств не может быть менее значимой, чем право на распространение информации, а в конкретных обстоятельствах настоящего дела данному Суду не следовало, по нашему мнению, подменять собственным балансом конфликтующий интересов тот, что был найден Верховным судом Дании".
"В этом деле спор идет по поводу двух важнейших принципов, один из них — это свобода слова, нашедшая воплощение в ст. 10 Конвенции, другой — запрет брать под защиту расовую ненависть, что, безусловно, является одним из ограничений, разрешенных ст. 10 п. 2, а кроме того, служит объектом основополагающих документов по правам человека, принятых Генеральной Ассамблеей ООН, в особенности Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1965 г. Очевидно, что данная Конвенция не может игнорироваться при применении Европейской конвенции.
В данном деле сделанные расистские заявления были охотно воспроизведены в передаче Датского телевидения без какой-либо существенной реакции со стороны комментатора. (Возьмите фотографию гориллы, а затем взгляните на ниггера — у них одинаковое строение тела... Ниггер не человек, это животное, что верно также и в отношении всех иностранных рабочих, турок, югославов и прочих, как бы они ни назывались.)"
Несмотря на то, что мы ценим особое значение, которое придают свободе слова некоторые судьи, тем более что совсем недавно их страны были ее лишены, мы не можем принять того, чтобы эта свобода распространялась и на подстрекательство к расовой ненависти, и на презрение к народам иным, чем тот, к которому мы принадлежим... Прозвучало требование защитить телепередачу на том основании, что она вызовет здоровую реакцию отторжения у зрителей. Но это было бы проявлением оптимизма, который, мягко говоря, опровергается опытом. Сегодня большие группы молодых людей, и даже всего населения, выбитые из колеи трудностями жизни, безработицей и бедностью, жаждут только одного — найти козлов отпущения... В данном случае — и это весьма важный момент — журналист, ответственный за подготовку передачи, не сделал никакой реальной попытки оспорить взгляды, представленные в ней...
Раз это так, мы полагаем, что, приняв меры уголовного характера, более того, весьма умеренные, судебные учреждения Дании никоим образом не нарушили ст. 10 Конвенции"[194].
Как видно из этих высказываний, дискуссия представляла собой прямую коллизию двух ценностей. Шел спор именно о "выборе между двумя конфликтующими принципами", а за ним, хотя он и остался в тени, стояла большая проблема "обязанностей и ответственности" журналиста (ст. 10 Конвенции).
Свобода слова в кризисной политической ситуации. Во второй половине 90-х гг. на рассмотрении Суда оказалось значительное число "турецких дел"; все они были связаны с острой политической ситуацией на юго-востоке страны на рубеже и в начале 90-х гг. Военные действия турецкой армии против вооруженных курдских отрядов на границе с Ираком (и даже на территории последнего) сопровождались на территории страны преследованиями оппозиционных движений и организаций, выступавших автономию региона с преобладающим курдским населением. На действия турецких властей экстремистские курдские организации (прежде всего Партия трудящихся, возглавлявшаяся небезызвестным Ордоланом) отвечали вооруженным сопротивлением и террористическими акциями. В юго-восточном регионе было введено чрезвычайное положение. В результате, как это обычно бывает в подобных ситуациях, больше всего пострадало мирное население региона.
Среди многочисленных жалоб, поданных в Страсбург жителями из числа курдского населения региона, потерявшими близких и имущество (ст. 2 Конвенции и ст. 1 Протокола № 1), прошедшими через тяжкие испытания в полиции и тюрьмах (ст. 3 и. Конвенции), не получившими должной судебной защиты (ст. 6) и т. д.[195], были и обращения политиков, профсоюзных деятелей, журналистов, статьи и иные публикации которых были расценены турецкими властями как посягательство на национальную безопасность, территориальную целостность государства, пособничество терроризму. Их авторы преследовались в уголовном порядке.
Число таких "турецких" дел по ст. 10 Конвенции, рассмотренных Судом, приближается к двадцати. Все они сходны в том, что заявители, осужденные турецким правосудием в лице особых юрисдикций — государственных судов безопасности, выступали с критикой и осуждением действий турецких властей в регионе, где преобладает курдское население, обвиняли полицию и вооруженные силы в эксцессах и нарушениях прав человека, выступали за предоставление курдам автономии.
Свою общую позицию по отношению к проблеме свободы слова в условиях кризисной политической ситуации Суд в одном из своих решений сформулировал следующим образом:
"Обязанности и ответственность, которые сопровождают осуществление права на свободу выражения мнения, в случаях конфликта и напряженности приобретают особую значимость для средств массовой информации. Они должны с особой бдительностью относиться к публикации материалов, которые призывают к активным антигосударственным действиям, без чего средства массовой информации рискуют способствовать распространению материалов, сеющих ненависть и призывающих к насилию. Вместе с тем, если речь не идет о высказываниях такого рода, государства-участники не могут ставить во главу угла защиту территориальной целостности, национальную безопасность, охрану общественного порядка и предотвращение преступлений для того, чтобы ограничить право общественности быть информированной и использовать при этом уголовное право для давления на средства массовой информации".
С учетом этой исходной позиции не приходится удивляться тому, что судьба "турецких" дел по ст. 10, рассмотренных Судом, оказалась различной. По делам "Инкал против Турции" (1998 г.)[196] и "Сейлан против Турции" (1999 г.) Суд признал, что турецкие власти нарушили ст. 10 Конвенции. По мнению Суда, ни в прокламации бывшего депутата парламента Инкала, распространенной им в Измире, ни в статье профсоюзного деятеля Сейлана ("Настало время трудящимся заговорить; завтра будет поздно"), резко и даже злобно критиковавших политику турецких властей в отношении курдского населения, за что они и были привлечены к уголовной ответственности, ничто не свидетельствовало о поддержке авторами терроризма, в них не было призывов к насилию и вооруженному сопротивлению. У турецких властей не было поэтому, по мнению Суда, достаточного основания для вмешательства в осуществление права на свободу слова, тем более в такой форме, как осуждение заявителей в уголовном порядке.
В один день — 8 июля 1999 г. — Суд вынес решения по четырем делам, заявителем в которых был Камиль Текин Сюрек — издатель стамбульского еженедельника "Новости и комментарии". По двум из них: "Сюрек против Турции, № 2" и "Сюрек против Турции, № 4", Суд по тем же основаниям, что и в вышеназванных делах, пришел к выводу, что преследование заявителя в уголовном порядке за статьи, опубликованные в еженедельнике, является нарушением ст. 10 со стороны турецких властей. Иным было решение по делам № 1 и 3. Суд отметил, что содержание статей, ставших основанием для осуждения издателя, проникнуто идеей "полного освобождения" и "национальной независимости" Курдистана; они содержали призыв к использованию вооруженной силы для реализации этих идей. У читателя статей складывалось впечатление, что использование насилия — необходимый и оправданный способ... (решение по делу Сюрек № 3 от 8 июля 1999 г., с. 14). Отсюда и вывод, что оспоренное вмешательство властей было соразмерно, преследовало правомерные цели и не может рассматриваться как нарушение ст. 10.
Та же логика использована Судом в деле "Зана против Турции", но в обстоятельствах данного дела она менее убедительна. Основанием для осуждения Мехди Зана — бывшего мэра Дииарбакира стало его заявление журналистам: "Я поддерживаю движение Курдской партии трудящихся за национальное освобождение: при этом я не защищаю резню. Все могут совершать ошибки, и только по ошибке эта партия убивает женщин и детей". Это заявление было опубликовано в ежедневной газете "Кумхуринет".
Это заявление более сдержанно, в нем нет прямых призывов к насилию. Тем не менее смысл его достаточно очевиден, и Суд посчитал, что "подобное заявление, исходящее от политического деятеля, широко известного на юго-востоке Турции, в ситуации массовых, тяжких по последствиям беспорядков в этом регионе, могло оказать такое воздействие, которое оправдывает применение национальными властями мер, направленных на обеспечение национальной безопасности и общественного порядка. Текст заявления допускает различные толкования, но при любом из них он остается противоречивым и двусмысленным.
Заявление, однако, не может рассматриваться в изолированном виде. Оно приобрело особое значение в конкретных условиях, которые заявитель не мог не учитывать. Встреча с журналистами совпала с покушениями, организатором которых была Курдская партия, повлекшими жертвы среди гражданского населения юго-востока Турции, где обстановка в то время была чрезвычайно напряженной.
В этих условиях поддержка этой партии, которую бывший мэр Дииарбакира — самого значительного города в юго-восточной Турции — охарактеризовал в большой национальной ежедневной газете как "движение национального освобождения", должна была вести к ухудшению и без того взрывоопасной ситуации в регионе".
Исходя из сказанного, Суд сделал вывод, что судебное вмешательство в осуществление свободы слова было оправданно, представляло собой "настоятельную общественную потребность" и соответственно нарушения ст. 10 не было. Принятое в заседании Большой Палаты двенадцатью голосами против восьми это решение не столь очевидно, как предыдущее[197].
В тот же период, в начале 90-х гг., решениями Конституционного суда Турции было запрещено несколько политических партий, в том числе Объединенная коммунистическая партия Турции (1991 г.), Социалистическая партия Турции (1992 г.), Партия свободы и демократии (1993 г.). Основания запрета были во всех случаях идентичны: партии выступали за предоставление курдам права на самоопределение в рамках Турецкой Республики и соответственно исходили из наличия в стране двух наций — турок и курдов, в то время как Конституция Турции запрещает любую форму самоопределения и объявляет, что государство унитарно, а его население — единая нация. Объединенной коммунистической партии было вменено в вину также и ее название, поскольку Закон о политических партиях (Закон № 2820) запрещает создавать политические партии, именуемые коммунистическими, анархистскими, фашистскими, демократическими или национал-социалистическими... Этот же закон запрещает партиям "ослаблять принцип унитарного государства".
Названные партии последовательно обратились в Страсбургский суд, утверждая, что их запрет является нарушением ст. 9 Конвенции в той части, где она говорит о свободе мысли, ст. 10 и ст. 11 "Свобода собраний и объединений". Решения Суда были вынесены соответственно: по делу "Объединенная коммунистическая партия Турции и другие против Турции" 30 января 1998г.[198], по делу "Социалистическая партия и другие против Турции" 25 мая 1998 г.[199], по делу "Партия свободы и демократии против Турции" 8 декабря 1999 г.
Положив в основу решения ст. 11 Конвенции, Суд одновременно напомнил, что она должна рассматриваться в свете ст. 10. "Одна из целей свободы собраний и ассоциаций, о которых говорит ст. 11, — защита мнений и свободы выражать их. И это в наибольшей степени относится к политическим партиям ввиду их существенной роли в обеспечении плюрализма и успешного функционирования демократии... поскольку деятельность политических партий является коллективной реализацией свободы выражения мнений, уже сам этот факт дает им право искать защиту ст. 10 и 11 Конвенции"[200].
В решениях по каждому из этих дел Суд пришел к выводу, что хотя возможность запрета партии предусмотрена турецким законодательством и в свете сложной политической ситуации в стране такой запрет может рассматриваться как правомерный в интересах национальной безопасности, тем не менее данные запреты не соразмерны преследуемой цели, не были необходимы в демократическом обществе, и соответственно турецкие власти (в лице Конституционного суда) нарушили ст. 10 и 11 Конвенции. Тезисно аргументация Суда (в наиболее развернутом виде она дана в решении по делу Объединенной коммунистической партии) выглядит следующим образом:
— партии не предпринимали каких-либо конкретных политических акций, направленных на подрыв или изменение конституционного строя; основанием для их запрещения служили лишь их программы и выступления в печати их руководителей;
— в этих материалах Суд не находит ничего, что могло бы рассматриваться как призыв в революционным действиям, использованию насильственных методов или другим формам отказа от демократических принципов;
— что касается предлагаемых в программных партийных документах реформ "государственного устройства" (в целях решения курдской проблемы прежде всего), то тот факт, что в этой своей части программные документы расходятся с существующими принципами государственного устройства страны, еще не делает эти программные документы несовместимыми с демократическими принципами как таковыми. "Сущность демократии в том, чтобы позволить выдвигать и обсуждать разнообразные политические программы, даже те, которые подвергают сомнению тот порядок, согласно которому организовано в настоящее время государство, при условии, что они не наносят ущерба самой демократии";
— утверждение Конституционного суда Турции о том, что программные документы коммунистической и социалистической партий не отражают, а лишь маскируют их подлинные намерения, допустимо, однако материалами судебных дел оно не подтверждено;
— наименование политической партии в принципе не может оправдать такую радикальную меру, как ее запрещение, если отсутствуют иные основания. Тем более что Конституционный суд констатировал, что программа Объединенной коммунистической партии Турции провозглашает плюрализм и другие демократические принципы, отказалась от идеи классового господства и диктатуры пролетариата;
— по этой и другим причинам невозможна аналогия между запретом названных партий и запретом в середине 50-х гг. Коммунистической партии Германии решением Конституционного суда ФРГ. Этой партии ставилась в вину установка на ниспровержение существующего конституционного строя, замену его иным политическим режимом, отвечающим идее диктатуры пролетариата.
Как бы общим выводом звучит следующая формула Суда, повторенная им во всех трех решениях:
"Демократия процветает в условиях свободы выражения мнений. С этой точки зрения не может быть никакого оправдания созданию препятствий политической группе исключительно потому, что она стремится обсуждать публично ситуацию, затрагивающую часть населения государства, и участвовать в политической жизни страны, чтобы, руководствуясь демократическими правилами, найти решения, способные удовлетворить каждого заинтересованного человека".
Можно констатировать, что, рассматривая конфликты, связанные с реализацией права на свободное выражение мнений в ситуациях политической напряженности, Суд по существу не сделал каких-либо принципиальных отступлений от своих общих, исходных позиций, с которых это право оценивается как неизменно фундаментальное, как даже некое "суперправо" (если воспользоваться формулой известного французского конституционалиста Л. Фаворе).
Суду и ранее приходилось рассматривать конфликты, порожденные кризисной политической ситуацией или связанные с ней. Таковы были "ольстерские" дела, способствовавшие тому, что Англия выдвинулась на одно из первых мест по числу дел, рассмотренных Судом. Однако среди этих дел не было ни одного по ст. 10 Конвенции.
"Неуважение к Суду". Статья 10 Конвенции во втором пункте среди оснований, по которым возможно ограничение свободы слова, называет "обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия". Это особенность Конвенции в сравнении с другими основополагающими международно-правовыми актами о правах человека, в частности, в сравнении с Международным пактом о гражданских и политических правах, ст. 19 которого, перечисляя основания для некоторого ограничения пользования правами придерживаться своих мнений и свободно выражать их, такого основания не предусматривает. Этому аспекту ст. 10 Конвенции Суд придает большое значение, что и понятно, поскольку он, как всякий суд, призван способствовать высокому и безоговорочному престижу и авторитету правосудия.
Внимание Суда к проблеме "неуважения к Суду" было привлечено в конце 70-х гг. в связи с делом "Санди тайме" против Соединенного Королевства", которое уже не раз упоминалось на страницах этой книги. Возникшая в нем проблема отношений прессы (читай сегодня — средств массовой информации) и Суда в связи с делом, находящимся у него в производстве, нашла свое общее решение в формуле: "Суд газет не должен предвосхищать судебное решение", т. е. в соответствующих публикациях не должно быть ничего такого, что могло бы сказаться на ходе процесса, на правах! лица как стороны в процессе, наконец — на решении Суда. В этих целях в определенных ситуациях возможен и предварительный запрет публикации. Нарушение этих требований может привести к тому, что лицо потеряет право на защиту по ст. 10 Конвенции.
Вместе с тем Суд неоднократно подчеркивал, что правосудие не должно находиться вне сферы деятельности средств массовой| информации и, более того, установление "судебной истины" не означает, что любое другое мнение должно считаться ложным[201]. "Суды не могут действовать в вакууме. Хотя они и являются форумом для разрешения споров, это не означает, что предварительное обсуждение споров не может происходить где-то еще, будь то в специальных журналах, в широкой прессе или среди населения. Средства массовой информации не должны преступать рамки, установленные для них в интересах надлежащего отправления правосудия, но на них лежит обязанность распространять информацией и идеи, касающиеся вопросов деятельности судов, точно так же, как это происходит в других сферах деятельности, представляющих общественный интерес. Этой функции средств массовой информации сопутствует право общества получать информацию"[202].
В рамках этой общей позиции Суд последовательно защищали правосудие от нападок и обвинений, имеющих целью поставить» под сомнение независимость и беспристрастность Суда, оказать на него давление. "Суды — гаранты правосудия, их роль является ключевой в государстве, основанном на верховенстве закона. Поэтому они должны пользоваться доверием общественности и соответственно быть защищены от необоснованных нападок, особенно имея в виду то обстоятельство, что на судьях лежит долг сдержанности, который мешает им ответить на критику", "защищать себя так, как это делают, например, политики"[203].
Своим решением по делу "Прагер и Обершлик против Австрии" (1995 г.)[204] Суд не счел нарушением ст. 10 Конвенции осуждение журналистов по ст. 111 УК Австрии за публикацию в журнале "Форум" (один из заявителей — владелец этого журнала, другой — сотрудничающий в нем журналист) статьи "Внимание, скверные судьи". На тринадцати страницах статьи была проведена массивная атака на судей по уголовным делам и персонально на судью К. (который и возбудил дело о диффамации); их обвинили в предвзятости, оскорбительном поведении и других грехах, не стесняясь при этом в эпитетах и обобщениях типа "многие австрийские судьи способны на все". Чего не хватало статье — и это подтвердило слушание в Суде — так это фактов; она основывалась по преимуществу на высказываниях адвокатов, газетной судебной хронике и т. п.
Суд констатировал, что доказательства, приведенные заявителями, не подтверждают выдвинутые ими серьезные обвинения в адрес судейского корпуса и персонально судьи К. (тем более что заявители не присутствовали на процессах с его участием). Эти обвинения ставят под сомнение профессиональный уровень судей и тем самым наносят вред их репутации, одновременно подрывая доверие граждан к судебной системе.
Суд подчеркнул в своем решении, что он далек от отрицания права средств массовой информации на критику судебной системы, считает даже, что в журналистике допустимы некоторые преувеличения. Однако в данном случае заявители не проявили ни добросовестности, ни соблюдения правил журналистской этики. По совокупности всех обстоятельств дела примененная властями мера вмешательства не является несоразмерной и не выходит за рамки "необходимого в демократическом обществе".
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |