— граждане должны иметь возможность ориентироваться в том, какие правовые нормы применяются к данному случаю;
— закон должен быть сформулирован достаточно точно, чтобы позволить заинтересованным лицам, пользуясь, если к тому возникнет необходимость, юридической консультацией предвидеть в разумной применительно к обстоятельствам степени последствия, которые могут повлечь за собой их действия.
На эти критерии чаще всего ссылаются заявители, утверждая, что "качество закона" не позволяло им предвидеть последствия своих действий. Представители газеты "Таймс" в названной выше деле поступили именно так, отрицая не само существование правового института неуважения к Суду, а невозможность четко ориентироваться среди составляющих его неясных и противоречивых прецедентов. В данном конкретном деле Страсбургский суд не согласился с заявителями. Правда, сам Суд несколько ограничил принцип определенности закона, указав, что ее нельзя понимать как абсолютную, которая труднодостижима, да и нежелательна, поскольку мешает судам приводить правовые нормы в соответствие с меняющимися обстоятельствами.
Таким образом, применение понятия "закон" в смысле Конвенции потребовало от Суда создания достаточно сложной правовой позиции, одни из элементов которой были получены путем традиционных приемов расширительного толкования понятий, а для разработки других такие приемы были недостаточны, и Суд вышел за рамки толкования. Институт прав человека формировался в рамках либеральной идеологии и соответственно отражал одну из ведущих ее установок: "государство — ночной сторож". Поэтому исторически сложилось так, что защита прав человека длительное время понималась как провозглашение этих прав государством и его обязательство охранять их от нарушений. И сегодня и на национальном, и на международном уровне институт прав человека звучит во многом в этой тональности. Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах — наиболее колоритный пример этому.
Страсбургский суд проявил тенденцию отойти от этого сложившегося (хотя и далеко не случайного) стереотипа. Взятое государствами — участниками Конвенции "обязательство соблюдать права человека" (заголовок ее ст. 1) он истолковал гораздо шире, указав, что речь идет не только об обязательстве защищать провозглашенные права, но об обязательстве государства совершать позитивные действия для того, чтобы данное право могло быть реализовано.
Суд скромно оговорил, что он "не призван развивать общую теорию позитивных обязательств". Однако с помощью этого понятия Суд неоднократно констатировал в своих решениях, что государство-ответчик в данном конкретном случае не предпринял целесообразных и адекватных действий, призванных способствовать реализации данного права, что дает основание говорить нарушении Конвенции.
В решении по делу "Организация "Платформа "Врачи за жизнь" против Австрии" (1988 г.) Суд констатировал: "Любая демонстрация может раздражать или оскорблять тех, кто выступает против идей или требований, в поддержку которых она проводятся. Однако у участников демонстрации должна быть тем не менее возможность проводить ее без опасений подвергнуться физическому насилию со стороны своих противников; такие опасения могли бы воспрепятствовать ассоциациям и иным группам, разделяющим общие идеи или интересы, открыто выражать свое мнение по самым актуальным вопросам, затрагивающим общество. В демократическом обществе право на проведение контрдемонстрации не может выливаться в ограничение осуществления права на демонстрацию. Исходя из этого, обеспечение истинной, эффективной свободы проведения мирных собраний не может сводиться лишь к обязанности государства воздерживаться от вмешательства: чисто негативная концепция роли государства противоречит предмету и цели ст. 11. Подобно ст. 8 ст. 11 требует порой совершения позитивных действий'. Правда, Суд оговорил при этом что ст. 11 обязывает государство принимать меры, но не получать определенные результаты.
Основываясь на позитивных обязательствах, возлагаемых на государство в целях обеспечения прав, предусмотренных Конвенцией, Суд распространил на гражданские дела обязанность государства оказывать юридическую помощь нуждающимся в ней гражданам для обеспечения им доступа к правосудию" ("Эйри против Ирландии", 1979 г.), а равно на понятие "уважение неприкосновенности жилища", обязав государство принимать необходимые меры в тех ситуациях, когда нормальное пользование жилищем становится невозможным по экологическим причинам (строительство вблизи от дома предприятия с вредным производством) ("Лопес Остра против Испании", 1994 г.).
С рассматриваемой позицией связана и проблема ответственности государства-участника за неправомерные действия одного лица в отношении другого. По общему правилу, такой ответственности государство нести не должно, если только не будет выявлена прямая связь между бездействием государственных властей и фактом нарушения конвенционного права лица другим лицом.
Такая связь предполагается по смыслу тех норм Конвенции, которые носят запретительный характер. Так, например, если одно лицо содержит в рабстве или подневольном состоянии другое лицо (что, как показали многочисленные факты в Чечне и некоторых других территориях Кавказа, не исключено и в европейском государстве), это достаточные основания констатировать нарушение государством ст. 4 п. 1 Конвенции. Без такой ответственности за то, что подобные факты допущены, эта запретительная норма теряет свой смысл. Трудно представить себе, что в современном европейском государстве его властные органы сами будут содержать людей в рабстве или подневольном состоянии в смысле п. 1 ст. 4 (о принудительном или обязательном труде говорит п. 2 этой статьи). В подобных ситуациях бездействие государства является нарушением его позитивных обязательств.
Независимый и беспристрастный суд. Свои исходные правовые позиции Суд сформулировал следующим образом: "Для решения вопроса, можно ли считать данный суд "независимым", следует обратить внимание inter alia на способ назначения его членов, сроки пребывания в должности, существование гарантий от внешнего давления и наличие у органа внешних признаков независимости.
Что касается "беспристрастности", то у этого требования есть два аспекта. Во-первых, суд должен быть субъективно свободен от личных предубеждений или пристрастий. Во-вторых, он должен быть объективно беспристрастен, т. е. должен гарантированно исключать какие-либо обоснованные сомнения в этом отношении.
Основываясь на критериях независимости, Суд, оговорив, что он не оценивает in abstracto необходимость наличия каких-либо юрисдикций в государствах-участниках, одновременно признавал нарушением права на независимый и беспристрастный суд рассмотрение дел английскими военными судами, действовавшими на основании Закона 1955 г. о вооруженных силах (упоминавшееся выше дело Финдли). Еще более показательно его отношение к турецким судам государственной безопасности, созданным на основании ст. 143 Конституции Турецкой Республики 1982 г. Эти суды активно действовали в период кризисной ситуации в юго-восточном регионе страны, где преобладает курдское население. В их состав наряду с двумя обычными судьями входил один военный судья.
Заявители, обратившиеся в Европейский Суд в связи с деятельностью этих турецких судов, утверждали, что военный судья зависим от своих военачальников, суды по существу являются чрезвычайными и созданы для того, чтобы охранять интересы государственных властей, а не осуществлять правосудие в собственном смысле слова. Как подчеркивал один из заявителей, военный не может судить гражданское лицо и вдобавок политического деятеля за действие, которое никоим образом не относится к сфере военной юстиции".
В отношении беспристрастности Суда, рассматривающего конкретное дело, в правовой позиции Европейского Суда содержатся два критерия: субъективный — судья должен быть свободен от личных предубеждений или пристрастий, связанных с личностью обвиняемого или одной из сторон в гражданском процессе, и объективный — состав суда и его действия должны исключать какие-либо обоснованные сомнения в беспристрастности каждого судьи, участвующего в деле.
Уточняя первый из них, Суд указал, что, пока не доказано обратное, действует презумпция личной беспристрастности судьи. Как показывает практика Европейского Суда, опровергнуть эту презумпцию весьма сложно, если только в ходе разбирательства дела в национальной инстанции судья или присяжный не позволил себе неосторожных высказываний или опрометчивых действий.
В одном из немногих дел, по которым Суд признал нарушение ст. 6 п. 1 по причине субъективной пристрастности члена суда (решение от 23 апреля 1996 г. по делу "Ремли против Франции"), было заявление одного из членов жюри суда ассизов о том, что он по убеждениям расист. Это заявление было сделано перед началом слушания дела по обвинению двух лиц алжирского происхождения. Оно было доведено до сведения председателя суда, который не придал ему значения.
В своем решении Суд подчеркнул, что "адвокаты обратили внимание суда ассизов на упомянутое высказывание, которое носит серьезный характер в контексте данного дела, и попросили его зафиксировать, но тот отклонил просьбу, не вникнув в представленное ему доказательство, под чисто формальным предлогом, что он не может "приобщать к делу факты, имевшие место вне зала суда". Кроме того, суд не распорядился провести расследование по этому факту, в то время как он был полномочен это сделать. Следовательно, заявитель не имел возможности ни добиться замены данного члена жюри на кого-либо из запасных, ни ссылаться на вышеупомянутый факт в своей кассационной жалобе. Он не имел также возможности дать отвод вышеназванному лицу, поскольку состав жюри уже был образован, а подача апелляционной жалобы на решение суда ассизов невозможна.
Суд считает, что ст. 6 п. 1 Конвенции подразумевает, что любой национальный судебный орган в серьезных случаях, подобных этому, обязан проверять, является ли данный судебный состав "беспристрастным судом" в свете этой статьи.
В данном деле суд ассизов Роны не провел такую проверку, создав таким образом ситуацию, противоречащую требованиям Конвенции. Этого уже достаточно, учитывая важность доверия, которое суды в демократическом обществе обязаны внушать представшим перед ними, чтобы Суд констатировал факт нарушения ст. 6 п. 1.
Объективный критерий, то в самой общей форме он расшифровывается Судом следующим образом:
"Объективная оценка состоит в том, чтобы задать вопрос, не позволяют ли некоторые реальные факты заподозрить, что судья независимо от его личного поведения не беспристрастен. В этой связи даже внешняя видимость может приобретать значение. Речь идет о доверии, которое в демократическом обществе суды должны вызывать у тех, кто обращается в суд и привлекается к нему. Должен отказаться от участия в деле судья, в отношении которого возможно правомерное сомнение в его беспристрастности. Для вывода о наличии в конкретном деле законного основания усомниться в беспристрастности судьи мнение обвиняемого может учитываться, но оно не играет решающей роли. Определяющий фактор — уяснение того, могут ли опасения заинтересованного лица считаться объективно обоснованными". Однако эта общая формула не предопределила однообразие практики Суда.
Основная и при этом наиболее сложная сфера применения объективного критерия — это ситуации, когда судья, слушающий дело, участвовал в досудебном производстве по нему. Есть решения Суда, в которых такое участие рассматривается как несовместимое с беспристрастностью суда. Так, в решении по делу "Пьер-сак против Бельгии" (1982 г.) Суд констатировал: "Если лицо занимало в прокуратуре пост, на котором ему, очевидно, пришлось соприкоснуться с данным делом, а впоследствии заседает как судья по этому же делу, общественность вправе опасаться отсутствия достаточных гарантий беспристрастности". Однако имеется не менее длинный ряд решений, в которых Суд не посчитал участие судьи в досудебном производстве по делу основанием для сомнения в его беспристрастности в качестве судьи, участвующего в решении дела по существу. Так, в решении по делу "Кюбер против Бельгии" (1984 г.) Суд посчитал недостаточным для сомнений в беспристрастности суда тот факт, что член суда ранее в качестве судебного следователя (или следственного судьи — термины равнозначны) занимался этим делом. В решении по делу "Булут против Австрии" (1996 г.) в отношении аналогичной ситуации Суд указал: "В свете объективного критерия тот факт, что судья, участвующий в рассмотрении дела по существу, занимался этим делом до процесса, сам по себе не может служить основанием для сомнений в беспристрастности судьи".
Для объяснения в различии этих двух подходов ссылаются на критерии "интенсивности" участия судьи на досудебной стадии. Однако, судя по конкретным обстоятельствам различных дел, этот критерий также не отличается однозначностью. Возможно, на практике Суда сказалось то, что в европейских странах романской правовой ориентации судьи, прокуроры, судебные следователи имеют единый статус магистрата и в таковом качестве достаточно часто меняются должностями.
Выше уже отмечалось, что понятие "суд" в смысле ст. 6 Конвенции в практике страсбургской юрисдикции охватывает также и органы (условно их можно назвать "квазисудебными"), призванные решать конфликты в рамках национальных профессиональных сообществ, как то ордена врачей, советы адвокатуры и т. п.
Соответственно к процедуре, в которой названные органы» рассматривают конфликты, затрагивающие права и гарантии, предусмотренные Конвенцией, Страсбургский суд предъявляет все те требования, которые охватываются понятием "справедливое судебное разбирательство" в смысле ст. 6 Конвенции. Эти требования обязательны не только для суда, куда могут быть обжалованы решения этих органов, но и для разбирательства дела в самих этих "квазисудебных органах", в том числе, разумеется и требования независимости и беспристрастности.
В начале 90-х гг. региональный Совет Ордена врачей в департаменте Иль де Франс по жалобе двух профсоюзов медицинских работников признал, что действующая в регионе ассоциация Врачи “SOS" нарушила ряд требований Кодекса медицинской деонтологии и в качестве меры наказания приостановил на один месяц профессиональную деятельность 96 членов этой ассоциации и на два месяца — ее руководителей докторов Готрина и Минарда. Дисциплинарная секция общенационального Совета Ордена врачей, куда была подана апелляция, ограничилась тем, что смягчилa меры наказания: 96 врачам приостановление деятельности было заменено выговором, а Готрину и Минарду снижено до одного месяца.
Рассматривая жалобу заявителей, Страсбургский суд пришел к выводу, что "с учетом обстоятельств, породивших спор, который должны были решить юрисдикции Ордена врачей, а также особенности самого спора, ни региональный Совет Ордена в Иль де Франсе, ни дисциплинарная секция общенационального Совета Ордена не были "беспристрастным" судом в смысле ст. 6 п. 1 и имело место нарушение этой статьи'[141]. Основанием для такого решения явилось то, что в региональном Совете трое из его членов, участвовавших в вынесении решения, могли, будучи сами врачами, преследовать при этом свои профессиональные, конкурентные интересы, а в общенациональном Совете Ордена к рассмотрению дела имели отношение лица, ранее связанные с разбирательством в региональном Совете.
"Публичность судебных прений является одним из основных принципов, закрепленных ст. 6 п. 1. Публичность охраняет лиц, обратившихся в Суд, от того, чтобы правосудие не уходило от контроля общества; она способствует сохранению доверия к судам. Делая отправление правосудия прозрачным, публичность содействует достижению целей ст. 6 п. 1 — справедливости судебного разбирательства, гарантия которого является одним из основополагающих принципов каждого демократического общества"[142].
Суд строго и последовательно придерживается этой правовой позиции. В решении от 3 октября 2000 г. по делу "Айзенштекен против Австрии" Суд признал нарушенной ст. 6 п. 1, поскольку ни одно из нескольких разбирательств дела заявителя в национальных судах (включая Конституционный суд) не было публичным. Суд отклонил ссылку Правительства — ответчика на то, что заявитель в национальных судах не выдвигал требования о том, чтобы слушания проводились публично.
4.Право доступа к правосудию. Как уже было сказано выше, Суд в своем решении по делу Голдера квалифицировал "право на суд" как самостоятельную гарантию судебной защиты прав граждан. "Право на суд" — это не результат расширительного толкования ст. 6 п. 1, не "автономное понятие", а самостоятельное право, имплицитно содержащееся в названной статье. Последующая практика должна была наполнить это право конкретным содержанием. Происходило это главным образом путем выявления факторов, которые препятствуют осуществлению этого права, мешают доступу лица в суд.
В деле Голдера таким препятствием явились тюремные правила и действия тюремного начальства, запретившего Голдеру общение с адвокатом, который должен был от имени Голдера обратиться в суд.
Не менее внимательно Европейский Суд следит за ситуациями, когда деятельность самих судов ведет к нарушению "права на суд". Такое нарушение со стороны суда может быть квалифицировано известной формулой "отказ в правосудии". Суд не раз указывал, что отказ суда принять к производству иск или иную жалобу под предлогом отсутствия соответствующего закона или его неполноты является нарушением "права на суд" в смысле ст. 6 п. 1.
Право на доступ Суд понимает не только как формальную возможность обратиться в суд (что тоже немаловажно и должно быть гарантировано четкой организацией работы всех судебных инстанций), но и как право на рассмотрение дела по существу, во всяком случае в той степени, в какой это допускают обстоятельства данного дела. "Право доступа должно быть эффективным, и для этого необходимо, чтобы лицо обладало реальной возможностью оспорить действия, являющиеся вмешательством в его права". В то же время Суд обращал внимание на то, что право доступа в суд как таковое не содержит никаких гарантий благоприятного конечного исхода дела для обратившегося в суд лица.
В контексте всей Конвенции право на доступ в суд пересекается со ст. 13 "Право на эффективное средство правовой защиты". Напомним, что эта статья требует, чтобы в системе государственных органов всегда был такой орган, куда лицо могло бы обратиться за защитой нарушенного права. Таким образом, эта норма шире по содержанию, чем право на доступ к суду. Практически Суду нередко приходится оценивать ситуацию типа "лицо не нашло компетентного суда и при этом не нашло и другого компетентного органа". Как правило, Суд в этом случае считает достаточным решение по ст. 13. Однако бывают и иные ситуации.
5.Разумный срок. По количеству дела о нарушении разумного срока судебного разбирательства занимают, бесспорно, первое место среди рассмотренных Судом за сорок лет его деятельности. Это наглядное подтверждение того, что медлительность, неоперативность работы судов является одной из "болезней правосудия". Ею страдает практически большинство (если не все) судебных систем, но нередко она приобретает хронические формы, о чем свидетельствует, в частности, статистика итальянских обращений и число рассмотренных Судом итальянских дел. Эта статистика побудила Комитет министров Совета Европы принять в 1997 г. резолюцию "Продолжительность гражданско-правовых процессов в Италии", где подчеркивалось, что чрезмерная медлительность правосудия не только наносит вред участникам процессов, но и "представляет немалую опасность для правового государства". Сказанное относится разумеется, не только к непосредственному адресату резолюции. Сам Суд неоднократно подчеркивал, что он придаст особое значение тому, чтобы правосудие не осуществлялось с опозданиями, компрометирующими его эффективность и доверие к нему.
Не следует думать, что в делах о "разумном сроке" сама длительность этого срока является достаточным основанием для ответа на вопрос, имело место или нет его нарушение. Конечно когда в делах такого рода встречаешься с тем, что рассмотрение дела заняло 17 лет или около этого, то цифра говорит сама за себя. Имеются, однако, и ситуации, когда достаточно длительный срок разбирательства дела в национальных судах (например, дело "Вернийо против Франции" (1991 г.) — семь с половиной лет, упомянутое выше дело Катте Клитше — восемь с половиной лет и др.) признавался соразмерным.
Не следует также думать, что Судом установлены какие-то точно определенные сроки, которые он считает "разумными" для прохождения дел той или иной категории в национальных судебных инстанциях. Установка Суда — конкретный подход к каждой ситуации. Выработанная им в этой связи правовая позиция включает четыре критерия, которые лишь в совокупности предопределяют решение по делу. Критерии эти таковы: сложность дела, поведение заявителя в ходе судебных разбирательств на национальном уровне, поведение национальных судов, через которые проходило дело, значимость временного фактора для реализации законных прав заявителя.
Нетрудно увидеть, что длительность как таковая сама по себе в числе критериев отсутствует. Она будет оценена как превышающая "разумный срок" (и соответственно признана нарушением ст. 6 п. 1) или, наоборот, признана соразмерной в итоге изучения обстоятельств дела в свете всех четырех критериев и может в цифровом выражении быть весьма различной.
Так, уголовное дело, которое велось против голландского гражданина Хосце, заняло более восьми с половиной лет. Однако в решении по делу "Хосце против Нидерландов" (1998 г.) Суд не посчитал этот срок чрезмерным. В решении говорится, что в данном случае "власти столкнулись с задачей раскрыть целую сеть обществ, связанных друг с другом, расчеты между которыми были построены так, чтобы насколько возможно помешать властям раскрыть мошенничество, практиковавшееся в сфере налогов и социального страхования. Власти были вынуждены опросить значительное число свидетелей, собрать и изучить множество документов, привлечь других лиц, подозревавшихся в мошенничестве". При этом ни на какой стадии "власти не были инертными". В решении по делу "Заната против Франции" от 28 марта 2000 г., где обжалованный срок разбирательства составил шесть лет, Суд констатировал прямо противоположные обстоятельства: дело сложности не представляло, а поведение высшей инстанции французской административной юстиции — Государственного совета было инертным, в поведении заявителя не было ничего, что могло бы препятствовать рассмотрению дела в разумные сроки.
В решении по делу "Экле против Федеративной Республики Германии" Суд констатировал, что в ходе разбирательства уголовных дел заявителей в немецких судах они тормозили ход рассмотрения, подавая многочисленные жалобы по процедурным вопросам, заявления о продлений сроков подачи письменных возражений и т. п. Однако в конечном итоге Суд пришел к выводу, что разбирательство затянулось главным образом по вине немецких судов и прежде всего апелляционной инстанции. Суд таким образом исходил из того, поведение какой стороны более упречно. Вообще в практике Суда по делам о разумном сроке прослеживается более жесткое отношение к поведению судебных органов. Это отражение еще одной более общей правовой позиции Суда: поскольку контроль за должным соблюдением всех судебных процедур возложен на судей, соответственно на них лежит обязанность обеспечить нормальное, в том числе по срокам, справедливое судебное разбирательство в смысле ст. 6 Конвенции.
Четвертый из числа перечисленных выше критериев наглядно иллюстрирует решение Суда по делу "Лено против Италии" (1999 г.). Заявитель, после того как его брак распался, предъявил в суде Неаполя иск к бывшей жене, требуя судебного установления режима раздельного проживания (6eз расторжения брака), обеспечивающего ему возможность нормального общения с детьми. Иск был предъявлен 15 марта 1990г., а положительное для заявителя решение по нему было вынесено 27 мая 1998 г. Этот период в восемь с лишним лет (дело передавалось из суда в суд, в надлежащем суде долгое время не было надлежащего судьи и т. п.). Европейский Суд признал нарушением "разумного срока" в смысле ст. 6 п. 1, указав при этом: "Дело не представляло особой сложности, суды не проявили той особой тщательности, которую требуют дела, подобные этому, где у заявителя был особый интерес в быстром решении спорных вопросов семейных отношений и воспитания детей". Самое главное, чего добивался в итальянских судах истец, — это возможности общаться с детьми и участвовать в их воспитании. За восемь с лишним лет дети выросли, многое, если не все, было упущено, и возмещение морального вреда вряд ли могло что-то компенсировать. Английское изречение гласит: "Justice delayed, justice denied", что звучит в переводе примерно так: "Запоздалое правосудие — неисправное правосудие".
Правовая позиция Суда включает также определенные установки относительно того, что считать исходной точкой, началом периода, подлежащего рассмотрению в свете требования о соблюдении "разумного срока", и его конечной датой.
Суд исходит из того, что в уголовных делах "разумный срок начинает течь с момента, когда лицу предъявлено обвинение, что может произойти и раньше, чем дело попадет в суд, как то: со дня ареста, с даты, когда заинтересованное лицо было официально уведомлено, что против него возбуждено уголовное дело, или с даты, когда было начато предварительное следствие... Обвинение для целей ст. 6 п. 1 можно определить как официальное уведомление лица властями, о наличии основания утверждать, что им совершено уголовное преступление". Что касается времени окончания, то в уголовных делах период, на который распространяются положения ст. 6 п. 1, охватывает все время прохождения дела, включая процедуру обжалования, вплоть до окончательного решения Кассационного суда (если кассационная жалоба подавалась).
Что касается гражданских дел, то определение начальной даты сложностей не вызывает; оно в отличие от уголовных дел единообразно — это дата подачи в суд правильно оформленного искового заявления или обращения в иные компетентные органы. Сложнее обстоит дело с определением конечной даты, которая особенно важна, поскольку именно она определяет границу периода, подлежащего изучению Судом для решения вопроса о том, был или нет нарушен "разумный срок".
Сложность состоит в том, что в большинстве гражданских дел между датой вынесения окончательного решения по делу и реальным исполнением решения по обстоятельствам как субъективного, так и объективного характера проходит, как правило, определенный промежуток времени, нередко значительный. Должен ли он быть включен в период, которым измеряется длительность судебного разбирательства по данному делу?
Суд не раз давал утвердительный ответ на этот вопрос. В решении по делу "Хорнсби против Греции" (1997 г.) Суд подчеркнул, что "право на суд", гарантированное ст. 6, "стало бы иллюзорным, если бы правовая система государства позволяла, чтобы окончательное, обязательное судебное решение оставалось недействующим к ущербу для одной из сторон. Трудно представить, что ст. 6, подробно описывая предоставляемые сторонам процессуальные гарантии — справедливое, публичное и скорое разбирательство, оставила реализацию судебных решений без защиты; если считать, что ст. 6 говорит только о доступе к правосудию и судебном процессе, то это, вероятно, привело бы ситуациям, несовместимым с принципом господства права, который договаривающиеся государства обязались соблюдать, когда они ратифицировали Конвенцию... Исполнение решения, вынесенного любым судом, должно, таким образом, рассматриваться как неотъемлемая часть "суда" в смысле ст. 6"[153].
Некоторое время спустя Суд снова подтвердил свою позицию; Статья 6 п. 1 Конвенции требует, чтобы все фазы юридических процедур, имеющих целью решать споры о правах и обязанностях гражданско-правового характера, были проведены в разумный срок и из него не были исключены фазы, следующие за решениями по существу. Исполнение решения или постановления любой юрисдикции должно рассматриваться как интегрированная часть 'процесса" в смысле ст. б"[154].
Для уяснения позиции Суда в отношении "разумного" срока очень важно обратить внимание на еще одну его установку: суд не признает в качестве оправдания медлительности судов ссылок на общественно-политическую ситуацию в стране и возникающие в этой связи трудности в деятельности судебной системы.
Весьма четко эта установка впервые была выражена в решении Суда по делу "Гинчо против Португалии" от 10 июля 1984 г.[155] Элементарное дело о возмещении вреда здоровью и имуществу в результате транспортно-дорожного происшествия в 1978 г. заняло непозволительно долгое время вследствие простоев в работе суда по месту происшествия в португальском городе Вила Франка и суда в Лиссабоне по месту жительства ответчиков. По мнении Правительства, высказанному в ходе слушания в Европейской Суде, эти "аномалии" явились следствием "институционной перестройки" в период перехода от салазаровского режима к демократии. В этот период страна столкнулась со значительным и непредвиденным количеством судебных споров. В своем решении Суд дал следующий ответ:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |