Ситуация была явно двусмысленной и противоречивой; на политический орган, каким является Комитет министров, были возложены юрисдикционные функции, причем осуществлялись они без гарантий судебной деятельности. В литературе, освещающей опыт Совета Европы по защите прав человека, неоднократно подчеркивалось, что отсутствие гласности, неучастие заявителей и их представителей, не доведение до их сведения (равно как и до сведения других заинтересованных лиц) мотивов, обосновывающих принятое решение (его текст нигде публично не оглашался), превращало эту деятельность Комитета министров в своего рода "черный ящик'[17]. Постепенно эта деятельность свертывалась.
Реформа окончательно лишила Комитет министров этой функции. Тем самым из юрисдикционной деятельности, осуществляемой на основе Конвенции, "исчез политический элемент, который в определенном смысле присутствовал в деятельности Комиссии и в особенно большой степени в праве Комитета министров разрешать дела, не передававшиеся в Суд"[18]. Вместе с тем на Комитет министров по-прежнему возложен надзор за исполнением решений Суда. Еще более важным и радикальным шагом и результатом судебной реформы стало упразднение Европейской Комиссии по правам человека. Как мы видели, на первых этапах деятельности юрисдикционного механизма она играла в нем роль первой скрипки. От нее зависела судьба жалобы, она решала вопрос о ее приемлемости, создавала "досье дела", и ее доклад и выводы, хотя и не связывали Суд, но во многом предопределяли как характер рассмотрения, так и решение по делу. Не случайно Суд часто сравнивали со второй судебной инстанцией. Упразднение Комиссии означало принципиальное изменение процедуры справедливого судебного разбирательства юрисдикционным органом Совета Европы.
В действующей ныне редакции Конвенции ее ст. 19, получившая название «Учреждение Суда», звучит так: «В целях обеспечения соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по настоящей Конвенции и Протоколам к ней, образуется Европейский Суд по правам человека, Далее именуемый "Суд". Он работает на постоянной основе". Юрисдикция этого Суда признана всеми государствами — членами Совета Европы без каких-либо оговорок.
Таким образом, первый аспект реформы-преобразование юрисдикционного (контрольного) механизма Совета Европы, в результате чего этот достаточно сложный и громоздкий механизм был заменен единым органом — Судом.
Второй ее аспект, тесно связанный с первым, - серьезные изменения в организации и порядке деятельности самого Суда. Три ключевых момента в концентрированном виде отражают эти изменения: во-первых, Суд отныне работает на постоянной основе (а не в порядке ежемесячных непродолжительных сессий, как это было ранее), во-вторых, на Суд ложится формирование «судебного досье» по каждому принятому к рассмотрению делу; в-третьих, сам Суд решает теперь вопрос о приемлемости жалобы (что нередко не так-то просто) и сам должен содействовать процедуре мирного урегулирования споров. Все, что сказано "во-вторых" и "в-третьих", ранее делала Комиссия.
Основная цель реформы — увеличение «пропускной способности» Суда. Он должен решать больше дел, во-первых, и сократить сроки их рассмотрения, во-вторых. Итоги первых лет деятельности нового Суда показали (особенно с учетом того, что это был сложный в организационном плане период становления), что в количественном плане его "производительность" возрастает по сравнению с прошлым[19]. Возможно, однако, что было бы более правильным сравнивать эту "производительность" не с прошлым, а со все возрастающим числом поступающих жалоб.
Что касается содержательной стороны деятельности нового Суда, то она демонстрирует очевидную преемственность, достаточно строгое следование правовым позициям, выработанным Судом за его сорокалетнюю историю.
Реализацию Протокола № 11, т. е. реформу Суда, осуществил Совет Европы. Он же финансирует деятельность Суда, а его Парламентская ассамблея избирает судейский корпус. Комитет министров играет важную роль в исполнении решений Суда. Сказанное часто приводится в обоснование мнения, что Суд чуть ли не интегрирован в структуры Совета Европы и зависим от них, что неверно.
Суд действует не в рамках, а при Совете Европы, и предлог «при» совсем не случаен. Европейская Конвенция о защите прав и основных свобод, на основании которой он создан и действует, не называет его органом Совета Европы, равно как и Устав самого Совета[20]. Суд сам разрабатывает и принимает свой Регламент. В рамках Конвенции Суд сам решает вопросы своей компетенции: Совет Европы не вправе давать Суду какие-либо указания по его правоприменительной деятельности, и в этом плане Суд не подотчетен и не подконтролен никому. В самом общем плане, перефразируя известную конституционную формулу, можно сказать: Суд независим и подчиняется только Конвенции. Другое дело, что он призван действовать в духе тех идей и ценностей, ради которых создан и действует Совет Европы.
Компетенция Европейского Суда по правам человека
Предметная компетенция Суда раскрывается в ст. 1 Конвенции: государства-участники "обеспечивают каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции". Эта статья была сформулирована до принятия Протоколов к Конвенции и соответственно должна быть дополнена правами, установленными этими Протоколами. Т.о. суд компетентен, рассматривать только те дела, где речь идет о нарушениях прав и свобод, гарантированных Конвенцией, и решения Суда могут основываться только на ее нормах.
Одно из обязательных предварительных условий, с учетом которых Суд определяет, может ли данное обращение (жалоба) быть принято к рассмотрению по существу, состоит в том, что предметом обращения может быть лишь право, гарантируемое Конвенцией. Если речь идет о каком-либо ином праве, то обращение (жалоба) не будет принято. Несмотря на предельную ясность исходной позиции, конкретное представление о предметной компетенции Суда может дать лишь достаточно полный каталог прав и свобод, гарантированных Конвенцией.
В ее действующей редакции заголовки 13 статей первого раздела Конвенции «Права и свободы» и 12 статей из Протоколов к ней, дополняющих этот раздел, дают достаточно полное представление об этом каталоге. В некоторых из них соединено несколько самостоятельных прав. Так, например, ст. 8 озаглавлена "Право на уважение частной и семейной жизни", но статья также говорит о "праве на уважение жилища" (т. е. о неприкосновенности жилища) и "праве на уважение корреспонденции"; ст. 5 «Право на свободу и личную неприкосновенность» и ст. 6 «Право на справедливое судебное разбирательство», - эти общие права детализированы рядом уточняющих самостоятельных прав (например, в практике Суда презумпция невиновности — ст. 6 п. 2 — применялась и к обстоятельствам, не связанным именно с судебным разбирательством); некоторые статьи истолкованы Судом так, что каждое их предложение понимается как отдельная норма, хотя связь между ними не отрицается. Так, Суд пришел к выводу, что ст. 1 Протокола № 1 «Защита собственности» содержит три отдельные нормы: "одна провозглашает принцип уважения собственности; вторая говорит об отчуждении собственности при определенных условиях; третья норма признает за государством среди других также правомочие регламентировать использование имущества в соответствии с публичным интересом; наконец, Конвенция содержит и такие права, которые прямо не выражены в текстах статей, но вытекают из смысла статьи в контексте всей Конвенции и ее целей. Эти "скрытые нормы" выведены Судом и применяются им на равных основаниях с другими. Таково, например, право на доступ к правосудию. Признавая, что Конвенция прямо не говорит о нем, Суд тем не менее признал это право как одну из неотъемлемых составляющих права на справедливое судебное разбирательство наряду с другими составляющими, прямо указанными в ст. 6.
В тексте Конвенции и ее разделе первом нет сколько-нибудь четкой структурной классификации гарантируемых прав и свобод.Несколько особое место в каталоге прав занимает запрещение дискриминации, о чем говорит ст. 14. Статья трактует дискриминацию достаточно широко, указывая на ее недопустимость по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения или любым иным обстоятельствам. В этом плане она мало чем отличается от Всеобщей декларации прав человека (ст. 2) или Международного пакта о гражданских и политических правах (ст. 2).
Однако ее особенность в том, что ее применение возможно только в тех случаях, когда речь идет о пользовании правами и свободами, гарантированными Конвенцией. Вне связи с каким-либо из прав, перечисленных в каталоге, вопрос о дискриминации не может быть поставлен перед Судом; в качестве самостоятельной, отдельно взятой статья 14 не применяется.
Суд обычно отмечает, что данная статья не имеет самостоятельного значения, она дополняет другие статьи Конвенции и Протоколов: она обеспечивает отдельным лицам или группам лиц, находящимся в сопоставимых ситуациях, защиту от всех видов дискриминации при осуществлении прав и свобод, защищаемых этими статьями. Статья 14 как бы образует неотъемлемую часть каждой из статей, устанавливающих права и свободы, независимо от их природы.Право на внутригосударственную защиту. Данное право характеризуется той же самой особенностью, что и запрет на дискриминацию, а именно неразрывной связью с нарушением какого-либо права или свободы из числа признанных Конвенцией. Это предусмотренное ст. 13 право лица иметь возможность в случае такого нарушения обратиться за защитой в национальный государственный орган. Такой орган обязательно должен существовать. Если его нет (практически это происходит тогда, когда ни один из имеющихся государственных органов не компетентен или не считает себя компетентным рассматривать обращение лица), то налицо нарушение ст. 13.
Например, В 1997 г. Князь - глава государства Лихтенштейн - отказался утвердить представление Парламента о назначении на новый срок Председателя Административного суда Герберта Вилле по той причине, что в 1992 г., когда Вилле занимал пост вице-премьера, у него были разногласия с князем относительно вступления Лихтенштейна в ЕЭС, а уйдя затем в отставку, Вилле опубликовал критическую статью, в которой, в частности, затрагивался конституционно-правовой статус князя. Последний открыто признал, что именно эта публикация послужила ему в 1997 г. основанием для отказа в переназначении Вилле. Последний, в свою очередь, посчитал, что таким образом нарушено его право на свободу выражения мнения. Однако в государственной системе Лихтенштейна ни один орган (включая Конституционный суд) не мог рассмотреть жалобу Г. Вилле, поскольку она была направлена против главы государства. Вилле обратился в Европейский Суд, который решением от 28 октября 1999 г. признал, что заявитель является жертвой нарушения как ст. 10, так и ст. 13 Конвенции.
Эта статья является как бы логическим продолжением ст. 1 Конвенции. По ст. 1 государства — участники Конвенции обязуются обеспечивать каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, гарантированные Конвенцией. По ст. 13 эти государства берут на себя обязанность создать определенный механизм, дающий гражданину возможность защищать на национальном уровне гарантированные Конвенцией права в случае их нарушения. Этот механизм должен быть достаточно действенным и эффективным; ст. 13 говорит не о любом средстве правовой защиты, а о средстве эффективном. Суд не раз подчеркивал, что ст. 13 требует наличия таких внутренних средств, которые позволяют компетентному государственному органу и рассматривать по существу жалобу на соответствующее нарушение Конвенции, и предоставлять соответствующую защиту.
Суд решил, что статья 13 - это индивидуальное, самостоятельное право, нарушение которого влечет ответственность государства, но при условии, что Судом будет установлен факт нарушения какого-либо права из каталога, предусмотренного Конвенцией.
Суд отверг позицию, которую неоднократно защищали государства-ответчики, согласно которой жалоба по ст. 13 приемлема лишь тогда, когда факт нарушения защищаемого Конвенцией права уже установлен на национальном уровне. Суд справедливо указал, что подобная ситуация просто невозможна, поскольку реально нет органа, в который мог бы с достаточными шансами на решение дела обратиться заявитель.
Суд в этой связи весьма требователен в оценках надлежащей деятельности соответствующих государственных органов. Так, в решении по делу "Курт против Турции" (1998 г.), констатируя нарушение ст. 13, Суд указал: "С учетом, в частности, того, что власти не провели сколько-нибудь серьезного расследования, Суд находит, что заявительница была лишена эффективного средства правовой защиты по ее жалобе на исчезновение ее сына при обстоятельствах, влекущих за собой ответственность властей»].
Сложившаяся практика Суда требует, чтобы средство защиты существовало только в отношении таких жалоб, которые "защитимы" по Конвенции. Жалобы на основании ст. 13 неприемлемы, если претензии, о которых в них идет речь, являются явно необоснованными.Запрещение злоупотреблений правами. Данное право содержится в ст. 17 Конвенции: "Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что какое-либо государство, какая-либо группа лиц или какое-либо лицо имеет право заниматься какой-либо деятельностью или совершать какие-либо действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных в настоящей Конвенции, или на их ограничение в большей степени, нежели это предусматривается в Конвенции". Этот текст воспроизводит с небольшим дополнением ст. 30 Всеобщей декларации прав человека.
Статья 17 лишает покровительства Конвенции отдельных лиц и группы лиц в случае таких их действий, которые направлены на подрыв или полное уничтожение демократических принципов и свобод, охраняемых Конвенцией. В первоначальный период деятельности юрисдикционных органов Совета Европы Комиссия по правам человека на основании ст. 17 отклонила, например, жалобу по ст. 10 Конвенции, предметом которой был запрет властями программных документов кандидата на выборах, поскольку они носили откровенно расистский характер. Комиссия опиралась на ст. 17, когда отклоняла жалобы право- и леворадикальных организаций на их запрет властями ФРГ (ст. 11 Конвенции — свобода объединений).
В то же время Суд, рассматривая свое первое дело "Ловлес против Ирландии", отклонил требование государства-ответчика о применении в отношении заявителя ст. 17, так как он был причастен к террористической деятельности. Суд посчитал, что, поскольку предметом жалобы является нарушение ст. 5 п. 3 Конвенции (неоправданно длительное задержание без доставления к судье), заявитель не может быть лишен гарантий, предоставляемых этой статьей, равно как и судебных гарантий по ст. 6 Конвенции (справедливое судебное разбирательство). Таким образом, Суд вывел из сферы ст. 17 все то, что подпадало под действие ст. 5 и 6 Конвенции. Сложилась правовая позиция, которой последовательно придерживался Суд. Ее основной смысл в том, что в правовом государстве никто не может быть лишен тех гарантий, которые предоставляет Конвенция, на стадиях предварительного расследования и судебного разбирательства.
Случаи обращения судебной практики к ст. 17 достаточно редки.
В январе 1998 г. Суд вынес решение по делу "Объединенная коммунистическая партия Турции и другие против Турции". Названная партия была создана 4 июля 1990 г., а уже через десять дней Генеральный прокурор при Кассационном суде обратился в Конституционный суд с требованием ее роспуска, с чем Конституционный суд согласился. При рассмотрении жалобы заявителей в Страсбургском суде на нарушения ст. 11 Конвенции турецкое правительство потребовало отклонить жалобу на основании ст. 17, поскольку "эта партия ставит под угрозу основы Конвенции и права, которые она призвана охранять". Однако Суд не согласился с этим, указав: "Привлечение к делу ст. 17 излишне; устав и программа Объединенной коммунистической партии никоим образом не позволяют сделать вывод, что она использует Конвенцию для деятельности или совершения отдельных действий, направленных на подрыв прав и свобод, признаваемых Конвенцией".
В том же 1998 г. ст. 17 вновь возникла в так называемом "петеновском деле". В 1984 г. газета "Монд" опубликовала подготовленный заявителями текст от имени Ассоциации в защиту памяти маршала Петена и Национальной ассоциации Петен — Верден, в котором важное место занимало оправдание и восхваление коллаборационистской деятельности маршала в 1941_1944 гг. Национальная ассоциация бывших участников сопротивления обратилась в Суд, требуя наказания авторов текста в газете "Монд" за апологию преступлений, совершенных петеновским режимом в сотрудничестве с немецкими оккупантами, и стремление поставить под сомнение суровый приговор, вынесенный Петену в 1945 г. В результате долгих хождений по разным судебным инстанциям дело завершилось символическим наказанием авторов публикации, которые тем не менее обратились в Страсбург, утверждая, что имело место нарушение свободы слова, т. е. ст. 10 Конвенции. В ходе судебного разбирательства Правительство Франции просило отклонить жалобу на основании ст. 17, поскольку "спорная публикация посягает на дух и смысл Конвенции и основные ценности демократии". Суд констатировал, что "оправдание пронацистской политики не может пользоваться защитой ст. 10", но одновременно, ссылаясь на привходящие обстоятельства (историческая отдаленность событий, наказание, вынесенное в порядке уголовного производства, что в обстоятельствах дела представлялось Суду несоразмерным, и т. п.), не только отказался применить ст. 17, но и определил, что имело место нарушение ст. 10. В свете приведенной выше общей констатации Суда это решение трудно назвать принципиальным, что нашло отражение в особых мнениях ряда судей.
От "злоупотреблений правами", о чем говорит ст. 17 Конвенции, следует отличать "злоупотребление правом подачи жалобы" (ст. 35 п. 3), которое влечет за собой признание жалобы неприемлемой.
Общие замечания о каталоге прав. В Преамбуле Конвенции говорится, что она защищает лишь "некоторые" из прав и свобод человека. И хотя за словом "некоторые" скрывается достаточно широкий круг прав (тем более что он пополнен дополнительными Протоколами и толкованием Суда), этот каталог в некотором отношении беднее, чем, например, Международный пакт о гражданских и политических правах, не говоря уже о Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах, поскольку создатели Конвенции с самого начала исходили из того, что эти права не являются ее предметом.
Во многих государствах — участниках Конвенции, главным образом тех, где действующие конституции приняты сравнительно недавно, круг прав и свобод, гарантированных этими конституциями, шире, чем каталог Европейской конвенции. К их числу относится и Конституция Российской Федерации 1993 г. В ней предусмотрены отсутствующие в Конвенции право на равный доступ граждан к государственной службе (ст. 32 ч. 4), право на участие граждан в отправлении правосудия (ст. 32 ч. 5), право убежища (ст. 63 ч. 1), гарантия права наследования (ст. 35 ч. 4) и др.
Отсутствие в Конвенции перечисленных прав создает для Суда немалые трудности, и это прежде всего относится к принципу равенства. Практически при рассмотрении любого дела в Суде, где в той или иной степени затрагивается этот принцип, ему приходится обращаться к ст. 14 "Запрещение дискриминации". Суд должен определить, есть в данных обстоятельствах дела дискриминация или ее нет. Но если дискриминация — это всегда неравенство, то не всякое неравенство есть следствие дискриминации. Учет этого различия трудно дается Суду и вызывает немалые разногласия при решении дел[26].
С неполнотой каталога прав связано, в частности, наличие в Конвенции ст. 53, согласно которой ничто в ней не может быть истолковано как ограничение или умаление любого из прав человека и основных свобод, которые признаны законами государства-участника или договором, участником которого оно является. Другими словами, нельзя ссылаться на отсутствие в Конвенции какого-либо права для того, чтобы поставить под сомнение действительность такого права в национальном правопорядке государства-участника или требовать на этом основании ограничительного толкования этого права.
Т.О. за пределами каталога прав предметная компетенция Суда заканчивается. Суд признает жалобу приемлемой, а следовательно, рассмотрит ее по существу только при условии, что ее предмет - нарушение какого-либо права (или нескольких прав и свобод), предусмотренного Конвенцией. Если это условие ratione materiae по терминологии Суда) не соблюдено, то жалоба будет объявлена неприемлемой, т. е. не подлежащей рассмотрению по существу.
Во многих случаях вопрос о квалификации жалобы в свете ratione materiae больших сложностей не вызывает и решается уже при первоначальном ознакомлении с жалобой. Однако нередко он требует достаточно детального рассмотрения и связан с толкованием конвенционной нормы, которая предполагается нарушенной. Бывший мэр г. Владивостока В. Черепков, освобожденный 11 декабря 1998 г. Указом Президента РФ от этой должности и не добившийся отмены этого Указа в высших судебных инстанциях РФ, обратился 16 августа 1999 г. с жалобой в Европейский Суд, утверждая, что в отношении него была нарушена ст. 3 Протокола № 1 Конвенции "Право на свободные выборы". Однако Суд в январе 2000 г. принял решение о неприемлемости жалобы. В обоснование Суд сослался на то, что названная ст. 3 говорит о "свободном волеизъявлении народа при выборе законодательной власти", а органы местного самоуправления в соответствии с Конституцией РФ и Уставом Приморского края к таковым не относятся. В некоторых судебных решениях Суд ранее прибегал к расширительному толкованию понятия "законодательная власть", понимая под ним не только парламент, но и иные законодательные собрания (например, в решении по делу "Матье-Моэн и Клерфейт против Бельгии", 1987 г.)[27]. В данном случае он прибег к ограничительному толкованию, указав, что это обусловлено особенностями национальной правовой системы. Жалоба В. Черепкова была признана ratione materiae неприемлемой.
Ст. 56 Европейской конвенции устанавливает ограничение действия ст. 1, согласно которой Конвенция применима ко всем лицам, на которые распространяется юрисдикция того или иного государства-участника. В соответствии с общим принципом международного права, зафиксированным в ст. 29 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., действие договора распространяется на всю территорию участвующего в нем государства, включая территории, за международные отношения которых это государство несет ответственность. Иная ситуация складывается, если в отношении одной или более такой территории сделана оговорка либо в самом международном договоре, либо в момент ратификации договора государством.
Авторы Европейской конвенции по правам человека пошли по другому пути. Согласно п. 1 ст. 56 действие Конвенции распространяется на упомянутые территории только тогда, когда соответствующая Договаривающаяся Сторона выразила на то свое согласие при ратификации или в любое время после этого путем уведомления Генерального секретаря Совета Европы. Аналогичные положения содержатся также в Протоколах №№ 1, 4, 6 и 7 к Европейской конвенции. В свое время уведомления такого характера были направлены Данией в отношении Гренландии (однако менее чем через два месяца Гренландия стала неотъемлемой частью территории Дании, в связи с чем действие данного заявления утратило силу), Нидерландами в отношении Суринама и нидерландских Антильских островов, а также Великобританией в отношении большинства несамоуправляемых территорий, входящих в Содружество.
В решении по делу Тайрер Европейский Суд по правам человека так объяснил причину содержания ст. 56 (тогда еще ст. 63):
«Система, установленная статьей 63, имеет основное свое предназначение — ответ на то обстоятельство, что в момент разработки Конвенции еще имелись колониальные территории, чей уровень цивилизации не позволял, как тогда представлялось, в полной мере применять данный договор.
Однако со времени разработки Европейской конвенции число территорий, подпадающих под действие ст. 56, значительно уменьшилось за счет того, что многие бывшие колонии получили независимость. В этой связи важно отметить то обстоятельство, что получившие независимость государства использовали положения Европейской конвенции в качестве основы для билля о правах человека в собственных Конституциях.
История знает и другие примеры, когда государства–участники Конвенции делали заявления в соответствии с тогдашней ст. 63. В частности, при ратификации Европейской конвенции Федеративная Республика Германия объявила, что ее действие распространяется также и на Западный Берлин. Строго говоря, особой необходимости в подобном заявлении не было, так как Западный Берлин являлся и является составной частью территории ФРГ. Однако национальное законодательство предписывало немецкому правительству регистрировать подобные заявления применительно ко всем международным договорам и конвенциям, участником которых была Федеративная Республика Германия.
Несколько более проблематичным было заявление Франции в соответствии со ст. 63. Согласно уведомлению, полученному Генеральным секретарем Совета Европы, положения Европейской конвенции должны были применяться «ко всей территории Республики с должным учетом местных требований в том, что касается заморских территорий, как это оговорено в ст. 63».
Данное заявление Франции представляется достаточно двусмысленным по двум причинам. Во-первых, французское правительство упоминает заморские территории в качестве составной части «всей территории Франции». Во-вторых, посредством этого заявления Франция попыталась применить условие о «местных требованиях», которое согласно п. 3 ст. 63 (нынешней ст. 56) относится только к тем территориям, за международные отношения которых несет ответственность соответствующее государство-участник и к которым применима Европейская конвенция.
Свое мнение по данной проблеме Европейский Суд по правам человека высказал в связи с рассмотрением дела Пьермон. Речь в данном деле шла о том, что во Французской Полинезии была ограничена свобода выражения мнения гражданки Германии, являвшейся членом Европейского Парламента. По мнению правительства Франции, условие о «местных требованиях», которое содержалось в его заявлении, в соответствии со ст. 63 было «равнозначно оговорке». Данный довод был отвергнут Судом, который в решении по этому делу провел различие между понятием «местные требования» и другими факторами, с учетом которых ограничение прав могло быть допущено:
«Выдвинутые правительством аргументы касаются, в сущности, сложившейся на месте напряженной политической атмосферы, сопутствовавшей предвыборной кампании, и поэтому скорее относятся к обстоятельствам и условиям, а не к требованиям. Политическая ситуация, хотя, вполне вероятно, и является сложной, относится к типу тех, которые могут иметь место и в метрополии, и сама по себе не может служить достаточным основанием для того, чтобы толковать выражение “местные требования” как оправдывающее вмешательство в пользование правом, закрепленным в ст. 10»11.
Вопрос о том, что следует понимать под выражением «территории, за международные отношения которых государство несет ответственность», рассматривался в деле, относящемся к бывшему Бельгийскому Конго. По мнению авторов петиции, в то время, о котором шла речь в жалобе, указанная территория составляла часть государственной территории Бельгии, и поэтому Конвенция была применима к Бельгийскому Конго даже несмотря на то, что Бельгия не направляла никакого уведомления на сей счет Генеральному секретарю Совета Европы. Однако, по мнению Европейской Комиссии по правам человека, Бельгийское Конго следовало рассматривать в качестве территории, за международные отношения которой Бельгия несла ответственность по смыслу ст. 63. В этой связи жалоба была признана неприемлемой ratione loci, ибо Бельгия не направляла никакого уведомления Генеральному секретарю Совета Европы в соответствии со ст. 63 в отношении упомянутой территории12.
Согласно п. 3 нынешней ст. 56 (бывшей ст. 63), положения Конвенции применяются на территориях, за международные отношения которых государства-участники несут ответственность, «с надлежащим учетом местных требований». В уже упоминавшемся деле Тайрер правительство Великобритании утверждало, что телесные наказания на острове Мэн оправданы в качестве превентивной меры, основываясь на общественном мнении жителей острова. Таким образом, к рассматриваемой ситуации должно быть применимо положение о «местных требованиях», что выводит ее из-под действия ст. 3 Европейской конвенции (о запрещении пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания). Суд, однако, не согласился с такой трактовкой британского правительства. В своем решении по делу Суд, в частности, постановил:
«Совершенно искренние убеждения части местных жителей дают некоторые основания полагать, что телесные наказания, назначаемые по приговору суда, рассматриваются на острове Мэн как необходимые для целей сдерживания и поддержания правопорядка. Для применения п. 3 ст. 63, однако, необходимо большее. В подтверждение требования нужны объективные и убедительные доказательства. Суд не может принимать в качестве таких доказательств субъективные представления и местное общественное мнение…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |