Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Издание подготовлено в Институте государства и права РАН 11 страница



Нельзя сказать, что Европейский Суд по правам человека свободен от этих "болезней". Суд многократно выносил решения нарушении "разумного срока" судебных разбирательств национальными судами, а руководство Суда подчеркивало важность этого направления его деятельности. Однако сам он не раз превышал "разумный срок". Одна из задач реформы Суда в том и состояла, чтобы при увеличении числа дел сделать их прохождение более быстрым.

Вместе с тем вопрос о "разумном сроке" прохождения дела в Суде как в целом, так и на разных стадиях (от получения жалобы до решения вопроса о приемлемости или от признания жалобы приемлемой до рассмотрения по существу) до конца не прояснен. В Регламенте предусмотрительно не установлены ни промежуточные процессуальные сроки, ни общий срок прохождения дела, равно как и критерии, позволяющие судить о том, какие сроки могут предполагаться как оптимальные.

Раньше нарушение разумных сроков прохождения жалоб было во многом связано с длительностью их рассмотрения в Комиссии и в меньшей мере — в Суде. Выборочный подсчет показывает, что в 80—90-е гг. жалобы заявителей с момента их подачи в Комиссию и до передачи их из Комиссии в Суд изучались по три с половиной года в среднем, а рассмотрение в Суде переданных жалоб занимало в среднем один год.

На сегодня средний общий срок прохождения дела от подачи жалобы до вынесения решения по существу, возможно, несколько сократился. Однако проблема остается и даже угрожает стать в обозримом будущем весьма серьезной. Причина уже неоднократно упоминалась — это возрастающий поток жалоб, когда ежегодное их число из ряда стран исчисляется сотнями.

Не способствует решению проблемы и сохраняющаяся тенденция к расширению компетенции Суда, о которой, в частности свидетельствует подписание Протокола № 12, о чем говорилось выше.

Что касается другой "болезни" правосудия — дороговизны процесса, то против нее Суд использует достаточно действенные средства. Это отсутствие судебной пошлины и институт судебной помощи, который по-своему уникален.

В соответствии с Регламентом (ст. 91) председатель палаты по просьбе заявителя, подавшего индивидуальную жалобу, или по своей собственной инициативе, после того как от государства-ответчика получены письменные объяснения по поводу жалобы (или по истечении срока их подачи), может предоставить заявителю безвозмездную судебную помощь для ведения дела. Это означает, что заявитель получает определенную сумму для оплаты адвокатов, расходов по проезду, проживанию и других необходимых расходов (например, связанных с незнанием официальных языков) самого заявителя или его представителя. Судебная помощь выделяется, если председатель палаты считает, что это необходимо для надлежащего рассмотрения дела в палате, а сам заявитель не располагает средствами для полной или частичной оплаты расходов по своему участию в деле. Это последнее условие заявитель должен подтвердить декларацией, заверенной соответствующими государственными органами, в которой приводятся данные, по которым можно судить о его имущественном положении.



Естествен вопрос: как часто предоставляется судебная помощь? Ответ: практически всегда, когда имеются более или менее веские основания. Такая позиция Суда обусловлена его исходной задачей — максимально, в рамках возможного, гарантировать защиту прав человека, а на той стадии прохождения дела, когда предоставляется судебная помощь, уже реально предположение, что права заявителя были нарушены и судебная помощь нужна, чтобы выяснить ситуацию до конца. Следует обратить внимание и на то, что вопрос о предоставлении судебной помощи решает не Председатель Суда, а председатель палаты, причем его решение сохраняет силу и тогда, когда дело рассмотрением переносится в Большую Палату.

И еще один вопрос возникает вполне естественно: каковы размеры этой помощи, окупает ли она все расходы по делу? Средний размер судебной помощи — 8—9 тыс. французских франков, иногда меньше, чаще больше. На все расходы названной суммы в большинстве случаев не хватит. Однако следует учитывать, что доказанные расходы на представительство (оплата адвокатов) и на участие в устных слушаниях включаются в судебные издержки и расходы, которые государство-ответчик, проигравшее дело, выплачивает заявителю.

Если заявитель получил судебную помощь, а в итоге разбирательства дела нарушение Конвенции не обнаружено (чрезвычайно редкое сочетание), то она не подлежит возврату. Если судебные издержки и расходы меньше, чем размер судебной помощи (также редкая ситуация), то часть помощи, превышающая издержки и расходы, также не возвращается. Если, однако, сумма компенсации за причиненный вред и судебные издержки превышает сумму судебной помощи, то последняя вычитается из первой.

 

В соответствии со ст. 50 Конвенции "все расходы Суда несет Совет Европы". Таким образом, в конечном итоге судебная помощь исходит от Совета Европы.

 

Раздел V. Из судебной практики (Европейский Суд и свобода слова;

 

статья 10 Конвенции)

 

Эта глава носит иллюстративный характер. Она имеет целью в более развернутом виде показать на конкретных примерах — судебных решениях, как практически реализуется одна из основных статей Европейской конвенции. Почти каждой из статей ее первого раздела и некоторых Протоколов к ней можно было посвятить самостоятельную главу, но в рамках данной книги это непосильная задача.

 

Статья 10 "Свобода выражения мнения" выбрана не случайно. В общем количестве вынесенных Судом в 1999 г. решений эта статья занимает второе место. При этом она существенно отстает от занявшей первое место ст. 6 "Право на справедливое судебное разбирательство" — 137 решений[185]. На долю ст. 10 приходится 22 решения. Но и это второе место показывает, насколько актуальна эта проблематика в европейском масштабе.

 

Не менее существенно и то, что институт свободы слова и права распространять и получать информацию в том широком плане, как он закреплен ст. 13 и 29 Конституции Российской Федерации, занимает сегодня одно из центральных мест в жизни российского общества.

 

Вводные замечания. Как ни широка свобода слова в демократическом обществе, она не безгранична, предполагает ряд ограничений в интересах общества, государства, защиты прав других лиц, налагает обязанности и ответственность, ею нельзя злоупотреблять, как и другими правами. Эти ограничения предусмотрены действующими национальными правовыми системами государств-участников, а в некоторых из них основные ограничения предусмотрены даже на конституционном уровне.

 

На этом основаны действия публичных властей, когда они по своей инициативе или по обращениям заинтересованных лиц и организаций осуществляют то, что в терминологии Конвенции на­зывается "вмешательством", т. е. предпринимают меры, призванные предотвратить или осудить использование свободы слова, которое, по их мнению, подпадает под такие ограничения. В большинстве случаев вмешательство не обходится без судебного разбирательства: часто сами власти могут действовать только в судебном порядке (причем в большинстве государств по преимуществу путем уголовного преследования), а еще чаще в суд обращается лицо, оспаривающее вмешательство, осуществляемое властно-административным путем. В конечном итоге многие, недовольные исходом дела в национальных судах, обращаются в Страсбургский суд.

 

Многолетняя практика этого Суда показывает, что он является последовательным защитником свободы слова, права распространять и получать информацию и идеи в самых различных формах, из которых особо масштабной является деятельность прессы и других средств массовой информации.

 

Свою общую исходную позицию не только правового, но и общесоциального звучания, с которой Суд подходит к рассмотрению дел по ст. 10, он выразил в формуле, которая повторена в решении почти по каждому из дел по ст. 10 и развита применительно к их конкретным обстоятельствам:

 

"Свобода выражения мнения, закрепленная в п. 1 ст. 10, составляет одну из фундаментальных опор демократического общества и одно из главных условий его прогресса. При условии соблюдения требований п. 2 ст. 10 она применима не только к "информации" или "идеям", которые встречаются благосклонно или рассматриваются как безобидные либо безразличные, но и в отношении тех, которые задевают, шокируют или беспокоят государство или какую-либо часть населения. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет "демократического общества".

 

Этой исходной позиции сопутствует другая позиция, в значительно большей мере правовая и связанная с упомянутым выше п. 2 ст. 10, где оговорены основания, по которым возможны ограничения свободы выражения мнения. В соответствии с этой правовой позицией эти основания в правоприменительном процессе должны толковаться только ограничительно. В практике властей | государств-участников, наоборот, преобладает тенденция толковать такие основания расширительно.

 

В страсбургской судебной практике дела по ст. 10 весьма разнообразны. Их объектами были публикации в прессе, телевизионные передачи, письма и заявления, не прошедшие через средства массовой информации, социологические исследования, реклама, отказы в выдаче лицензии на теле- и радиовещание и др. С большой степенью вероятности можно утверждать, что в скором времени еще одним объектом станет Интернет. Основным, но не единственным действующим лицом в делах такого рода были средства массовой информации, и соответственно на первый план выдвигался такой аспект свободы слова, как право распространять и получать информацию.

 

Мы расскажем, по необходимости кратко, о наиболее характерных делах, классифицировав их применительно к тем сферам жизни общества, к которым они имели наиболее прямое отношение.

 

Свобода слова в общественно-политическом аспекте. В этом ракурсе типично дело "Лингенс против Австрии" (1986 г.)[186]. В нем фигурирует глава правительственной власти — Канцлер респуб­лики, что случается не так уж часто. В ситуации сложного партийного расклада после выборов 1975 г. Социалистическая партия Австрии, которую возглавлял Канцлер Бруно Крайский, чтобы остаться у власти, нуждалась в поддержке либеральной партии, которую возглавлял Ф. Петер. В это время известный исследователь — разоблачитель преступлений нацистского режима С. Визенталь опубликовал серию статей, в которых раскрывалось нацистское прошлое Петера, служившего во время второй мировой войны в СС. Канцлер Крайский выступил в защиту Петера, обвинив его критика в "мафиозных методах". В свою очередь журналист Лингенс опубликовал две статьи, в которых привлек внимание общественности к проблеме национал-социалистического наследия, назвал позицию Крайского "аморальной" и оценил ее как "низкопробный оппортунизм". За это он был привлечен к ответственности (диффамация, ст. 111 УК Австрии) и после серии судебных разбирательств наказан штрафом в 14 тыс. шиллингов, а номера журнала с его статьями были конфискованы.

 

Журналист обратился в юрисдикционные органы Совета Европы, утверждая, что решения суда нарушили его право на свободу слова до такой степени, которая несовместима с принципами демократического общества. Правительство же утверждало, что оспариваемое журналистом наказание было необходимо для защиты репутации Б. Крайского.

 

Как и во всех других делах, рассмотренных Судом по ст. 10, решение по делу Лингенса построено по четырехзвенной схеме, о которой рассказано в разделе третьем, а именно (напомним ее):

 

были ли действия властей основаны на законе, правомерны ли они в свете ограничений, предусмотренных в п. 2 ст. 10, были ли подобные действия в данных конкретных обстоятельствах необходимы в демократическом обществе и, наконец, были ли принятые меры по их тяжести соразмерны действиям заявителя.

 

Суд достаточно решительно встал на сторону Лингенса. Воспроизведя в решении свою исходную установочную формулу (см. выше), Суд развил ее, указав, что сформулированные в ней принципы "приобретают особое значение в том, что касается прессы. Хотя пресса и не должна преступать границы, установленные inter alia для "защиты репутации других лиц", тем не менее на нее возложена миссия по распространению информации и идей по политическим вопросам, а также по другим проблемам, представляющим общественный интерес. Если на прессе лежит задача распространять такую информацию и идеи, то общественность, со своей стороны, имеет право получать их...

 

Свобода печати наделяет к тому же общество одним из самых совершенных инструментов, позволяющих узнать и составить представление об идеях и позициях политических лидеров. В более общем виде можно сказать, что свобода политической дискуссии составляет стержень концепции демократического общества, которая проходит через всю Конвенцию.

 

Соответственно пределы допустимой критики в отношении политиков как таковых шире, чем в отношении частного лица. В отличие от последнего первые должны проявлять и большую степень терпимости к пристальному вниманию журналистов и всего общества к каждому их слову и действию. Нет сомнения, что п. 2 ст. 10 позволяет защищать репутацию каждого, т. е. распространяется и на по­литиков, даже когда они выступают не в личном качестве, но в таких случаях противовесом подобной защиты выступает интерес общества к открытой дискуссии по политическим вопросам".

 

Суд констатировал, что возможность вмешательства властей в осуществление заявителем права на свободу слова была предусмотрена законом (ст. 111 УК Австрии) и преследовала одну из целей, которую Конвенция считает в таких случаях правомерной, а именно "защиту репутации или прав других лиц) (ст. 10 п. 2). Однако, по мнению Суда, это вмешательство не было "необходимым в демократическом обществе"; отдельные оценочные высказывания журналиста по поводу позиции канцлера Крайского, которые, по мнению австрийских судов, носили порочащий характер, прозвучали в ходе острой, важной для общества политической дискуссии; содержание и тон статей "были в общем достаточно сбалансированны", а жесткость мер, примененных австрийским правосудием к журналисту, была несоразмерна. Кроме того, приговор, вынесенный в "контексте политической дискуссии", мог отрицательно сказаться на осуществлении прессой ее функции свободно распространять информацию. Соответственно власти нарушили ст. 10 Конвенции[187].

 

Отчетливый политический аспект имело дело "Кастеллс против Испании" (1992 г.). Заявитель — сенатор, избранный в верхнюю палату парламента от политической организации, выступавшей в поддержку движения басков за независимость, опубликовал статью, в которой обвинил Правительство в поощрении политических группировок, пытавшихся воздействовать на сторонников независимо­сти Страны Басков методами террора и запугивания. Кастеллс был лишен депутатского иммунитета, а затем по обвинению в оскорблении Правительства (ст. 161 УК Испании) осужден к одному году тюремного заключения. Жалоба заявителя в процедуре ампаро в Конституционный суд Испании была последним отклонена. Ситуация заявителя усложнялась тем, что по испанскому закону в случае оскорбления Правительства как такового (а не конкретных должностных лиц) не имеет значения, достоверны или нет факты, послужившие основанием для этого, они не подлежат доказыванию {exceptio veritatis), достаточно самого факта оскорбления.

 

Суд констатировал, что вмешательство властей основано на законе и преследует правомерную цель "защиты репутации других лиц", а равно "предотвращения беспорядков" в сложной политической ситуации.

 

Однако, перейдя к вопросу, было ли тем не менее вмешательство необходимо в демократическом обществе, каким уже была Испания, Суд обратился к своим исходным установкам, развитым в деле Лингенса, и добавил к ним новые аргументы, связанные с конкретными обстоятельствами данного дела. Он в частности указал:

 

"Свобода слова важна для всех, но это особенно справедливо, когда речь идет о выборных представителях народа. Они представляют свой электорат, привлекают внимание к его заботам и отстаивают его интересы. Соответственно вмешательство в осуществление свободы слова членом парламента от оппозиции, каковым является заявитель, требует самого пристального внимания со стороны Суда.

 

В рассматриваемом деле г-н Кастеллс выражал свое мнение не в зале заседаний Сената, что он мог бы делать, не опасаясь санкций, а предпочел сделать это в периодической печати. Однако это не означает, что он был не вправе критиковать таким образом Правительство.

 

Пределы допустимой критики в отношении Правительства шире, чем в отношении рядового гражданина или даже политического деятеля. В демократической системе действия или упущения Правительства должны стать предметом пристального внимания не только законодательных и судебных властей, но также прессы и общественного мнения. Более того, доминирующее положение, которое занимает Правительство, делает необходимым, чтобы оно демонстрировало сдержанность при обращении к уголовному преследованию, в особенности когда имеются другие средства ответа на неоправданные нападки и критику его противников или средств массовой информации'[188].

 

Суд оговорил, что у государственных властей, разумеется, остается возможность принимать различные меры, включая уголовно-правовые, в ответ на злоупотребления свободой слова, на клеветнические или даже просто недобросовестные обвинения порочащего характера. Однако в обстоятельствах данного дела следовало проверить недостоверность (или, наоборот, истинность) фактов, на которые ссылался заявитель в подтверждение своих выводов. Этого сделано не было, и поэтому данное вмешательство не может рассматриваться как "необходимое в демократическом обществе", и, следовательно, ст. 10 нарушена. Заявитель не требовал денежной компенсации по ст. 41, но настаивал на публикации решения Суда в центральных и основных провинциальных испанских газетах. Суд разъяснил, что он не вправе принимать такие обязывающие решения.

 

В деле "Грегориадес против Греции" (1997 г.) нет публикации в прессе и речь идет не о канцлере или правительстве, а о таком государственном институте, как армия. Заявитель — младший офицер резерва, призванный на двухгодичную военную службу, конфликтовал с начальством (за что ему был продлен срок службы); 30 апреля 1989 г., будучи отпущен в отпуск на 24 часа, он не вернулся в часть, а 10 мая прислал ее командованию длинное письмо, в котором критиковал армейские порядки, подчас выражаясь достаточно резко, но не затрагивая никого персонально. Он| предстал перед военным трибуналом за "оскорбление армии", был в конечном итоге приговорен к трехмесячному сроку лишения свободы.

 

Признав, что действия греческих властей были основаны на законе, преследовали правомерную цель обеспечения национальной безопасности, Суд вместе с тем решил дело следующим образом:

 

"Статья 10 не останавливается перед дверью казармы. Она действует в отношении военнослужащих, как и в отношении всех других лиц, находящихся под юрисдикцией государств-участников. Суд не раз отмечал ранее, что государство правомочно вводить ограничения в свободу выражения мнения тогда, когда имеется реальная угроза военной дисциплине; должное функционирование армии не может поддерживаться без юридических норм, имеющих целью воспрепятствовать подрыву этой дисциплины (решение от 19 декабря 1994 г. по делу "Союз демократических солдат Австрии и Губи против Австрии". Однако национальные власти не могут использовать эти нормы как препятствие свободе выражения мнений, пусть даже направленных против армии как государственного института...

 

Конечно, письмо заявителя содержало некоторые язвительные и преувеличенные высказывания о греческих вооруженных силах. Однако Суд отмечает, что они сделаны в контексте общих, достаточно пространных рассуждений, критикующих военную жизнь и армию как институт. Заявитель не опубликовал письмо, и ничто не подтверждает, что о нем знал кто-либо еще. Оно не содержало оскорблений его адресатов или еще кого-либо... С учетом сказанного Суд считает незначительным объективное воздействие, которое письмо могло оказать на воинскую дисциплину.

 

Таким образом, нельзя признать, что уголовное преследование заявителя и его осуждение были "необходимы в демократическом обществе" в смысле ст. 10 п. 2. Имело место нарушение этой статьи'[189].

 

В деле "Нильсен и Енсен против Норвегии" (1999 г.) государственным институтом, из-за которого возникла длительная, взволновавшая общество коллизия, была полиция. Причиной стали данные социологического исследования, опубликованные в работе двух сотрудников университета г. Бергена "Насилие и его жертвы. Эмпирическое исследование", в котором значительная часть была посвящена использованию жестоких, с применением физического воздействия, методов в деятельности полиции. Для проверки приведенных в книге данных Министерство юстиции создало специальную комиссию, в которую вошли профессор уголовного права и процесса Андерс Братхольм и один из адвокатов при Верховном суде страны. Комиссия подтвердила данные исследования, отметив при этом, что "масштабы и характер полицейского насилия значительно более серьезны, чем это обычно представляется".

 

Ассоциация полицейских Норвегии выступила с протестом. Проблема широко обсуждалась в прессе. Профессор Братхольм, продолжая уже в личном качестве исследования, опубликовал в 1986 г. три книги, посвященные проблеме полицейской жестокости, в одной из которых ("Иллюстрация полицейской жестокости и других злоупотреблений полиции Бергена") он привел имена лиц, дававших ответы на вопросы исследователей. Это позволило Генеральному прокурору организовать нечто вроде контропроса респондентов (операция "Бумеранг"), после чего 10 из них были осуждены за ложные обвинения полиции. В 1988 г. Ассоциация полицейских Норвегии в лице ее президента Нильсена и ее секции в Бергене в лице ее руководителя Енсена возбудили против Братхольма дело о диффамации, предметом которого была названная выше книга. Братхольм в свою очередь возбудил дело о диффамации против обоих полицейских деятелей в связи с их высказываниями в прессе в его адрес.

 

Оба иска не рассматривались до 1992 г. по той, очевидно, причине, что в Норвегии ожидали решения Страсбургского суда по делу с аналогичной фабулой — приговор писателя к штрафу за опубликование двух статей о жестокости полиции[190]. Когда в своем решении от 25 июля 1992 г. Страсбургский суд признал, что исландские власти нарушили ст. 10 Конвенции, Нильсен и Енсен отозвали свой иск. Однако Братхольм свой иск не отозвал, и в октябре 1992 г. муниципальный суд Осло решил, что высказывания представителей Ассоциации норвежских полицейских носили характер диффамации профессора в смысле ст. 247 УК Норвегии и в возмещение морального вреда ответчика они должны выплатить Братхольму 25 тыс. норвежских крон. Верховный суд отклонил кассационную жалобу ответчиков.

 

Заявители обратились в Страсбург, где рассмотрение жалобы в Европейской Комиссии затянулось до 1998 г., когда деле было передано в Суд, который в отличие от национальных судов встал на сторону заявителей.

 

Суд исходил из того, что обстоятельства дела следует оценивать в контексте длительной и острой дискуссии, привлекшей внимание всей страны и затронувшей профессиональные репутации всех ее участников. В этой ситуации, по мнению Суда, следует более терпимо относиться к определенным издержкам в полемике. Национальные суды квалифицировали как диффамацию некоторые устные высказывания заявителей, опубликованные затем прессой. Однако исходя из того, как нередко передаются прессой устные высказывания, и в этом случае можно полагать, что заявители были ограничены или вообще лишены возможности исправить или уточнить формулировки или вообще отказаться от публикации своих высказываний. Суд принял во внимание, что полемика заявителей с Братхольмом не ставила под сомнение его научную добросовестность и не носила личностного характера. Из всего этого Суд сделал вывод, что вмешательство в свободу слова заявителей несоразмерно правомерной цели защиты репутации профессора Братхольма и, следовательно, имело место нарушение ст. 10.

 

Два решения Суда по делам по ст. 10 явились как бы завершением событий, на которые живо реагировало общественное мнение во Франции. О решении по так называемому петеновскому делу ("Леиде и Изорни против Франции", 1998 г.) уже рассказано в разделе втором. Другое решение по делу "Фрезос и Руар против Франции" было вынесено в январе 1999 г. В период, когда развертывались события, Рене Фрезос был директором старейшего и весьма популярного в стране сатирического еженедельника "Канар аншене", Клод Руар — журналистом этого еженедельника, а на предприятиях известной автомобильной фирмы "Пежо" шла кампания за повышение зарплаты ее работникам, против чего решительно возражал Жак Кальве — руководитель фирмы.

 

"Канар аншене" откликнулся на это противостояние сообщением о том, что в предыдущие два года зарплата самого Кальве выросла почти в полтора раза; в подтверждение были опубликованы его налоговые декларации.

 

По жалобе Кальве было возбуждено уголовное дело по факту кражи (путем фотокопирования) в финансовом ведомстве не подлежащих оглашению документов. Журналист Руар пояснил, что получил документы по почте от анонимного лица. Суд первой инстанции оправдал обоих заявителей; однако апелляционный суд Парижа отменил это решение и приговорил их к денежному штрафу. По мнению этого суда, заявители стали соучастниками кражи налоговых деклараций, поскольку, получив их копии от анонимного источника, они не только хранили, но и использовали незаконно полученные документы, предав их гласности. Жалоба заявителей в Кассационный суд была отклонена.

 

При рассмотрении дела в Европейском Суде заявители не отрицали, что действия властей основывались на действующем законе и преследовали правомерную цель защиты репутации других лиц и воспрепятствования разглашению конфиденциальной! информации. Однако указали при этом, что:

 

— их действия были направлены на то, чтобы показать, как ведутся дела на предприятии, которым руководит г-н Кальве; они не преследовали цель поставить под сомнение его репутацию;

 

— сообщаемые ими данные отвечали общему интересу в свете проходивших публично споров;

 

— в практике Конституционного совета публикации о доходах и имуществе лиц, находящихся на государственной службе или сходных публичных должностях, не рассматриваются как относящиеся исключительно к частной сфере жизни.

 

Правительство, наоборот, полагало, что публикация не поднимала вопрос, представляющий общий интерес, а заявители были не вправе игнорировать незаконное происхождение полученных ими документов.

 

Аргумент Правительства относительно общего интереса не убедил Суд, который констатировал, что "публикация появилась в ходе социального конфликта в одной из главных автомобильных фирм страны, широко обсуждавшегося в прессе... Статья показала, что у руководителя значительно возросла зарплата и как раз в то время, когда он противился требованиям работников. Используя в этом контексте сравнение, спорная публикация внесла вклад в публичные дебаты по вопросу, имеющему общий интерес; ее целью было не нанесение вреда репутации г-на Кальве, а обсуждение в более широком плане актуального, имевшего общественный интерес вопроса". Как нетрудно увидеть, Суд воспринял аргументацию заявителей.

 

Однако он должен был дать оценку и тому факту, что заявители воспользовались документами, добытыми незаконным путем. Здесь вступала в действие формула об "обязанностях и ответ­ственности" (ст. 10 п. 2) при использовании предусмотренных этой статьей прав. Здесь аргументация Суда не столь убедительна. С одной стороны, он оговорил, что роль, которую ст. 10 отводит журналистам в демократическом обществе, не освобождает их от обязанности чтить уголовный кодекс, с другой стороны, Суд подчеркнул, что сами по себе цифры налогов и доходов не представляют тайны; информацию о них можно получить разными легальными путями. В конечном итоге Суд признал, что осуждение заявителей было несоразмерным и соответственно имело место нарушение ст. 10.

 

В обстоятельствах данного дела это решение, вынесенное единогласно, было справедливым. Хотя заявители действовали, выражаясь спортивным языком, на грани фола, им нельзя отказать в честности намерений, отсутствии своекорыстных мотивов, они следовали тем традициям и стилю своей газеты, благодаря которым высок ее престиж во французском обществе. Суд имел основания констатировать, что добросовестность заявителей не может быть поставлена под сомнение.

 

Вместе с тем нельзя не отметить, что в практике Суда формула "обязанности и ответственность" имеет расплывчатые очертания. Не очень внятное указание в решении 1976 г. по делу "Хэн-дисайд против Соединенного Королевства" (о нем ниже) на то, что объем обязанностей и ответственности "зависит от ситуации и использованной технической процедуры", не может считаться работающей правовой позицией. Таковая в развитие формулы "обязанности и ответственность" так и не сложилась, хотя она достаточно важна для применения ст. 10, поскольку деятельность прессы далеко не всегда подпадает под понятие bona fide.


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.022 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>