|
— И что ж, воры тебя больше не искали? — с недоверием поинтересовалась Сонька.
— Искали!.. Еще как искали!.. Какой-то люмпик бздо пустил про меня, пришлось катиться по железке из Москвы в Тверь, из Твери вот в Питер… А тут пока никто еще не вынюхал — все чинно, кучеряво. — Бросил окурок в стакан с водой, пошутил: — Может, ты на меня стуканешь?.. А, Сонь?
Она прикрыла ему рот ладошкой, навалилась всем телом.
— Любимый… Самый желанный и самый единственный. — И стала снова целовать его нежно, до головокружения.
* * *
На улице был уже полдень, но Табба от безделья не спешила покидать постель, валялась в ней бессмысленно и тягостно.
Катенька подкатила к ее кровати на столике утренний чай с цукатами, налила в чашку.
В это время раздался звонок в дверь.
Обе напряглись, артистка почему-то полушепотом бросила прислуге:
— Спроси кто.
Та быстро направилась в прихожую, крикнула:
— Кто здесь?
— Граф Петр Кудеяров.
— Я доложу!
Катенька вернулась обратно, сообщила:
— Граф Кудеяров.
— Петр или Константин?
— Не запомнила.
— Подай ему кофею, пусть ждет в гостиной.
Прислуга понятливо кивнула, заспешила встречать гостя.
Петр, как всегда улыбчивый, с огромной коробкой конфет в руках, вошел в квартиру, игриво провел рукой по изогнутой талии Катеньки, передал ей подарок.
— А где сама?
— В туалетной комнате. Скоро будут.
Граф профланировал в гостиную, бросил трость на диван, рухнул с удовольствием на стул, забросил ногу на ногу.
Катенька поставила на стол чайный прибор, поинтересовалась:
— Может, желаете вина?
— Скорее желаю… вас! — хохотнул Петр и тут же выкрутился: — Вас! Желаю вас спросить, как величают?
— Катерина.
— Вы прелесть, Катерина. Почему я не замечал вас раньше?!
— Замечали, просто забыли. В театре!
— Память! — хохотнул граф, стукнув себя по лбу. — Мужская память короче дамских волос! — И снова заинтересованно оглядел служанку. — Откуда сами, мадемуазель?
— Из Великого Новгорода, сударь.
— Неужели там такие прелестные девушки?!
— Я — худшая из них! — улыбнулась она.
Ответ весьма понравился Кудеярову, он рассмеялся еще громче.
— Непременно поеду в Великий Новгород выбирать невесту!
— А чем плоха моя хозяйка?
— Ваша хозяйка? — вскинул брови Петр. — Ваша хозяйка лучшая из лучших!.. Такие на земле не рождаются!
Из спальной комнаты вышла одетая в красивый узорчатый халат Табба, протянула графу для приветствия руку.
— Здравствуйте, граф.
— Мадемуазель! — воскликнул тот и приложился к ручке. — За эти дни вы стали еще прелестнее!
— Благодарю. — Артистка села напротив. — А вы, я вижу, в отличном расположении духа.
— Потому как нет повода унывать! Стоит лишь взглянуть, к примеру, на вашу прислугу, и настроение — верх меры.
— Верх меры — это плохо, — холодно заметила Табба и кивнула Катеньке: — Ступай к себе, нам надо поговорить.
— Хорошо, барыня.
Артистка дождалась, когда девушка уйдет, повернулась к гостю.
— Вы решили навестить опальную артистку?
— Почему нет? — легко спросил тот, отпивая чай. — Вы прекрасно знаете о моем к вам расположении.
— Тем не менее не ударили палец о палец, чтобы защитить меня!
— Защитить?.. Как?.. Чем защитить?.. Вас защищает публика!
— Ну да. Гнилыми помидорами и тухлыми яйцами.
— Ошибаетесь. Театр потерял публику!.. Зал полупустой, представления мертвые, горения никакого!
Табба неожиданно увидела высунувшиеся из кармана графа часы с бриллиантами, которые она когда-то не решилась забрать.
— С чем пришли, граф?
— Проведать.
— Всего лишь?
— Вы хотели большего?
— Конечно.
— Например?
— Например, жду, что вы сделаете мне предложение.
Гость расхохотался так громко, что даже сам почувствовал бестактность смеха.
— Пардон…
Табба смотрела на него холодно, не мигая.
— Это так смешно?
— Ни в коем случае. Просто я не знал, что до такой степени вам нравлюсь.
— А кто вам сказал, что вы мне нравитесь?
— Вы!.. Вы ведь ждете мои руку и сердце?
Табба по-прежнему не сводила с него тяжелого взгляда.
— Жду, когда вы сообщите, с чем явились.
Граф отодвинул чашку, сел ровно, опершись локтями на стол.
— Грубо, но верно… Я явился с предложением к вам уехать из Санкт-Петербурга.
— Предложение чье?.. Гаврилы Емельяновича?
— Мое. Вокруг вас разрастается скандал. Уйма слухов и домыслов. И чтобы прекратить все это, надо уехать. На месяц, на два, на полгода!.. Но уехать! В провинцию!.. Там вас примут с распростертыми объятьями!
— Боитесь, что скандал заденет вас?
— Меньше всего. Я был мало замаран вашими знакомствами, поэтому опасаться особенно нечего… За вас боюсь.
Табба с иронией усмехнулась.
— Думаете, меня отправят за решетку?
— И этого не исключаю. Дело о покушении на полицейское начальство еще не закрыто, к тому же может всплыть история вашей матушки.
— Это похоже на шантаж.
— Всего лишь факты.
Табба отвела глаза от гостя, некоторое время смотрела на окно, на подоконнике которого ворковали голуби, уверенно заявила:
— Нет, вы все-таки боитесь за себя. Боитесь, что я потащу вас за собой… Помните ваше приглашение в ресторан на сборище бунтовщиков?
— Не было. Не было такого. Вы из ресторана уехали с господином поэтом!
— Следствие разберется.
Кудеяров несколько растерянно потер взмокшие ладони, достал из внутреннего кармана сюртука портмоне, вынул оттуда сотенную купюру, положил на стол.
— Мне важна моя репутация. Тем более в это нездоровое время. Поэтому прошу вас, покиньте город. Если надо, предоставлю экипаж. А по возвращении буду всячески хлопотать о восстановлении в театр.
Табба повертела купюру, отодвинула от себя.
— Во-первых, сто рублей — не деньги, чтобы сносно прожить где-то даже месяц.
— Могу предложить еще. — Петр извлек из портмоне вторую такую же купюру.
— Во-вторых… — спокойно продолжала артистка, накрыв деньги ладонью. — Во-вторых, во мне заинтересовано следствие, и если я сообщу, что вы желаете способствовать моему бегству, репутация ваша упадет еще больше.
— Это также шантаж, но уже с вашей стороны, — усмехнулся натянуто граф.
— Не отрицаю, — согласилась девушка. — Поэтому деньги я возьму, уезжать никуда не стану, а по поводу театра… — Она призадумалась. — Уверяю, театр придет ко мне сам. И вы будете первым, кто притащит мне цветы.
Девушка поднялась, ее примеру последовал и гость.
— Я готов носить вам цветы уже с сегодняшнего дня, — сказал Петр.
— Это лишнее. Могут неправильно понять, и у вас возникнут дополнительные проблемы. — Табба обняла его, поцеловала в щеку, моментально выудив из кармана Кудеярова часики. — Благодарю, граф, за трогательный визит.
Петр суетливо взял трость, так же суетливо откланялся и быстро пошел к двери.
Артистка смотрела ему вслед и улыбалась только уголками рта.
Глава восьмая
Кресты
Сонька оглядела Кочубчика со всех сторон, полюбовалась на его белый костюм, сидевший на нем как влитой, поправила любимому прическу, разгладила бородку.
— Что-то нехорошо у меня на душе, Володя.
— Не парься, мама, — отмахнулся тот. — Будто на японца провожаешь.
— Не на японца, а все одно боязно. Как бы тебя ляшаги не заприметили.
— Разве у меня на лбу написано, что я вор?
— Не написано. Со стороны — прямо джентльмен какой. А как к своим корешам причалишь, так и пойдет хвост следом.
Володя повернулся к ней, с досадой объяснил:
— К корешам не пойду. Хвост не зацеплю. А для тебя, возможно, кой-чего щипну.
— Не надо, Володя! — испугалась воровка. — Не дай бог, словят. Я ж тебе денег дала!
— Ладно, мама, пошутковал я, — снисходительно усмехнулся тот. — Для меня теперь жизнь по новой рельсе пошла!
Кочубчик двинулся к выходу, Сонька не отставала.
— Скажи, зачем в город идешь?.. Чего тебе здесь не хватает?
— Кислороду не хватает!.. Задыхаюсь я здесь, мама. Понимаешь?.. Дай сделать глоток полными грудями!
— С Богом, — сказала ему вслед женщина.
Кочубчик важно, неторопливо, под молчаливым и внимательным взглядом дворецкого, вышел во двор, оглянулся.
— Не пыхти, папашка!.. Живы будем, не помрем!.. А помрем, так и хрен с ним!
Воры, Артур и Улюкай, сидевшие в повозке на другой стороне Фонтанки, довольно далеко от ворот особняка, увидели господина с тростью и в белом костюме, севшего в пролетку, напряглись.
— Что за форель выплыла? — пробормотал несколько удивленный Улюкай. — Вроде такого мизера здесь еще не было.
— Видать, какой-нибудь коршун из следаков, — предположил Артур.
— Может, прокатимся за ним?
— А если шпики тоже увяжутся?
— Поглядим.
Повозка с Володей резво взяла с места, хвост за ним почему-то не пошел, и тогда Артур крикнул кучеру:
— Пошел!.. За лохмачом в белом!
Воры понеслись следом за Кочубчиком.
Когда Сонька, проводив Володьку, вернулась в комнату, здесь ее ждала раздраженная Михелина.
— Куда ты его отпустила?
— Тебе-то что? — обозлилась мать.
— Пусть сидит здесь и никуда не выползает!
Мать подошла к дочке вплотную.
— Что ты лезешь не в свои дела?.. Что ты шныркаешь за всем, куда тебе не велено?
— Потому что ты моя мать! И я не хочу, чтобы какой-то варнак подвел тебя под решетку!
— Он тебе не варнак!
— Варнак!.. Сколько раз он предавал тебя? Где ты его подобрала?
— Не твоего ума дело!
— Слепая!.. Ничего не видишь! Не видишь и не понимаешь! Я не видела еще тебя такой!
— А себя видела, когда за князьком бегала?
— Что ты сказала? — Михелина даже сжала кулаки.
— Тоже была полоумная!
— За «князьком» я не бегала! Он первым подал мне руку! У нас любовь была!
— Во-во, любовь!.. Между аристократом и воровкой. Очень большая и чистая любовь!
Дочка вдруг размахнулась и изо всей силы ударила мать по лицу. Обе от неожиданности замерли, Сонька бросилась было прочь, но Михелина тут же догнала ее, повисла на ней.
— Мамочка, прости… Прости меня, мамочка!
Они не заметили, как к ним подошла Анастасия с конвертом в руке, некоторое время отрешенно смотрела на них и, когда Михелина повернулась к ней, совсем тихо произнесла:
— Князь Андрей ранен. Очень тяжело…
Михелина взяла конверт, невидящими глазами пробежала написанное.
— Где он?
— В госпитале. В Харбине.
— Я еду к нему. Завтра же.
— И я с тобой, — твердо и решительно заявила княжна.
День в Петербурге выдался самый отменный. Светило мягкое солнце, ветра почти не было, праздной публики на улицах было более чем предостаточно.
Улюкай и Артур из своей повозки видели, как Володя Кочубчик, в светлом костюме, в шляпе и с тростью, вышел из пролетки на углу Невского и Литейного, остановился и стал с оглядкой и осторожностью осматриваться. Затем, сильно хромая, пересек Невский и подошел к нищенке Зоське, сидящей ныне на его насиженном месте. Сучка пока видно не было, да и вряд ли он сейчас был бы кстати.
— Чудной кругляк, — заметил Улюкай.
Зоська выпрашивала милостыню у всех проходящих мимо с обычным набором жалоб, наговаривая как можно побольше и пострашнее.
— Помогите, люди добрые, горькой вдове, муж которой сгинул на проклятой войне с проклятым японцем!.. Дом сгорел, пятеро деток из десяти успели вылезть из огня, только лучше б они сгорели в полыме, чем помирать от голода на глазах у несчастной матери… — Увидела Володьку, не признала его, прибавила жалости в голосе: — Господин хороший!.. Вижу, что человек вы добрый, сердечный, умеющий понять чужую беду!.. Подайте бедной вдове хоть бы какую копейку, потому как с утра не было во рту даже макового зернышка…
Кочубчик сунул ей рубль, от чего нищенка прямо обомлела, с ухмылкой пробормотал:
— Чего голосишь, дура?.. Открой зенки, Зоська. Не признала, что ли?
Та от неожиданности на миг потеряла дар речи, пробормотала:
— Господи, Володька… А чего ты такой?.. Прямо барин натуральный.
— Не ори так, — прошептал Кочубчик и поинтересовался: — Как вы тут?
— Будто сам не видишь, — огрызнулась нищенка. — Сам-то чего вырядился?.. Неужто и правда барыня приодела?
— Кто б ни приодел, а наше теперь от вашего далеко!
Зоська хмыкнула:
— Если ваше так далеко, то чего приперся?
— Глянуть на вытянутые ваши рожи, да и тугриков по старой памяти подбросить! — Он достал еще рубль.
Со стороны к ним подковылял Сучок, начал было голосить:
— Господин хороший, пожалей инвалида войны…
— Не гунди! — толкнула его Зоська, пряча добычу. — Не узнал, что ли?.. Володька! Кочубчик!
— Боже снятый, — перекрестился нищий. — И правда Володька! Это что ж — наказали тебя или помиловали?!
Кочубчик рассмеялся.
— Глупые вы люди, алюсники!.. Человек пришел с положением, можно сказать — господин. А они ему один вопрос дубее второго! — Достал рубль для Сучка тоже и двинулся дальше по Невскому, гордо вращая тростью и с удовольствием чувствуя себя здесь своим.
Когда он скрылся в гуще прогуливающихся, Улюкай и Артур подошли к Зоське и Сучку.
Чтоб те не стали голосить, сразу дали по рублю. Артур спросил:
— А что за господин в белом вот только что деньги тут мотал?
— Господин… — ухмыльнулся Сучок. — Этот господин двумя днями раньше вместе с нами здесь алюрничал!
— Это как?
— А так! Алюрничал, пока не заприметила его какая-то важная барыня! Вот теперь он и господин!
— Барыня кто такая?
— Не говорит! — вмешалась Зоська. — Я уж и так, и эдак. Не колется!
— А сам он кто? — спросил Улюкай.
— Володька? Кочубчик?! Да кашалот конченый! Сказывают, когда-то саму Соньку Золотую Ручку сдал синежопым!
Воры переглянулись, дали еще денег нищим и направились к повозке.
— Кочубчик, — пробормотал Улюкай. — Его ж вроде убили.
— Значит, выжил, гнус, — сплюнул Артур.
— А дама?
— Не понял, что ли?.. Сонька. Вынюхала как-то и загребла под крылышко.
— Так ведь крылышко-то дырявое.
— То-то и оно. Надо как-то с этим мизером решать.
Они сели в повозку и понеслись по Невскому в сторону Фонтанки.
Закрытые повозки с жандармами, а было здесь не менее пяти повозок, заняли позиции в ближних от Фонтанки переулках, ждали соответствующей команды.
Карета с Таббой выскочила на набережную, миновала несколько богатых домов, пронеслась вдоль длинного забора особняка Брянского… Девушка коротко огляделась, нажала кнопку звонка. Было видно, что она очень волновалась.
Последовал привычный окрик Семена:
— Кого надобно?
— Мне нужна княжна Анастасия, — ответила Табба.
— Сейчас спросим!
Привратник направился к дому, где на ступеньках уже стоял дворецкий.
— Кого спрашивают?
— Княжну.
— Кто?
— Барышня.
Никанор самолично подошел к калитке, приоткрыл ее. Увидел перед собой знакомую особу, склонил голову.
— Здравствуйте, мадемуазель. Желаете видеть княжну?
— Именно так. Мне надобно передать ей записку. — Прима заметно нервничала.
— Я сейчас узнаю.
Дворецкий впустил девушку во двор, что-то в ее поведении ему показалось странным, он еще раз оглянулся и торопливым шагом пошел к дому.
До слуха доносились звуки рояля — Сонька занималась с Анастасией музыкой.
Никанор постучал в дверь.
— Мадемуазель, простите.
— Не видишь, я занимаюсь! — возмутилась княжна.
— Там госпожа Бессмертная. Вас спрашивает.
— Бессмертная? — удивилась девочка. — Меня?
— Совершенно верно, вас.
— А что ей надо?
— Желают передать некую записку.
— Опять записку? — хмыкнула Сонька, повернулась к княжне: — Может, я выйду?
— Она меня просит, не вас! — не без раздражения ответила та и встала из-за инструмента. — Пока мы с госпожой Бессмертной будем пить чай, вы не смейте отсюда выходить! Еще неизвестно, с чем она пришла!
В этот момент в комнату быстро вошла Михелина, глаза ее были округлены.
— Там Табба.
— Знаем, — кивнула мать.
— А что ей нужно?
— Боже… — закатила глаза княжна, с раздражением ответила: — Нужно поговорить со мной, вы же сидите здесь, пока я не вернусь. — И ушла.
Дочка и мать переглянулись.
— Мне как-то не по себе, мама, — негромко произнесла Михелина.
— Что ей нужно? — озабоченно проговорила Сонька. — Она ведь не знает, что мы здесь.
— Может, хочет узнать?
— Зачем?
— Допустим, помириться. Выгнали из театра, теперь одна и без работы. Я выйду к ней. — Михелина решительно двинулась из комнаты.
Сонька остановила ее:
— Не смей!
— Я сестра, почему я должна прятаться?
— А я — мать. Я быстрее пойму, чего она хочет.
Воровка почти уже покинула комнату, когда ее догнала дочка, попросила:
— Сонь, не надо. От нее можно ждать чего угодно.
— Но не с полицией же, надеюсь, она явилась?
— Кто знает. Это Табба!
Сонька отцепила руки дочки от своей кофты.
— Если я боюсь родной дочки, какая же я мать! — Жестко произнесла: — Может, ей нужна моя помощь!
— Тогда я с тобой.
— Нет!.. Жди здесь. Если все хорошо, я приведу ее сюда!
В большом зале воровку остановил Никанор, обратился с неловкой предупредительностью:
— Я бы, сударыня, не советовал вам выходить.
— Это что еще такое?! — не то удивилась, не то возмутилась женщина. — С каких это пор ты стал давать мне советы?
— Мадемуазель Бессмертная пришла в нервном состоянии. Думаю, в этом хорошего мало.
— Займись своими делами и не суйся в чужие.
…Табба и княжна стояли в большом зале, Анастасия с очевидным удивлением повторно прочитала вслух записку:
— «БУДУ, КАК ВСЕГДА, ЖДАТЬ В УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ».
Буквы были крупные, корявые, слишком старательные.
Девочка подняла удивленные глаза на гостью.
— Это для меня?
Та неуверенно пожала плечами.
— Скорее, для той дамы, которую вы однажды приютили, — и посмотрела на княжну испуганно, напряженно. — Она по-прежнему у вас?
Та на секунду замялась, не совсем уверенно ответила:
— Нет, она не у меня. Она, кажется, уехала.
Табба нервно огляделась.
— Надо передать ей записку. Это очень важно.
Сонька стояла за дверью ближней комнаты, слушала разговор девушек.
— Хорошо, я попытаюсь это сделать.
— Значит, все-таки она у вас?
— Я сказала, она уехала! — пряча раздражение, ответила княжна. — Но я постараюсь разыскать их.
— Их — это мою мать и сестру?
— Да, вашу мать и вашу сестру. — Анастасия была растеряна и встревожена и не представляла, что предпринять. — Не желаете испить со мной чаю? — нашлась в итоге она.
— С удовольствием, — ответила артистка, бросив взгляд по сторонам.
— Никанор! — позвала княжна.
— Слушаю, барышня, — будто из-под земли вырос дворецкий.
— Накрой стол к чаю.
Сонька проследила за тем, как девочка повела гостью в чайную комнату, осторожно двинулась следом.
Анастасия и Табба расположились в расписной, располагающей к чаепитию комнате.
— Каковы ваши нынешние дела, сударыня? — стараясь быть вежливой и гостеприимной, начала светскую беседу княжна.
Табба напряженно улыбнулась.
— Слава богу, все хорошо.
— Полагаю, история с театром закончится благополучно?
— Спасибо, все к этому идет.
— Публике не хватает вашего присутствия на сцене.
— Благодарю.
В это время на пороге комнаты возникла Сонька, замерла в дверном проеме.
— Здравствуй, дочка, — сказала.
Табба от неожиданности вздрогнула, не сразу выдавила:
— Здравствуйте, — добавила: — А мне сказали, что вас здесь нет.
— Я здесь, — ответила Сонька, подошла ближе, села на стул. — Услышала тебя, решила показаться.
— Я вас не звала, мадам! — решительно поднялась княжна.
— Сама явилась. Как-никак дочка нарисовалась.
Табба взяла со стола записку, принесенную ею, передала матери.
— Думаю, это для вас.
Воровка бегло прочитала написанное, отложила листок в сторону.
— Тебе просто захотелось меня увидеть?
Артистка молчала, и взгляд у нее был мрачный, неприветливый.
Анастасия перебрасывала напряженный взгляд с воровки на ее дочь.
— Вы сказали, что дама уехала, — с укором сказала ей Табба.
— Вы желаете отчитать меня? — Голос девочки стал ледяным.
— Желаю, чтоб не врали… Ненавижу, когда обманывают, — отчеканила Табба и снова повернулась к матери. — Эта дама с детства обманывала меня.
— Обманывала, каюсь, — согласилась, усмехнувшись, Сонька. — И не только тебя.
— Будто сейчас не обманываешь!
— И сейчас обманываю. Но похоже, уже устала от этого. Старой становлюсь, дочка.
Артистка поднялась.
— Если б устала, то не пряталась бы здесь и не морочила голову хотя бы этой чистой душе, — кивнула на Анастасию.
— Хочешь, чтоб сдалась полиции? — горько усмехнулась Сонька.
— Может, так и правильно было бы, — ответила Табба и обратилась к хозяйке: — Простите, что побеспокоила. Я должна была выполнить то, о чем меня просили. — И двинулась к выходу.
— Ты за этим приходила? — бросила вслед Сонька.
Дочка оглянулась, странно ответила:
— Кто знает… Может, и за этим.
Анастасия провожать ее не стала, дворецкий проследовал с гостьей до калитки, выпустил на улицу и вернулся в дом.
Мимо Таббы прошел шпик в котелке и с тростью, вскользь спросил:
— Какие новости, сударыня?
— Она там, — коротко бросила артистка и села в пролетку.
Господин поднял вверх трость, давая кому-то знак, и тотчас из ближних переулков вынырнули крытые повозки с жандармами.
Они понеслись к особняку Брянского с таким грохотом и поспешностью, что всполошились собаки в ближних дворах.
Калитку с треском выбили, ворота тут же были распахнуты, и жандармы ринулись к входу в дом.
Первым их увидел Никанор. Он бросился в глубь дома, громко и отчаянно предупреждая:
— Господа жандармы! — и тут же засеменил обратно, желая задержать бегущих людей. — Господа!.. Это безобразие, господа! Остановитесь!.. Это дом князя Брянского, господа!
Они оттолкнули его и стали рассыпаться по комнатам. Командовал ими пожилой бравый офицер с вислыми усами.
Последним в дом не спеша вошел господин в цивильной одежде. Это был судебный пристав Федор Петрович Фадеев. Он увидел в большом зале кресло, расслабленно опустился в него, стал с отсутствующим любопытством созерцать здешние стены и картины.
— Каждую комнату!.. Каждый уголок! — кричал офицер, подгоняя подчиненных. — Обыскивать все! Вплоть до подвала и чердака!
Анастасия со второго этажа увидела бегущих по дому людей, в оцепенении повернулась к Соньке.
— Они ищут вас!
Воровка, быстро оценив ситуацию, схватила девочку за руку, сбивчиво зашептала:
— Беги к Михелине!.. Они не должны ее найти! Умоляю, быстрее!
— Но вас схватят! — выкрикнула Анастасия.
— Дочку предупреди! — теребила ее Сонька. — Спрячь ее! Хотя бы во имя князя Андрея! И не забудь, меня зовут Матильда Дюпон! Слышишь — Матильда Дюпон!
Княжна торопливо кивнула, хотела еще что-то сказать воровке, но услышала топот сапог совсем близко, ринулась по узкой лесенке, ведущей в чердачные комнаты.
Перехватила Михелину, спешно спускающуюся вниз, зашептала:
— Туда нельзя… Там жандармы.
— Но там мама!
— Назад! Тебя же сейчас схватят! — Девочка стала с усилием толкать Михелину наверх. — Назад!.. Хочешь, чтоб сразу двоих арестовали?!
— Я знаю, это Табба!.. Это она навела, гадина! — сквозь слезы бормотала девушка, пытаясь прорваться вниз. — На родную мать навела!
Княжна удерживала ее, глуша ее слова ладошкой.
— Милая, родная, — просила она. — Не надо. Нельзя туда!.. Мы переждем. Потом поможем. Обязательно поможем Соне!.. Прошу тебя.
— Но как она могла?.. Это же страшный грех!
— Господь ей судья.
— Нет, я ее буду судить!
Анастасии все-таки удалось затолкать Михелину в ту самую потайную комнату под стеклянной крышей, после чего она захлопнула дверь и заперла ее снаружи.
Сонька тем временем спустилась вниз, направилась к жандармам. Сбоку к ней двинулся было дворецкий, она жестом остановила его. Увидела офицера, достойно и спокойно дождалась его, спросила на ломаном русском:
— Простите, господин офицер. Что все это значит?
— Это значит обыск, мадам! — удивился вопросу офицер.
— На каком основании?
— На каком основании… — пробормотал тот и растерянно оглянулся на господина в цивильном. — На каком основании обыск, господин судебный пристав?
Тот уже направлялся к ним.
— Что касается оснований… — Фадеев достал лист бумаги с гербом. — Основание — решение господина прокурора о проведении должного обыска. — Он внимательно посмотрел на Соньку, улыбнулся. — Ваше имя, мадам?
— Матильда Дюпон.
Господин достал из кармана довольно небольшой фотоснимок, взглянул на него, удовлетворенно кивнул.
— Вот вы как раз нам и нужны. — И приказал офицеру: — Ротмистр, взять мадам под стражу.
— Слушаюсь, ваше благородие, — отдал тот честь и взял Соньку под локоть. — Прошу, сударыня, проследовать в повозку.
— Но это или ошибка, или произвол. — Воровка посмотрела на него с иронией. — Я подданная Франции!
— В департаменте разберутся, — кивнул пристав и громко скомандовал: — Продолжать обыск! Проверять все помещения! Здесь должна быть еще одна особа!
Дворецкий стоял поодаль, в полуобморочном состоянии наблюдая за происходящим.
Жандармский офицер снова попытался увести Соньку, но она оказала твердое сопротивление.
— Вы не имеете права, сударь!.. У вас будет скандал!.. Я не имею никакого отношения к России!
— Имеете, — бросил Фадеев издали с насмешкой. — Самое непосредственное. — И снова обратился к офицеру: — Ротмистр, тащите даму в повозку!
— Вы понимаете, что делаете? — решительно дернулась Сонька. — Я буду жаловаться!
— В повозку ее!.. Пусть там жалуется!
Неожиданно в длинном коридоре возникла Анастасия. Увидев ее, ротмистр и Сонька задержались на пороге.
— Княжна, остановите же это безобразие! — крикнула женщина.
Анастасия бросилась к ротмистру.
— Заберите своих солдат и сейчас же покиньте дом!
Пристав шагнул вперед, вежливо обозначил княжне поклон.
— Мои люди должны еще найти дочку этой дамы.
— Здесь нет никакой дочки! Отпустите даму и немедленно убирайтесь!
— Во-первых, княжна, у нас постановление прокурора! — Он вновь извлек бумагу. — А во-вторых, вам известно, кто сия дама?
— Это моя родная тетя, мадам Дюпон.
— Вас ввели в заблуждение, княжна. Это самозванка, известная аферистка по кличке Сонька Золотая Ручка!.. Здесь же, по нашим данным, должна скрываться ее младшая дочь.
— Никого здесь нет! — Девочка попыталась обойти пристава, но он снова перекрыл ей дорогу.
— Успокойтесь, мадемуазель!
— Я буду жаловаться, и у вас будут неприятности!
— Неприятности будут у этой особы, — ответил пристав и раздраженно махнул офицеру: — Чего торчишь! В повозку ее!
Ротмистр решительно подтолкнул воровку.
— Вы арестованы, мадам.
— Не прикасайтесь ко мне! — дернулась Сонька.
— Мадам, прошу в повозку.
Анастасия видела, как жандармы уводили Соньку, стояла замершая и потрясенная, беззвучно плакала.
…Михелина металась по потайной чердачной комнате под стеклянной крышей, слышала, как жандармы ходили совсем рядом, дергали запертые двери, переговаривались о чем-то, возмущались. Она изо всех сил зажимала руками рот, старалась удержать плач и стон, затем упала на диван, уткнулась лицом в подушку.
Вскоре шаги удалились, и стало необычайно тихо.
Девушка медленно поднялась, запрокинула голову назад и закричала.
Повозка подкатила к воротам дома Брянского. Кочубчик легко и весело спрыгнул на землю, нажал кнопку звонка на калитке.
— Кто таков? — раздался голос Семена из-за ворот.
— Свои, открывай!.. Володя Кочубчик!
Семен открыл, Володька прошагал к дому, презрительно взглянув на привратника, стал подниматься по ступенькам, увидел дворецкого, странно на него глядящего.
— Чего зыришь? — удивился Кочубчик. — Не признал, что ли?
— Признал, — ответил тот, и неожиданно в его глазах появились слезы.
— Ты чего? — еще больше удивился Володька. — Выпил, что ли?
— Соню забрали, — расплакался старик.
— Кто?.. Куда?
— Жандармы. В острог.
Кочубчик от неожиданности даже присел на ступеньки.
— Мать моя девушка… Вот это мансы. — Минуту соображал, поднял глаза на Никанора. — А эту… ну, Миху… тоже загребли?
— Девушка успела спрятаться.
— А барыня где?
— Они как раз вдвоем беседуют.
— Дела-а… — Володька озабоченно почесал бороду. — Так и меня сцапать могут!
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |