Сонька. Продолжение легенды 13 страница

Вор стонал и кричал, молил пощады и терял сознание.

Полицейский чин, молоденький и щеголеватый, с непонятным удовлетворением смотрел на пытки, ковырялся в зубах палочкой, самодовольно поглядывал на младшего полицейского чина Феклистова у двери, укоризненно качал головой.

— Не желаешь, Ваня, работать с нами. Никак не желаешь.

Вор стонал, с трудом понимая, что ему говорят.

— Ведь очевидно, что видел кого-нибудь из своей кодлы. Видел, а признаваться не хочешь. Нехорошо, Ваня. Вот за свою несговорчивость теперь и страдаешь. Они на воле водку пьянствуют да девок щупают, а ты тут страсти Христовы терпишь. Терпи, раз сам выбрал такую судьбу.

Палачи прибавили еще вес на ногах, Кабан дико закричал и потерял сознание.

Полицмейстер Агеев Василий Николаевич сидел в роскошном кабинете за своим рабочим столом, листал толстую папку с материалами о Соньке Золотой Ручке, изучал доносы, рапорты, протоколы допросов, ранние снимки воровки.

Дотянулся до колокольчика, позвонил.

В кабинет тут же вошел помощник, вышколенно вытянулся, прижав руки к бокам.

— Слушаю, ваше высокопревосходительство!

— Ну-ка, любезный, наведи справки о двух француженках, остановившихся в «Европе».

— Извольте, Василий Николаевич, назвать имена дам.

Агеев черкнул на бумаге: «Матильда и Мари Дюпон», протянул листок помощнику.

— Постарайся проделать это в самое ближайшее время.

— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство!

Табба была крайне удивлена, когда в сопровождении полицейского в палату вошел следователь Гришин с цветами и тонкой папочкой в руках.

Катенька, настороженная и испуганная, приняла букет, по знаку следователя покинула палату, а он подошел к приме, галантно поцеловал руку.

— Как здоровье, сударыня?

— Спасибо, хорошо.

— Знаю, что завтра вас выписывают, поэтому счел возможным навестить вас здесь, а не в вертепе по имени театр.

— Как мудрено вы выражаетесь, — улыбнулась прима, не сводя с Гришина настороженного взгляда.

— Это от бескультурья! — развел руками тот. — Куда нам, баклажанам, как нас обзывают, до вашей изысканной богемы?!

Табба пропустила реплику незваного посетителя, не сводила с него вопросительного взгляда.

— Понимаю, — кивнул Гришин. — Лежать надоело, а тут еще некий тип с сюрпризом. — Он принялся развязывать тесемки папочки, желая что-то извлечь оттуда. — Перейдем сразу к делу, сударыня. — Вынул из папки фотографию, показал Таббе. — Вам знакома эта дама?

Девушка не ответила, продолжала смотреть на снимок.

— Знакома или нет?

— Да, знакома.

— Где вы ее видели?.. С кем?

— Видела с господином полицмейстером. В театре и здесь.

— Она была одна?

— Нет. С двумя девочками.

— С двумя?.. Кто же они?

— Я не особенно вникала. Одна подарила мне медальон, — прима показала подарок. — Вторая… вторая, кажется, француженка.

— Значит, вы считаете, что эта дама не кто иная, как француженка, родственница князя Брянского?

— Полагаю, да.

Егор Никитич спрятал снимок в папочку, цокнул языком.

— Нет, мадемуазель. Это не француженка. Это совершенно другая особа.

Горло Таббы снова пересохло.

— А кто же это?

— На снимке — знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка.

— Как… воровка?

— Вот так. Воровка с дочкой.

Табба была растеряна.

— Но ведь они с господином полицмейстером!.. Вместе!.. Разве это возможно?

— Пока не понимаю, — развел руками следователь. — Для меня сейчас это самая большая загадка. Но я ее разгадаю. Непременно разгадаю! Дайте время.

— Но я ничем не могу вам помочь. — Прима от волнения даже села на постели. — Прошу, больше не беспокойте меня.

— Обещаю, — склонил голову следователь. — Но позволю всего лишь один вопрос. — Помолчал, внимательно глядя на девушку. — Вы ведь, госпожа Бессмертная, родная дочь Соньки Золотой Ручки.

Табба вспыхнула.

— С чего вы взяли?

— Из архивных документов. Там все записано. — Гришин бросил взгляд с раскрытую папку. — Табба Ароновна Блювштейн. Верно? Именно под таким именем вы значились в детском приюте. А сестра ваша — Михелина Михайловна Блювштейн. Тоже росла в приюте, теперь с матерью. Теперь вы блистаете на сцене, а сестра ворует. С матерью. Такие вот судьбы.

Прима была в состоянии обморока.

— Что вы от меня хотите?

— Помощи.

— В чем?

— В поимке воровки.

— То есть матери? — Взгляд Таббы был жестким.

— Именно. Если вы считаете воровку матерью.

Табба помолчала, подняла красные от напряжения глаза.

— Что взамен?

— Ваша карьера. Жизнь. О нашем разговоре никто не узнает, обещаю.

— Об этом знают другие.

— Например?

— Гаврила Емельянович, например. Или тот же господин Изюмов.

Следователь подумал, вдруг улыбнулся легко и по-дружески.

— Ни о чем не беспокойтесь, сударыня. Гаврила Емельянович будет молчать, это в его интересах. Вы — прима театра. А господин артист? Думаю, с ним может на днях случиться весьма загадочное приключение. Он стремится к этому. — Поднялся, с той же улыбкой добавил: — Главное, помогите решить проблему с вашей маменькой.

— Как?

— Мы подскажем. — Егор Никитич извлек из папочки визитку, протянул больной. — Для начала мой телефонный номер. Для вас он работает в любое время суток. Если что-то покажется вам подозрительным или понадобится мой совет, непременно звоните. Я всегда к вашим услугам. — Поднялся и, крайне довольный собой, направился к выходу, по пути ущипнув за мягкое место взвизгнувшую Катеньку.

Глава шестая

Террор

Василий Николаевич проводил традиционное совещание у себя в кабинете. Недовольно смотрел на сидевших здесь следователя Гришина, судебного пристава Фадеева, а также на новую персону для подобного собрания, следователя Потапова, занимавшегося делом вора Кабана.

— У меня сегодня был пренеприятнейший разговор с господином обер-полицмейстером, — начал Агеев. — И доложу вам, я предельно разделяю его неудовольствие положением дел. Уже прошло десять дней, как был ограблен покойный князь Брянский… Более того, нам известно даже имя злоумышленницы!.. А воз, как говорится, так в болоте и тонет. Что происходит, господа?

— По некоторым сведениям, — осторожно подал голос следователь Егор Никитич, — Сонька Золотая Ручка до сих пор находится в столице и, более того, ведет вольный и, я бы сказал, вызывающий образ жизни.

— В чем вызывающий? — нахмурился полицмейстер.

— Она не только не прячется, но даже вполне свободно появляется на людях.

— Так возьмите ее!.. Арестуйте!.. У вас что, людей мало? — Лицо Василия Николаевича побагровело. — Или вы разучились работать?

— Не разучились, Василий Николаевич, — усмехнулся следователь. — Но аферистка удачно меняет внешность и к тому же пребывает под опекой неких высокопоставленных лиц!

— Каких лиц? Назовите, и мы немедленно привлечем их к делу!

— Дайте, господин полицмейстер, еще хотя бы пару дней.

— Опять — пару дней!.. Меня спрашивают, вызывают на ковер, а вы — пару дней!

— Два-три дня, Василий Николаевич.

Агеев помолчал, борясь с возможным приступом возмущения, перевел взгляд на полицейского пристава.

— Что у вас?

— Вор Кабан, с которым мы работаем уже не один день, готов к сотрудничеству с нами, — ответил тот.

— А после вашей «работы» он хоть что-нибудь еще соображает?

— Более чем. Даже рвется к исполнению. — Пристав посмотрел на следователя Потапова, попросил: — Уточни, Николай Павлович.

Тот откашлялся, сел зачем-то поровнее, громко сообщил:

— Вор Кабан оказался непростым материалом. Однако теперь он каждый день прогуливается по самым людным улицам города в надежде вывернуть чье-то лицо. А может, даже саму Соньку Золотую Ручку.

— Прогуливается — это как? — не без иронии поинтересовался полицмейстер.

— С некоторыми затруднениями, но на ногах держится и взгляд имеет целеустремленный.

Полицмейстер хмуро покопался в бумагах, бросил:

— Все свободны… Кроме господина Гришина.

Подчиненные бестолково и суетливо покинули кабинет, Егор Никитич остался на месте, с вопросительной насмешкой смотрел на генерала.

Тот вышел из-за стола, подошел к следователю, сел на стул напротив.

— Вы заявили, что воровка находится «под опекой неких высокопоставленных лиц». Кого вы имели в виду?

Следователь поправил очки, с некоторой неловкостью ответил:

— Не вас, ваше высокопревосходительство.

— Врете!.. Вас заинтересовали мои контакты с мадам, прибывшей из Франции?

— Честно, Василий Николаевич?

— Хотите поиграть со мной в идиота?

— Не хочу… Да, меня смущает ваше излишнее внимание к этой особе. Тем более что у меня имеется некоторый профессиональный интерес к ней.

— Вы полагаете, что умнее меня?

— Никак нет, Василий Николаевич. Просто…

— Просто молчите и слушайте!.. — грубо прервал следователя Агеев. — Если вы, сударь, считаете, что я волокусь за французской юбкой только из-за какого-то дурацкого мужского интереса, то крепко ошибаетесь! Я имею глаза, уши, голову, которые дают мне возможность видеть, слышать, делать выводы!..

— Но…

— Молчать!.. Молчать и слушать! У меня нет пока оснований утверждать, что сия дама является той злоумышленницей, которую мы ловим! Хотя некоторые подозрения наличествуют. И я смею, сударь, иметь свою тактику, свою игру с данной особой. Чтобы схватить за руку и не оказаться в дураках, необходимо время!.. Поэтому не сметь мешать мне, не сметь распространяться на эту тему, не сметь перебегать дорогу!.. Ведите свою игру так, чтобы она не мешала моей!.. И помните, что последнее слово в этой операции остается за мной!.. Вы поняли меня, Егор Никитич?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Ступайте и держите в голове услышанное.

Следователь сдержанно поклонился полицмейстеру и покинул кабинет.

Экипаж, в котором находились пан Тобольский, поэт и Кристина, малой рысью катился вдоль Екатерининского канала, Марк Рокотов, глядя в окно, объяснял сидевшим:

— Вы, мадемуазель, будете стоять здесь, у самого начала канала.

— Помню, — кивнула она и уточнила: — На плечах у меня будет красный платок, который потом я наброшу на голову.

— Именно так, — кивнул поэт и посмотрел на поляка. — Вы обязаны не пропустить этот жест Кристины.

— Постараюсь.

— «Постараюсь» здесь не годится. Здесь только предельная слаженность действий.

— Понял.

— В спешке не забудьте трость, — сказал ему Рокотов.

— Она всегда при мне.

— Тем не менее, — поэт нервно посмотрел на пана. — Что вы делаете с тростью?

— Перебрасываю с руки в руку.

— С правой руки в левую. Это существенно. Если наоборот — тревога.

— Да, с правой руки в левую. После платка мадемуазель.

— И сразу покидаете свое место. Не бегом, но быстро, не ожидая результата взрыва.

— Карета должна ждать?

— Непременно. На ней вы и уедете.

— А мадемуазель Кристина?

— У меня будет свой экипаж, — улыбнулась девушка. — Я уеду раньше вашего.

— А как с вами? — Поляк посмотрел на поэта. — Может, все-таки подождать?

— Меня будет ждать Господь Бог, — оскалился тот.

Карета миновала Спас на Крови и скрылась за поворотом.

Перед хорошо одетым вором в дорогом ювелирном магазине на Литейном услужливый продавец-еврей выложил сразу несколько дорогих перстней с крупными бриллиантами. Артур придирчиво и со знанием дела подбирал наиболее подходящий, капризно отодвигал одни, придвигая другие поближе к себе. Он так умело и ловко манипулировал перстнями, что ювелир уже не совсем понимал, сколько перстней он выложил и на каком в итоге остановится дотошный покупатель.

Артур уже наметил подходящий товар с крупным голубым камнем, аккуратно прикрыл его локтем, попросил продавца:

— И прошу вас еще вот тот перстень.

— Уважаемый, — возмутился тот, — я выложил перед вами столько перстней, что уже не совсем понимаю, сколько их на самом деле. Вы уж определитесь, пожалуйста!

— Я делаю серьезную покупку, — нахмурился вор, — и ваше неудовольствие мне совершенно непонятно.

— Я запутался, понимаете?.. Сколько их здесь — семь, девять?.. Вы, извините, совсем заморочили мне голову! — воскликнул ювелир. — Давайте разберемся!..

— Я буду на вас жаловаться! Покажите мне еще один перстень! — раздраженно повторил вор и вдруг осекся.

Он услышал невероятно знакомый женский смех и голос. Правда, голос был с явно нерусским акцентом, но очень узнаваемый. Артур оглянулся, от неожиданности даже забыв о бриллиантах.

В магазин в сопровождении важного полицмейстера, господина Агеева, вошла Сонька, громко смеясь и обмениваясь с ним репликами.

— Вы считаете, это лучший ювелирный магазин Петербурга? — подчеркнуто грассировала она.

— Именно так. По крайней мере, подарки моим женщинам я покупаю здесь, — ответил Василий Николаевич, легонько поддерживая женщину под локоток.

— И как много у вас «ваших женщин»? — бросила на него ревнивый взгляд Сонька.

— Пока что три — супруга и две дочери. Теперь, надеюсь, на одну станет больше.

— Ловлю вас на слове. — В этот момент воровка натолкнулась на взгляд Артура, немедленно узнала его и тут же отвела глаза. — Что вы желаете мне показать, Василий Николаевич?

— Не только показать, но кое-что и приобрести.

Навстречу им высыпались сразу несколько иудеев, в шляпах и с пейсами, стали почтительно кланяться, а хозяин, низенький толстый, господин Циммерман, тот самый, из Одессы, самолично повел важных клиентов к одному из прилавков.

Рядом с ним толкался сын Мойша, никак не изменившийся за прошедшие годы. Разве что еще больше полысевший…

Артур воспользовался заварушкой, отодвинул все выложенные перстни и быстро покинул магазин, ничего не прихватив.

Хозяин магазина зашел за прилавок, обратился сразу к даме:

— Что уважаемая госпожа желают?

— Пока не знаю, — пожала плечами Сонька и бросила взгляд на полицмейстера. — Ваши предпочтения, господин полицмейстер?

— Мои предпочтения — ваши предпочтения, — отшутился тот, с интересом наблюдая за дамой.

— Покажите мне несколько колье и перстней с бриллиантами, — попросила та хозяина.

— Какая стоимость вас устраивает? — спросил Циммерман.

— Абрам Евсеич! — воскликнул Агеев. — Вы меня удивляете! Выкладывайте все, что приглянется моей гостье.

— Слушаюсь, Василий Николаевич, — покорно кивнул Циммерман и стал выкладывать на прилавок все, на что показывала Сонька.

Полицмейстер перегнулся к нему через прилавок, прошептал ему в самое ухо:

— Француженка… Сестра покойного князя Брянского… Совершенно неотразимая дама!

— Я это заметил, — не без юмора пожал тот плечами и достал еще несколько дорогих украшений.

Сонька не спеша, со знанием дела рассматривала предложенные изделия, примеряла, откладывала и бралась за следующие.

— Как вам такое колье? — повернулась она к Агееву.

— Ни бельмеса не смыслил и не смыслю в этих цацках! — откровенно ответил тот. — Выбирайте по личному вкусу, мадам!

Воровка, воспользовавшись тем, что полицмейстер снова о чем-то зашептался с Абрамом, сбросила с прилавка сразу перстень и богатое колье в приоткрытую сумочку.

— Для вас, Василий Николаевич, — успокоительно заявил хозяин, — мы уже заранее подготовили очень солидную скидку!

— Так вот и я об этом! — развел руками тот и повернулся к Соньке. — Как наши успехи?

— Никак, — разочарованно ответила она. — Мы придем сюда в следующий раз.

— Вы что, мадам? — удивился Абрам. — Ваш глаз ни на что не упал?

— Упал, — улыбнулась Сонька. — Просто мне надо подумать.

— Разве женщина может думать, когда попадает в лучший ювелирный магазин города?

— Смотря какая женщина, — засмеялась воровка и обратилась к полицмейстеру: — Благодарю вас за оказанную любезность.

— Вы действительно ничего не желаете? — вскинул брови тот.

— Пока нет. В другой раз.

Сонька взяла полицмейстера под руку, и они двинулись к выходу.

Расстроенный и растерянный, Циммерман-старший смотрел им вслед, пока за ними не закрылась дверь, после чего стал с Мойшей раскладывать украшения по местам. И вдруг обнаружил, что двух дорогих вещей — перстня и колье — не хватает.

— Мойша, — побледнев, повернулся Абрам к сыну. — Здесь не хватает самых дорогих изделий!.. Я их доставал!

— Папа, опять, да? — возмутился тот.

— Что — опять?.. Смотри сам: здесь они лежали, теперь не лежат!.. Не могли же они испариться?!

— Но не мог же их украсть господин полицмейстер?

— Но их могла украсть эта дама!

— Папа, ты окончательно сходишь с ума! Дама — француженка!

— Думаешь, француженки не воруют! — закричал на весь магазин Мойша.

— Догони и скажи, что они воры! — закричал в ответ сын. — Что я могу еще тебе предложить!

— Ничего не можешь, потому что ты идиот!.. Был идиотом и остался! Круглый поц!

— Папа, я окончательно обижусь!

— Хоть лопни здесь!.. Лопни, потому что я откуда-то эту даму знаю! И уверен, что это она сделала нас беднее на девяносто рублей шестьдесят шесть копеек!

По пути к экипажу, заинтригованный уходом Соньки из магазина, полицмейстер с плохо скрываемой хитрецой спросил:

— Простите, мадам, но я ничего не понял… Я готов был оплатить любое выбранное украшение.

— Я привыкла к более достойным изделиям, — усмехнулась воровка.

— А чем эти недостойны? — удивился Василий Николаевич.

— Чем?.. Качеством.

— У Абрама Циммермана плохое качество?.. — Господин Агеев даже остановился. — Да у него украшается высший свет столицы!

— Я, господин полицмейстер, очень хорошо разбираюсь в камнях, — заверила Сонька. — Почти все камни господина Циммермана — подделки! И ваш высший свет ходит в дешевых стекляшках!

Полицмейстер с недоверием смотрел на француженку.

— Вы это серьезно?

— Не вижу повода для шуток, — усмехнулась она.

— Ну, жидовская рожа! — игриво изумился Агеев, ударив себя по ляжкам. — А я смотрю, не успел приехать из своей Одессы, как уже один из самых богатых людей города!.. Ну, жулье! — Оглянулся на оставшийся позади магазин Циммермана, шутливо погрозил пальцем. — Ну, Циммерман, теперь ты у меня покрутишься!.. Завтра же нашлю сыскную полицию!

Когда уселись в карету, полицмейстер утешительно поцеловал руку дамы, доверительно сообщил:

— У меня для вас, Матильда, припасен камень, от одного вида которого вы можете лишиться рассудка.

— Что за камень? — удивилась она.

— Бриллиант!.. Редчайшей породы и загадочности! Мне презентовали его совсем недавно, и я сам не успел еще в полной мере насладиться его красотой и величием.

— Вы заинтриговали меня, генерал.

— Когда вы увидите его, да к тому же услышите невероятные приключения, связанные с ним, то в полной мере оцените мое расположение к вам.

— Когда это случится?

— Полагаю, в самое ближайшее время.

— Буду ждать.

Экипаж катился по улицам величественного и печального северного города.

Михелина еще не спала, когда в ее комнату вошла мать, опустилась на край постели.

Дочка отложила книгу, вопросительно посмотрела на мать.

— Что?

— Странно, — задумчиво произнесла та. — У меня сегодня был крайне загадочный разговор с полицмейстером.

Дочка села поудобнее.

— Он о чем-то подозревает?

— Думаю, да. Но самое любопытное, он почти дал понять, что черный бриллиант у него.

— Как это?

— Не понимаю. Сказал, что постарается удивить меня бриллиантом редчайшей породы и загадочности.

— Может, он о чем-то другом?

— Хотелось бы думать. Но чутье подсказывает, что готовится какая-то ловушка.

Михелина обняла Соньку.

— Мам, ты просто устала и фантазируешь всякие глупости.

— Возможно, — кивнула та. — Но камень просто так не мог исчезнуть. Он либо у княжны, либо его нашел дворецкий.

— А при чем тут полицмейстер?

— Пока не знаю. Возможно, кто-то из этих двоих, чтобы избавиться от камня, передал его как раз именно Василию Николаевичу.

— А как это узнать?

— Буду пытаться. — Воровка с улыбкой поцеловала дочку в лоб и покинула комнату.

Белые ночи, наступившие совсем недавно в Петербурге, манили горожан, уставших от долгой дождливой весны, на улицы, в парки, к Неве. Народ не спал, наслаждался бесконечным светло-молочным днем, любил и нежился с особой, ненасытной страстью.

Михелина и князь Андрей прогуливались по Летнему саду. Иногда останавливались, брались за руки, поворачивались друг к другу, смотрели в глаза влюбленно и печально.

Потом шли дальше, находили укромное, безлюдное место, касались лицом лица, говорили друг другу слова простые, наивные, вечные.

— Вы будете ждать меня, Анна? — спрашивал юноша.

— Конечно. Всегда.

— А если придется ждать очень долго?

— Для меня время не имеет значения.

— А если я погибну?

— Вы не погибнете, Андрей.

— Но вдруг случится такое?.. Вы выйдете замуж?

— Я не хочу думать об этом.

— Хорошо, не погибну. Вернусь с войны раненым и беспомощным?

— Все равно я буду любить вас.

— Клянитесь.

— Клянусь.

— Я вас люблю, Анна.

— Я вас тоже.

Они порывисто обнимались, находили губы друг друга и принимались целоваться жадно, ненасытно, будто прощались навсегда.

* * *

В день выписки Таббы из больницы возле подъезда собралась довольно внушительная толпа поклонников. Здесь же стояли около десятка карет и даже один автомобиль, медперсонал больницы тоже высыпал на улицу в ожидании примы.

Когда госпожа Бессмертная, все еще слабая после болезни, наконец появилась между колоннами, поклонники стали бросать в ее сторону цветы, аплодировать, выкрикивать восторженные приветствия.

Таббу сопровождали братья Кудеяровы, сзади топтались Изюмов и еще несколько артистов оперетты. Петр держался рядом с примой, неся в руках огромный букет цветов, Константин же созерцал происходящее словно со стороны, высокомерно и иронично.

Когда прима почти достигла экипажа, из толпы выдвинулся молодой человек в военном френче без погон, с палочкой и перегородил ей дорогу.

— Госпожа Бессмертная, вы меня не помните?.. Вы были в госпитале и подарили мне этот кулончик.

— Конечно помню. — Табба поцеловала юношу в щеку и стала с помощью графа Кудеярова-старшего усаживаться в карету.

— Я вас никогда не забуду! — крикнул молодой человек, подняв трость. — Теперь я живу только вами!.. Меня зовут Илья!.. Илья Глазков!

Прима махнула ему из окна, Петр рухнул с ней рядом, и карета резво взяла с места.

— Спасибо, что хоть сегодня навестили, — бросила девушка графу.

— Дела, милая, дела, — развел руками тот. — Время сами видите какое.

— Не вижу. В больнице окна зашторены, стены толстые.

Граф расхохотался.

— Так, может, есть смысл так и жить в больнице?

— Нет уж, с меня хватит.

Воры — Артур, Улюкай, Безносый и Резаный — сидели на «хазе», пили чай, а кто и белое вино, кушали фрукты и слушали новость, которую им принес их стукачок, младший полицейский чин Феклистов.

— После пытки Кабан сутки отлеживался, потом подписал бумагу.

— Бумагу о чем? — переспросил Безносый.

— Что будет у полиции на бечевке. Зорить станет любого из вас. А уж ежли, часом, наткнется на Соньку, определенно не упустит.

— Надо поскорее пришить бедолагу, — задумчиво произнес Артур и загадочно оглядел товарищей. — А я ведь, братья, видел Соньку.

— Иди ты! — не поверил Улюкай. — И чего она?

— С полицмейстером. Под ручку. Не знал бы, что воровка, за благородную принял бы.

— Чего несешь?! — нахмурился Безносый. — С самим полицмейстером?

— Ну!.. Зашли в ювелирку на Литейном, стали цацки подбирать.

— Буровишь ведь, сознайся!

— Клянусь, — перекрестился Артур. — По виду не признал бы, а вот голос выдал.

— Ну, тетка!.. Ну, фартовая! Самого полицмейстера заарканила! — мотнул головой Безносый.

— Так и я об этом. Бельмам собственным не поверил!

— Тебя заметила?

— А то!.. Зыркнула так, что я мигом из ювелирки! Даже притырить ничего не успел.

— Кабан точно на нее напорется, — подвел черту Резаный. — А как напорется, так и завалит.

— Вот и я об этом. Надо отследить Соньку и вести ее своим хвостиком.

— Ей бы самой поосторожничать, — заметил Безносый. — А то ведь совсем в страх заигралась.

— Попробую найти ей подсказчика, — кивнул Артур.

* * *

Вечером, за несколько часов до спектакля, над главным входом в театр висела огромная афиша, на которой было изображено лицо Таббы, а под ним надпись: «ГОСПОЖА БЕССМЕРТНАЯ СНОВА НА СЦЕНЕ!» А чуть ниже был обозначен спектакль — «И. ШТРАУС „ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ“».

Здесь же играл театральный оркестр небольшого состава, бегали по улице газетчики-подростки, раздавая прохожим театральные листки.

БЕССМЕРТНАЯ СНОВА НА СЦЕНЕ!

БЕССМЕРТНАЯ В БЕССМЕРТНОМ СПЕКТАКЛЕ!

БИЛЕТОВ НЕТ. НО ВСЕ РАВНО ПРИХОДИТЕ!

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ ВОСКРЕСШУЮ ПРИМУ!

Неподалеку, в каких-то ста шагах от театра, брел вор Кабан, еле волоча ноги и почти не разбирая дороги.

Окна кабинета Гаврилы Емельяновича были открыты, до слуха доносились игра оркестра, выкрики зазывал, шум улицы. Сам директор сидел за столом и со спокойным видом смотрел на свою любимицу.

Табба выглядела отменно — волосы гладко зачесаны, платье подобрано по фигуре, взгляд спокойный и снисходительный.

— Вы восхитительны, — промолвил директор, по-прежнему не сводя с нее глаз. — Впечатление такое, что больница пошла вам на пользу.

— Рекомендую вам также осчастливить сие заведение, — засмеялась артистка.

— О нет!.. Если я туда определюсь, то до конца дней своих останусь! Устал! Вы не представляете, как я устал!.. Интриги, зависть, наушничанье! Не театр — клоака!

— Надеюсь, своим отсутствием я хоть в какой-то степени облегчила вашу жизнь? — двусмысленно произнесла Табба.

— Наоборот! — воскликнул Гаврила Емельянвич. — Вокруг вас как раз больше всего интриг и скандала!

— Может, мне не следовало сюда возвращаться?

— Перестаньте, детка! — Директор открыл ящик стола, вынул оттуда длинную сафьяновую коробочку с дорогим браслетом, подошел к артистке, двумя ладонями вручил ей. — Примите и никогда больше не говорите глупостей. Вы — жемчужина, бриллиант моего театра! Все прочее пусть вас не касается. Только вы и я!.. Вы меня понимаете?

— Постараюсь понять, — ответила Табба, рассматривая подарок.

— Да уж извольте. — Гаврила Емельянович приник к ее руке. — Никогда. Слышите, никогда я не предам вас.

— Надеюсь, — усмехнулась девушка.

Неожиданно директор о чем-то вспомнил, взял со стола изысканный конверт с золотыми вензелями, передал ей.

— Сама Матильда Кшесинская поздравляет вас с возвращением на сцену.

Табба вскрыла конверт, прочитала. «Поздравляю, восторгаюсь, люблю». И витиеватая подпись знаменитой балерины.

Артистка поцеловала записку, прошептала:

— Благодарю.

Спектакль уже закончился, а публика все вызывала любимицу на поклоны, забрасывала сцену цветами, оглушала криками «браво». Катенька за кулисами едва успевала принимать цветочные корзины, букеты, передавала их молодым статистам, чтобы те относили все это добро в гримерную комнату.

Наконец Табба вышла на последний поклон и, благодарно кланяясь участникам спектакля, направилась к себе.

Прислуга заспешила следом.

В гримерке прима закрыла поплотнее дверь, обратилась к Катеньке с горящим взглядом:

— Как?

— Восхитительно, барыня!.. Выше всех похвал! Такого успеха еще не было!

— Значит, надо почаще резать вены, — дурно пошутила Табба.

— Не приведи вас господи!.. Просто публика от вас без ума.

— Никто меня не спрашивал?

— Вы имеете в виду?..

— Да.

— Нет. Никого не видела. Вот разве что велели передать записку.

— Кто?

— Некий господин.

— Что сказал?

— Просто попросили передать.

Табба вскрыла конверт, увидела довольно крупные, старательно выведенные литеры: «ПОСЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ВАС ЖДУТ В КАРЕТЕ НАПРОТИВ ВХОДА В ТЕАТР».

Прима взглянула на конверт, пожала в недоумении плечами.

— Что? — встревожилась Катенька.

— Ничего не поняла. Кто прислал?

— Некий господин.

— От Марка?

— Не знаю. Просто передали конверт и ушли.

В это время раздался сильный стук в дверь, тут же она распахнулась, и в гримерку ввалилась целая толпа возбужденных людей — Гаврила Емельянович, граф Петр Кудеяров, следователь Гришин и еще какие-то визитеры с цветами и подарками.

— Солнышко вы наше дивное! — закричал директор. — Счастье негасимое!.. Вы видели этот успех?!. Вы наблюдали эти глаза в зале? Вы почувствовали любовь?.. Вы поняли свое величие?! — Взмахнул рукой и стал скандировать: — Бра-во!.. Бра-во!.. Бра-во!

Дата добавления: 2015-08-29