Сонька. Продолжение легенды 11 страница

— К вам посетители. В порядке исключения.

Она слабо улыбнулась, согласно произнесла:

— Пусть войдут.

— Доброго вам здоровья, мадемуазель! — громко произнес полицмейстер и махнул полицейским с корзиной. — Принесли вот цветы, а вам, оказывается, не положено.

— Их заберут сегодня же на квартиру, — ответила прима, остановилась взглядом на Соньке, без всякого значения кивнула: — Здравствуйте, мадам.

— Здравствуйте, — ответила та и поинтересовалась: — Вам уже лучше?

— Пожалуй, да. Но недельку еще здесь пробуду.

— Организм молодой, крепкий, — вмешался Агеев, — все беды переборет!.. Вот у меня, бывало, какой-нибудь молоденький полицейский вдруг поймает пулю, и думаю, все, конец! Куда там!.. Неделю полежит — и все как на собаке!

— Мы пойдем, спасибо, — прервала его Сонька. — Спасибо, что не отказали… После нас еще девочки.

— Хорошо, до свидания.

Сонька, а следом за нею и неуклюжий полицмейстер покинули палату, и на их место тут же вошли Михелина и Анастасия.

Княжна не удержалась, сразу кинулась к кровати больной, упала на колени и стала отчаянно плакать.

— Господи, вы живы… Я так молилась… Я так просила Боженьку… И вижу вас живой и почти здоровой… Какое счастье, боже… Спасибо, что вы позволили нам проведать вас… — Она достала из кармашечка на платьице бархатный мешочек.

Михелина стояла у двери, смотрела на происходящее спокойно и отрешенно.

Анастасия вынула из мешочка золотой образок-медальончик Богоматери.

— Я хочу вам подарить… Она будет вас охранять. Везде и всегда!.. Примите, пожалуйста. Это моей покойной маменьки… И я дарю его вам!.. Не отказывайтесь, пожалуйста…

Прима взяла медальончик, поднесла к губам, поцеловала.

— Благодарю, детка… — На ее глазах выступили слезы.

— Это я вас благодарю… Вы не можете себе представить, как вы мне дороги!.. У меня уже есть одна подруга, — показала княжна на Михелину, — теперь вы… если, конечно, позволите. Я ваша поклонница до конца дней!

Василий Николаевич тем временем вовсю «обрабатывал» Соньку. Говорил с нею по-русски, она отвечала также на русском, но с сильным акцентом.

— Вы видели мою супругу?

— Видела, — кивнула та.

— Дивный, очаровательный человек! Ради семьи, особенно ради детей — а их у меня пятеро!.. — готова на все!.. Но сердце пустое!

— Чье?.. Ее?

Полицмейстер расхохотался и тут же стеснительно прикрыл рот ладонью, бросив взгляд на очаровательную Катеньку, стоявшую в коридоре поодаль. Повернулся к Соньке.

— Мое!.. Ее-то как раз переполнено! Ревнива как тигра!.. Куда с ней ни пойдешь — зырк-зырк по сторонам, так и ловит, на кого наброситься!.. Нет сил, дорогая!

— Сочувствую, Василий Николаевич.

— Благодарствую, только сочувствием беду не зальешь!

Воровка улыбалась.

— А чем же ее зальешь?

— Страстью!.. Любовью!.. Только так — клин клином! Все остальное ни в штык ни в пряжку, как говорит один мой подчиненный!

— Найдите любовь, найдите страсть, — вела игру дальше Сонька, — и все проблемы будут решены.

— Так ведь нашел!.. Нашел, дорогая!

— В чем тогда дело?

— Жду ответа!.. Согласия!

— От кого?.. От меня?!

— Именно!.. Потерял голову, сердце… стыд потерял!.. Ночами не сплю, вас все вижу!.. В разных видах вижу! На супругу смотреть не могу! Всю жизнь мечтал о француженке!

Сонька от удовольствия смеялась.

— Знаете, это все так неожиданно. Так странно!

— А чего странного? Супруга у вас нет?.. Нет!.. Какие проблемы? Разве я не интересный мужчина?

— Очень интересный.

Василий Николаевич подхватил ее под руку, отвел в сторонку, зашептал:

— Озолочу!.. Усыплю камнями! Царевной сделаю! Соглашайтесь, дорогая! — И вдруг насторожился: — Послушайте, вы кого-то мне напоминаете!.. Крутится в голове, а припомнить никак не могу!

— Хорошего человека напоминаю? — улыбнулась воровка.

— Отличного!.. Теперь важно вспомнить — кого!

Табба спрятала Богоматерь на грудь под ночную сорочку, кивнула девушкам.

— Простите, но я немного устала. До свидания.

Анастасия поднялась с колен, поклонилась больной и вдвоем с Михелиной направилась к выходу.

Неожиданно прима окликнула:

— Анна!

Михелина не сразу поняла, что зовут именно ее. Повернулась, ткнула себя в грудь.

— Я?

— Вы… Задержитесь на пару минут.

— А я могу идти? — удивилась Анастасия.

— Подождите за дверью, я ненадолго, — ответила Табба и, когда дверь палаты закрылась, махнула Михелине подойти поближе.

Та послушно шагнула вперед.

— Я тебя узнала, — сказала прима. — Сразу узнала. Еще в прошлый раз. Зачем вы явились сюда?

— Навестить тебя, — усмехнулась Михелина.

— Я об этом просила?

— Но мы все-таки сестры. Да и твоя мама здесь.

Неожиданно Табба поднялась, подошла к двери, отгораживающую вторую комнату, плотно закрыла ее.

— Вы потеряли стыд!.. Ломитесь в дверь, откуда вас гонят! Обворовываете души!.. Не только мою, куда я вас не пускаю и никогда не пущу!.. Но вы присосались к чистому ребенку и пытаетесь сделать его несчастным!.. Да есть ли у вас совесть?.. Когда вы насытитесь? Когда Бог скует вам руки?.. Когда образумит, чтобы вы наконец хоть что-то поняли и остановились?.. — Неожиданно прима дотянулась до горла сестры, стала сжимать его.

Михелина уворачивалась, не давалась, наконец, не выдержала и тоже вцепилась в сестру.

— Проклинаю вас! — выдавливала из себя Табба. — И тебя, и твою мать!.. Проклинаю! Оставьте меня в покое!.. Меня и всех остальных! Оставьте, иначе я заявлю в полицию, и вас тут же посадят!

— Так заявляй! — хрипела сестра. — Вот он, за дверью!.. Главный легавый! Заявляй!

— Пошла же вон!.. Пошла!.. Сейчас войдут и вас повяжут!

— И это будет на твоей поганой совести, гадина!

— Пошла!

Табба с такой силой толкнула Михелину, что та упала, затем медленно поднялась.

— Ты прокляла сестру и мать, — ткнула она пальцем в приму. — Это грех. Страшный грех!.. И не дай бог, если когда-нибудь тебя схватят за руку с проклятым окриком — воровка!.. Не дай бог!.. А такое может случиться, сестра!

Вытирая накатившиеся слезы, Михелина покинула палату, по пути едва не столкнувшись с Катенькой, и с ходу, чтоб не видели ее красного, истерзанного лица, уткнулась в грудь матери.

Сонька сразу поняла, что в палате что-то произошло, гладила дочку по спине, успокаивала. Анастасия обняла девушку за талию, прижалась.

— Тебе тоже жалко ее?.. Тоже? — спрашивала она, плача. — Ничего, она скоро выздоровеет!.. Все будет хорошо, не расстраивайся!

Полицмейстер стоял в сторонке и удивленно, ничего не понимая, смотрел на коллективный плач.

Молоденький офицер сопровождения также находился в недоумении, а в палату спешно проталкивались врачи, чтобы понять, что же там произошло.

Михелина держалась до тех пор, пока они не вошли в гостиничный номер. Как только захлопнулась дверь, девушка бросилась к матери, обхватила ее за шею, закричала:

— Мамочка, она прокляла нас!.. И меня, и тебя, мамочка! Что же теперь делать?

Сонька не отпускала от себя бьющееся тельце дочери, старалась унять дрожь в руках, смотрела широко раскрытыми глазами перед собой.

— Она чуть не задушила меня!.. Так схватила за горло, я еле вырвалась, мамочка! Сказала, что мы воруем души!

Мать провела ее до стула, усадила, налила в стакан воды, та жадно выпила. Подняла глаза на Соньку, уже более спокойным тоном сказала:

— Она еще велела, чтобы мы оставили в покое Анастасию. Иначе сообщит в полицию.

— Безусловно, мы ее оставим, — согласилась Сонька. — Еще несколько дней, и мы уедем отсюда.

— Куда?

— Не знаю. Посмотрим.

— Я хочу познакомиться с кузеном, — со слабой улыбкой попросила дочка.

— Познакомишься. А потом уедем. Нам здесь долго задерживаться нельзя.

— Понимаю, — кивнула Михелина. — Хотя очень жаль. Я уже привыкла к княжне.

— Встретишь другую княжну.

Девушка подумала, поджала губы.

— Вряд ли. Эта девочка — особенная. Не такая, как все.

Неожиданно послышалась печальная музыка, Сонька и Михелина бросились к окну. Увидели — по Невскому двигалась длинная траурная процессия. Повозок было не менее десяти, в каждой из них лежало не менее пяти убитых, покрытых белыми простынями, по сторонам понуро брели солдаты и офицеры с оголенными саблями, а в самом конце процессии топтался духовой оркестр.

Народ плотной стеной стоял на проспекте, глядя на это печальное зрелище, и среди них воровка вдруг увидела пана Тобольского.

Он будто почувствовал ее взгляд, повернул голову, и Сонька быстро отошла от окна.

— Война, — сказала она отрешенно. — Убили людей. За что — неизвестно.

Полицмейстер сидел в кабинете следственного управления и внимательно изучал фотографию Соньки Золотой Ручки. Вертел ее так и эдак, пытался что-то припомнить, мучительно морщил лоб.

Открылась дверь, и полицейский чин бодро доложил:

— Ваше высокопревосходительство!.. Арестованный к допросу готов!

Василий Николаевич с кряхтеньем поднялся из-за стола, сунул фотографию воровки в карман мундира и направился к двери.

…В пыточную, где допрашивали Кабана, первым вошел следователь Гришин, после чего с почтением впустил господина полицмейстера.

Судя по физиономии вора, над ним дознаватели уже поработали изрядно, и теперь один из этих «доблестных» парней горделиво стоял рядом с жертвой, ожидая одобрения начальства.

Полицмейстер обошел вокруг вора, даже заглянул в окровавленное лицо, почмокал губами.

— Перестарались, братцы. Определенно перестарались. — Пальцем поддел подбородок задержанного. — Как кличут тебя, молодец?

— Иваном, — пробормотал тот.

— Что ж ты, Иван, не сказал сразу, что желаешь помочь нам в важном деле.

— Слова не дали промолвить, все били. Потому и не сказал.

— Изуверы идоловы! — выругался Василий Николаевич. — Вам бы только поизмываться над человеком. — И погрозил дознавателю: — Тебя однажды посажу на его место, поймешь, как это — по морде получать.

— Слушаюсь, — вытянулся тот.

— Он только вчера соизволил согласиться на пособничество, — заметил следователь. — До того уперт был, как слон нерусский. — Взял стул, поставил его как раз напротив Кабана.

Полицмейстер с кряхтеньем уселся, с трудом закинул ногу за ногу.

— Значит, Ваня, вместе будет ловить знаменитую злоумышленницу?

— Будем, — кивнул тот.

— А ты хотя бы знаешь, о ком идет речь?

— Как не знать?.. Объяснили за эти дни. О Соньке Золотой Ручке.

— Лично знавал ее?

— Бывало.

— В морденцию распознать сможешь?

— Буду стараться, ваше высокопревосходительство.

Следователь нагнулся к полицмейстеру, что-то прошептал на ухо. Тот кивнул, достал из кармана фотографию Соньки, показал вору.

— Она или нет?

От неожиданности глаза Кабана заслезились.

— Плохо вижу. Слеза пошла.

— А ты вытри ее и присмотрись как следует.

Тот последовал совету, пригляделся, кивнул.

— Кажись она.

— Значит, признать сможешь?

— Смогу, ваше высокопревосходительство.

— Молодец… А из воров многих знаешь? — продолжал Агеев.

— Многих знать не могу, а вот некоторых — непременно.

— Воровку такую… Ольгу… которая служила у Соньки, знал?

— Слона-то?.. Конечно знал. Редкая прошмандовка.

— Нехорошо о покойнице так, Ваня, — качнул головой полицмейстер.

— Вальнули, что ли?

— В Карповке нашли.

— Собаке собачий поводок. Заместо петли.

— Грешник ты, Ваня. Христьянин небось?

— Татарин.

— Все одно грешник. — Агеев взглянул на следователя, тот утвердительно кивнул. — Мы тебя, Ваня, отпускаем. Но не за красивые глазки, а чтобы отловить Соньку.

— Понятное дело, — кивнул тот.

— Проныкаешь во все воровские хавиры, — вел дальше Василий Николаевич на воровском жаргоне, — прикинешься фраером, послоняешься по Невскому, пока не наколешь Золотую Ручку. Обо всем будешь нам козлятничать.

— Это вы где по-нашему научились? — хмыкнул Кабан.

— Так ведь с кем поведешься, от того и нахватаешься. — Полицмейстер поднялся, с серьезным видом погрозил пальцем. — Только не вздумай, Ваня, сигануть в глухарню. Хвост за тобой будет с утра до утра. Не скроешься…

Агеев еще раз, на всякий случай, погрозил дознавателю и в сопровождении следователя покинул пыточную.

Кузен Анастасии, князь Андрей, оказался высоким белокурым молодым человеком с широкой, открытой улыбкой, а легкий светлый костюм придавал ему дополнительную стройность и даже изящество.

Когда привратники во главе с Семеном открыли ворота и карета с полицмейстером, Сонькой и Михелиной вкатилась во двор, Андрей, держа за руку княжну, спустился по ступенькам с крыльца. Поздоровался за руку с Василием Николаевичем, затем помог выйти из кареты сначала Соньке, затем ее дочери.

Наверху, на ступеньках, стоял дворецкий, внимательно следил за происходящим.

Анастасия топталась возле Михелины, обнимала за талию, заглядывала в глаза.

— Это и есть мой кузен — Андрей, — гордо сообщила она прибывшим. — Самый любимый, самый единственный, самый прекрасный.

Князь поцеловал руки дамам, поочередно представился на французском:

— Андрей. Кузен этой проказницы.

— Очень приятно, — улыбнулась воровка. — Матильда.

— Мари!

Полицмейстер стоял в двух шагах, приятно улыбался, наблюдая за знакомством и как-то по-особому изучая «француженку».

— Вообще-то она не Мари! — вмешалась Анастасия, но тут же осеклась и поправилась: — У нее два имени — Мари и Анна. Мне больше нравится Анна. К тому же они говорят по-русски!

— Да, — кивнула, смутившись, Михелина. — Можем общаться на любом языке.

Они двинулись было ко входу в дом, но полицмейстер неожиданно попросил внимания:

— Есть предложение!.. Пока молодежь будет знакомиться и разводить тары-бары, мы с мадам Матильдой… я не ошибся именем, сударыня?

— А вы хотели назвать меня по-другому? — засмеялась та.

— Нет, только вашим именем, мадам!.. Оно вам идет. Так вот, мы с госпожой Матильдой на некоторое время отлучимся.

— Я бы хотела побыть с молодежью, — попыталась возразить воровка.

— Успеете, — решительно взял ее под руку Василий Николаевич. — Видимся первый, но не последний раз! — И повел женщину к карете.

Анастасия по-хозяйски провела Михелину и Андрея в большую гостиную, велела дворецкому:

— Никанор!.. Кофию, воды и сластей!

— Слушаюсь, княжна, — поклонился тот и отправился исполнять приказание.

Карета полицмейстера в сопровождении кареты охраны неслась сначала по Фонтанке, затем свернула на Невский, а оттуда в сторону Дворцовой пощади.

Василий Николаевич весело делился с Сонькой последними своими новостями, время от времени бросая на нее внимательный взгляд.

— Вот вы живете в Париже, правильно?

— Да, в Париже, — кивнула она.

— Бывал в Париже, и не однажды. Знаю… Но вам даже не снились персоналии, с которыми нам приходится сталкиваться в нашей прекрасной столице!

— Да, у вас много знаменитых людей. Не только высший свет, но писатели, артисты…

Василий Николаевич расхохотался.

— Вот-вот! Особенно артисты!.. Есть у нас одна такая артистка — всем городом ловим!

— Почему ловите? — не поняла на своем «плохом» русском воровка.

— Потому как не можем поймать!.. Воровка! Аферистка высшей пробы! Сонька Золотая Ручка. Не слыхали?

— Не слышала. Но имя очень красивое.

— Это не имя. Кличка!.. Или, как у них выражаются, погоняло!

— Все равно красиво — Сонька Золотая Ручка, — улыбнулась Сонька. — А женщина красивая?

— А черт ее разберет! — Полицмейстер полез во внутренний карман мундира, вытащил оттуда сложенный вдвое плотный листок бумаги. — Взгляните сами!

— О, — рассмеялась воровка. — Вы носите ее прямо возле сердца!.. Она ваша дама сердца?!

— Дама моих печенок!.. Вот здесь у меня сидит!

Сонька развернула фотографию — на нее смотрела она сама.

— Красивая, — улыбнулась она.

— На вас чем-то похожа! — заявил полицмейстер и снова с интересом посмотрел на даму. — Не находите?

— Вы мне льстите!

— Ей-богу! — перекрестился Агеев и приставил снимок к лицу воровки. — Одно лицо!.. Клянусь!.. Вот как бывает! Если б не знал, что это вы, давно бы уже сидели в наручниках!

— Не пугайте меня так. — Сонька вернула ему снимок. — Я желаю вам поймать ее как можно быстрее.

— Поймаем! — кивнул полицмейстер, сопя и засовывая фото снова в карман. — Колонули тут одного воришку, он как раз ее и выудит. Был Кабаном, стал поросенком.

— «Колонули» — это как? — «не поняла» воровка.

— Морду в лепешку, пальчики в трубочку — вот и готов человек исполнять любое наше желание.

— Зачем вы мне рассказываете такие жестокости? — капризно спросила Сонька.

— Чтобы вы, французы и прочие иностранцы, понимали, в какую страшную страну приезжаете. Это вам не какая-нибудь Италия или, не приведи господи, сонная Швейцария. Россия!.. — Василий Николаевич попытался ее обнять.

Сонька довольно бесцеремонно оттолкнула его.

— Я начинаю уже понимать. — И поинтересовалась: — А куда мы едем?

— В апартаменты!

— Зачем?

— Полюбоваться, как говаривал поэт, видом великого города! Умрете, какой вид открывается из окна!

Полицмейстер снова стал обнимать воровку, она несколько поддалась, но все равно старалась держать дистанцию.

Вид из окна действительно открывался невероятный — широкая, полноводная Нева, напротив Петропавловская крепость, чуть в сторонке стрелка Васильевского острова.

Сонька стояла у окна, завороженно смотрела на эту вечную красоту.

Сзади ее нежно обнял Василий Николаевич, задышал в шею.

— Разве не красотища?

Она отстранилась, прошла к столу, который заранее был сервирован бутылкой вина, фруктами, сладостями.

Полицмейстер снова попытался сзади обнять ее, она отвела его руки.

— Вы хотите близости?

— Так точно, — ответил он по-детски наивно и просто.

— Давайте для начала выпьем.

— Непременно.

Агеев вынул из горлышка пробку, разлил по фужерам вино. Вначале пожелал продеть руку через руку и выпить таким образом «на брудершафт», но воровка снова увернулась, и они выпили без всяких нежностей.

Сонька, не отводя фужера от губ, томно улыбнулась мужчине.

— Я совершенно не чувствую вас в мундире.

— То есть приказываете снять?

— Я сказала то, что сказала, — на милом ломаном языке ответила воровка.

Полицмейстер решительно поставил свой фужер на стол и так же решительно удалился в одну из комнат апартаментов. Сонька осталась сидеть за столом, не сводя глаз с черной невской воды.

Услышала шаги за спиной, оглянулась и от неожиданности чуть не рухнула со стула. Посередине комнаты в нижнем белье, навытяжку, стоял полицмейстер, совершенно глупо улыбаясь.

— Готов-с, без мундира! — бодро отрапортовал он.

Сонька, глядя на него, стала смеяться, и смех разбирал ее все сильнее. Василий Николаевич от смущения и неловкого положения покраснел, лицо его стало суровым и даже злым, он крепко сжал кулаки и исчез в той комнате, где только что раздевался.

Когда он вышел оттуда, снова одетый в мундир, обиженный и сердитый, воровка подошла к нему, положила руки на плечи.

— Вы мой маленький глупый мальчик, — проворковала она. — Я ведь не женщина фривольного поведения. Я не привыкла быть с мужчиной в гостиничных номерах, даже с видом на Неву… Мне необходимы более комфортные и не казенные условия.

— Может, вы желаете, чтобы я пригласил вас к себе в дом? — с некоторым лукавством произнес Агеев.

— Почему нет? — вскинула брови Сонька. — Пригласите, когда вашей жены там нет.

— И вы будете согласны?

— По крайней мере, я буду чувствовать себя свободнее.

Полицмейстер озабоченно хмыкнул, сделал глоток вина.

— Вы когда намерены покинуть Россию?

— Через пару дней.

— То есть я должен поскорее отправить жену на дачу?

— Разумеется.

— А детей куда?

— Мне вас учить?

— У меня их пятеро… но это не проблема. — Полицмейстер с усмешкой смотрел на воровку.

Она обняла его, нежно поцеловала в щеку.

— Пупсик мой…

Василий Николаевич вдруг отодвинул фужер, поднялся, подхватил женщину на руки, закружил вокруг себя.

— Эх, мать моя пролетка!.. Жизнь дана человеку зачем?.. Чтоб любить и рисковать!.. Рисковать и любить! Это ж будет память на всю жизнь, мадам!

Сонька хохотала, запрокинув голову.

— Долго будете помнить, Василий Николаевич!

Он остановился, рухнул перед женщиной на колени, страстно приник к ее платью.

На столе в гостиной стояли вино, вода, сласти в коробке.

Михелина и Анастасия сидели плотно друг к другу на диванчике, Андрей расположился в кресле напротив.

Он неспешно и с пониманием потягивал вино, не сводил с новой знакомой нежного и мягкого взгляда.

— Вы действительно хотите отправиться на войну, князь? — Михелина спросила искренне и с тревогой.

— Мой кузен — сумасшедший, — сказала Анастасия. — Никакие доводы не способны переубедить его.

— Девочки, милые. — Кузен поставил на стол фужер, взял руки гостьи и кузины. — Конечно, вам трудно понять, что творится в душе нормального мужчины, когда отечество в опасности. Вы — женщины! А ведь оно действительно в опасности!.. Неужели вы не чувствуете?

— Ни капельки! — пожала плечиками княжна. — У нас ничего не изменилось. Даже Никанор после смерти папеньки остался прежним!

— Это в вашем доме! — улыбнулся Андрей. — А в стране?.. Каждый день убивают, каждый день какие-то манифестации и каждый день повозки с фронта — с ранеными и мертвыми.

— Но вас тоже могут убить или ранить! — воскликнула Михелина.

— Значит, такова воля Господня, — с печальной усмешкой ответил князь.

— Я тебя не отпущу! — Анастасия села к нему на колени, прижалась. — Вот так возьму и не отпущу!.. — Серьезно посмотрела на гостью, спросила: — Анна, ты ведь поможешь удержать его?

— Я буду рядом с тобой, — кивнула та.

— А вы когда уезжаете? — посмотрел на Михелину Андрей.

— Думаю, скоро. Мама скажет.

— Скоро — это когда?

— День-два…

— Меня тоже могут отправить на фронт через несколько дней.

— Вы что, оба хотите бросить меня? — возмутилась Анастасия, и на ее глазах выступили слезы. — Как я буду здесь одна?

Михелина улыбнулась ей, подала стакан воды.

— Я уговорю маменьку задержаться.

— То есть я могу рассчитывать, что проводите меня? — улыбнулся князь.

— Конечно.

— Я буду крайне рад. — Он поднес руку воровки к губам, поцеловал.

Мимо промелькнул Никанор, спеша встретить въехавшую во двор карету. Это был полицмейстер с Сонькой. Они поднялись по ступенькам, вошли в комнату, где сидели дети.

— Не заскучали? — громко и весело поинтересовался Василий Николаевич.

— Ни капельки! — искренне ответила княжна и тут же добавила: — Анна готова задержаться у нас, пока кузен не отправится на войну!.. Вы не против, мадам Матильда?

— Я согласна, — ответила Сонька и прижала голову девочки к себе.

Поодаль стоял Никанор, слушал и наблюдал за происходящим.

Вор Кабан, прихрамывая, брел не спеша вдоль Екатерининского канала, спиной чувствовал за собой хвост из двух персон, но не оглядывался, пока не вышел на Невский проспект.

Здесь коротко повернул голову, убедился в наличии шпиков, крутнул головой, хмыкнул и побрел по людному и равнодушному ко всему происходящему проспекту. Вглядывался в лица встречных и обгоняющих, надеясь узреть кого-то знакомого, но все были чужие, неизвестные.

С Невского Кабан повернул на Литейный и снова желал увидеть хотя бы одну близкую физиономию.

Филеры терпеливо и внимательно отслеживали его, создавали видимость необязательной прогулки, о чем-то непринужденно беседовали.

* * *

Изюмов осторожно приоткрыл дверь палаты, просунул туда вначале цветы, затем вошел сам. Из первой комнаты была видна вторая, где лежала Табба.

Катенька вопросительно посмотрела на хозяйку, та безразлично кивнула.

Хотя Табба не спала, артист аккуратно, на цыпочках пересек пространство, остановился в дверях, виновато улыбнулся.

— Здравствуйте. Надеюсь, не очень обременил?

— Входите, — негромко произнесла прима. — Только цветы оставьте Катеньке.

— Как прикажете.

Изюмов передал букет прислуге, вернулся к больной, присел на краешек стула.

— Не буду надоедлив. Всего лишь на пару минут.

Прима махнула Катеньке, чтобы та покинула палату, повернулась к посетителю.

— Что в театре?

— Вас ждут-с.

— Вместо меня в спектакли никого не вводили?

— Не приведи Господи! — перекрестился Изюмов. — Даже допустить подобное невозможно. Вы незаменимы.

— Благодарю. — На глазах Таббы выступили слезы.

— Ничего-с… Все хорошо-с… — пробормотал артист и даже осмелился поцеловать ей руку.

— Вы славный, — сказала прима.

— А вы восхитительная… Восхитительная и любимая.

— Перестаньте. — Табба достала платочек, промокнула глаза. — Что еще нового в театре?

— Ничего-с… — Изюмов задумался, пожал плечами, повторил: — Определенно ничего-с… — после чего с видимым колебанием вспомнил что-то и добавил: — Разве нечто касаемо моей персоны, но это совсем неинтересно.

— На войну, значит, решили не идти?

— Не совсем так, — пожал плечами артист. — Гаврила Емельянович попросили не делать этого.

— Гаврила Емельянович? — удивилась девушка. — С чего бы это?

— Понадобился им.

— По какой причине?

— Причина тайная, — почему-то шепотом ответил артист. — Распространяться о ней не положено.

— Не положено так не положено, — равнодушно отозвалась Табба и отвернулась к стенке.

— Вы обиделись?

— Нет, просто думаю.

Изюмов посидел в каком-то смятении, легонько коснулся одеяла.

— Знаю, я вам мало приятен, а от этого еще больше меня терзает совесть.

— Совесть терзает, надо исповедаться, — спокойно посоветовала девушка.

— Вот я и хочу… Позвольте мне это сделать.

Она в изумлении повернулась к нему.

— Исповедаться — мне?

— Именно вам, — кивнул тот. — Грех мой перед вами.

Табба сбросила ноги и, прикрыв их простыней, села на кровати.

— Говорите.

Изюмов огляделся, шепотом сообщил:

— Гаврила Емельянович велел шпионить за вами.

— Почему?

— Не смею знать. Думаю, по причине вашей неблагонадежности.

— Вы говорите сущую чепуху. В чем же я неблагонадежна?

— Клянусь, не знаю, — снова перекрестился артист. — Только велели докладать им о всех ваших встречах и другом времяпрепровождении. При беседе также присутствовал чиновник из департамента полиции.

Табба посидела какое-то время в глубокой задумчивости, затем неожиданно взяла руку артиста, поднесла к губам, поцеловала.

— Благодарю вас…

— Боже, что вы делаете? — От восторга Изюмов едва не задохнулся. — Я недостоин этого.

— Достойны. Вы предупредили меня, чем уберегли от беды.

Оба снова помолчали, затем Табба повернула лицо к визитеру, глаза ее горели.

— Я знаю… Я поняла, в чем их беспокойство. Я вам скажу, только вы об этом никому. Ни одному человеку!.. До тех пор, пока я не подам вам знак!.. И тогда вы спасете меня!

— Вы пугаете меня, госпожа Бессмертная.

— Слушайте и молчите. — Она приложила руку к его губам. — Это моя семейная тайна. — Прима приблизилась почти вплотную к Изюмову, зашептала: — Вы услышали и забыли!.. Клянитесь!

— Клянусь, — деревянными губами произнес артист.

— Про Соньку Золотую Ручку слышали?

— Читал в газетах.

— Она была здесь! — Табба была похожа на помешанную.

— Этого не может быть, — возразил Изюмов. — Ее ищет вся полиция Санкт-Петербурга!

— Была!.. И не одна!.. С полицмейстером и со своей дочкой!

Артист не выдержал, перекрестил ее.

— Свят, свят…

— Вы мне не верите?

— Непременно верю!

Табба заглянула ему в глаза.

— Вижу — не верите!.. Но я не сумасшедшая!.. Я хочу, чтобы меня ни в чем не подозревали!.. Я желаю спокойной и достойной жизни!

— Почему вы их боитесь?

— Кого?

— Соньку и ее дочку.

— Не боюсь!.. Просто я не желаю их видеть! — путано объяснила Табба. — Они мне никто! Чужие! Я прогнала их! Понимаете?

— Разумеется.

— И вы храните эту тайну!.. До тех пор, пока я не велю раскрыть ее!.. Если мне что-то станет угрожать, я дам вам знать. И вы сообщите полиции, где искать Соньку Золотую Ручку! Не я, а вы!.. Пусть все думают, что это идет от вас!.. Пусть вас награждают и благодарят. А я буду только радоваться этому. Вы поняли меня? Поняли?

— Понял, мадемуазель… Конечно понял. Благодарю… — И Изюмов снова приник к руке примы.

Конспиративная квартира благотворительного союза «Совесть России» находилась недалеко от Сестрорецка, и добраться сюда, освободившись от хвоста, особых трудностей не представляло. Местность была довольно лесистая, болотистая, с плохими дорогами.

Дата добавления: 2015-08-29