В 60— 70-е гг. утверждения о сравнительном демократизме элиты и авторитаризме масс были в значительной мере опровергнуты конкретными исследованиями. Оказалось, что хотя представители элит обычно превосходят низшие слои общества в принятии либерально-демократических ценностей (свободы личности, слова, конкуренции и т.д.), в политической толерантности, терпимости к чужому мнению, в осуждении диктатуры и т.п., но они более консервативны в признании социально-экономических прав граждан: на труд, забастовку, организацию в профсоюз, социальное обеспечение и т.п. Кроме того, некоторые ученые (П. Бахрах, Ф. Нашольд) показали возможность повышать стабильность и эффективность политической системы с помощью расширения массового политического участия
37. Леволиберальные концепции элит
Леволиберальные концепции
Своего рода идейным антиподом плюралистического элитизма выступают леволиберальные теории элиты. Важнейший представитель этого направления Чарльз Райт Миллс еще в 50-х гг. пытался доказать, что США управляются не многими, а одной властвующей элитой. Леволиберальный элитизм, разделяя некоторые положения макиавеллистской школы, имеет и специфические, отличительные черты:
1. Главный элитообразующий признак — не выдающиеся индивидуальные качества, а обладание командными позициями, руководящими должностями. Властвующая элита, пишет Миллс, «состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможности возвыситься над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупные последствия <...> Это обусловлено тем, что они командуют важнейшими иерархическими институтами и организациями современного общества <...> Они занимают в социальной системе стратегические командные пункты, в которых сосредоточены действенные средства, обеспечивающие власть, богатство и известность, которыми они пользуются». Именно занятие ключевых позиций в экономике, политике, военных и других институтах обеспечивает власть и тем самым конституирует элиту. Такое понимание элиты отличает леволиберальные концепции от макиавеллистских и других теорий, выводящих элитарность из особых качеств людей.
2. Групповая сплоченность и разнообразие состава властвующей элиты, которая не ограничивается элитой политической, непосредственно принимающей государственные решения, а включает и руководителей корпораций, политиков, высших государственных служащих и высших офицеров. Их поддерживают интеллектуалы, хорошо устроившиеся в рамках существующей системы.
Сплачивающим фактором властвующей элиты является не только общая заинтересованность составляющих ее групп в сохранении своего привилегированного положения и обеспечивающего его общественного строя, но и близость социального статуса, образовательного и культурного уровня, круга интересов и духовных ценностей, стиля жизни, а также личные и родственные связи.
Внутри правящей элиты существуют сложные иерархические отношения. Хотя Миллс остро критикует господствующую элиту США, раскрывает связь политиков с крупными собственниками, он все же не сторонник марксистского классового подхода, рассматривающего политическую элиту лишь как выразителей интересов монополистического капитала.
3. Глубокое различие между элитой и массой. Выходцы из народа могут войти в элиту, лишь заняв высокие посты в общественной иерархии. Однако реальных шансов на это у них немного. Возможности влияния масс на элиту посредством выборов и других демократических институтов весьма ограниченны. С помощью денег, знаний, отработанного механизма манипулирования сознанием властвующая элита управляет массами фактически бесконтрольно.
4. Рекрутирование элиты осуществляется преимущественно из своей собственной среды на основе принятия ее социально-политических ценностей. Важнейшими критериями отбора являются обладание ресурсами влияния, а также деловые качества и конформистская социальная позиция.
5. Первейшая функция властвующей элиты в обществе — обеспечение своего собственного господства. Именно этой функции подчинено решение управленческих задач. Миллс отрицает неизбежность элитарности общества, критикует ее с последовательно демократических позиций.
Сторонники леволиберальной теории элиты обычно отрицают прямую связь экономической элиты с политическими руководителями, действия которых, как считает, например, Ральф Милибанд, не определяются крупными собственниками. Однако политические руководители стран развитого капитализма согласны с основными принципами рыночной системы и видят в ней оптимальную для современного общества форму социальной организации. Поэтому в своей деятельности они стремятся гарантировать стабильность общественного строя, основанного на частной собственности и плюралистической демократии.
В западной политологии основные положения леволиберальной концепции элиты подвергаются острой критике, особенно утверждения о закрытости властвующей элиты, непосредственном вхождении в нее крупного бизнеса и др. В марксистской же литературе, напротив, это направление из-за его критической направленности оценивалось весьма положительно.
38. Институционализация властных неравенств и иерархий: проблемы самозащиты власти
Характер властных неравенств определяющим образом зависит от качественных особенностей функционирующей элиты, внеэлитных групп и отношений между ними. Институционализация данных отношений выступает важным механизмом поддержания социальной дистанции между элитными и внеэлитными группами в конкретном обществе. Во всем многообразии властных отношений, проявляемых в современных демократических обществах, можно выделить три основных типа по характеру связей и степени социальной дистанции между элитными и вне-элитными группами. Это – множественные формы сильной, средней и слабой социальной иерархии в отношениях власти. Каждая из данных иерархий отражает национальную, в том числе историческую, специфику функционирования политического режима и гражданского общества, является продуктом интегрированности либо социальной фрагментированности как функционирующих элит, так и общества в целом. Реализуемая демо-элитная перспектива в современных демократических обществах, как было показано ранее, отнюдь не приводит к преодолению властных расколов, а означает, прежде всего, развитие и институционализацию разнообразных форм коммуникации между элитами и внеэлитными группами, не характерных для предыдущих периодов функционирования обществ. Именно поэтому в современных обществах продолжают развиваться именно вариации средних и сильных типов властной иерархии, а слабые иерархии все также остаются скорее идеальными типами, чем распространенными социальными реальностями.
Тип слабой иерархии базируется на значительных проявлениях плюрализации власти, масштабном и интенсивном влиянии добровольных гражданских и политических объединений, движений и инициатив, а также подвижности, фрагментированности, полицентричности и слабой согласованности элит. Этот тип иерархии может быть воплощен лишь в непродолжительные периоды кризиса политической системы, когда ни одно из существующих протоэлитных образований не заявило о своих преобладающих ресурсах влияния. В такой ситуации позиции власти (которые временно не насыщены содержанием) не играют существенной социально дифференцирующей роли, точнее, жестко не стратифицируют общество. Как социальная модель данный тип отличается крайней неустойчивостью и стремится к усилению властных иерархий в любых формах.
Сильная иерархия связана с жестким разрывом между элитными и вне-элитными группами; для нее характерна глубокая интегрированность элит, которые могут функционировать в рамках как моноядерных, так и полиядерных сетей. Данная иерархия склонна порождать протестные отношения в форме выраженной массовой и групповой оппозиции. Наиболее ярко такая иерархия воплощается в элитном корпоративизме. Как отмечают многие исследователи [1][1], данная форма отношений получила доминирующее развитие в индустриальных странах, а в последние десятилетия наблюдается ее активное расширение.
39. Корпоративизм
Корпоративизм в широком смысле означает проникновение организованных групп интересов в систему государственной власти, при этом отдельные группы получают привилегированные позиции влияния на формулирование и исполнение государственной политики [2][2]. Для корпоративных отношений, как отмечает С. Перегудов, характерно то, что группы влияния практически не связаны никакими ответными обязательствами перед государством [3][3]. Власть и основные социальные ресурсы концентрируются в руках небольших по численности групп, которые стремятся повысить степень своей закрытости. Основой взаимодействия корпоративных групп являются патримониальные отношения, осуществляемые посредством патронажа и клиентельных связей, которые формируются внутри элиты и субэлитных групп. Патримониальными центрами могут выступать собственники крупнейших корпораций (в современных обществах нередко – ТНК), элиты правящих партий и др. Современная социально-политическая история и теория дают примеры корпоративизма различных видов: авторитарного, бюрократического, олигархического и социетального (либерального, или нео-корпоративизма), - каждый из которых предложил специфику элитных сетей и отношений с внеэлитными группами.
Авторитарный корпоративизм, ассоциируемый обычно с фашистской Италией, позже - Германией, стал эффективным механизмом укрепления власти господствующей политической элиты. Для него была характерна организация тотального государственного политического контроля над экономикой и трудовыми силами на основе политического запугивания бизнеса, промышленности и разрушения независимых трудовых и других общественных объединений. Авторитарный корпоративизм был реализован путем разделения экономики на специфические объединения (“синдикаты”) работодателей, профессионалов и рабочих, возглавляемые представителями правящей партии либо лояльными к ней лидерами. Причем в каждой отрасли промышленности было разрешено функционирование только одного синдиката, а корпорации объединяли синдикаты конкретных отраслей [4][4]. Такая социальная организация определяла преимущественную концентрацию интересов работающих на социально-экономических проблемах корпорации. Таким образом, система корпораций способствовала кристаллизации власти, фактически полной зависимости бизнес-структур и всех работающих от правящей политической элиты. Практика и теория авторитарного корпоративизма на долгие годы определила широкое использование ярлыка корпоративизма в негативном смысле. Именно как отрицание данного смысла современные исследователи предпочитают использование термина нео-корпоративизм для описания неавторитарных корпоративных практик [5][5].
Широкое развитие в современных обществах получила практика бюрократического корпоративизма. Его специфика заключается в том, что группы интересов представляют собой часть государственной машины, а взаимодействие и достижение согласия строится на основе административных связей [6][6]. Власть сосредоточивается в административной вертикали. Группы, не имеющие отношения к администрированию, лишены и реальной возможности влиять на власть. При этом вполне могут соблюдаться демократические процедуры выборов, однако они не способствуют преодолению разрыва между элитой, корпоративными группами и внеэлитной массой. Великолепные образцы системы бюрократического корпоративизма были развиты, с одной стороны, во Франции до начала 80-х годов и Японии, с другой стороны, в обществах советского типа. Блестящий анализ последнего был впервые сделан в работах М. Джиласа [7][7] и, позже, М. Восленского [8][8]. Специфика советского бюрократического корпоративизма проанализирована в работах С. Перегудова [9][9].
Когда устремления элиты нацелены на получение материальных благ через каналы политической ренты, государство становится пленником олигархических сил, экономико-политических кланов, формируются отношения олигархического корпоративизма [10][10]. Симбиоз правительства и бизнеса перекрывает доступ к влиянию на процесс принятия решений иным социальным группам. Если при этом экономическая олигархия сосредоточивает подавляющую массу ресурсов собственности, а административно-политическая элита – властные полномочия, то в погоне за политической рентой такая система отношений ведет к расцвету коррупции. Это не означает, что коррупция возможна только в условиях олигархического корпоративизма. Однако коррупция становится неизбежным органическим элементом олигархического корпоративизма, в условиях которого она пронизывает систему социальных отношений, превращается в важнейший ресурс влияния [11][11]. С помощью данного ресурса возможно проведение временных интересов, в том числе и внеэлитных групп, однако, результаты не будут отличаться стабильностью.
Важнейшее место в сфере отношений между группами интересов и государством в современных западных странах (в частности, Великобритании, Австрии, Дании, Норвегии, Швеции, Нидерландах [12][12] и других) занимает либеральный, или социетальный корпоративизм, начало развития которому было положено в Х1Х веке, а первые серьезные государственные эксперименты пришлись на межвоенный период текущего столетия. Данный вид корпоративизма связан с институциональными гарантиями доступа организованных интересов к формулированию политики, механизмы которого существенного зависят от степени интеграции групп1[13][13]. Его основой выступают отношения согласования интересов, возможные при условии высокой внутриорганизационной координации и высокой степени монополии представления интересов конкретных секторов общественной, экономической деятельности. Носителями данных отношений становятся лидеры влиятельных общественных объединений, управленческая элита социальных институтов и структур государственной власти. Нередко бизнес структуры и политические, общественные лидеры выступают в качестве важнейших субъектов либо посредников отношений. Их особая роль в процессе согласования интересов, отсутствие непосредственной подотчетности членам группы приводит к проявлению новой властной иерархии – иерархии лидеров доминантных групп (“пиковых ассоциаций”), которая встраивается в традиционную элитную структуру. Однако эта иерархия по существу является функциональной и смягчает властные неравенства, приближаясь по своим качественным характеристикам к структурам отношений социального согласия.
Типичным проявлением отношений либерального корпоративизма стала трипартистская система, основанная на институциональных консультациях и представительстве интересов бизнеса, профсоюзов и государства, нацеленная на достижение согласия между основными социальными партнерами2[14][14]. Наиболее успешное ее развитие достигнуто, в частности, в таких странах, как Швеция, Австрия, Германия, Австралия и других.
40. Клиентелизм, социальное согласие и популистское лидерство
Яркими формами средней иерархии являются разновидности клиентелизма, отношений социального согласия и популистского лидерства. Все они представляют собой разного рода смеси плюрализма и элитизма в структуре властных неравенств.
Явление клиентелизма исследовано в многочисленных работах [19][19]. Обычно оно рассматривается как один из базисных факторов вертикальной стратификации, характерный для всех типов обществ. К. Эйзенштадт и Л. Ронигер показали несомненную распространенность клиентелизма во всех типах современных обществ и, особенно, в странах “третьего мира” [20][20]. Основой клиентелизма является асимметрия в отношениях между “покровителем-патроном”, обладающим различного рода престижем и влиянием, и “клиентом”, находящимся в личной зависимости от покровителя. ныне выражается в создании сети “своих людей”, находящихся в тесной личной взаимосвязи, в отношениях взаимной поддержки и обмена услугами между партнерами, обладающими неравными социальными возможностями. Патрон не обязательно является самым богатым, либо занимающим наиболее высокие позиции в административной иерархии. Главный фактор патронажа – обладание широкими выгодными социальными связями. Взаимность обмена услугами между покровителем и клиентом носит характер договорных обязательств, даже если договор лишь подразумевается. Клиентельные отношения могут пронизывать олигархическую и бюрократическую корпорации. Однако при сильной централизации власти разрушаются стимулы оказания “покровительства” клиенту. Поэтому клиентелизм развивается, прежде всего, на почве соперничества элитных групп. При сильном соперничестве различных групп интересов, элитных и субэлитных групп, клиентельные отношения способны препятствовать централизации элиты, ее корпоративному сращиванию с политической властью.
Иное социальное проявление имеют неравенства и отношения социального согласия (“cosociatio”). Их основой является глубокая культурная сегментация населения на различного типа социальные общности (этнические, религиозные, языковые, идеологические и другие), институционализация процессов их взаимодействия, а также проникновение государственного регулирования в различные сегменты общества. Данные социо-культурные общности выделяют своих лидеров и выстраивают свою политическую и социальную иерархию – своеобразную социальную “колонну. Между общностями и государственной властью развиваются множественные отношения: как прямые, так и опосредованные выборами. Элиты и внеэлитные группы в рамках каждой из таких социальных “колонн” связаны между собой на основе общей субкультуры. Данные социальные “колонны” для других являются фактически непроницаемыми. Подобный тип отношений был исследован А. Лейпхартом на примере Нидерландов, где автор выделил 4 социетальных “колонны”, элиты которых занимают стратегические позиции в обществе [24][24]. Как отмечают М. Доган и Д. Пеласси [25][25], подобная же концентрация наблюдается и в Австрии, Бельгии, Швейцарии. Возможность согласия обеспечивается пропорциональной системой представительства интересов общностей в различных институтах власти. Таким образом, структура социального согласия характеризуется ослаблением вертикальных неравенств и усилением проявлений горизонтальных расслоений. Ее главным социальным результатом становится возможность достижения демо-элитного консенсуса.
Наконец, тип структурных отношений “популистского лидерства” в условиях демократического режима находится на грани средней и слабой иерархий власти. Данную разновидность отношений описал Р. Дал в своей знаменитой работе [26][26]. Яркими формами средней иерархии являются разновидности клиентелизма, отношений социального согласия и популистского лидерства. Все они представляют собой разного рода смеси плюрализма и элитизма в структуре властных неравенств.
Явление клиентелизма исследовано в многочисленных работах. Обычно оно рассматривается как один из базисных факторов вертикальной стратификации, характерный для всех типов обществ. К. Эйзенштадт и Л. Ронигер показали несомненную распространенность клиентелизма во всех типах современных обществ и, особенно, в странах “третьего мира. Основой клиентелизма является асимметрия в отношениях между “покровителем-патроном”, обладающим различного рода престижем и влиянием, и “клиентом”, находящимся в личной зависимости от покровителя. Суть клиентельных отношений исторически формировалась в культуре средневековой Европы, и ныне выражается в создании сети “своих людей”, находящихся в тесной личной взаимосвязи, в отношениях взаимной поддержки и обмена услугами между партнерами, обладающими неравными социальными возможностями. Патрон не обязательно является самым богатым, либо занимающим наиболее высокие позиции в административной иерархии. Главный фактор патронажа – обладание широкими выгодными социальными связями. Взаимность обмена услугами между покровителем и клиентом носит характер договорных обязательств, даже если договор лишь подразумевается. Как отмечают М. Доган и Д. Пеласси], патроны являются важным действующим лицом большинства современных политических процессов, обладают правом выражения интересов, распределения ресурсов и т.д. Они становятся важнейшими социальными акторами, чья политическая игра основана на чувствах связанности и наградах за участие. Развитие клиентельных отношений может приводить к формированию родственных отношений между патронами и их ближним социальным окружением, которые становятся “ядрами” плотных клиентельных сетей – кланов.
Клиентельные отношения могут пронизывать олигархическую и бюрократическую корпорации. Однако при сильной централизации власти разрушаются стимулы оказания “покровительства” клиенту. Поэтому клиентелизм развивается, прежде всего, на почве соперничества элитных групп. При сильном соперничестве различных групп интересов, элитных и субэлитных групп, клиентельные отношения способны препятствовать централизации элиты, ее корпоративному сращиванию с политической властью. Дж. Поуэлл отмечает следующую связь между клиентелизмом и определенным этапом государственного развития: “Два очень важных процесса способствуют установлению клиентелизма: формирование централизованного государства и расширение рыночных отношений]. В таком контексте огромная роль отводится социальным посредникам: покровитель обеспечивает установление связей между клиентами и представителями административно-политической элиты. Клиентельные отношения и структуры неравенств могут устанавливаться в противовес формальным структурам распределения власти, приобретать теневые институциональные формы. Благодаря этому они способны проявлять гибкость и устойчивость связей. Однако с развитием гражданских связей и социального сознания, активности общественных движений и организаций почва для клиентельной структуры неравенств становится зыбкой.
Иное социальное проявление имеют неравенства и отношения социального согласия (“cosociatio”). Их основой является глубокая культурная сегментация населения на различного типа социальные общности (этнические, религиозные, языковые, идеологические и другие), институционализация процессов их взаимодействия, а также проникновение государственного регулирования в различные сегменты общества. Данные социо-культурные общности выделяют своих лидеров и выстраивают свою политическую и социальную иерархию – своеобразную социальную “колонну”. Между общностями и государственной властью развиваются множественные отношения: как прямые, так и опосредованные выборами. Элиты и внеэлитные группы в рамках каждой из таких социальных “колонн” связаны между собой на основе общей субкультуры. Данные социальные “колонны” для других являются фактически непроницаемыми. Подобный тип отношений был исследован А. Лейпхартом на примере Нидерландов, где автор выделил 4 социетальных “колонны”, элиты которых занимают стратегические позиции в обществе [24][24]. Как отмечают М. Доган и Д. Пеласси [25][25], подобная же концентрация наблюдается и в Австрии, Бельгии, Швейцарии, Канаде и других странах. Каждая из социальных “колонн” способна четко выражать и реализовывать свои интересы в случае, если существует определенное равновесие между различными субкультурами и относительная автономия субкультур. Отношения между сегментированными элитами институционализируются механизмом переговоров. В спорных ситуациях интересы разных социо-культурных общностей агрегируются путем достижения согласия между элитами. Возможность согласия обеспечивается пропорциональной системой представительства интересов общностей в различных институтах власти. Таким образом, структура социального согласия характеризуется ослаблением вертикальных неравенств и усилением проявлений горизонтальных расслоений. Ее главным социальным результатом становится возможность достижения демо-элитного консенсуса.
Наконец, тип структурных отношений “популистского лидерства” в условиях демократического режима находится на грани средней и слабой иерархий власти. Данную разновидность отношений описал Р. Дал в своей знаменитой работе [26][26]. По оценкам некоторых исследователей [27][27], с 80-х годов в США, Британии и ряде западных европейских стран на локальных уровнях власти стало активно развиваться неравенство по типу популистского лидерства. Его влияние связывают с усилением новых форм молодежной активности в среде социальных меньшинств, особенно расовых, этнических групп и мигрантов, которое последовало за молодежными “бунтами” 60-70-х годов. В отличие от предыдущего периода молодежная активность стала приобретать формы настойчивого, даже воинственного влияния на местную власть. Данное влияние осуществляется через лидеров, выделяемых конкретной социо-культурной молодежной общностью, которые выполняют функции социальных посредников. Несмотря на воинственность в выражении требований, лидеры активно поддерживаются “собственными” общностями в установлении кооперативных связей с политико - административной региональной элитой. Кооперирование взаимодействий способствует вовлечению популистских лидеров в круги элитно-субэлитных групп. Им приходится постоянно балансировать между интересами своей социальной общности и местной элиты, между общностью как источником ресурсов влияния и приобретенными ими новыми социальными возможностями. Однако, органичность интересов лидеров и соответствующих социо-культурных общностей предохраняет структуру отношений от сильных властных разрывов. Существование данной формы отношений значительно зависит от качеств лидера, его личностной автономии, активности и преданности интересам общности. Данный тип властных неравенств является крайне неустойчивым и в своем развитии тяготеет либо к формам клиентелы, социального согласия, либерального корпоративизма, либо к постепенному разрушению основы “популистского” неравенства.
41. Группы давления и лоббизм
Понятие групп интересов
В каждой сложнорганизованной политической системе, как правило, существуют определенные механизмы, опосредующие отношения граждан с государством. Существенная роль среди них принадлежит группам интересов и политическим партиям, отличающимся между собой целями и методами деятельности, ресурсами влияния на власть и другими характеристиками.
Понятие «группы интересов» характеризует совокупность сложных общественных образований. Англичанин Р. Доуз относит к ним ассоциации индивидов, сосредоточенные на влиянии на правительство способами, наиболее отвечающими интересам этого объединения. Американские исследователи Г. Алмонд и Дж. Пауэлл считают их группами людей, объединенных особыми связями, выражающими взаимную заинтересованность или выгоду для составляющих их граждан. Если же учесть и ряд других, наиболее типичных подходов к пониманию групп интересов, то коротко их можно определить как по преимуществу добровольные объединения, приспособленные или специально созданные людьми для выражения и отстаивания своих властно значимых интересов в отношениях с государством, а также другими политическими институтами. Эти объединения, будучи посредниками в отношениях государства с народом, представляют интересы социальных, национальных, региональных и прочих человеческих общностей и являются формой коллективных действий их членов. Участвуя в деятельности групп интересов, граждане делают шаг от социальной к политической активности. Чем шире представительство социальных потребностей группами интересов, тем разностороннее связь между обществом и государством. Чем оптимальнее осуществление их функций, тем гибче властные институты реагируют на социальные запросы населения. При этом там, где правительство шире вовлечено в управление социальными и экономическими проблемами, группы давления, как правило, обладают большими возможностями и большим влиянием на политические решения. Причем помимо отечественных групп интересов при исполнительных и представительных государственных органах могут действовать и объединения, выражающие интересы зарубежных стран, мировых экономических и финансовых центров и прочих групп, способствующие решению разнообразных международных проблем. Многообразные группы интересов обладают широким набором ресурсов для воздействия на власть, трансляции нужд и запросов населения до лиц и органов, принимающих политические решения. В качестве таких ресурсов могут выступать их экономические и финансовые возможности, информация или опыт политического участия их членов, организационные структуры и т.д. В зависимости от значимости для той или иной политической системы соответствующих властных ресурсов групп интересов последние обладают тем или иным весом при принятии управленческих решений. Те же группы интересов, которые, используя свои ресурсы, имеют возможность поддерживать постоянные связи с правительством, чаще всего становятся органической частью механизма управления обществом. В противоположность этому «заявки» на власть от ряда маргинальных, нетрадиционных групп интересов, игнорирующих принятые в обществе нормы и ценности, могут обладать разрушительным действием для системы политического управления обществом и отторгаются ею.
В целом же действие разнообразных групп интересов способствует усложнению строения политической системы. В частности, это происходит за счет увеличения предпосылок возникновения партий (особенно мелких) и нарастания фракционности в этих политических институтах; дифференциации функций и рационализации организационного строения правящих структур; стимулирования формирования многопартийных систем и т.д. И напротив, сужение поля действия групп интересов, препятствия для граждан образовывать эти ассоциации ужесточают режим правления, изолируют правящую элиту от населения и создают предпосылки для установления «монолитного» государства, знающего лишь диктат вождей и покорность масс.
Функции групп интересов:
артикулирования интересов, т.е. преобразования социальных эмоций и ожиданий, чувств неудовлетвореннности или солидарности граждан в определенные политические требования. Например, неудовлетворенность граждан своим уровнем жизни может быть трансформирована в призывы к повышению зарплаты, предоставлению льгот для пенсионеров, отставке отдельных министров или правительства в целом и т.д.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |