— А я? Меня ты спросил?! Почему ты решил, что вправе распоряжаться мной, моей жизнью? Кто дал тебе это право?!
— Любовь.
Женя открыла рот и закрыла, сообразив, что с Хаматом нельзя разговаривать, как с равным, разумным, с ним нужно говорить, как с больным, стучаться в разум мягко и ласково. Только хватит ли у нее сил?
— Ты должен понять, насильно человека не удержать. Ни магия, ни хитрость не помогут в привлечении человека, и если ты любишь, должен беречь того, кто тебе дорог, не ломать себе в угоду.
— Разве я ломаю тебя? Разве хитрю? Я честно предложил тебе свою руку, сердце, капитал. Все, чем владею. Потому что без тебя мне ничего не надо. Но ты отказала, не оставив мне выбора. Мы предназначены друг другу судьбой и, если ты этого не понимаешь, я понимаю, поэтому как мужчина и взял на себя ответственность решать.
— Это безумие, Хамат.
— Это страсть. Ее сила не знает границ. Вспомни себя – разве ты понимала что-нибудь, когда желала моих объятий? Что тебе не нравится, Женечка? У нас ведь все хорошо, я люблю тебя, ты меня…
— Хамат, — погладила его по плечу, успокаивая и уговаривая как тяжелобольного, абсолютно невменяемого. — Мне нужно побыть одной, чтоб понять, люблю или нет. Все что происходит меж нами, пока воспринимается, как иллюзия, порой сказка, порой триллер. Иллюзия отношений, которые могут быть, но которых нет. Сказка – хорошо, но реальность другая, более грубая, она преподносит испытания, которые можно выдержать лишь действительно любя. А люблю ли я? Да, ты мил, щедр, ты замечательный человек, мужчина, но мне этого мало. Чем больше ты льстишь и хитришь, тем больше отталкиваешь меня, настораживаешь. А в свете последнего происшествия я уже не знаю, кто ты, и тем более не понимаю, нужен ли ты мне. Как любовник – да, возможно, но постель и жизнь - разные вещи. Хватит, Хамат, отпусти. Не мучай ни себя, ни меня. То, что происходит, всего лишь агония расставания, а не дорога в будущее. Ничего не будет, понимаешь? Ты обманываешься. То, что происходит сейчас уже не сказка, а кошмар, самый худший ужастик! Наш роман превратился в фарс, пора закончить безумную игру.
— Я не хочу, чтоб ты уезжала, не могу потерять тебя.
— Упрямишься.
— Ты моя жена, — напомнил.
— Нет, я твоя иллюзия. Ты придумал меня своей женой, но от твоих фантазий я ею не стала. И не хотела быть. Я простила тебе проступок, простила обман и честно вела себя с тобой: не мстила, не прибегала, в отличие от тебя, к бабушкиной магии. Но почему я должна была прощать? Почему сейчас разговариваю с тобой с уважением и даже пониманием? Почему не стремлюсь обвинить, напомнив все твои проступки и их последствия для меня? Потому что ты мне нравишься, потому что, несмотря ни на что, я поняла, что тобой двигало, и простила. Но если ты будешь настаивать, нарушишь данное слово и вновь хитростью или любым другим способом попытаешься удержать, я возненавижу тебя. Ты разрушишь не только наши отношения, но и память о романе, безумном и прекрасном, несмотря ни на что.
— Ты скучаешь о родителях? Я разрешу тебе позвонить им.
— Ах, ты разрешишь! Спасибо, — усмехнулась. — Вот и еще один звоночек. Их сотня в день, и чем дальше, тем больше.
— А что не так? — Он искренне не понимал.
— Ты даже не понимаешь, — развела руками Женя.
— Объясни.
— Что? Что естественно и понятно любому? Я хочу и звоню, ты хочешь и звонишь. У меня мысли не возникает: разрешать тебе или не разрешать звонить куда надо, запрещать идти, куда ты считаешь нужным. А ты считаешь нормальным милостиво разрешать мне что-либо, и при этом чувствуешь себя благодетелем. А где же свобода, Хамат, где либеральность взглядов? Почему ты считаешь, что я должна что-то делать лишь с твоего разрешения? Почему считаешь нормальным ограничивать свободу личности? Меня не устраивает брак, в котором я займу десятое, двадцатое место в жизни мужчины, где буду скорей вещью, чем человеком, женщиной. Мне неинтересно, более того, мне претит положение существа, а не человека. Мне нужен союз на равных, крепкое и стабильное партнерство, где я уверена в партнере почти как в себе, и уважаю его как себя, понимаешь, Хамат? А для этого мы должны быть не только любовниками, но и друзьями, научиться доверять и уважать. Любить, а не играть в любовь. Ты лишаешь меня выбора, лишаешь права стать равной, делая зависимой от тебя, обстоятельств, этого незнакомого мне мира, ваших магических ритуалов, снадобий. Ты решил, что влюблен и хочешь меня – взял. Решил – женюсь – женился. Решил, не отпущу – не отпускаешь. Ты! Везде ты и твое решение! А где я, Хамат? Где мое право голоса? Где мои желания? Где уважение ко мне? Может, я не достойна его? И что тогда твоя любовь? Эгоизм и деспотия – вот что!
Хамат смотрел на Женю, чувствуя жгучую боль в груди. Если бы девушка капризничала, если бы мстила ему, он бы нашел аргументы, способы встать поперек и переубедить, но ее бесхитростная прямолинейность лишала его возможностей, спокойный и сочувственный и тем убедительный голос уничтожал надежду.
— Я противен тебе? Совсем не нравлюсь? — Спросил, дотрагиваясь до щеки любимой. Заглянул в глаза – они не солгут.
— Нет, Хамат, нравишься. По-моему, я делом доказала свое отношение к тебе. Теперь твой ход, пришло время доказать и тебе, что твоя любовь не пустой звук, а я не забава для избалованного мальчишки.
Рука парня опустилась:
— Ты загоняешь меня в угол, — сказал глухо. — Мстишь?
— Нет. Ты меришь по себе, а я другая, и не смогу мстить. Вспылить – да, но планомерно изводить из-за обид – нет. Противно. Да, и нет у меня желания устраивать тебе экстрим для нервов.
— Почему? — насторожился.
— Потому что тебе будет больно, а ты этого недостоин. Ты хороший человек, Хамат, просто запутался. С кем не бывает. Давай вместе распутаем клубок, что сплел ты или твоя бабушка – не суть.
— Я люблю тебя.
— ‘Любовь не вздохи на скамейке и не свиданья при луне’. Асадов.
— А что это, по-твоему?
— Готовность простить и понять, поступиться собой ради счастья и спокойствия любимого.
Хамат задумался, впадая в уныние. Мерка девушки была не для него. Она давила его отсутствием выбора, поступком, который он не мог совершить, не хватало сил. И мысль отпустить и остаться лишь с памятью о счастливых днях, но при этом сохранить в Жене себя в образе рыцаря-идеалиста, угнетала его не меньше, чем оставить девушку любым способом и тем возбудить ненависть. Что так, что этак – потеря, горше которой нет.
— Что ты хочешь? — спросил глухо.
— Отпусти. Найди в себе силы и докажи мне, что действительно любишь – отпусти.
— Паспорт не готов.
— Будет готов на фамилию Бен-Хаджар? Я улечу домой и разведусь там.
— Женя …
— Надо, Хамат. Пойми это самый лучший выход. Правильный. Поступи, как мужчина, как любящий и благородный человек, докажи мне, что я не ошиблась в тебе, и ты достоин уважения, любви. Помоги не мне – себе, Хамат. Мне очень больно и страшно. Если я останусь – умру. Я не могу здесь жить и не смогу. Мне не понятны и не приятны ваши манеры. Неприемлемы принципы существования. Ты ввел меня в шок, в состояние жуткого стресса. Мне не пережить и не выжить, если ты не поможешь – не отпустишь меня. Подумай, кто и что привлекает меня и кто отталкивает? Ты или бабушкина магия? Кто тебе нужен, что? Моя любовь или искусственный пыл, привязанность, временная и оттого неприятная для нас обоих, дающая вместо удовлетворения – неудовлетворение, убивающая то, что могло бы быть? Что ты хочешь от меня – безропотного подчинения любым способом или верной и крепкой любви? Магия не заменит истинных ценностей, чувств. Не прожить жизнь на бабушкиных средствах, не обрести счастья на чужой беде…
— Пойдем в дом. Не стоит сидеть на земле, обсуждать серьезные темы во дворе.
Женя вздохнула: как с ним еще говорить? На каком языке объясняться?
— Никуда я не пойду.
— Глупо упрямиться. К чему? — Поднялся и потянул ее за собой, заставляя встать. — Обещаю, что завтра-послезавтра мы уедем.
— А я обещаю не есть до твоего завтра-послезавтра и не выходить из комнаты. Так что передай своей родственнице, чтоб сильно не усердствовала над… вудуистикой!
—Женечка…
Девушка не стала слушать – развернулась и ушла в дом. Зашла в комнату и сильно пожалела, что нет дверей и хлопнуть от души нечем. Занавески же ее не устраивали.
Они оба выполнили свои обещания. Женя сидела в комнате и не притрагивалась ни к пище, ни к воде. Она постоянно думала о чем-то и находилась не с Хаматом, хоть и рядом. Протяни руку – вот она, но посмотри в глаза и ясно – нет ее. Хамат, обеспокоенный ее упрямством, был вынужден распорядиться об отъезде. Но отпустить девушку он был не готов и решил устроить ей круиз, развеяв дурное настроение, вернуть прежнее расположение духа, глазам живой блеск, а лицу здоровый вид. В его сердце еще жила надежда, звала его в кущи рая ответных чувств. Любви пэри, которую, оказалось, заслужить и возбудить труднее, чем взять девушку в плен хитростью.
Его взгляд устремился на Кипр. Ласковые воды моря, подводная охота, уникальные красоты и архитектура - прекрасный край, самое удобное место, чтоб развеять все страхи и сомнения девушки, прийти в себя, и познав прелести жизни богатой замужней женщины, перестать противиться тому, что уже свершилось.
Получив на руки документы жены, он тут же приказал складывать вещи.
Глава 18
— Я не хочу на Кипр! — уперлась Женя, встав, как мулл посреди двора и ни туда, ни сюда. Хамату пришлось обнять ее и силой утащить к машине, успокаивая и уговаривая:
— Женечка, у меня дела на Кипре, нужно кое с кем встретиться…
— Встречайся, а меня оставь в покое! Если собрался на Кипр, значит, мои документы готовы. Отдай и я улечу.
— Хорошо, хорошо, отдам, но на Кипре.
И тут у девушки мелькнула шальная мысль: а ведь это выход! Если она не умеет изводить капризами, немые забастовки имеют нулевой эффект по той же причине, значит нужно натворить что-то поистине возмутительное, чтоб Хамат очнулся от своей безумной страсти и перестал зацикливаться на Жене. А что может его возмутить настолько, чтоб он не только выдал ей билет в путь, но и забыл навеки вечные? Изобразить ветреницу! Показать ему, а не убеждать словами, что его любимая придумана им. Разубедить в том, что она достойна его внимания. Но! Здесь она связана по рукам и ногам обстоятельствами, местностью, рукодельницей Мириам со своей магией, да и не к кому липнуть – мужчины из охраны Хамата, как дикари, в сторону косят, на Женю стойко не смотрят. Пастухи, деревенские мужчины – смешно. Плюс неизвестно как прореагирует Хамат на поступок девушки. Конечно, Мессалину ей изобразить слабо и абсолютно не хочется, но что-то близкое придется сыграть. А Хамат мужчина горячий, как бы потом вон не погнал без билета и вещей. Из Сирии Жене точно в таком случае не выбраться, а с Кипра проще, там своих много отдыхает, кто-нибудь обязательно поможет.
Женя села в машину.
— Спасибо, — поцеловал ей руку Хамат.
‘Не за что, милый’, — отвернулась к окну, скрывая лукавую усмешку.
Все дорогу в аэропорт она обдумывала свой план. В самолете же позже, после посадки, она поглядывала по сторонам, заглядывала в лица людей, мучаясь от колебаний и сомнений. Может, обратиться к кому-нибудь, объяснить ситуацию? Попросить помощи?
Но разве она в беде? И что она скажет: на мне женился богатый сириец против моей воли? Звучит ортодоксально. Многие примут ее обращение на веру, поймут ее состояние, возмущение, желание вернуться домой? Самое большее, примут ее речь на счет банальной ссоры супругов, может, для проформы еще раз проверят документы и убедятся в своем предположении: повздорили Бен-Хаджары. Что дальше? А дальше мрак неизвестности: то ли смолчит Хамат, то ли посмеется, то ли развернется и отвезет ее уже не к бабушке в деревню, а в пустыню к бедуинам, где ни полиции, ни документов, ни законов, кроме древних, не менявшихся и не меняющихся из века в век, где только песок, верблюды и кучка слабо знакомых с цивилизацией людей. Уж им-то девушка точно ничего не докажет.
Нет, подобная перспектива Женю не прельщала и девушка молчала, делая вид, что ее все устраивает, и она верит Хамату, по-прежнему безропотно ждет, когда же он соблаговолит исполнить свое обещание.
Правда, был еще одна диллаема, которую Жене неприятно было рассматривать как факт: она не хотела неприятностей Хамату. Как ни странно, но она не чувствовала настоящей обиды и злости на него, даже притом, что была возмущена его поступками. Более того, она испытывала привязанность к нему и беспокойство о его будущем, хоть рассуждая логически, приходила к выводу, что с ней, что без нее оно будет безоблачным. И по той же логике понимала, что нужно уезжать как можно скорей, потому что уже сегодня она не могла твердо и четко ответить на вопрос, зачем надо, а завтра, наверное, дойдет до того, что аргументирует, зачем не надо.
Как ни пыталась Женя отбить в себе влечение к Хамату, как ни давила привязанность к нему фактами его поступков, произошедших и происходящих событий, не могла не признать, что несмотря ни на что он ей нравится. И от этой мысли все больше замыкалась в себе, то удивляясь, то злясь, но принять свое положение и смириться еще не могла. Слишком многим бы ей пришлось пожертвовать, а она была к этому не готова. В ней боролись: та Женя что привыкла к независимости и отчетности в своих поступках только перед самой собой и та, которая ощутив себя женщиной, захотела ею остаться, наплевав на все законы и условности. Страсть в ней боролась с прагматизмом, а прошлое, понятное и ясное, с будущим – туманным и потому страшащим. Она понимала Хамата и не понимала, как, впрочем, уже и себя. Клубок из чувств, эмоций, иллюзий и реальности запутывался, закручивался все сильней, и Женя не видела иного выхода, как бросить попытки его распутать и просто отойти в сторону, взять тайм-аут.
Этот особняк ничем не уступал тому, что был у Хамата в Сирии. Но разве смена клеток имеет какое-то значение для пойманной птички?
Женя с грустью осматривала апартаменты, понимая, что многие женщины на ее месте и не думали бы сопротивляться, а с радостью остались здесь навеки. А ее тянуло домой, но не к маме с папой, в родной город, в знакомую суету, прочь от Хамата, разлагающей атмосферы обеспеченности и размеренности, в которой, казалось, живет и здравствует одно – удовольствие.
—Надеюсь, тебе понравится здесь. Прости за отсутствие комфорта в деревне…
Хамат хотел пройти за девушкой в комнату, но та захлопнула дверь перед его носом и щелкнула замком. Парень провел ладонью по гладкой прохладной поверхности двери, представляя, что касается щеки Жени, и зажмурился, чувствуя вину перед ней, а еще страх и боль. Девушка ускользала от него, вводя в уныние, лишая сил и уверенности. Он видел, что ей плохо и мучился от мысли, что он виной тому, но как исправить положение, чтоб удержать Женю, привязать не сексом и богатством, а душой и сердцем, и не сломать ее, не доставить зла и боли – не знал. Хамат продумывал каждый свой шаг. Он хитрил, манил перспективами, опутывал лаской и вниманием, как цепями, но они разлетались, сталкиваясь с бесхитростностью Жени, с ее упрямством и страхом перед новой жизнью, что он никак не мог побороть.
И Хамат с грустью понял, что все его ухищрения тщетны, осознал суть поговорки – насильно мил не будешь. Оставалось лишь одно – отпустить ее. Но от одной мысли он словно лишался воздуха, и глухая волна отчаянья сдавливала горло: как он будет жить без нее, зачем?
Парень прислонился спиной к двери и прошептал, мысленно обращаясь к Евгении:
— Я люблю тебя…
Женя услышала этот вздох, признание полное щемящей тоски. Ни злости, ни обвинений, ни возмущения и сопротивления – констатация непреложной истины и готовность безропотно принять все, что она несет: от радости до горя. Девушка заплакала, осев у дверей: что же Хамат делает с собой, что он делает с ней?
Глава 19
Женя открыто заигрывала со слугой из местных. С Крисом ей повезло: понимал русский язык, коряво, но изъяснялся, к тому же был молод и горяч. Ужасная смесь. Юность не знала препон, не обладала достаточным опытом, чтоб понять, чем грозит интрига, и тактом, чтоб достойно обойти расставленные красивой молодой женой господина Хамата сети. Кровь била в виски, будоража воображение, и сердце уже почти любило, глаза открыто обожали.
Женя кривила губы в томной улыбке, поощряла взглядами, непринужденно болтая с парнем сидя в шезлонге, и все молила, чтоб хватило сил отыграть роль легкомысленной девчонки до конца. А на душе было тошно до слез и хотелось без затей раскричаться, выплеснув накопившееся. Но к чему, кому и какой в том толк?
Три дня она живет на Кипре в особняке Хамата как королева. Парень завалил ее подарками, устроил прогулку на яхте, морскую охоту, свозил в аквапарк и все заглядывал ей в лицо, искал что-то во взгляде и огорчался, мрачнел, не находя ничего. Женя почти не разговаривала с ним, пресекала грубо и резко любые попытки обнять, дотронуться до нее, на улыбки отвечала хмурым взглядом, подарки складировала в углу комнаты, в которой запиралась на замок, не пуская никого, даже слуг с ужином. Она не объявляла голодовки – не могла, не хотела есть и все. Она и места себе найти не могла, в руки себя взять. Расклеилась, запуталась и хотела лишь одного: поскорей поставить точку на всей бредовой истории.
И какие уж здесь развлечения, подарки, радости, если не понимаешь уже ни себя, ни других, если не можешь здраво рассуждать, покоренная стрессом, щедро награжденная депрессивной тоской, в которой ни одного просвета кроме навязчивой мысли – домой, любыми способами – домой! Ей казалось, что лишь там она сможет прийти в себя, вновь ощутит себя человеком разумным и сможет, наконец, разобраться в себе, понять, кто прав, кто виноват, что нужно было сделать, как. Травмированная психика давала сбои. Эмоции, переполнявшие Женю, то бурлили, требуя выхода, то отсутствовали напрочь, награждая ее апатией, то выливались слезами в тишине и пустоте спальни, когда Женя слышала тихий зов и стук Хамата в ее дверь, то вводили в отрешенность, в которой она могла до полусуток лежать на постели и тупо разглядывать потолок, не имея ни одной мысли в голове. Ей было плохо без Хамата, но и плохо с ним. И если первое было понятно, то второе не находило объяснений и смущало душу открытием, против которого восставал разум – Женя влюбилась. В араба, в иностранца и иноверца, в коварного типа, сластолюбца!... И подлеца – добавила бы с удовольствием, но в том-то и дело, что не могла, потому что не считала его таковым при всех фактах, говорящих за это определение. О, если б он добавил к своим проступкам еще парочку отвратительных поступков и облегчил Жене задачу! Но мечты оставались мечтами. Он был учтив и терпелив, внимателен и заботлив, и тем опутывал ее сильнее, чем подарками, лишал решимости и воли.
Она уговаривала себя очнуться и приступить к исполнению плана – пофлиртовать с кем-нибудь на глазах Хамата, но при всем желании сил как ни странно, не находилось. Нет, она вполне удачно устроила парню головную боль в аквапарке, открыто завлекая толстенького и глупенького американца, загулявшего ловеласа из Англии, но не получила желанной реакции от Хамата. Он не устроил ей сцены ревности, не кричал, не пытался придушить как Отелло, он лишь смотрел на Женю такими глазами, что ей захотелось обнять его, расплакаться на груди, повинившись во всех грехах человечества с момента сотворения мира, и признаться в негасимой любви, успокоив, сняв с него боль и отчаянье. Ей было жалко его и противно себе, но иного выхода, как продолжить игру в том же духе, она не видела и продолжала доводить Хамата, доводя, прежде всего себя.
—Налей мне еще вина, Крис, —игриво улыбнулась парню. Тот с готовностью наполнил ее бокал - третий. Захмелеет госпожа Бен-Хаджар – ему это на руку, лишь бы сам Бен –Хаджар не явился. Злой он, нервный. Ходит хмурый как туча грозовая, глазами-молниями сверкая. Оно, конечно, понятно, с молодой, красивой да норовистой женой забот да хлопот много. Ах, какая кошечка, — щедро улыбнулся женщине, поедая глазами изумительную фигурку: грудь высокая, бедра широкие, ножки стройные, длинные. Кожа – атлас, губы - бутоны. Так бы и впился в них, сорвал купальник и… Парень невольно облизнулся. А Женя поморщилась, заметив его недвусмысленный взгляд: ну, и что этого болванчика обольщать? Готов к употреблению – было бы желание. А его-то как раз у Жени и нет – Хамат, черт побери, блазнится, един во всех ракурсах и сексуальных фантазиях. Сколько она его к себе не подпускает? Дня четыре, а уже жалеет и хочет так, что зубы сводит. В кого он ее превратил? В озабоченную? Тогда уж лучше этим мальчиком озаботится. Хороший экземпляр: стройный симпатичный, руки сильные, глазки озорные, только ей до его ‘ручек’, ‘глазок’, как до того фонаря у бассейна – ровно. Но план есть план, и девушка вновь натянула на лицо маску кокетки, хлопнула ресницами: о чем же с ним разговаривать?
—Ты где-нибудь учишься? — нашлась и порадовалась за себя.
—У моего троюродного дяди есть небольшой ресторанчик. По выходным я помогаю ему и учусь. Когда наберусь опыта, он возьмет меня к себе поваром.
—Замечательно, — оценила Женя, поглядывая по сторонам: где Хамат? Ну, появись, проявись и убедись в вероломстве своей любимой! И покончим на том! — Садись рядом. А может, выпьешь со мной?
—Что вы, не положено.
—Да, будет тебе, кто видит? Налей себе и мне. Выпьем за то, чтоб ты побыстрей стал поваром.
—Ну-у, — замялся парень, зыркнул в сторону аллейки – никого и решился, разлил остатки вина по бокалам. — Но предлагаю другой тост, — осмелел, сел напротив девушки и, поедая ее глазами, произнес с пафасом. — За ваше обаяние и удивительную красоту. За любовь, потому что вы и сеть олицетворение Любви, госпожа.
Женя скривилась как от зубной боли и выдавила улыбку, заметив краем зрения Хамата: ты вовремя, милый. Лично для тебя сейчас будет разыгран апогей фарса.
— За твое обаяние, Крис, за ум и силу. Что мы, женщины, без вас мужчин? — качнулась к мальчику, погладила пальчиком его руку. Крис поерзал, краснея от удовольствия. Накрыл ладонью руку Жени и начал мямлить:
— Я хотел бы вам признаться, что лишен покоя с тех пор, как увидел вас.
— Вот как? — Повела томно плечиком, с трудом сдерживаясь от фырчания: ну, до чего туп этот малолетний ловелас!
— Да, вы моя греза, мой идеал. Ради вас я прихожу в это дом, потому что служить вам для меня награда. О, если б вы были свободны…
Первый акт. Занавес, — вздохнула Женя, наблюдая за Хаматом, который так и стоял истуканом в конце аллеи: лицо каменное, взгляд злой. Решится он, наконец, приблизиться? Может, поторопить, подлить масла в огонь?
— Для тебя я свободна. Ты мне сразу понравился, Крис, — заверила мальчика с милейшей улыбочкой и принялась поглаживать его руку.
— О, госпожа!...
— Женя, милый Крис, для тебя – Женя...
— О, Женя! — Парень схватил ее руку и начал целовать. Хамата проняло. Он рванул к ним, неумолимый, как тайфун, и злой, как стая голодных волков.
Ну, сейчас, наконец, наступит финал! — порадовалась девушка, готовясь к скандалу, крику, битью встречных предметов и физиономий, включая ее, и вылету за ворота особняка, транзитом из шезлонга на улицу.
Крис, не замечая приближающегося урагана, уже встал на колено перед девушкой и начал осыпать поцелуями, не только руки, сколько ноги. Женя же смотрела на Хамата изображая идиотку, и ждала увесистой плюхи, как точки на всей истории. Не тут-то было.
Хамат схватил Криса за шиворот рубахи и откинул прямо в бассейн. Развернулся к жене спиной и, глядя на испуганного, отфыркивающегося мальчика, процедил:
— Ты уволен! Сегодня же твой дядя узнает о недостойном поведении своего племянника и я гарантирую, что ни в одном уважаемом доме ты не получишь работы. Вон!!
Мальчика вынесло из бассейна и понесло по аллее. На том конце его уже поджидали двое верных людей Бен-Хаджара и, судя по их лицам, просто так его никто выпускать не желал.
Изобьют! — поняла Женя и поспешила к мужу.
— Хамат, прикажи, чтоб его не трогали!...
— А то что?! — крикнул ей в лицо, встряхнув за плечи. Глаза мужчины были дикими от злости, боли и тоски. — Понравился?! Переживаешь?! Позавчера один, вчера второй, сегодня третий! Чего ты добиваешься?!
Женя слабо понимала вопросы – она видела Хамата, ощущала его близость, пусть грубые, но объятья и хотела успокоить его, прильнуть к губам. Абсурд, но факт. Нет, нельзя допустить слабости! Нужно бороться против него, себя!...
— Отпусти, мне больно.
— Больно?! — Лицо Хамата дрогнуло, что-то мелькнуло в глазах и погасло. Он отпустил Женю, отвернулся. — А мне не больно?... За что, Женя? Ты выставляешь меня на смех перед слугами. Зачем? — Посмотрел на нее внимательно.
— Все средства хороши для достижения цели, — ответила, бледнея. Ей было стыдно. В этот момент она ненавидела себя, за то, что пользуется отвратительными методами, и разозлилась на Хамата за то, что тот вынуждает ее к подобным действиям.
— Это удар ниже пояса, — качнул он головой.
— Я веду себя, как вел ты. Тебе тоже было наплевать, что почувствую я.
— А говорила, не умеешь мстить, — невесело усмехнулся он, сел у столика, задумчиво глядя перед собой.
— Отпусти меня, Хамат, перестань мучить нас обоих. Я не хочу причинять тебе боль, не хочу выставлять на смех, но ты не оставляешь мне выбора, — присела перед ним.
— Я не смогу без тебя, — прошептал с тоской глядя ей в глаза. Провел ладонью по волосам, щеке. — Что во мне не так, Женя, что я делаю не так? В чем причина твоего упрямства? Никак не можешь простить меня? Боишься поверить? Или любить?
В точку, — отвела взгляд, выпрямилась.
— Принуждение? — Хамат встал, обнял ее.
— Да.
— Мы квиты, не находишь?
— Допустим. Но что дальше?
— Жить. Вместе. Ты не игрушка, Женя, ты моя жена. Ты это я, а я это ты. Мы равны. Разве я унизил тебя, разве оскорбил хоть раз?
Девушка качала головой, из упрямства не признавая очевидного. В объятьях Хамата кружилась голова и хотелось согласиться со всем, что он говорит разом, остаться с ним, отдаться. Но что дальше? Вновь замкнутый круг и непонимание?
— Ты араб, а я русская, ты мусульманин, а я …
— Какая разница, Женя?! При чем тут вера, национальность, рост, вес, возраст?! Я люблю тебя! Не твое подданство и вероисповедание, люблю не за библию или Коран! Мне все равно кто ты буддистка, француженка, вегетарианка, эскимоска! Ты мне нужна! Такая как есть! Твои глаза, волосы, твоя нежность и твое упрямство, тот блеск в глазах… Помнишь? Ночной Дамаск, ты и я…
Его губы были совсем близко к ее и она поняла, еще миг и она поддастся не столько его уговорам, сколько вспыхнувшему желанию, а нельзя, ведь цель так близка. Она почти добилась своего.
— Прости, — оттолкнула. — Купи мне билет, отпусти. Ты постоянно давишь на меня, не даешь возможности прийти в себя, подумать, решить и понять. Я привыкла решать сама и не люблю, не принимаю, когда это делают за меня.
— Только в этом дело?
— И в этом тоже.
Парень стоял низко опустив голову. Его давила тоска и отчаянье. Он все рассчитал, спланировал, и совершил и, казалось, находился на пороге триумфа, если б не одно но. Он судил Женю как обычную женщину, строил планы именно с расчетом, что ни одна из нормальных женщин не откажется стать женой влюбленного в него, богатого мужчины, но глупые условности той, что ставила мелочи выше истины, разрушила все планы.
Держать? Какой смысл?
— Ты любишь меня?
Женя отвернулась.
Хамат зажмурился и кивнул:
— Хорошо. Я куплю тебе билет и посажу на самолет. Прости, я не думал, что любовь может причинить зло любимой. Я не хочу, чтоб ты была несчастлива. Прости…
И побрел прочь: все кончено. Битва проиграна, он сражен, разбит на голову. Женя улетает, исчезает из его жизни, покидает его. Не любит. И нет больше смысла ни бороться, ни дышать...
Нет, есть еще один шанс!
Хамат повернулся к девушке:
— Я уезжаю, Женя. Больше никто не станет давить на тебя, стеснять. Я оставлю тебе кредитную карточку, этот особняк. Распоряжайся. Ты свободна… Прощай.
Женя дрогнула, качнулась, готовая устремиться за Хаматом, но не смогла и шаг сделать, только смотрела ему в спину и чувствовала его боль разочарования, как свою.
А что она хотела?... Добилась. Радуйся. Но от чего ни удовлетворения, ни веселья на душе? Тяжесть, вина, как беда.
Хамат, конечно, во многом не прав, но ей ли сейчас судить о том? Она поступила не лучше.
Через час ей принесли билет на самолет, документы, кредитку. Она молча перебирала добытое таким трудом сокровище и еле сдерживалась от желания подпалить все это в сердцах, назло самой себе, слепой, глупой эгоистке, поменявшей бумажки на человека, любовь на химеру.
Открыла билет – вылет завтра вечером. Ей остались сутки до финиша, долгожданного и уже не нужного.
Во дворе послышался шум. Женя выглянула и увидела отъезжающие машины: Хамат сдержал слово. Девушка застонала и осела на пол: Господи, ну почему же так плохо?! Вроде прыгай от радости – что хотела, то получила… А хочется завыть.
Он сидел в кресле на балконе второго этажа и смотрел вниз на бассейн, парк. Он ждал Женю, хотел посмотреть, что она будет делать без него, как поведет себя. И был уверен – не ошибся, и его любимая не опозорит ни себя, ни его. Ее игра в шлюшку была рассчитана лишь на одного зрителя, и раз он исчез, нет смысла продолжать спектакль.
Она совсем как я, — улыбнулся, восхищаясь ее изобретательностью. Он бы, наверное, поступил так же, но играть с ним? Только в этом ошиблась Женя. Хоть и пери, но все равно женщина.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |