Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Решила посетить восточную страну и навестить замужнюю подругу? Добро пожаловать, персидские ночи готовы распахнуть тебе свои объятия, а горячий южный мужчина уже приготовил «развлекательную 9 страница



— Прости, но я даже не хочу думать об этом. Я не Сусанна и не способна на подвиги: гнуться под свекровь, угождать ей, любым способом зарабатывать благосклонность и благословление…

— Ты ошибаешься, Женя. Тебе ничего не придется делать. Мама как раз за наши отношения, за наш брак.

— Это почему?

— Потому что я так хочу.

— На особом положении в семье?

— Если хочешь – да. Я любимый внук бабушки Мириам. Она вершит судьбы в нашей семье, она благословляет, мама же, как и Самшат, лишь исполняет ее волю. Она очень мудрая женщина.

— Матриархат? Удивил.

— Не смейся.

— Нет, что ты, необычно просто. Строгая бабушка?

— Властная. По праву.

— А тебя за что выделяет?

— Я копия ее любимого сына.

— Твоего отца?

— Да. Его убили, а я чудом выжил. Мне было мало лет, и бабушка лично воспитывала меня. Я многому научился от нее, но ее мудрость невозможно постичь, будучи юным, неопытным. Я глубоко уважаю ее и люблю, а она меня. Благодаря ей я выжил, стал таким, каким стал, выучился за рубежом, сохранил и приумножил капитал отца. Я хочу, чтобы она была счастлива и спокойна за судьбу семьи, за меня, а это возможно, когда я женюсь и подарю ей радость понянчить правнука.

— У тебя далеко идущие планы.

— Но реальные.

— Дай Бог. Удачи. Найди персиянку, умную скромную женщину своей веры, знакомую с твоими традициями, и женись.

— Я уже нашел ту, что станет моей женой. Я тебя люблю. Другие мне не нужны. Если тебя волнует бумажная волокита – я возьму все на себя. Если вера, то зря. Я уважаю христианство хотя бы потому что, моя бабушка – христианка. Я уже говорил тебе, мы терпимы к другим религиям и уважаем свободу выбора.

— Как у тебя просто.

— А что сложного, Женечка? Мы подходим друг другу идеально, любим одно и тоже, смотрим на мир одинаково. Мы любим друг друга и понимаем, какое же нам дело до условностей, искусственных препон? Чьих? Общества, морали? А что мы нарушаем?

— Хамат, наверное, я просто не готова обсуждать этот вопрос. Да, ты мне нравишься, порой так сильно, что я теряю голову. Даже сейчас она кружиться оттого, что ты рядом, но я не привыкла спешить. Не представляю своим мужем сирийца. Для меня это абсурдный мезальянс. Нонсенс.

— Тебе не нравится, что я гражданин Сирии? А у меня еще турецкое и американское гражданство. По этому поводу тоже будут претензии?

— Извини, Хамат, ты мусульманин…

— А ты христианка. Обсудим этот аспект или нас с тобой?



— Ты избалован, богат…

— С первым не согласен, а второе… Хорошо, давай по пунктам, что именно не нравится тебе в моем стабильном финансовом положении? Ты имеешь что-то против состояния, статуса богатой женщины, жены состоятельного, влиятельного мужчины?

— Нет, Хамат…

— Тогда гражданство?

— Нет, это твое дело…

— Вероисповедание? Не любишь мусульман или мусульманство в принципе? Аллергия? Личные претензии, счета?

— Да, нет же! Я не меньше тебя уважаю чужую веру, и не суть в кого!...

— Тогда в чем дело, Женечка? Я не услышал ни одного четкого аргумента твоему ‘нет’ на мое предложение руки и сердца. Впрочем, и то, и другое давно в твоих руках, у ног. И раз мы завели этот разговор, давай будем честными. Скажи, что останавливает тебя? Подумай, сколько нужно, и скажи.

Женя вздохнула, поглядывая на улицу, и не знала, что ответить, ведь сказать правду означало обидеть Хамата, а солгать – оскорбить. Нельзя лгать в ответ на искренность, но и нельзя обижать, когда к тебе с открытой душой.

— Ну, же, Женечка. Не бойся, будь откровенна, я пойму. Мы были открыты и искренне, когда занимались любовью, поэтому и получили истинное наслаждение, так что же мешает и в жизни остаться такими же откровенными? Не стесняйся, Женечка. Обещаю не обижаться, не злиться. Скажи.

— Видишь ли, я не привыкла жить сегодняшним днем, мне обязательно нужно думать о ‘завтра’, — решилась Женя. В конце концов, Хамат удивительно гармонично развитый человек: благороден, красив, правдив, тактичен. И она должна отдать дань его качествам, ответить той же порядочностью.

— Замечательное качество, я могу лишь приветствовать его.

— Подожди, не перебивай. В этом завтра тебя нет, потому что тогда в нем будут огромные проблемы, которых мне хватает и без тебя. Меня не поймут, если я только заикнусь о романе с тобой, не то что о браке. Не поймут друзья и родители, не поймут знакомые. Начнут коситься, как на прокаженную. У нас не любят смешанных браков. Но это еще не все и не самое главное, Хамат? Есть еще одно. Если я выйду замуж у себя на Родине, у меня есть шансы сохранить свободу и в случае неудачного брака, расторгнуть его. А что ждет меня здесь? Я не знаю языка, не знаю законов. Сколько случаев было, когда женщины выходили замуж за иностранца и оставались мало ни с чем, так еще в качестве бомжей, у которых один выход.. вернее два – панель и смерть. Их лишали детей, не давали уехать домой. Да, что перечислять всем известное? И это на Западе. А здесь Восток.

— Это еще хуже, ужаснее, да? — улыбнулся ей Хамат.

— Да, если хочешь. Наиграемся мы с тобой и что дальше? Заведешь вторую жену, третью, в лучшем случае…

— Женечка, — рассмеялся он и обнял глупую. — Ты абсолютно незнакома с нашими законами. У меня не будет и быть не может второй, десятой жены. Ты и только ты. У нас считается неприличным смотреть на чужих женщин, ходить в общественные места с любовницами. У нас хранят верность семейному очагу, женщине, что длит род мужчины. Да, ты не сможешь занять пост вице-президента моей компании, но, думаю, тебе хватит дел и дома. Не знаю, кто забил тебе голову подобными предрассудками, но уверяю тебя – все, что ты знаешь о наших законах и традициях, мягко говоря, надумано. В моей семье грех прелюбодеяния считается не меньшим, чем убийство, и у многих, тоже самое. Я не могу отвечать за всех, как и ты, и согласись, это правильно. Достаточно отвечать за себя. Я не унижу тебя связью с другой женщиной, не заберу ребенка, не оставлю без содержания, чтобы ни случилось. Все будет обговорено в брачном контракте на русском языке.

— Хамат, — покачала головой девушка. — Ты удивительный человек, уникальный в своем благородстве, но… говорить можно, что угодно. Мы порой уверены в том, что будет завтра, а оно приходит и не такое, как мы думали. Жизнь мешает наши планы самым невообразимым способом. И еще самое главное – я не люблю тебя. Да, ты прекрасен, ты просто приз для женщины, мечта, но, видно, не моя. Мне мало желать близости, мне нужно любить. А это чувство не купишь, его невозможно возбудить искусственным путем, оно никому и ничему не подчиняется.

— Возможно, еще полюбишь.

— Возможно, — не стала разочаровывать его девушка.

— Женечка, можно я попрошу тебя, а ты пообещаешь исполнить?

— Что? — улыбнулась: все-таки Хамат удивительно привлекательный мужчина, сексуальный. Этот взгляд, этот голос, ласковое прикосновение рук, шоколадный бархат кожи, аромат, исходящий от нее – волнуют Женю, манят, обещая блаженство, новое неизведанное еще ощущение.

Парень склонился над ней, обнял и, заглядывая в глаза, сказал:

— Подари мне оставшиеся дни и ночи. Без разговоров и сомнений.

— Без вопросов…

— Без условностей, друзей…

— Без предложений…

— Только ты и я. Три ночи и три дня.

Женя улыбнулась, утопила пальцы в его волосах и подставила губы для поцелуя:

— Согласна.

Глава 10

— Ну и где вы были? — спросила встревоженная Надя, когда Хамат и счастливая, просто сияющая от счастья Женя появились, наконец, в гостинице, вошли в номер подруг. — Десять вечера, Женька!

— Вы мама Жени? — выгнул бровь Хамат.

— Нет, я ее подруга и беспокоюсь о ней!

— Ребята, не ссорьтесь, умоляю! — пропела девушка, скидывая пакеты на диван.

— Обновки? — сразу сообразила Сусанна.

— Не просто обновки, а произведения искусства! Надя смотри! Мы объездили все лавки, ты не представляешь, какая прелесть выставлена в маленьких магазинчиках!

Хамат сел в кресло и принялся лакомиться виноградом, не спуская блестящих глаз с девушки. Нет ничего прекраснее наблюдать за женщиной примеряющей наряды. В этом он убедился сегодня, протащив Женю по всем местным бутикам и магазинам, лично принося в примерочную очередную шмотку. Помогал застегнуть вечернее платье из сирийского шелка с узорной вышивкой бисером, одевал туфельку на ее ножку, примерял ажурное белье и накладывал на запястье браслеты. Улыбки Жени, ее изящное кружение перед зеркалом, сводили его с ума. Девушка была настолько великолепна, настолько грациозна, мила, женственна, стыдлива на людях и раскрепощена один на один с ним в примерочной, что Хамат, умирая от желания, не мог отказать себе в шалостях, чтоб лишний раз увериться в том, что Женя не сон, то и дело обнимал ее, ласкал украдкой, целовал. Он не мог надышаться, насмотреться на нее и все уверял себя, не веря собственному счастью – она моя.

У девушки был отменный вкус и те наряды, что она выбрала, делали ее ослепительной. Хамат не хотел отказывать себе в удовольствии вновь увидеть свою любимую в открытой блузе, в декольтированном платье, легком, легкомысленном костюмчике. Лицо девушки светилось, когда она хвасталась перед подругами, вытаскивая одну вещь за другой. Подруги включились в процесс, напрочь забыв о Хамате, а он и не напоминал о себе. Сидел тихо, ел виноград и щурил лукавый глаз на Женю, Надю, что примеряла, прикидывая на себя наряды подруги, Сусанну, что пыталась натянуть на свою ногу усыпанные стразами изящные саббочки, вдеть в уши серьги из сапфиров.

Первой очнулась Надя. Погладила сапфировый браслет:

— Фаберже&Саровски… — и качнулась к Жене. — Сколько это стоит? Ты где столько лир-то взяла? А через границу как повезешь?

— Хамат поможет. Он обещал. Да? — обернулась к парню.

— Конечно. Без проблем.

— Ну, это здесь, допустим, а у нас?

— Я оформлю дарственную. Так и впишите в декларацию.

— Но это же безумно дорого, — опять оглядела браслет изумительной ручной работы, примерила на запястье.

— Женечка дороже, — улыбнулся Хамат, подмигнув любимой.

— Ага? — растерялась Надя, попыталась залезть в следующий пакет, но Женя его убрала.

— А это я покажу потом, — заявила с лукавством и кинула пакет в руки Хамата. Он не сдержал понимающей улыбки и провел пальцем по своим губам, обещая девушке новые впечатления и поторапливая. ‘Иди ко мне, ты прекрасна’, — говорил его взгляд. Сердце девушки взволнованно забилось в предчувствии ночи, полной страсти и нежности. Еще одной – длинной, томной, чудесной.

Парень встал, подхватив пакет и обняв Женю, раскланялся Надежде и Сусанне.

— Доброй ночи.

И повел любимую в свой номер.

Надя хмуро посмотрела им в спины, потом на оставленные подругой наряды и сапфировый гарнитур и качнула головой: ох, Женька, с огнем играешь….

Хамат раздел Женю и, любуясь телом любимой, высыпал из пакета невесомые тряпочки. Первым лег на бедра девушки ажурный белый пояс, потом по ноге заскользил белый чулок, нежно разглаживаемый смуглой ладонью парня, второй, с той же нежностью и любованием, дошел до бедра, плотно обхватывая ножку.

Женя замерла, разглядывая Хамата, чувствуя тепло его рук. Ей было приятно каждое его прикосновение, каждый взгляд, и она не желала ни вздохом, ни жестом нарушать ощущение неги, вспугивать упоительный, уже желанный момент близости. Хамат. Ею опять всецело владел лишь он, от мыслей до тела.

Он прикрепил чулки к поясу, обвел фигурку девушки ладонями от лодыжек, по бедрам, талии, груди и вдруг подтянул ее к себе, заставляя лечь, и приник к лону жадно, и в тоже время, нежно. Женя вскрикнула от неожиданности, попыталась оттолкнуть, но Хамат прижал ее руки к постели крепко, но ласково. Девушка послушалась, перестав сопротивляться, и почувствовала волну тепла, задрожала, подчиняясь неведомым ей ощущениям. Жар и острое, нарастающее желание вновь поработили ее рассудок, заставляя отдаться на волю умелых ласк Хамата. Она застонала и погрузила пальцы в волосы парня, требуя: еще, еще. Он засмеялся, подхватил ее на руки и вынес на балкон:

— Видишь звезды? — прошептал, целуя шею. Женя посмотрела вверх на усыпанное звездами небо, глубокое в своей ночной синеве, прекрасное, как Хамат, и свободное, как она. — Они твои сестры…Подари им свой сладкий стон, любовь моя, подари им свою радость. Поделись…

И вошел в нее, наполняя блаженством, бездумным полетом в ночи. Еще одной, казалось бы, длинной, но такой короткой в своей неге, непонятным способом сплетенной с безумной страстью. И всего поровну: и блаженства и смущения, и радости и легкой печали. Печали от понимания, что все скоро закончится, и радости, что еще есть и еще будет. Полет в крепких объятьях, нежное порхание поцелуев и тихий, полный радости вскрик, один, второй. Сколько бы ни длилось удовольствие, всегда кажется, что всего лишь миг…

Она засыпала на груди Хамата, упоенная его ласками, испившая сладость его объятий, утомленная его властью над собой и подумала, что ей, пожалуй, будет жаль вернуться в привычный мир, монотонный круг забот, оставив себе всего лишь память о десяти ночах блаженства, что довелось ей испытать. Радость со временем потеряет свою остроту, память подкорректирует произошедшее и одарит хозяйку горечью от невозможности вернуть хоть миг прошлого.

Руки Жени крепче обняли Хамата.

— Что ты, любимая? — прошептал, успокаивая своими ласками, с замиранием поглаживая ее тонкие красивые руки пальцами: какие они нежные, хрупкие, изящные, а кожа - атлас.

— Я рада, что мы были вместе. Спасибо.

— Рано прощаешься, Женечка.

— Мне искренне жаль, что вообще придется прощаться…Мне ни с кем, никогда не было так хорошо.

Хамат лукаво улыбнулся в темноту: и не будет. Кто бы тебя отпустил, Женечка, кто бы позволил уйти, любимая.

— Великое счастье быть любимым такой женщины, — прошептал он, осторожно, чтоб не разбудить уснувшую девушку, убирая локон с ее щеки. Пропустил волосы сквозь пальцы, любуясь и восхищаясь. — Какое золото сравниться с ними? Какой брильянт подобен твоей красоте? Пэри, моя пэри.

Глава 11

Женя щурила глаз на проникший в комнату луч света. Он играл с красками узора на паласе, крался по бетонному полу, гладил ножки кресел и свесившуюся с подлокотника блузку. Ветерок, проникший следом, принес в прохладу помещения уже привычный и даже близкий ей аромат жаркого дня, разбавленный пылью, благовониями, жареным кунжутом и инжиром. Тепркий запах ассоциировался с Востоком, а Восток с очарованием Хамата, мягкого и в тоже время твердого, решительного, нежного и жесткого, темпераментного и терпимого, жаркого в постели и холодного в раздражении. Сонм противоречий, отталкивающий потому, что не понятный, но и тем же привлекающий. Загадочный, как улыбка Джоконды.

Девушка посмотрела на мирно спящего парня: какие сны снятся ему? О чем? Сладострастные, полные огня и пыла, дивных гурий и сексуальных наслаждений или иного пыла – битвы, лязг кривых ятаганов, полумесяц над шатром и мавры в шароварах, что бьют неверных? Каков его внутренний мир? Чем он живет и дышит, к чему стремится и о чем мечтает? Живет ли так же, как она, строго разделяя время потехи, утехи и работы, подчиняясь или подчиняя? Скорее последнее. Хамат властен даже в постели. Ему не нужно повышать голос или дважды повторять, достаточно посмотреть, и взгляд, что красноречивей любого языка, скажет все, задавит малейший намек на сопротивление, а мягкая улыбка добавит впечатления, что это не приказ и желание, а твое собственное заветное.

Жене нравился подобный тип мужчин и, если б не знания законов шариата по отношению к женщине, она бы, пожалуй, позволила себе увлечься всерьез, позволила дрогнуть сердцу и, возможно, впустила бы Хамата в него. Но так случилось, что свобода и независимость, привычная и любимая, была дороже идеального и тем, уникального любовника, его прекрасного тела, нежности и длинных, чудесных ночей, что он дарил Жене. Увы, она и Хамат жили на разных полюсах и, как белый медведь и мартышка, не смогли бы ужиться вместе, сосуществовать, взаимно уважая и дополняя друг друга, как представлялось девушке, и должны жить супруги, любимые и любящие. Ночь прошла и кануло ее упоение, оставив лишь истому в память и сожаление.

Женя подмяла подушку, обняв ее и положив голову, позволила себе отдаться мечтам и любованию Хаматом. Скоро, совсем скоро ей и останется лишь воспоминание об этом миге, удивительно гармонично развитом теле с темной кожей, казавшейся почти черной на светло-кремовом атласе простыней. И девушке хотелось запомнить как можно четче сильные, развитые кисти рук, литую грудь, широкие, мускулистые плечи, мягкую линию губ, трогательное трепетание длинных ресниц, завиток волос за ухом, разлет бровей и аромат, исходящий от кожи - букет трав и фруктов: кардамон, илаг-иланг, мускат и мандарин, то самое веселое и незабываемое благоухание праздника, что дарит его очищенная кожура любому жителю более суровых, чем Сирия, краев.

Женя потерлась щекой о руку парня с наслаждением, вдыхая любимый запах цитруса, и почувствовала, как ладонь Хамата погладила ее по голове, прошлась по щеке.

— Разбудила? — улыбнулась виновато.

Хамат смотрел на нее из полуопущенных век, и прикрытые густыми ресницами глаза казались черными, глубокими и бездонными, но любящими – влюбленными. А пальцы гладили кожу девушки, ласкали изгиб шеи, плечи, грудь. Хамат взял ее ладонь и приник губами, жмурясь от удовольствия:

— Всегда приятно, когда тебя будит любимая, а не такой же одинокий, как ты, солнечный луч, или слуга.

— Ты, правда, живешь один? — села на постели девушка. Хамат тоже поднялся, обнял ее, прижимая обнаженной грудью к себе, заглянул в глаза:

— Нет, Женечка, я живу с тобой и ради тебя.

— Не надо жить ради кого-то, это опасно болью разочарования, предательства.

— Но ты не способна предать меня.

— Хамат, мы договорились не задевать эту тему. Пожалуйста, — взъерошила его волосы, кротко улыбаясь. И была настолько желанной в своей мягкости и безмятежной открытости, что Хамат зажмурился, боясь ослепнуть, крепко прижал ее к себе, зарывшись лицом в пушистые волосы, боясь потерять с таким трудом обретенное счастье.

Женя обняла его в ответ, чувствуя близость не только телесную – душевную, тепло и тихую радость, смешанную с печалью. Они, чуть покачиваясь, сидели в обнимку – двое – как одно. Девушка сама не поняла, отчего вдруг ей вспомнилась песня группы ‘Сплин’ — наверное, она наиболее точно отображала душевное состояние и ее, и Хамата:

— Стала спокойнее вода и незаметно солнце село.

С неба упавшая в песок звезда зажглась, запела

На незнакомом языке, но на прекрасные мотивы.

Так и останемся лежать в песке юны, красивы.

Так и останемся смотреть на эти сказочные звезды

друг друг греть, друг друга греть просто, поздно[2]…

Пропела тихо.

Хамат боялся пошевелиться и вспугнуть чудесные минуты, наполненные теплом близости любимой, трепетом ее нежного голоса, фатальным мотивом и словами песни. И в ту минуту он уверился в правильности своих действий: пэри предначертана ему и пусть она не верит в то, он – мужчина и знает точно – судьбу не обойдешь. Они будут вместе в любом случае, и та мимолетная встреча была знаком, как и эта песня. Женя вошла в его жизнь, чтобы остаться в ней и украсить ее, подарить счастье любить и быть любимым.

— Фатум.

Девушка улыбнулась, немного удивившись странному заявлению, поцеловала парня в губы:

— Всего лишь миг счастья. Их немного бывает в судьбе, но может, поэтому мы и можем оценить их по достоинству?

— Пэри. Мудра и прекрасна. Я люблю тебя, Женечка. Ты моя судьба.

— Роковая женщина? — рассмеялась, пытаясь сменить тему, переведя в шутку признание Хамата. Тот спрятал лукавый взгляд и отодвинулся:

— Пора вставать.

— Нужно возвращаться.

— Да, путешествие по достопримечательностям моей прекрасной Родины закончилось.

— Жаль.

— Чего, милая?

— Сказка, которую ты подарил мне и которая как по закону жанра, заканчивается, когда ты не готов с ней расстаться.

— А зачем расставаться?

— Скоро, совсем скоро, домой, — вздохнула Женя, напоминая не Хамату – себе. И пошла в ванную комнату. — Я в душ.

— Хорошо. А я закажу пока завтрак и велю разбудить твоих подруг.

Тихая грусть, обуявшая душу Жени еще в номере, так и не проходила – усиливалась с каждой минутой, с каждым оставленным позади зданием, с каждым километром. Шины шуршали по гравию и песку, увозя путешественников прочь из сказочного Дамаска.

Женя жалась к Хамату, почти до слез сожалея, что время нельзя повернуть вспять, и оно неумолимо движет вперед, летит, как машины в особняк под Эль-Бабом.

Хамат тоже был невесел и все гладил Женю, грел ее плечи.

— Расскажи о себе.

Попросила она вдруг. Сколько она крепилась, не задавая это вопрос, специально обходя эту тему. Девушка намеренно не желала знать, чем занимается Хамат, чем живет, дышит, увлекается – ведь знания о внутреннем мире не безразличного ей человека привязали бы ее еще сильней, сплотили, сроднили и тогда она бы, наверняка, не смогла оторвать себя от него. И тут такой промах на самом финише!

Чертова меланхолия! Куда она заводит ее? В дебри уже не чисто плотских утех, не обременительного красивого романа на фоне экзотических пейзажей и восточного колорита, а в плоскость более тонких чувств – в сферу любви, где рождается близость не тел, а душ. И из этого капкана, теперь уже поставленного ею самой, Жене не выскользнуть, слишком уж она привязчива, слишком близко принимает к сердцу заботы и мечты людей, что были с ней откровенны. Да и как ответить подлым предательством на открытость и доверие?

Ох, Женька! Что ж ты, голова глупая, делаешь? — вздохнула тяжело.

— Ты имеешь ввиду, чем я увлекаюсь?

— И это тоже.

— Есть у меня слабость – произведения искусства. Я собираю старинные вещи, антиквариат.

— Серьезно? — Женя сначала удивилась, а потом поняла, что никакое другое хобби Хамату бы не подошло. И было бы странно, если б он собирал этикетки от марочных вин или был фанатом футбола, рыбачил на Евфрате или разводил страусов. Его увлечение предметами старины наиболее полно отображало красоту его внутреннего мира, показывало насколько у него сильна тяга к прекрасному, насколько чувствительна и восприимчива душа.

‘Господи, Боже мой! Ну, почему ж ты такой хороший’? — заглянула ему в глаза девушка.

— Да, Женечка, я обожаю старые вещи, те в которых спрятана душа художника, настроение целой эпохи. Нет, я не любитель мебели, хотя у меня есть столик времен Людовика XIV, секретер викторианской эпохи, но это не мое. Они прекрасны, но не совершенны. Другое дело ваза династии Цинь, французский фарфор XIX века с изображением фрагментов жизни греческих богов, а иранские клинки XVII века? Что ножны, что сталь – узорная вязь, изумительного мастерства работа. У меня есть кинжал времен шаха Аббаса, сабля еще Османской империи, саадак и чеканный наручник турецкого воина XVI века – песня о свободе и чести, сказка о любви и смерти. А настольные часы от Вигстрема? Я обязательно покажу их тебе, Женечка. Тончайшая передача чувств, вкус, которому нет равных – ни одного лишнего завитка, ни одного оттенка камня, выпадающего из композиции.

— Давно увлекаешься?

— Давно. Я рос под впечатлением бабушкиных сказок о прекрасных пэри и отважных воинах, но если образ воинов был ясен для меня, то образ пэри ускользал, постоянно менялся, принимая черты лица то Богородицы с бабушкиной иконы, то соседской девочки, которая и шаловлива, и застенчива одновременно. Когда мне было двенадцать лет, бабушка подарила мне семейную реликвию - шкатулку что принадлежала когда-то ее матери, и тогда я понял, какая она, пэри, и влюбился пылко, как может влюбиться неискушенный мальчик. Представь себе шкатулку из змеевика, а на крышке хрустальный шар, на который опирается девушка из белого мрамора, как бы заглядывая внутрь шара… как в будущее. Она юна и в тоже время мудра. В лице и любопытство, и невинность, и озорство и печаль. Локоны волос вьются, спускаясь по плечам, укрывают одну грудь, а другая обнажена и идеальна по форме. Бедра прикрыты легкой туникой и ножки, что достойны лишь богини, идеальны. Она вся идеальна и настолько натуральна, словно жива, вот только заснула или застыла, увидев в шаре нечто особенное. Я сколько ни пытался увидеть в шаре, что же ее поразило – видел лишь ее, но… живую: глаза казались голубыми, лицо розовым, кожа сверкала и казалась теплой. А еще крылья… За спиной статуэтки были огромные крылья, выточенные перо к перу, а в шаре они оживали и трепетали, словно их касался ветер, как и волос. Он играл ими, гладил локоны… Мне было обидно, завидно…. Прошли годы и вдруг я увидел тебя, и первое, что подумал – пэри очнулась от сна и сбежала со шкатулки.

Хамат улыбнулся Жене, нежно провел по волосам и поцеловал легко и трепетно:

— Ты моя пэри…

— Ты романтик. Почему ты такой хороший, Хамат? В тебе есть вообще недостатки?

— Есть, я живой человек и весь спектр нюансов человеческих осел в моей личности, чуть подкорректировался годами, отшлифовался опытом. А как ты, Женечка? Чем увлекаешься кроме фотографий?

Фотографий?! — Женя хлопнула ресницами: как же она могла забыть? Где ее фотоаппарат? Что с ней произошло? Ни одного снимка за всю поездку и спроси, чем она занималась – марево стыда за безумие проведенных дней и ночей. Сладких? Да! Но бездумных, недопустимых хотя бы в ее поведении.

Женя потерла виски, побледнев: что с ней было? Где она голову оставила? Там же где фотоаппарат?

И покраснела, поморщилась, вспомнив ту самую безумную ночь, в которой Хамат умудрился одновременно, и унизить и окрылить ее.

— Что с тобой? Тебе нехорошо? — забеспокоился парень. Женя посмотрела на него, желая отмахнуться, потребовать остановить машину, чтоб пересесть к подругам, но увидев чистые глаза Хамата, искреннюю тревогу в них, забыла, что хотела, и прижалась к нему – потом подумаю над своим моральным обликом и над вызывающим поведением, своем и Хамата. Все потом, в салоне самолета через два дня и… две ночи. Еще две! И пусть они будут ее, и пусть такие же унизительные, но и полные наслаждения. В этой жизни слишком мало удовольствий, возможностей побыть собой и много условностей, навязанных, навязчивых. Стыдно? Но кто что знает? И какая кому разница, чем занимаются двое, если это устраивает обоих?

Пыф! — не успокоилась совесть.

— Что не так, Женечка? Что случилось? Ты побледнела, вздыхаешь, молчишь. Что с тобой?

— Ничего. Вспомнилось… Как ты мог так поступить со мной? Жутко, жестоко.

— О чем ты?

— О той ночи. Ты смешал стыд и омерзение с каким-то щемящим, выворачивающим душу страхом и острым, до потери самой себя желанием. Это было ужасно и … прекрасно. Не могу понять, как согласилась на такое, как ты мог? — качнула головой, прикрывая лицо ладонью.

— Но именно из-за противоречивости та ночь тебе и запомнилась. Она наградила тебя болью и страхом, нежностью и страстью. Ты узнала безрассудство страсти, поняла, что ее власть безгранична и единолична… Тебе было плохо без меня так, как никогда не было плохо вообще, и это потрясло, превратило рассудок в миф, утопило волю, и мир сузился до одной комнаты, до одного человека, — заглянул Жене в лицо, провел ладонью по щеке. — Теперь ты знаешь, на что обречешь меня, что буду чувствовать я, если ты уйдешь. Мне будет плохо без тебя, Женя.

Девушка смотрела в его глаза и видела в них те самые чувства, что испытывала тогда: страсть и нежность, боль и страх, готовность на все ради одного человека.

— Хамат, — качнула головой, не зная чем утешить его. А сердце щемило, ныло от мысли о неотвратимости разлуки. — Лучше б мы не встречались, — отвернулась к окну.

— Мы не могли не встретиться. Все предначертано Аллахом, как задумал он, так и свершилось. И я не устаю благодарить его.

— Ты говоришь как фанатик, фаталист. Но при этом не производишь впечатления рыбы, плывущей по течению – куда Аллах вынесет.

— Все по воле его, но и в руках наших. Я всего лишь помогаю осуществлению его планов. Он указывает путь и благословляет в дорогу, а я по ней иду.

— Смиренно? Даже, если это путь в пропасть?

— Аллаху виднее, — улыбнулся Хамат, видя, что девушка раздражается от непонимания. — Тебе не нужно думать об этом, Женечка, я подумаю за нас обоих.

— Не надо. Я привыкла думать и действовать сама, и сама отвечать за то, что делаю. Быть независимой и самостоятельной.

— Ничего не имею против, — рассмеялся, обняв девушку. — Но есть вопросы и проблемы что не решить слабой женщине.

— Ошибочка - я не слабая, хоть и женщина. Это твой восточный менталитет говорит.

— Причем тут мой восточный менталитет? Я говорю о том, что две головы всегда лучше одной. Так, кажется, звучит русская поговорка? Мудро, согласись. То, что не понимает или не видит один, может увидеть и понять другой, это и будет взаимо дополнение во благо каждому. Холодный рассудок – прекрасно, но женщина с холодным прагматичным разумом – неприглядна и противоестественна.

— А мужчина?

— Способный сохранить ясность ума и страсть в сердце – достоин уважения. Какой бы ты разумной ни была, страсть, затопившая твое сердце, затопила и разум – и это тебе не нравится, потому что мало ты не подозревала в себе подобных проявлений, так еще и почувствовала себя беззащитно, а значит и уязвимой. Но я был, есть и буду рядом, Женя, и сохраню способность здраво мыслить при всей любви к тебе. Этим я сохраню тебя и смогу защитить.


Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.029 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>